языком был арамейский, а греческий был чужим (какими были
иудеи палестинские), одни говорили по-гречески хуже, другие —
лучше, со множеством градаций, причем каждый ломал
настоящий греческий язык на свой лад, а одного общего для всех
иудеев жаргона не было. Но у большей части иудеев рассеяния
родным языком был греческий; еврейскому языку они учились
уже после. Что эти иудеи-эллинисты говорили уже вполне
настоящим тогдашним греческим языком, а не жаргоном,— это
мы и старались доказать. Однако влияние «еврейского духа», конечно, отразилось на
Священном Писании; но оно сказывается не в языке, а в стиле
вообще, в способе мышления и выражения. Например, греку
чужды параллелизм мыслей Ветхого Завета, применение притчи
в Новом Завете. Критика догматической теории Что касается догматической теории (с. 41-42), то и она
имеет не более прав на существовании, чем гебраистическая.
Хотя христианами были выработаны новые слова или старым
словам были приданы новые значения, это не дает нам права
думать о каком-то особом «христианском» диалекте греческого
языка: особые слова и особые значения слов найдутся во всяком
языке в разных областях труда и знания; но из этого не следует,
что язык, например, моряков, военных и т.д. можно называть
особым наречием. Греческая философия выработала тоже
немало новых слов и придала новые значения многим старым
словам; тем не менее никто не считает язык греческих философов
особым диалектом греческого языка. Поэтому считать греческий
язык христиан «совершенно особым религиозным наречием» так
же неправильно, как считать русский язык после принятия
русскими христианства отличным от русского языка раньше
этого. Конечно, с принятием христианства и возникновением
новых понятий, явились в русском языке новые слова, отчасти 56
