3. Протопоп Иван Неронов
церковной службы границы между миром видимым и миром небесным
исчезали, и поэтому сам обряд казался залогом самого Царства небесного, путем к
Богу. Тем не менее старец Григорий принял новый обряд, отказавшись от
собственного толкования. Единство Церкви, общение с Церковью были для него выше
любви к обряду, и он понял, что поскольку обряд уже был изменен, идти назад
уже было нельзя. Может быть, он понял, как поняли это сам царь, и Ртищев, и
о. Стефан Вонифатьев, что мечта о православном Московском царстве, как о
преддверии к Царству Божьему, была только мечтой.
Последние годы жизни его были самыми спокойными. С тех пор как старец
Григорий "явился" на собор 1666—1667 гг., он окончательно перестал "бегать".
Любовь и уважение окружали его как настоятеля Данилова монастыря, где он всех
"иереев наставлял служить и поучать народ. И народ стекался к его обители на
всенощное благословение и слушати словес Божественных".
В конце 1669 г. архимандрит Григорий тяжело заболел и слег. Но 1 января он
все же встал с одра и пошел в церковь на литургию, а под утро 2 января 1670 г. он
тихо скончался.
4. ЖИТИЕ ДУХОВИДЦА ЕПИФАНИЯ
I.
Несмотря на чрезвычайно внушительное количество исследований,
посвященных Древней Руси, духовный облик древнерусского человека до сих пор
продолжает оставаться довольно загадочным. Правда, теперь уже хорошо известно, что
писал и что читал древнерусский книжник, как действовала церковная иерархия,
каковы были идеалы древнерусской святости и как постепенно складывались
основные черты русской мысли и идеологии. Но большинство имеющихся у нас
данных о духовной жизни Древней Руси можно отнести к богословско-теоретичес-
ким или историко-описательным материалам. Эти данные обычно оставляют в
стороне самый процесс мышления русского человека, минуты зарождения его
сомнений и радостей, периоды духовного напряжения. Так, например,
многочисленные жития святых, единственные более или менее подробные древнерусские
биографии, описывают внутреннюю жизнь своих героев-подвижников так, как
она должна была представляться и, видимо, и представлялась авторам в свете
традиционной византийско-русской святости. В них редко проглядывают
радости, внутренние трудности, сомнения и страхи их героев-подвижников.
Отдельные замечания авторов о своей личной внутренней жизни встречаются очень
редко в древнерусской литературе. Обычно они отрывисты и неглубоки и мало
что дают для понимания душевных переживаний героя жития.
Политический кризис Смутного времени, который Русь испытала в начале
XVII века, резко сказался на поведении, замашках и мышлении московских
людей. Все еще упорно не желая сознаться в необходимости искания новых путей,
московский интеллигент начала и середины XVII века — книжник, дьяк или
инок — начинает бессознательно искать и применять новые критерии и
установки, подвергая себя и окружающую среду более пристальному и более
критическому наблюдению. Часто, даже говоря о необходимости держаться за старину, он на
Впервые опубликовано: Возрождение (Париж). 1966. № 173. С. 68—87.
37-2107
577
