542 Страданіе человѣчества и идея Бога. Не должно ли считать гораздо яснѣе, понятнымъ и пріемле¬
мымъ ученіе, что ипостаси абсолютнаго, свободнаго отъ майи
эгоистическаго обособленія (пользуемся не вполнѣ православнымъ
оборотомъ Толстого и Шопенгауера) составляютъ едино. И далѣе ученіе объ единосущій человѣчества, объ единст¬
вѣ природы его, о необходимости сліянія людей въ одно не есть
ли просто искаженное эхо церковной правды и именно того же
ученія о Троицѣ въ этическомъ освѣщеніи его самимъ Еванге¬
ліемъ. Другъ. Страданія человѣчества и идея Бога. (Окончаніе). Мы же знаемъ н переживаемъ міровое бытіе только въ из¬
вѣстныхъ процессахъ его развитія, какъ далеко еще не закон¬
ченное, какъ не совершенное, не соотвѣтствующее вполнѣ бо¬
жественной идеѣ, н какъ таковое можемъ осудити ве будучи въ
состояніи своимъ крайне ограниченнымъ умомъ усмотрѣть намѣ¬
ренія Предвѣчнаго. Жизненные мотивы къ признанію нашего міра какъ наи¬
лучшаго изъ всѣхъ возможныхъ міровъ, прекрасно выражаются
признаніемъ Паудьсева („Введеніе въ философію" стр. 433): Я
не могъ бы жить, не могъ бы дышать свободно и дѣйствовать въ
мірѣ, который былъ бы ни чѣмъ инымъ, какъ чудовищной без¬
чувственной и бездушной машиной; поэтому я не могу вѣрить
что онъ таковъ, поэтому я вѣрю, что онъ есть проявленіе Все-
муцраго и Всеблагого, даже если глаза мои не могутъ видѣть
Его, и разсадокъ ыоЙ не можетъ Его постигнуть-. „Какъ могу
понять я существо времени, планы Бога вѣчнаго»—восклицаетъ
извѣстный проповѣдникъ Евг. Вереьо. „Можешь ди ты судить о
драмѣ, сирашиваетъ одинъ писатель человѣка, невѣрующаго въ
Ировидѣыіе,- о драмѣ, изъ которой ты видѣлъ толькой одну сце¬
ну, да и ту видѣлъ только мимоходомъ? И потому, что въ этой
сценѣ невинный падаетъ, обвинишь ли ты поэта въ томъ, что
онъ забылъ правосудіе? Оставайся ещо немного послушай слѣ¬
дующее дѣйствіе. Когда увидишь, что и преступникъ въ свою
очередь падаетъ, ты скажешь, что разногласіе обращено въ ира-
