ТОМ I Глава V. РАСКОЛ
30. КАЗНИ И ТЮРЬМЫ: 1670-1676
Зима 1669—1670 годов была очень неспокойной. На Дону волновались голутвен-
ные казаки, которые готовились к большой войне против московского
правительства. Дела в Малороссии принимали все более сложный характер, и на ее
границах под главенством Дорошенко сосредоточивались большие силы крымских
татар и запорожских казаков, занявших недружелюбную России позицию.
Надежды на избрание Алексея Михайловича или одного из его сыновей в короли Речи
Посполитой исчезали. Переговоры с Польшей и Швецией о вечном мире,
который уже давно должен был быть заключен, бесконечно затягивались. Немудрено,
что подобные условия — грозящей анархии на юге и военной опасности на
других рубежах страны — подсказали московскому правительству мысль о
необходимости навести порядок внутри самой столицы и показать свою решимость в
отношении все еще не смирявшихся церковных мятежников. Письма, челобитные
и трактаты, которые посылали из Пустозерска тамошние узники,
затягивавшаяся блокада Соловецкой обители и наконец страстная пропаганда Авраамия,
проповедовавшего, что все власти попали под влияние Антихриста, показывали, что,
несмотря на все решения собора, активность церковной оппозиции делается все
более и более опасной для духовного единства и спокойствия страны.
Первой жертвой этой новой "чистки" стал апокалиптический проповедник
Авраамий, которого правительство не без оснований считало за главного агента
пустозерцев в Москве. Подозрения подтвердились. При аресте в ночь с 13 на 14
февраля 1670 года у этого юродивого поэта и опасного агитатора нашлись
писания игумена Феоктиста, игумена Антония и Неронова и недавно полученные из
Пустозерска письма Аввакума и Феодора. Во время расследования, которым
лично руководил сам митрополит Павел, выяснилось, что Авраамий поддерживал
постоянную связь с пустозерскими вождями и что главным этапом по пересылке и
распространению этих трактатов и писем был другой северный городок — Мезень,
где находились в заключении сыновья и жена Аввакума, юродивый Федор,
отличившийся своей активностью во время пребывания протопопа в Москве, и
некий московский посадский Лука, тоже сосланный на Север за свою
приверженность старому обряду169. На допросах юродивый Федор, как всегда, держался
смело и независимо. "Я отца Аввакума, истинна Христова ученика, исповедаю, —
признавался Авраамий, — сего ради и вопрошаю (переписываюсь), хощу от
него научится всякому доброму делу". Но, несмотря на смелость, он держался очень
осторожно и, прикидываясь ненормальным, на все вопросы о старообрядческой
организации отвечал, что он, мол, "человечишко скудоумный и беспамятной... и
иных писем не помню, где взял". Как Аввакум в Пустозерске, так и Авраамий в
московской тюрьме на Мстиславовом подворье быстро приобрел друзей среди
стражи и, сидя под арестом, продолжал сноситься со своими единомышленниками и,
конечно, в первую очередь с домом Феодосии Морозовой.
Хотя митрополиту Павлу и светским властям было, конечно, известно, что
дом Морозовой был главным центром старообрядческих сборищ, царь все же,
видимо, не хотел трогать боярыню ввиду ее долголетней близости с недавно скон-
169 Аввакум. Сочинения... С. 62; ЛЗАК. Т. 24. С. 52—72; Материалы для истории раскола... Т. VII.
С.413.
242
