Хождение в Святую землю московского священника Иоанна Лукьянова
Хождение в Святую землю московского священника Иоанна Лукьянова |
|
Содержание
О несогласии греческом с восточною церковию
Описание великия церкви Воскресения Христова
О несогласии грѣческомъ съ восточною церковию:
Описание великия церкви Воскресения Христова
Первая редакция
л. 1. Описание пути ко святому граду Иерусалиму: от Москвы до Киева и от Киева до Воложской земли1, от Воложской земли до Дуная, великия реки, и сей ходъ все по сухой земли, а от Дуная до Царяграда и от Царяграда до Святаго Града Иерусалима то все хождение морем, токмо полтара дни землею.
Лета сем тысячь двѣсте десятого году2 месяца декемврия в седмыйнадесятъ день хождение во Иеросалимъ с Москвы старца Леонтия
Месяца декабря в седмыйнадесять день, на память святаго пророка Даниила и святыхь триехъ отроковъ Анания, Азария и Мисаила3, поидохомъ мы из царствующаго града Москвы на первомъ часу дни4 в среду. И бысть намъ той день зело печаленъ и уныливъ: л. 1 об. бяше бо той весь день дождь с снегомъ и с ветром великимъ. И зѣло бысть печално о томъ и скорбно, но положихомся на милость Божию: буди ево, Свѣта, воля, Творца нашего! И тако того дни отидохомъ от Москвы тритцать пять вѣрст5, а уже день к вечеру приходить, и стахом на дворѣ у крестьянина в вотчине6 царевича Милитинского7. И бысть намъ та нощь покойна, и печаль свою все забыхомъ.
И встали заутра рано, в третиемъ куроглашении, и пошли в путь свой. И отидохомъ 25 верстъ, и стали в селѣ всемилостиваго Спаса, порекломъ Купля, и тут мы обѣдали. И, пообѣдавъ, пошли в путь. И отидохомъ 35 верст, и стали начевать в вотчине боярина Лва Кириловича Нарышкина8 деревни Лыкова. И тутъ мы переначевали, и заутра рано встали, и пошли в путь свой. И отидохомъ 25 верстъ, и стали в вотчине Новодевичья монастыря9, пореклом л. 2. Добряги. И тутъ ядши хлѣба, поидохомъ к богоспасаемому граду Калуги.
И пришли в богоспасаемый градъ Калугу в пятокъ в третьем часу нощи. И стали у боголюбца, посадского человѣка, у Никифора Иосифова сына Коротаева и у сына ево, у Иосифа Никифорова. У него два внука женатыхъ, самъ уже в старости мастити, сединами украшенъ. И прия насъ с любовью, и угости насъ добрѣ, сотвори намъ вечерю добру и пространну, и конемъ такожде кормъ и покои, нам же посла одры мягкия. И пребыхом у него два дни в радости велицей. Спаси ево Богъ, миленкого, за любовь его! Градъ Калуга стоитъ на Окѣ-рѣке на левой странѣ на горѣ высоко, красовито, и немного такихъ градовъ в Московскомъ царствѣ. А города нетъ: был древянной, л. 2 об. да згорелъ, толко башня одна с проѣзжими воротами. А церквей в немъ каменныхъ 11, деревянныхъ 18; жильемъ зело пространенъ; люди зѣло доброхотны; приволенъ зѣло хлебомъ и овощемъ; и лѣсом всяким, и дровами доволенъ. Другаго поискать такова города в Московском государстве! Площадь торговая зѣло хороша, рядовъ такожде много, торговых людей весма много и зѣло проходцы в чужия земли с купецкими товары: в Сибирь, в Китай, в Немецкия земли и в Царьградъ, в Шленескъ10, во Гданескъ.
И декабря въ 23 день, в понедѣлник, пошли мы во обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Введения11, ко честному отцу игумену Спиридону ради благословѣния на путное шествие. И приидохом во обитель ко отцу Спиридону. И отецъ Спиридонъ з братиею нашему приходу зѣло обрадовались, а самъ зѣло болѣн: ноги у него болять. И строитель Лаврентей, л. 3. и козначей Аврамий, и келарь Корнилий зѣло такожде нашему приходу обрадовались и помогали намъ о путномъ хождении, чтобы отецъ Спиридон подалъ намъ на путное шествие свое отеческое благословѣние. И онъ зело с радостию насъ благословилъ и с растворенною своею теплою душею. И праздновахомъ у него праздникъ Рождество Христово в радости велицей, и пѣхомъ всенощное стояние, потом часы12 и молебное пѣние. Потомъ поидохомъ за трапезу ясти хлѣба. И, вставъ из-за трапезы, воздаша благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомся, и начахомъ благословения просити на путное шествие. И отецъ Спиридонъ подаде намъ свое отеческое благословение и отпусти насъ с миромъ, сам же слезы от очию своею испускаше. И отцы, и братия - вси насъ проводиша, такожде слезы от очию испускаху. И далеко нас проводиша, л. 3 об. и поклонишася до земли, и мы имъ такожде, и целовахомъ друг друга, и растахомся с великою любовию.
И паки возвратихомся вспять в Калугу. И бысть намъ печаленъ и нестроен путь, зѣло мятеженъ: метелица была с ветромъ великимъ противным. И когда обвечерехомъ и дорогу истеряхомъ, едва с великим трудом обрѣтохом, - близ смерти быхомъ.
И пришли во град якобы в полунощи к тому же боголюбцу к Никифору Иосифовичу и к сыну ево. И приятъ нас с любовию, и угостиша насъ добре, сотвори намъ вечерю добру. И, воставши от трапезы, благодарихомъ Бога, и тому господину поклонихомся до земли за его премногую любовъ. И тако забыхом бывшую скорбь и нужду свою, случившуюся на пути. И посла намъ одры мягкия, и уснухом добрѣ до заутра. И потомъ услышаша насъ братия о нашем приездѣ и приидоша к намъ на посещение. И тако л. 4. мы пребыхомъ у него 4 дни. Зѣло насъ упокоилъ добре и напутствовал, и проводилъ насъ ево сынъ Иосифъ за Оку-рѣку. От Москвы до Калуги два девяноста верстъ.
Декабря въ 30 день поидохомъ ис Калуги в среду на первомъ часу дни, на отдание Рожества Христова13. И в той день бысть нам нужда велия: дождевая погода, снегъ весь согнало, Ока-река зѣло наводнилася, едва за нея переправились. И проводилъ насъ Иосифъ Никифоровичъ за Оку-реку. И отдахомъ последнѣе целование другъ другу, и поклонихомся до земли - и тако расталися. А сами плакали: уже мнехомъ себѣ, что последнѣе наше видание. И егда взыдохом на гору на другую страну Оки-рѣки, и обратихомся ко граду, и помолихомся церквамъ Божиимъ, и гражданом поклонихомся. Увы, нашъ преславный градъ л. 4 об. Калуга, отечество наше драгое! И тако поклонихомся граду и поидохомъ в путь свой.
И бысть намъ той день труденъ велми и тяжекъ: снегъ весь збило дождемъ, реки всѣ лед взламало. И того дни мы отидохомъ в пути 30 верстъ от Калуги и приидохомъ на варницу14 за Добрымъ монастыремъ15 к боголюбцу орлянину, - имя ему Лазарь, - к тестю Евсевия Басова. И тутъ ево тесть принял насъ с любовию и сотвори намъ вечерю добру и конемъ кормъ. И той Лазарь угости насъ добре и на путь намъ рыбки пожаловал, а конемъ овсеца. И пристахомъ у него до утра, и вставши заутра на первомъ часу, и пошли в путь свой.
И декабря въ 31 день, на праздникъ Обрѣзания Господа нашего Исуса Христа16, приидохомъ под Лифинъ-град17 на Оке-реке.
И Ока-рѣка зѣло наводнилася, и лѣдъ взломало л. 5. - и тут мы чрез рѣку Оку не перѣехали. И приидохомъ во оно мѣсто, на устье Упы-реки, и тамо такожде нужно переѣзжать чрез Оку: вода бѣжитъ поверхъ лду, якобы коню по седлину. И тако мы с нуждою переправились Оку-реку, все вонъ выбирали ис саней, а иное и помочили. И когда мы переѣхали Оку-реку и стали борошенъ вкладывати, и тутъ нас настигъ орлянинъ Евсевий Басовъ и провожал насъ до засеки18 Николской. И тутъ с нами ѣлъ хлѣб и, ѣдши, паки в домъ возвратился. Спаси ево Богъ, миленкова, за ево любовь! Всю нощь не спалъ, ис Калуги за нами бѣжал; и на варницы не засталъ нас, не слазя с коня, вслед за нами бѣжалъ; и нас нагналъ на устьи Упы-реки, и проводил насъ до засеки. И тако возвратися вспять, мы же поидохомъ ко граду Бѣлеву19. Градъ Лифинъ стоитъ на Окѣ-рѣке на левой стране, городина неболшая. От Калуги до Лифина 40 верстъ. л. 5 об. Мы же поидохомъ чрез засеку ко граду Белеву и минухомъ того дни Николу Гостунского20. И, не дошедъ Белева за 10 верстъ, обвечерехом, и пошли в нощь ко граду Бѣлеву. И аще бы не случися с нами на пути доброй человѣкъ бѣлевецъ, - спаси ево Бог, - то бы намъ пути не найти ко граду: нужно силно было, вездѣ воды разлилися; а ему путь вѣдом, такъ насъ обводилъ нужныя мѣста.
И приидохомъ под град Бѣлевъ ко Оке-рѣке, и в Спаскомъ монастыре21 4 часа ударило ночи. И Оку-реку ледъ весь взломило и от брега далече отбило - переѣхать невозможно. И тутъ, на брегу Оки-рѣки, начуетъ множество народа поселянъ: приѣхали к торгу с хлѣбомъ и со всячиною. И мы тутъ же близъ ихъ табаровъ стали. И той бѣлевецъ, кой насъ велъ, пошелъ со мною пути искать; и преидохом с нуждою за Оку-рѣку по икре межу стругами. л. 6. Градъ Бѣлевъ стоит на Оке-рѣке на левой странѣ на горѣ, высокъ, красовитъ; жильемъ с половину Калуги; град древянной, ветхъ уже. И приидохомъ к нему в дом, и подружия ево встретила насъ с любовию и сотворила намъ вечерю добру. Той же боголюбѣцъ тоя же нощи с сыномъ своим, связавши вязенку сенца, пошел в таборы за Оку-рѣку к нашей братьи, а меня не отпустилъ из дому своего и посла ми одръ. И тако уснухомъ до заутра, забыхъ путную нужду. Той же боголюбецъ той же ночи, отнесши корму конем, возвратися домой, а тамо з братиею нашею оставил сына своего.
И утре востали, и на первомъ часу (поутру) пришли ко брегу Оки-рѣки. И Ока-рѣка зѣло наводнилася той ночи, едва с великою нуждою преидохомъ на онъ полъ рѣки к братии нашей. Братия же наша зѣло намъ возрадовались и стали промышлять, как бы с возами переѣхать. И градския жители маломощныя стали л. 6 об. помышлять, как бы переправу здѣлать, и стали икры наводить в порожнихъ мѣстахъ, и тако здѣлали переѣзд. Также и мы переѣхали, дали перевозъ и поидохомъ с миромъ во градъ Бѣлевъ. И перевощики милѣнкия свѣдали, что мы ѣдемъ во святый градъ Иерусалимъ, и, нагнавши насъ на пути, отдали намъ перевозъ, а сами стали с нами прощатся. Спаси ихъ Богъ, миленкия, добрыя люди - бѣлевича!
И приидохомъ в домъ к тому же боголюбцу мы генваря во 2 день, и прибыхом той день и нощь; покоилъ нас добре и коней наших. И прииде к намъ боголюбѣцъ, посадской человѣкъ, именемъ Родионъ Вязмитинъ, и возметъ насъ со всемъ к себѣ в дом свой, и угости насъ нарочито. И многая к нам граждане прихождаху, и в домы своя к себѣ насъ бирали, и покоили насъ добре. И пребыхомъ у того боголюбца два дни, поилъ и кормил насъ и коней наших. В Бѣлевѣ люди зело доброхотны, люд зѣло здоров и румянъ, мужескъ пол л. 7. и женскъ зѣло крупенъ и поклончивъ.
А вода в городе нужна: все со Оки-рѣки возят. От Лифина до Белева 30 верстъ, толко пространные тѣ вѣрсты.
Генваря против 5 числа в ночи пошли из Бѣлева к Волхову22 со орляниномъ Евсевиемъ Басовымъ. А в ту ночь стало морозить, зажоры великия были, нужно силно было. И приидохомъ в Болховъ утре рано, на первомъ часу дни, на предпразднество Богоявления Господня23; и пребыхомъ той день в Болховѣ весь до ночи. И нача насъ той орлянинъ к себѣ в гости на Орелъ звати. Нам же и не по пути с нимъ ѣхати, но обаче не преслушахомъ ево любви, поидохомъ с нимъ до Орла.
Градъ Болховъ стоит на реке на Угре на левой сторонѣ на горахъ красовито. Городъ древянной, ветхъ уже; церквей каменныхъ от малой части; монастырь хорошъ24, от града якобы поприще; рядовъ много, площадь торговая хороша; хлѣба много бывает, а дровами скудно сильно. Люди в немъ невежи, искусу нет л. 7 об. ни у мужеска полу, ни у женска, не как Калуга или Белевъ, своя мера дулепы. З Бѣлева до Волхова 40 верстъ.
Генваря въ 5 день в нощи, противу Богоявлениева дни, въ 6 часу нощи, поидохомъ из Волхова на Орелъ и нощъ ту всю шли. Нужда была велика: степъ голая, а заметь была большая, се морозъ былъ великъ - болно перезябли.
И генваря въ 6 день, на праздникъ Богоявления Господня, пришли во град Орелъ в самой выход, какъ вышли со кресты на воду25, и стали у боголюбца, у посадского человѣка Ильи Басова. И тотъ боголюбѣцъ былъ в тѣ поры на водѣ, а когда пришел с воды, и зѣло намъ обрадовался и учреди намъ трапезу добрую, а конемъ овса и сена доволно. Покуды мы у него стояли въ его доме, все насъ поилъ и кормил и коней - болши тоя любви невозможно сотворить, якоже Авраам Странноприимецъ26. И свѣдали про насъ христолюбцы, начаша насъ л. 8. к себѣ звати в домы своя и покоити насъ. Спаси их Богъ, добрыя люди - миленкия орляне! А люди зело к церквамъ усердны, и часто по вся годы ездят в Киевъ Богу молится з женами и з дѣтми, и с нами многия хотели итти во Иеросалимъ, да за тѣлесными недостатками не пошли.
Град Орелъ стоит в степи на ниском мѣстѣ на Окѣ-реке на левой сторонѣ. Город древяной, ветхъ уже, жильемъ немногалюденъ; пристань соляная и хлѣбная зѣло велика - матица хлѣбная! A Орел-рѣка сквозь градское жилище течетъ и пала во Оку с левой страны. Лесомъ и дровами зѣло нужно. Церквей каменных много; монастырь мужеской27 зѣло хорошъ, ограда каменная. И пребыхомъ мы на Орлѣ 5 дней; не было нам товарыщей, затемъ много прожили. От Волхова до Орла 40 верстъ. Генваря в 11 день заутра рано пошли на Кромы28. л. 8 об. И того же дня пришли в Кромы, и тутъ мы обѣдали. И зѣло около Кромы воровато, мы очень боялися. Городъ Кромы самой убогой, нет в немъ и бозару. Люди в нем зѣло убоги, все шерешъ наголо, а живутъ что кочевыя татары, избѣнки зѣло нужны. И тутъ ядши хлѣба и поидохомъ в Комарецкую волость29. Зѣло была заметель велика, ветры противныя. Нужно было конемъ, и самимъ посидеть нелзя, а егунье30 лошадей своих погоняютъ, ни малехонко не наровят. Беда с ними! Много и грѣха приняли, коней у нас злодѣи постановили. И идохомъ Комарецкою волостью от Орла до Севска31 три дни.
Генваря въ 14 день пошли во градъ Севскъ и стали у боголюбца. Мы же подахомъ ему грамотку от орлянина Евсевия Басова, а мы ему не знаемы. И когда прочел, стал нам знаемъ и приятенъ и зѣло насъ с любовию принял. И сотвори трапезу пространну, и созва своих сродниковъ, и возвеселися л. 9. с нами.
И во вторый день поиде с нами к воеводѣ з грамотою царскою, къ Леонтью Михайловичю Коробину32 с товарыщем. И воевода, прочетъ царской листъ, спросилъ у меня: «Что-де тебѣ надобны подводы?» И я ему сказал, что у насъ свои кони есть. «Я, мол, для того к твоей милости пришолъ объявится, что в листѣ к тебѣ писано меня здѣ не задержать, что городъ зде порубѣжной». И воевода мнѣ сказалъ: «Поезжай, Богъ да тебѣ в помощь!» Смирной человѣкъ - воевода. И тако мы пошли из дому воеводскога.
Той же господинъ во 2 день такожде созва к себѣ сродниковъ и друзей, и учреди нас трапезою пространною, и послужи нам добрѣ. Мы же веселились доволно, и медку было много. Такую нам любовъ сотворилъ, якоже искренний сродникъ. А все намъ радел: и в таможне печать пропускную взялъ, и проводника намъ дал дорогу указывать. Спаси ево Богъ за ево любовъ! Дивной сей человекъ! Ажно есть у Бога-та еще добрыхъ-та людей много: спастися миленкой всячески хощетъ! л. 9 об. Град Севскъ стоит на рекѣ на Севѣ. Город деревянной, другой острокъ дубовой, третей земляной. Город Севскъ хорошъ, ряды хороши, торги хорошия. А люди в немъ живутъ все служивыя, мало посадскихъ, и московския тут есть стрелцы - и все люди зѣло доброхотны и приветливы. Тутъ и денги всякия меняютъ: чехи на московския и талери33. И пребыхомъ в Севскѣ два дни. От Орла до Сѣвска 120 верстъ.
А день уже к вечеру преклонился, поидохомъ из Севска генваря въ 16 день в малороссийския городы за рубѣжъ. И отошли от Сѣвска 15 верстъ, тутъ стоит застава из Севска. И вопроси у насъ печать, мы же имъ отдахомъ и тутъ у нихъ шалаша вмѣсте с целовалниками и начевали. И мало опочихом, и востахомъ. И бысть наше шествие благополучно: нощъ была тиха и лунна, и покойно было итти, яко и воздуху нам служащу. И поутру стали в селѣ, тутъ коней кормили и сами ѣли.
л. 10. Генваря в 17 день приидохом в малороссийский город Глуховъ34. И тутъ насъ наши калужини и бѣлевича приняли к себѣ на стоялой двор, и к себѣ взяли съ любовию. И покоили насъ два дни, и коней нашихъ кормили, и всякое намъ добро чинили, яко сродницы, наипаче сродникъ - такая огненная в нихъ любовъ! Да провожали насъ за градъ версты з две. А сами, миленкия, такъ плачутъ, не можемъ ихъ назад возвратить, и едва ихъ возвратихомъ вспять. «Кабы де мочно, мы б де с вами шли!» И уже мы поле отшедши поприща з два, оглянемся назад, а они, такия миленкия, стоятъ да кланяются вслѣд намъ. Такая любовъ огненная! Мы подивилися такой Христовой любви. Спаси ихъ Господь Бог, свѣтовъ наших! Люди добрыя и хорошия - калуженя и белевича, нелзя ихъ забыть любви.
Город Глуховъ земляной, обруб дубовой, велми крепокъ; а в нем жителей велми богатыхъ много, пановъ. И строение в нем преузорочное, светлицы хорошия; полаты л. 10 об. в немъ полковника стародубского Моклошевского35 зѣло хороши; ратуша36 зѣло хороша, и рядов много; церквей каменныхъ много, девичь монастырь37 предивенъ зѣло, соборная церковь хороша очень. Зѣло лихоманы хохлы затейливы к хоромному строению! В малороссийских городѣх другова врядъ такова города сыскать, лутче Киева строением и жила. От Сѣвска до Глухова 80 верстъ.
Генваря въ 19 день из Глухова пошли мы х Королевцу38 и, не дошед, начевали. И утре рано, часу в другомъ дни, пришли в Королевецъ и стали у боголюбца: преже сего бывал белевитин, да тутъ женился, к дѣвке во двор вшел. И принял онъ насъ с любовию, хлѣбом нас и коней наших кормил, и к сотнику39 со мною ходилъ. И сотникъ нам талер на дорогу дал, а онъ намъ, сам хозяин, на дорогу и винца дал, яковитки и простова, - зѣло миленкие любовны, - и за город выпроводил.
Град Королевецъ - город земляной, обруб дубовой л. 11. и житием средней; рядов много; жители небогатыя; строенье по-среднему. Ярмонок великъ бываетъ: нынѣ Свинской нетъ40, такъ тутъ нынѣ съѣзжаются, многолюдно бывает будет противу Свинской. Толко немного бываетъ торгу, а товаровъ всякихъ бываетъ много: и московских, и полскихъ; и грекъ много живетъ, торгуются. Толко хорошего торгу на 3 дни, а то на праздникъ на Семеновъ день41 всѣ вдруг и разъезжаются. И того же дни, ядши хлѣба, поидохомъ ис Королевца в Батуринъ42. От Глухова до Королевца 30 верстъ.
Генваря въ 22 день поидохомъ в Батурин-градъ. И у градскихъ воротъ кораулъ, московския стрелцы на карауле стоятъ. И караулъ остановил насъ у проезжей башни, стали насъ спрашивать: «Что за люди? Откуда и куда едете? Есть ли де у васъ проѣзжая грамота?» И мы имъ сказалися, что мы люди - московския жители, а едем во святый град Иеросалимъ Гробу Господню поклонитися. И они повѣли нас до сьезжей избы43. И пятисотной44 л. 11 об. принял у нас листъ государевъ, и, прочетши, велѣл нам отвѣсти дворъ стоять, и приказал намъ дать конемъ корму. А гетмана45 в то время не случилося дома: поѣхалъ к Москвѣ, к государю. И тут мы обѣдали; а господин дома тотъ, гдѣ мы стояли, зѣло нам честь воздалъ и обедъ хорошей устроил. И, ядши хлѣба, того же дни изыдохомъ из Батурина вонъ.
Градъ Батуринъ стоит на рекѣ на Семи на лѣвой сторонѣ на горѣ красовито. Городъ земляной, строение в немъ поплоше Глухова, и светлицы гетманския ряд дѣлу. И город не добрѣ крѣпокъ, да еще сталица гетманская! Толко онъ крѣпок стрелцами московскими, на карауле все они стоят. Тутъ целой полкъ стрелцов живутъ. И гетманъ, онъ ветъ стрелцами-та и крепокъ, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцовъ боятся; да онъ их и жалуетъ, беспрестани им кормъ, а безъ нихъ пяди46 не ступитъ. От Королевца да Батурина 30 верстъ.
Того же дни пошли л. 12. из Батурина в Барзну47. И генваря въ 23 день поидохом в Барзну. Град Барзна таковъ же, что Королевецъ, или полутче. И, ядши хлѣба, пошли в путь свой. От Батурина до Борзны 30 верстъ.
Генваря въ 23 день пошли из Барзны к Нежину48, а дорога уже стала зѣло нужна. И съехалися с нами московския стрелцы: бывали торговыя люди, а живутъ они в Путимли49, a ѣхали они к Нѣжинской ярмонке - такъ они с нами и поѣхали. А мы им зѣло рады, потому что им путь вѣдом, а намъ дорога незнакома. И того дни начевали в корчмѣ; и утре, вставши, пошли. А снегу уже ничего нетъ, земля голая. Нужда была велика: таковъ был ветръ нам противной. Охъ, нужда, когда она помянется, то уже горесть-та, покажется, тутъ предстоит! Сидеть нелзя, лошади насилу по земли сани волокуть, а нас вѣтръ валяетъ. А станешъ за сани держатся, такъ лошадь остановишь. Увы да горѣ! Была та дорошка сладка, слава Богу, нынѣ уже забыто! Едва мы добихомся до Максимовой корчмы. Тут л. 12 об. дали конем отдохнуть, покормили, и сами хлѣба поели, да опять побрели, а ветръ мало потихъ. Едва с великою нуждою добилися Нежина, коней зѣло умордовали, а сами такожѣ утомилися, что сонныя валяемся.
И когда мы пошли во градския ворота, тогда караулщики стали насъ звать да воеводы. Мы же пошли к воеводѣ, а воевода былъ немчинъ. И воевода у нас доѣзжей грамоты досматривал и отпустилъ нас с миром. Мы же пошли и обретохомъ братию свою - калужанъ, купецких людей, приѣхали к ярмонкѣ торговать - и стали с ними на одномъ дворѣ. И они нам, миленкия, рады. Спаси ихъ Богъ за любовь их! Да спаси Богъ Давыда Стефановича! Тотъ-то, миленкой, христианская-та душа, тотъ нам всячиною промышлялъ, и пекся нашим путемъ, и денги намъ обменял (золотыя и талери на московския денги), и телеги намъ покупал, и товарыщевъ в Царьград, грековъ, сыскал. А насъ, покудова мы жили в Нѣжине, поил, и кормилъ, и денегъ на дорогу дал и масла кринку, a мнѣ далъ Новой Завѣтъ острожской л. 13. печати50. Спаси его Богъ, свѣта, и дружину ево! А он у нихъ что полковникъ, во всѣмъ его слушаютъ. И спаси Богъ Галактионушка, Мосягина по прозванию, доброй человѣкъ и Семенъ Григорьевичъ Алферовъ - все, миленкия, нашимъ путемъ радѣли, что рождшия братия!
Город Нежинъ стоит на плоском мѣсте. В нем живут грековъ много торговыхъ людей. Два города в немъ: один земляной, а острогъ деревянной; великъ жильемъ, и строение хорошо. И Давыдъ Стефановичъ проводил нас з дружинаю своею за град якобы поприща три, и плакали по насъ. Уже намъ от братии нашей послѣднее такое провожание. И простихомся, другъ другу поклонихомся.
Генваря в 27 день пошли из Нѣжина к преславному граду Киеву рано, на первомъ часу дни. И того дни была намъ нужда великая: земля вся растворилася, так тяжко было лошадям и самимъ было нужно итить. И того дни едва с великою нуждою доѣхали до корчмы, часа л. 13 об. в два ночи приѣхали. В корчму толко женка одна, и та курва. И мы тутъ съ нуждою великою начевали, всю ночь стереглися, стали к полю, а пьяныя таскаются во всю ночь.
Утре рано востали и пошли в путь свой. И той день такожде с нуждою шли и пришли в сѣло. Тутъ едва выпросилися начевать, хижина зѣло нужна. Тутъ к нам же нощию приѣхал ис Киева протопопъ глуховской: ѣздил в Киев к дѣтемъ (дѣти ево в Киеве в школѣ учатся науки). Да, спаси ево Богъ, не потеснил насъ, в кибитки легъ спать, такъ нам покойно было.
И утре рано востахом и пошли в Киевъ. И пришли в село Боровичи за 17 верстъ от Киева. И от того села увидили мы преславный град Киев, стоитъ на гарахъ высокихъ. И вазрадовалися тогда, слезли с коней, и поклонилися святому граду Киеву, и хвалу Богу воздахом, а сами рекохом: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, яко сподобил еси нас видѣти преславный градъ Киев! Сподоби нас, Господи, видети и святый градъ Иеросалим!» И тако пошли к Киеву. И ход л. 14. всѣ бором, все пески; нужно силно, тяжело песками.
И того же дни пришли к Днепру под Киевъ, а Днепръ толко разшелся. И того дня мы не могли переѣхать за погодою. Тутъ же к намъ приѣхали греки, наши товарыщи, - они из Нѣжина прежде нас тремя денми поѣхали, да за Днепром стояли: нелзя было ѣхать, Днепръ не прошел в тѣ поры, - такъ мы с ними начевали. И утре рано тут же к нам пришолъ московской столникъ51: шол с соболиною казною52 к цесарю53, а в тѣ поры погода на рѣке зѣло велика, отнюдъ переѣхать было нельзя. И столникъ стал кричать на перевощиковъ, и они, миленкия, ѣдва с нуждою судно на нашу сторону перегнали. И когда стали на поромѣ, тогда пором и от брега не могли отслонить. И столникъ велѣлъ греческия возы доловъ с порома скатить, а наши не велѣл. Спаси ево Богъ! И тако мы стали на поромѣ на первомъ часу, и перевезлися на ту сторону час ночи: зѣло уже было нужно, и перевощики миленкия устали болно.
И ѣгда мы пристали л. 14 об. ко брегу ко граду Киеву, тогда пришли караулщики, сотники и стрелцы, и стали насъ вопрошати: «Откуда и что за люди?» И мы сказали, что московския жители, а едемъ во Иеросалимъ. «Ест ли де у васъ государевъ указъ?» И мы сказали, что есть. «Покажите-дѣ, без того во град намъ не велѣно пущать». И мы показали указ, и сотенной прочетъ указ. Отвѣли нас к столнику; и столникъ такождѣ указ прочел, послал к бурмистромъ54, чтобы намъ двор отвѣли стоять. И стали на дворѣ близ ратуши, и в то время три часа ночи ударило. Да слава Богу, что ночь была лунна, а то грязь по улицам велика, ѣдва с нуждою проѣхали. И тако начевали, слава Богу.
И утре рано прислалъ по меня столникъ, чтобы я ѣхал с ним в Вѣрхней город55 к боярину объявится: зѣло крѣпко в Киевѣ приѣзжим людям. И тако мы пришли с столником пред воеводу Юрья Андрѣевича л. 15. Фамендина56, и ему подал листъ государевъ.
И онъ, прочет листъ царской, честь намъ воздал, велелъ поить пивомъ и виномъ, и мы не пили, и отпустилъ с миромъ. А бурмистры прислали намъ кормъ, рыбы, колачи, а конем сѣна и овса. Спаси ихъ Богъ, миленких, честь нам воздали хорошую!
Градъ Киевъ стоит на Днепре на правой странѣ на высокихъ горахъ зѣло прекрасно. В Московском и Российском государствѣ таковаго града вряд сыскать. Верхней град - вал земляной, велми крѣпок и высокъ, а по грацкой стене всѣ кораулы стоят крѣпкия, по сту саженъ57 кораул от кораула. И в день и ночь все полковники ходят тихонко, досматривают, таки ли крепокъ кораулъ. А ночью уснуть не дают, всѣ кораул от кораула кричат и окликаютъ: «Кто идетъ?» Зѣло опасно блюдутъ сей град, да и надобѣ блюсти - прямой замокъ Московскому государству.
В Киевѣ монастырей и около Киева зѣло много, и пустынки58 есть. Райския мѣста, есть гдѣ л. 15 об. погулять! Вездѣ сады и винограды, и по диким лѣсам все сады. Церквей каменныхъ зѣло много; строение узорочное - тщателныя люди! И много у нихъ чюдотворныхъ иконъ, а писмо, кажется, иное и живописное. Сердечная вѣра у нихъ к Богу велика (кабы к такому усердию и простатѣ правая вѣра - все бы люди святыя были), и к нищим податливы. Да шинки ихъ велми разорили вконецъ да курвы, и с того у нихъ скаредно силно, и доброй человекъ худымъ будетъ.
Церковь София Премудрость Божия59 зѣло хороша и обрасцовата, да в ней строения нѣтъ ничево, пусто, иконъ нѣтъ. А старое стѣнное писмо митрополитъ-нехай60 все замазал известью. А у митрополита поют пение арганистое, еще пущи органовъ. Старехонекъ миленкой, а охочь да органова пѣния. В Вѣрхнем городѣ церковь хороша Михаила Златоверхова61. В той церкви мощи святыя великомученицы Варвары62; и меня, грѣшного, Богъ сподобилъ ея мощи лобзати.
В Вѣрхнем л. 16. городѣ живет воевода, и полковники, и стрелецкие полки все, а в Нижнемъ городѣ63 - все мещаня, хохлы, все торговыя люди. Тутъ у них и ратуша, и ряды все, и всякия торги. А стрелцам в Нижнем городѣ не даютъ хохлы в лавкахъ сидѣть, толко на себѣ всякия товары вразнос продаютъ. Утре все стрелцы з горы сходятъ на Подол торговать, а в вечер, перед вечернями, так оне на горѣ в Верхнемъ городѣ торгъ между себя. И ряды у нихъ свои, товарно силно сидят. И кружало у нихъ свое, изѳощики по-московски, мясной рядъ у стрелцовъ великъ за городомъ. В Верхнемъ городѣ снаряду зѣло много и хлѣбного припасу.
Около Киева лугами приволно, и всячинами, и овощем, и рыбы много; и все недорого. Через Днепръ четыре моста живыхъ со острова на островъ, мосты велики зѣло, а Днепръ под Киевом островит. А мостовщины берут с воза по два алтына, а с порозжей по шти денегъ, а с пешего л. 16 об. - по копѣйки64. A тѣ мосты дѣлают все миленкия стрелцы. А зборная казна мостовая гдѣ идетъ, Богъ знаетъ. А они, миленкия, зиму и осень по вся годы с лѣсу не сходятъ, все на мосты лѣсъ рубять да брусья готовять, а летом на полковниковъ сѣно косят да кони ихъ пасутъ. Хомутом миленкия убиты! А кои богатыи, тѣ и на караулъ не ходят, все по ярманкам ѣздятъ. Мелочь-та вся задавлѣна!
В Киеве градъ деревянной, и грязно силно бываетъ на Подоле. А жилье в Киевѣ, в Верхнем городѣ и в Нижнимъ, все в городѣ, а за городом нѣтъ ничего, толко по мѣстам бани торговыя. В Киевѣ школниковъ очинь много65, да и воруютъ много - попущено им от митрополита. Когда имъ кто понадокучит, тогда пришедши ночью да укакошат хозяина, а з двора корову или овцу сволокуть. Нетъ на них суда, скаредно силно оченъ попущено воровать, л. 17. пуще московскихъ салдатъ. А вечер пришол, то пошли по избамъ псалмы петь да хлѣба просить. Даютъ им всячиною, хлѣбомъ и денгами. A гдѣ святый апостолъ Андрей крестъ поставилъ, и тотъ холмъ в городовой стене красовитъ зѣло. На том мѣсте стоить церковъ древяная вѣтха во имя святаго апостола Андрея Первозванного66.
Февраля во 2 день, в праздникъ Стрѣтения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа67, пошли в Печерской монастырь68. И пришли в соборную церковъ, и помолилися чюдотворному образу69. И пошли во Антониеву пещеру70, и тут видѣли преподобныхъ отецъ в нетленныхъ плотѣхъ - что живыя лѣжат! И толь множество ихъ, что звѣздъ небесныхъ, все яко живы лежат - дивное чюдо! Тако Богъ прославилъ своихъ угодниковъ, боящихся его. Видехомъ и младенцов нетлѣнных, л. 17 об. лѣжащих тут же.
Видѣхом храбраго воина Илию Муромца в неистлѣнии71 под покровом златымъ: ростомъ яко нынѣшние крупные люди; рука у него левая пробита копиемъ, язва вся знать, а правая ево рука изображена крестным знамениемъ и сложениемъ перстъ, какъ свидетелствует Феодорит Блаженный72 и Максим Грекъ73, крестился онъ двемя персты - тако тѣперево ясно и по смерти ево плоть мертвая свидѣтелствуетъ на обличение противниковъ. И тутъ, в той же пещере, преподобный Иосифъ74 такое же изображение в перстахъ имать. Что уже болѣ того свидетелства, что нагия кости свидѣтелствуютъ?! Мы уже и кои с нами были достовѣрно досматривали сами и дерзнули: Поднимали ихъ руки и смотрили, что сложение перстовъ - два перста и разгнуть нелзя, разве отломить, когда л. 18. хощет кто разгнуть.
Тут же видѣли дванадесять церковныхъ мастеровъ, подъ единым покровомъ тѣ мастеры, ихже сама Пресвятая Богородица послала из Царяграда в Киевъ75. И тако сподобилися мощи святыхъ всѣхъ лобзати, а сами дивилися, и рекли, и от слезъ не могли удержатися: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, Святый, яко от многихъ лет желаемое получили! Что воздадимъ Господеви, яко сподобил еси нас такихъ гражданъ небѣсныхъ видѣти и мощи ихъ лобзати?!»
И ходили по пещере, и удивлялися, и пили воду с Маркова креста76, что на себѣ нашивал преподобный, - железной великой крестъ, желобоват онъ здѣланъ. Тутъ же видевъ крестъ Антониевъ: древяной, великой, с возглавиемъ, троечастной, на ево гробнице стоит. Тут же стоят столбики древяныя, а к ним придѣланы чепи железныя; тутъ на ночь в тѣ чепи бѣсноватыхъ куют. Из Антониевы л. 18 об. пещеры пошли в Феодосиеву пещеру77. И тамо такожде мы сподобилися святых лобзати, и поклонилися, и возрадовахомся радостию неизреченною, и возвратилися в монастырь. И ту сподобихомся мы чюдотворной образ Пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиании-княжны78; рука у нея десная вся перстнями унизана - чюдо, что у живой рука та! В Печерскомъ монастыре церковь зело пречюдна, строения короля Жигимонта79 на том же месте, на старом основании; а в церкви стенное писмо: всѣ князья руские написаны. Да тут же видехом: в той же церквии у правого столпа изваян ис камяни князь Костентин Острожски80, лежит на боку в латах, изоброженъ какъ будто живой. Ныне кругъ монастыря ограду делают каменную л. 19. великую да делают же полату друкарную, где книги печатают81. Около монастыря зело слабода велика и садов множество, торгъ у них около монастыря свой.
И потом стали молитися Пресвятей Богородицы. И помолившеся Пресвятей Богородице и преподобным отцем Антонию и Феодосию, и прочим преподобным отцем поклонилися. И тако изыдохом из монастыря, и пошли вспять во град Киев. И начали мы убиратися к походу своему: денги обменили, телегу купили. А наши товарыщи греки превезлися чрез Днепръ в Киевъ, так они на том боку жили двои сутки: погода им не пустила перевестися. И товарыщи наши такъже изготовилися, совсем убравшися. Тут у нас от нашей братии из артели един брат не похотел итти с нами во Иеросалим за немощию и за плотскими недостатками. И я к воеводе с ним ходил, взявши указ, да и отпустил его назад к Москве восвояси. л. 19 об.
И февраля въ 3 день пошли ис Киева в Лядскую землю82 и Воложскую рано, на первом часу дни. И едва на киевския горы с великим трудом възъехали, нужда была велика: грязна вельми земля, иловата; все двойкою взъезжали. И когда мы на горы киевские взъехали, тогда мы з братом нашим Андреяном простилися, и поклонилися другъ другу до земли - и тако разсталися. И послали с ним поклон братиям нашим, всем правоверющим, а сами пошли в путь свой. И бысть радостно и плачевно: радостно, яко к таковому месту поидохом, печално же, яко пустихомся в чюжую землю, паче же в бусуръманскую. А сами рекохом: «Буди воля Господня и Пресвятыя Богородицы!» И призвав всех святыхъ на помощъ, и тако поидохом в путь свой.
Того же дни минули городок, именем Белогородской83, на правой руки в стороне, с полверсты от дороги. На дороге колесо л. 20. на дереве высоко, тут купецкия люди плотят мыто84. А та Белогородка монастырская, Софейского монастыря85, такъ на моностырь мыто збирают. И тово дни начевали мы на бору, в лесе склали огнь великъ. И утре рано пошли, и, отыдохом, тот весь день шли, не видели ни сел, ничего, шли все дубравами. И не дошед до Фастова86 версты за три, и начевали у заплотины, преж сего мелница бывала. И та ночь зело холодна была, весма перезябли.
И утре рано пришли под Фастов-городок и стали у вала земляного. А в том городке сам полковникъ Палей87 сам живет. Преж сего етот городок бывал лятской, а Палей насилием у них отнял да и живет в нем. Городина хорошая, красовито стоит на горе, по виду нѣкрепок, а люди в нем что звери. По земляному валу ворота частыя, а во всяких воротах копаны л. 20 об. ямы да соломы наслано. Въ ямах такъ палѣевщина лежат человекъ по 20 и по 30: голы, что бубны, без рубах, наги, страшны зело. А в воротех из сел проехать нелзя ни с чем; все рвут, что сабаки: драва, салому и сено. Харчь в Фастове всякой дешевъ очень, кажетца, дешевле киевскаго, а от Фастова пошло дороже въдвое или втрое. И тут купецкия люди платили мыто. Стояли мы в Фастове с полдня.
И пошли ис Фастова, и начевали в селе Палееве Мироновке. И во втарый день, в мясные заговины88, пришли в городок Паволочь89. Тот городокъ у Палея уже парубежной от ляхов. А когда мы приехали и стали на площади, - а того дни у них случилось много свадеб, - такъ нас оступило, как есть около медведя, все казаки, л. 21. палеевщина, и свадьбы покинули. А все голудба беспартошная, а на ином и клака руба нетъ. Страшны зело, черны, что арапы, а лихи, что сабаки, - из рукъ рвут. Они на нас, стоя, дивятца, а мы втрое, что таких уродов и отроду не видали; у нас на Москве и на Петровском кружале90 не скоро сыщишь такого и одного. В том же городке мы начевали, ночь всю стереглись. И той ночь пожар учинился недалеча от нас, да скоро потушили. Тут купецких людей мытом силно ободрали.
Февраля въ 6 день, в понеделник Сырныя недели91, о полудни ядши хлеба, и набрали в дорогу всякого запасу, поехали в степъ глубокою. И бысть нам сие путное шествие печално и унынливо; не бе видети человека, точию пустыня велия и зверей множество: л. 21 об. козы дикие и волцы, лоси, медведи. Ныне же все разорено да развоевано от крымцов92. А земля зело уходна и хлебородна, сады что дикой лесъ: яблоки, орехи воложские, сливы, дули - да все пустыни, не дают сабаки-татары населятца! Села толко населятца, а они, сабаки, пришед и разорят, а людей всех в полон поберут. Не погрешу ету землю назвать златою, понеже всего на ней родитца много. И идохом тою пустынию пять дней, ничто же видеть от человекъ.
И февраля въ 11 день пришли в город ляцкой Немерово93 и стахом на постоялом дворе у валошинина. Град Немеров жильем не добре великой да весь разорен от татар; кругъ его вал земляной; а в немъ жидов много, почитай все жиды. Зело пригожей род жидовской, паче же пол женской красовит, какъ бутто написаные. Других жидов таких не наезживали во всей л. 22. Турецкой земли и Воложской. Хлеб в Немерове дорогъ и всякой харчь, вино дорого, холсты зело дороги, хрящъ94 по осми денегъ аршин95, яблоки недороги. Приходили к нам мытники ляцкие и у грекъ товаров досматривали, а у нас не смотрели. Толко у меня увидил индучникъ боченку винную, такъ в честь перебросил я ему, такъ он мне и печать пропускную дал. И тут в Немерове индучники грекъ, купецких людей, зело затаскали. Немерово от Киева переход прост, равныя места, а от Сорокина96 на горе стоит высоко место. И стояли мы в Немерове два дни, и накупили харчю доволно на четыре дни себе и конем, и пошли в путь свой.
Февраля въ 14 день пашли из Немерова в Воложскую землю к городу Сороки. И того же дни пришли на Болгъ-реку. Река Болхъ с Москву-реку шириною, но порожеста, каменья великия л. 22 об. лежат во всю реку, шумит громко, далеча слышеть, вся вода пеною идетъ; около ее горы высокия каменныя. И ту реку того ж дни переехали: поромишка плохое, а река быстрая, толко по одной телеги возили. И, переехавши реку, стали подниматца на гору; гора зело высока. А Болгъ-река от Немерова 15 верстъ.
И пошли в степъ глубокую: все горы да долы. Възъехав на горы да опять под гору; да все шли меж горъ, не видали не человека, ни зверя, не птицы, толко тропы тотарския конныя. А места все разореныя от татар. Ныне уже починают заводить села, какъ мир стал97, от дороги в староне далеча. А когда мы шли, и перед нами, и за нами все степъ горела. И шли тою дубровою четыре дни. И не доходя Сорокина-города за 15 верстъ, стоит крестъ каменной подле дороги, а на нем подпись: какъ степъ горела, такъ купецких людей, греков, 18 человекъ с товаром и с лошедми згорели, толко л. 23. три человека ушли. Мы же тут стояли и дивилися, какъ кости кучеми лежат лошединыя, а человеческия собрали да погребли. Дивное чюдо, какъ згорели: а не спали и видили, какъ огнь шел и трава горела по одной стороне, а они смотрят; какъ дунет ветръ вдругъ да и перескочил через дорогу, а они и не успели уйти да такъ и згорели.
Февраля въ 17 день пришли в город Сороку, и стали на сем боку на Ляцкой стране, и тут начевали. И утре к нам с тово боку переехал индучникъ, по-турецки емрукчей. И стал з греками уговариватся пошлиною, чтобы шли на Яси98. И тут греки с ним договорились пошлиною. И тут к нам пристал казак запорожской, Петрушъкою ево зовут. А сказал, что-де: «Я иду во Иеросалим, пожалуйте, приимите Бога ради». И я сказал: «Братец, мы добрым людем ради, изволь итти». Да гол бедной; и была у него полтина, тогда он болно свято стал жить: все, идучи, роздал. Ему чуло: на Дунае л. 23 об. стоит Иеросалим; а когда еще и не дошел до Дуная, да так подумав да и назад поворотил.
Того же дни, какъ договор положили о пошлине, такъ стали Днистръ-реку перевозится на ту сторону, на турецкую и воложскую. Тут перевоз дорога брали - по пяти алтын с воза, жиды зарондован перевоз. Днистръ-река шириною с Москву-реку, под Сорокою бежит быстро, камениста. И, переехавши, стали на площади.
Город Сороко стоит на реке на боку, на правой стороне, на берегу под горою; а над ним гора высокая зело. Городок каменной, высок. Мы же ходили внутрь его и меряли: онъ круглъ, стена от стены 25 ступеней ножных и поперегъ тож. Харчь зело дорогъ, да имать нечего: аржаного хлеба отнюдь не сыщишь, все мелят пшонныя да ячной хлеб. Ячмень зело дорогъ: четверикъ99 московской по 5 алтын. Да им и самим нечего есть. Живут, а все вон глядят; хаты стоят, и те не огорожены. л. 24. А от турка и от господаря воложскаго100 зело данью отягощены. Сорока - на одной стороне ляхи живут, по другую волохи.
Февраля въ 20 день поидохомъ из Сороки-города къ Ясем, а стояли в нем 2 дни. Гора зело высока под Сарокою, едва с великою нуждою мы на гору взьехали: пришел дождь, такъ ослизло, невозможно конем итти, а все камень - нужно было велми. А иные у нас и отстали, не взъѣхали да уже на стану достигли, как начевать стали. Велми тот день нам нужен был: дождь весь день шол, студено было, все перемокли и перезябли. Степъ, а дров взять негде, толко на стану нашли дров малое число, - стоял нашъ посол московской, князь Дмитрей Михаиловичь101, - так мы их собрав, да на возы поклали, да до стану везли. А естли бы не те дрова, то бы совершенно помереть нам всем: мокры, а ночью стал мороз да снегъ з дождем пришол, ин не дастъ л. 24 об. огню раскласть. А греки все сухи: поделали епанечныя шалаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на уде, пробились. Да спаси Богъ Петра-козака! Тот-то, миленкой, дал света видеть: накрыл меня куртою своею, так я, под нею сидя, засушился против огня; а то нелзя сушится наружи: все дождь да снегъ идет. Пощади, Господи, какова в те поры нужда была! Полно, забыто! Слава Богу-свѣту!
И поутру встав, пошли в степъ. И бысть наше шествие печално и скорбно: зело переправы лихия, горы высокия; посидеть негде, чтоб отдохнуть; все пеши брели, а кони устали. А пустошей, ни сел - ничего нет, все степ голая: ехали 5 дней, не наехали ни прутинки, чем лошать погнать. Горы высокии, да юдолми ехали; узарочистыя горы, холмъ холма выше; да так-то посмотришь, такъ горам тем конца нет. л. 25.
Февраля в 24 день пришли на Пруд-реку, - Пруд-река поменши Москвы-реки, - и тут мы перевозились. Приехали ко другой реке102, и тут перевоз, - та река поменше Прута, - и тут вскоре перевезлись на другую сторону. И стали въезжатъ на гору, зело нужно было въезжать: глина лихая, а место тесное - едва с великим трудом взъехали. Такъ со всем въ Ясех и начевали, да на другой день нанимали волов, такъ волами возы въвезли. А мы в те поры, не доехав Ясей за 5 верстъ, начевали. И, поутру рано вставши, пошли къ Ясем в самую Неделю православия103, и пришли въ Яси в благовестъ104 ко обедни105.
Яси-град - столица воложская, тут сам господарь живет. И, пришедши, стали мы у таможни. А мытников в те поры не было их в таможне, у обедни стояли, - такъ мы их дожидалися. А когда пришли мытники, и стали у грекъ товар досматривать; и, к нам пришед, стали наши возы разбивать. Такъ л. 25 об. я вземши лист царской106 да положил перед ними; такъ они стали смотреть и велели мне честь, а толмачь им речи переводил. Такъ они тово часу возы наши велели завязывать и отвели нас в монастырь к Николе, пореклом Голя107. И тут мы стали, игумен дал нам келью; потом игуменъ прислал нам три хлеба. А когда мы взъехали на моностырь, а игумен сидит пред келею своею да тютюнъ тянет. И я та увидал, что он тютюн тянет, и зело быстъ мне ужасно: что, мол, ето уже свету преставление, для тово что етому чину необычно и странно табак пить. Ажно поогляделся - ан и патриархи, и митропалиты пьютъ; у них то и забава, что табак пить. л. 26.
Град Яси стоит на горе красовито, и около ево горы высокия.
Предивной град бывал, разоренъ от турка и от ляхов. А господарь воложской и до конца разорил, данью отяготил: с убогова человека, кой землю копать нанимается, пятдесят талерей в год дать господарю, кроме турецкой подати, а нарочитому человеку - 1000 талерей, среднему - 500. Да какъ им и не есть? А они у турка накупаются дачею великою, такъ уже без милости дерет! Воложская земля вся пуста, разбрелися все: иныя - в Полшу, иныя - в Киев, иныя - к Палею. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не сышешь скоро - обетованная земля, всячину родит! Они сами сказывают: «У нас-де есть и златая руда, и серебреная, да мы-де таим. А когда бы де сведал турок, такъ бы де и поготову разорилися от такой руды».
Въ Ясех монастырей зело много, предивныя монастыри, старинное л. 26 об. строение, да все бес призору. У прежних господарей зелное радение было к церквам; писмо все стенное старинное. А старцы воложския все вон изгнаны из монастырей, а господарь те монастыри попродал греческим старцам. А они уже, что черти, ворочают, а он с них дани великия берет. А старцы велми разтленно живут и в церквах стоят без клабуков108, а волохи в церкви в шапках молятся, а игумен сам поет на крыласе109. А инде я пришол в неделю к заутрени в мирскую церковь, служил попъ воложской. На утрени прочев «Богъ Господь» да стали антифоны110 петь, да поп прочел Евангилие. Потом стали петь ирмосъ111 гласу112 воскресному, а покрывали катавасием113 «Отверзу уста моя». Да так-та пропев ирмос, а катавасием покроет; да на девятой песни пропели «Величит душа моя Господа» да «Достойно». л. 27. А я смотрю: где у них каноны114 те делись, во окно, знать, улетели? Легко, су, хорошо етакъ служба-та говорить, да, знать, лехко и спасение-то будет! Что же потом будет? Пропели «Святъ Господь Богъ нашъ», «Хвалите Господа с небес», не говорили стихеры хвалитныя115, пропели славословие великое116 да и первой час. А на первом часу и псалмовъ не говорили, толко «Слава, и ныне»117, «Что тя наречем» да «Святы Боже», потом «Христе святе» и отпускъ118. Что говорить? И греков уже перещепили волохи службою церковною! А какъ литоргию пели, я уже того не ведаю, для того мрак незшел ис того их кудосения-то. Исполать хорошо поют!
Въ Ясех прежде сего строенье было узорочное, много полат каменных пустых; а улицы были все каменем мощены. Ныне все разволялось, толко знак есть, л. 27 об. какъ были сланы каменем. А дворы въ Ясех не огорожены, разве у богатого, и то плетенем. Господарской дворъ зело хорошъ, много полат каменных. Вино въ Ясех дешево и хлеб; масло коровье дешево, и конопляное дорого - с Руси идет. Яблока, орехи, чернослив необычно дешев; и кормъ лошадиной дешев. А люди доброхотные, хошъ убоги; а от дешеваго вина все пропьются и вконец от того разорились; везде все шинки. Много и турок въ Ясех с торгом, и жидов много, тут же живут. А жиды у господаря ряды дегтяные откупаютъ, такъ деготь очень дорогъ: флягу дегтяную налить болшую - гривны119 четыре дать. Дрова очень дороги: на копейку каша лехко сварить - а лесу много, да люди ленивы, непроворны, не как московския. Купецких л. 28. людей въ Ясех пошлиною болно грабятъ, затем многая объезжают.
Тут нас греки, въ Ясех, товарыщи наши, покинули, не поехали с нами въ Царьград. Пришла им ведомость из Царяграда, что лисица и белка дешева, - такъ они поехали в Малдавскую землю в Буквареши120, а мы тут и остались. Жили мы въ Ясех 13 дней, дожидались товарыщев, да не дождались. Печално нам силно было: пути не знаем; зело было смутно и метежно. Размышляли всяко: итить и назад воротиться? Наняли было языка до Иеросалима, - волошанина, многия языки знает, - по 30 алтынъ на месецъ, пить-есть наше, да стали у него речи непостоянны: ныне так говорит, а утре, пришед, другия. Помнилось ему, что дешево нанялся что ли, Богъ знает. Мы же видевше его непостоянство да вовсе отказали. л. 28 об. Печално было силно, да уже стало в том, хошъ бес толмоча ехать. Господи, помилуй! Толко переехавши да столко нужды приняв, да назад ехать? Стыдно, су, будет! Что делать? Живем много, товарыщев нет, а проводить нихто не нанимается. Сыскался миленкой убогой человекъ, нанялся у нас до Голацъ121, дали ему семь гривенъ.
Марта въ 7 день взяли у господаря воложскаго лист и пошли из Ясей к Голацам. Первый день шли лесом, а в те поры припал снежекъ молодой. Покудова до лесу доехали, а он и стаял - такъ горы те все ослизли, а горы высокия, едва двойкою выбились: сажен 8 вывезши воз да по другой поезжай. И бедство было великое! Проводникъ ропчетъ, не хочет итти с нами, такъ мы ево стережем, чтоб не ушел или лошадь бы не увел. л. 29. Ох, нужда была! Плакать бы, да слез-те нету! А люди к путному-то шествию неискусны и нуждъ никаких не видали, в путех не хаживали. А я на них ропчю, так им несносно. Ну, да слава Богу, хошъ другъ на друга ропчем, а таки бредем помаленку. 13 дней въ Ясех лошеди отдыхали, а тут один день насилу снесли, чють не стали. Етакая нужда была! А всего лесу верстъ з десять. Во всю дорогу такой нужды не было, день весь бились. Етою дорогою мало конми ездят, все волами: волов шесть-четыре запрягут - такъ оне прут. А у них арбы широкия, а земля иловатая. А наши телеги уски, так одно колесо идет въ калеи, а другая наружи - такъ все телега боком идет. Етак лошадка потянет саженъ 10 да станет. А колесо-то по ступицу воротить, л. 29 об. так лошадь-та бросается туды и сюды. Все в поводу вели лошадей-то, бедно было силно. Пощади, Господи! У нас-та на Руси таких путей нет. Едва к ночи добились до местечка, и то все разорено; хаты с три стоят для почтарей, церковь каменная, зело хороша; и мы тут начевать стали.
И в полуночи прибегъ волакъ, а по-руски гонецъ, с тайными делы от турокъ к господарю. И пришли к нам турки со свечами, ночь зело была темна. И стал наших лошадей брать под себя, мы же не довали ему. А он просит ключа от конских желез: лошади были скованы - такъ ключа у меня просит, л. 30. а я ему не дою. Турченин вынев ножъ да замахнулся на Луку, а он, миленкой, и побежал; и толмачь скрылся. Взявши коней да и погнали скованых до тово места, где стоят, а за ними я один пришол, да плачю, и Богом их молю, чтоб отдали. А на ока122 вина-таки взяли; а самому турченину бутто стыдно, такъ он велелъ ямщику взять. Слава Богу-свету, что отдали, а то беда было немалая: место пустое, нанять не добудешъ.
И в трети день пришли в Борлат123 - местечко воложское, самое убогое. Тут мы начевали, искупилися запасом всяким и утре рано пошли вон за час до свету. И дорога зело гориста. А талмачь нашъ мало пути знает, такъ велъ нас не тем путем. Иная была л. 30 об. дорога глаже, а он все вел нас горами - и сам, милой, не знает. Много на него и ропталъ, а инде и хотел и побить, да Богъ помиловал от таковаго греха - простой бедной мужик. Какъ нанимался, так сказывал: «Я дорогу до конца знаю». А какъ поехал, такъ ничего не знает, да бегает, да спрашивает; ошибался миленкой много. После уже повинился: «Я-де тою дорогою однава отроду проехал, и то де лет зъ 20». А какъ миленкой полно нас дотащил? Да, слава Богу, таки доволок нас до Голацы. Спаси ево Богъ! И тут мы, идучи от Борлата к Голацам, видели горы Венгерския124: зело высоки, подобны облакам. И мы тем горамъ зело дивились, что нам необычно таких гор видить, а на них снекъ лежит. А откудова мы те горы видели, и вопросили языка: «Далече ли, мол, л. 31. есть горы?» И он нам сказал: «Добрым-де конем бежать 3 дни». И нам зело дивно стало: якобы видится от Москвы до Воробьевских горъ, и древа те на них мочно счести. Зело удивителны горы!
Марта въ 12 день, уже час ночи, пришли в Голацы и выпросилися у волошенина начевать, и онъ пустил нас. И утре рано пошел я до попа рускова, а то нихто языка не знает. Такъ попъ пожаловал, велел к себе переехать. Такъ мы со всем переехали да и стали у попа, а рухледь склали в ызбу: нужно у миленъких, и хороменки нет особой. Потом нам стали сказывать, что есть-де карабли в Царьград. И мы зело обрадовались и стали коней продавать. А сказали, что севодни корабли пойдут, такъ мы за бесценок лошедей отдали и телеги: л. 31 об. не до того стало, толко бы с рукъ спихать, такъ земля ноет, путь наскучил, помянуть ево не хочется. И когда опростались от лошадей, тогда пошли корабль нанимать. И нашли карабль греческой, християнской; уговорились: с человека по левку125 до Царяграда. И раиз приказал нам до света на карабль со всем приезжать.
Град Голацы - нѣбольшая городина, да славенъ карабелною пристанью, а то разорен весь от турка и татар. Монастырей много и хороши, а толко по старцу живут, подданые цареграцких монастырей. Монастыри пусты, и в церквах пусто. А церкви узорочныи, каменныя; и кресты на церквах, и колокола малыя, по два колокола. Град Голацы стоит на Дунае-реке, на берегу на левом боку. В Голацах вино и хлеб дешев, а кормъ л. 32. лошадиной дорогъ: сено одной лошади на сутки на два алтына мала. Дунай-река - купаться нелзя, крутоберега, з берегами вровень идет. В Голацах рыба дешева: свежей сазанъ великой - дать алтын, и осетры недороги. И Дунай-река рыбна, что Волга, многа рыбы.
Марта въ 14 день рано вклавши рухледь в телеги и съехали на берегъ х кораблю, a кораблѣнники уже готовятся к подъему. И тут нам турки, караул, не дали рухледи класть на корабль, повели меня прежде к мытнику греческому. Я пришел, а индучник еще спит; такъ я дожидался, какъ он встанет. И начал меня спрашивать: «Что за человекъ? Откудова?» И я сказал, что с Москвы, да и подал ему господарской лист воложской. И онъ, прочетши листъ, сказал: «Иди-ко же з Богом! Я-де с твоего товару пошлин не возму. А турчанин-де возмет ли л. 32 об. или нетъ, тово-де я не знаю; инде я к нему отпишу, чтобы де онъ с тебя не брал». Такъ я ему поклонился, а онъ написал к нему писмо.
И когда пришли мы к турку, къ юмрукчею, и он прочетши писмо греческое да и плюнул, а товар весь от карабля велел перед себя принести. И, пересмотривши товар, велел к себе в хоромину тоскать, а сам мне чрез толмоча сказал: «Дай-де мне 20 талерей». И я выневши листъ московской да и подал ему. Так турчанин стал честь и, прочетши, сказалъ: «Толча гойда! Пошол-де! Возми свой товар, нет де до тебя дела!» И взявши товар да пошли х кораблю. И стали кластися на корабль; и когда убралися мы совсем, и харчь тут купили.
Да тут же к нам пристал черной попъ126 из Ляцкой земли сам-друг, стал бить челом: «Пожалуй, возми л. 33. с собою во Иеросалим!» И мы ево приняли, а он в те поры пошел с коробля за сухорями. И раиз, карабленникъ, не дождавъ его да отпустилъся, паднявши парусы. А тотъ поп Афонасей увидел з горы, что корабль пошел, бросился в лотку к рыбаку, дал пять алтын, чтоб на корабль поставилъ. А лотка дирява, налилась воды - чють не потонули. А мы обернувшися на корабле и пошли Дунаем; и бысть ветръ поносенъ зело.
И того ж дня, яко о полудни, пристали к городу, а имя ему Рен127, воложской же, тут и турок много. Раиз корабль пшеницею догружал. Град Рен полутчи Голацъ; вино в нем дешево, по денге око, и хлеб дешев; толко таких монастырей нетъ, что в Голацах; стоит на лево стране. И тут мы начевали.
И марта въ 16 день рано утром, поднявши парусы, пошли вниз по Дунаю. Дунай-река многоводна и рыбна, а к морю розшиблася на многая гирла, пошла подъ турецкия городки. Сверху она широка, а внизу уже, розбилася л. 33 об. на многая гирла, да глубока. Корабль подле берега бежит, трется. Песков на ней нетъ, все около ея тросникъ; быстра зело, з берегами вровенстве.
И тово дни минули город турецкой на правой руке Дуная - городокъ Сакча128. А в нем мечеты каменныя; поболши Рени городокъ каменной. И к нему не приставали. Городокъ Сакча турецкой на Дунаи.
И того же дни минули другой городокъ турецкой Тулча129. К тому городку все корабли пристают: какъ из Царяграда идут, такъ осматривают, не провозят ли греки неволниковъ. В том городке берут горачь130: с человека по 5 талерей; а когда неволники идутъ на Русь с волными листами, такъ с них берут турки в том городку по червонному131 с человека, окроме горачю. Градъ Тулча поменши Сакчи, у Дуная близ воды стоит. И нашъ раиз не приставал к нему: были люди лишния, л. 34. и ветръ былъ доброй. А онъ на себя наделъ чалму такъ, бутто турецкой корабль, да такъ и прошол. А нам велел покрыться, и мы ему сказали: «Да что нам крыться? У нас государевъ листъ есть, мы горачю не дадим!» И тако минули его; и, минув, пристали ко брегу, и начевали. И в той нощи бысть погода велика. И тут стояли весь день и нощь: не пустил нас ветръ.
И утре рано пошли вниз по Дунаю. А на левом боку Дуная в других гирлах много городков турецких, Килия132-город с товарыщи. Тут и Белогородская орда133 подлегла близ Дуная, татары белогородския.
И во вторый день пришли на устье Дуная к Черному морю, и тут стояли полтора дни. Дунай-река зело луковата, не прямо течет. И тут мы стояли у моря, и иныя корабли турецкия идут вверхъ по Дунаю. Мы же ходили по Дунаю подле моря и удивляхомся морскому шуму, какъ л. 34 об. море пенится и волнами разбивается; а нам диво: моря не видали. Тутъ кладбища на берегу турецкая: которой турчанин умрет на море, такъ пришед к Дунаю да тут и схоронят. И раиз нашъ взявши матрозов, да зинбиръ насыпал песку, да взял бревно еловое, да седши в сандал134 и поехал к устью Дуная на приморья искать ходу, кабы караблю попасть в ворота. И вымеревъ ворота, и пустил мех с песком на воротех, а к нему привязал бревно. Такъ бревно и стало плавать на воротех, такъ знакъ и стал ходу корабелному. Тут же мы видели на Дунаи при мори всяких птицъ зело много, плавают всякой породы великое множество; а на море не плавают, и не увидишъ никакой птицы: им морская вода непотребна, для тово что она солона и горька.
Черное море
И марта въ 20 день утре рано бысть л. 35. ветръ зело поносенъ, и пустилися на море Чермное. И егда выплыли изо устья Дуная в море, тогда морской воздух зело мне тяжекъ стал, потом и в том часе занемоществовал и стал блевать. Велия нужда, кто на море не был, полтара дни да ночь всю блевал. Уже нечему итить из чрева, толко слина зеленая тянется, не дасть ничего ни съесть, и пить - все назад кидает. За 10 летъ пищу и ту вытянет вон! А карабленники нам смеются да передражнивают, а сами говорят: «То-де вам добро». А Лука у насъ ни крехнулъ. Что жъ здѣлаешъ? Богу не укажешъ. А, кажется, по виду и всѣхъ хуже былъ, да ему Богъ далъ - ничто не пострадалъ. Да онъ и послужилъ намъ: бывало испить принесетъ или кусокъ сьесть.
А на море зѣло бысть вѣтръ великъ, с верху с коробля нас всѣхъ збило, чрез корабль воду бросало. Охъ, ужас! Владыко-человеколюбче! Не знать нашего карабля в волнахъ, кажется. И видѣ такую неминучую раизъ, что меня на карабле морская вода всего подмочила, л. 35 об. такъ онъ, миленкой, взялъ к себѣ в каюту свою, гдѣ онъ самъ спитъ, и положилъ меня на своей постели, и коцомъ покрылъ, да и таз поставилъ мнѣ, во что блевать. Спаси ево Богъ, доброй человѣкъ былъ миленкой! А когда станешъ вставать, такъ закрутится голова да и упадешь. Кабы да еще столко плыть, то бы совѣршенно бы было умереть! Уже нелзя той горѣсти пуще! Да по нашимъ счастком, далъ Богъ, вскорѣ перебѣжали. Такову Богъ далъ погоду, что от Дуная от устья в полтора дни перебѣжал корабль. И раизъ намъ сказал: «Я-де уже тритцать лѣтъ хожу, а такова благополучия не бывало, чтобы въ етѣ часы так перебѣжать. Бывало-дѣ и скоро, что 5 дней, четыре, a иногда-дѣ и месяц - какъ Богъ дасть; а по вашему счастию такъ Богъ дал скорой путь». Мы же хвалу Богу воздахомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ,л. 36. святый!»
И егда вошли межи гор в морѣ к Царюграду, тогда раизъ меня, пришедъ, волочеть вонъ: «Поиди-де вонъ, Станбулъ блиско, сирѣчь Царьградъ135!» Так я кое-какъ выползъ на вѣрхъ корабля. А когда мы вошли в проливу межу гор, тутъ на воротѣхъ морскихъ на горахъ высоко стоятъ столпы136. Ночью в нихъ фонари со свечами горять - знакъ, какъ кораблям ночью попасть в гирло; а естьли бы не ѣти фонари, то ночью не попадешъ в устье. И мало пошед, стоятъ два городка по обе стороны турецкия137, и пушекъ зѣло много. Ете городки для воинского опасу здѣланы зѣло крѣпко, мудро то мѣсто пройти. А тутъ уже до Царяграда по обѣ стороны селы турецкия и греческия. А от горла до Царяграда Уским моремъ138 58 вѣрстъ. И марта въ 22 день, на пятой недѣли Великого л. 36 об. поста, в четвертокъ Андрѣева канона139, якобы от полудни, пришли в Царьград и стали на Галанской странѣ140. Тогда турчане из юмруку к намъ на карабль приѣхали и стали товары пересматривать. Тогда и нашъ товар взяли въ юмруку, сирѣчь в таможне. Мы же опасаемся, что дѣло незнаемо. И раиз намъ сказалъ: «Не бойтеся-де ничего, все-дѣ цѣло будет». Мы же стали на корабле и дивилися такому преславному граду. Како Богъ такую красоту да предалъ в руки босурманом?! А сами ужасаемся: «Что ето будет? Куда заѣхали?» Сидимъ что плѣнники; а турки пришед да в глаза глядят, а сами говорят: «Бакъ, папас москов, зачемъ-де ты сюда приѣхал?» А мы имъ глядимъ в глаза самимъ, а языка не знаем. Потом к нашему кораблю стали подъѣзжать руския неволники, кои извозничаютъ на мори, и стали с нами помаленку переговаривать - такъ намъ стало отраднѣе. Потом у той начевали; и утрѣ рано раиз велѣлъ корабль л. 37. на другую градскую сторону перевѣсти, на Цареградскую сторону.
И когда мы пристали ко брегу ко Цареградской сторонѣ, тогда мы помолившеся Богу, и Пречистой Богородице, и великому предотечи Иоанну141 и стали с Царемъградомъ осматриватся. Потомъ приѣхали к намъ на корабль турки-горачники и стали у насъ горачу просить. И я имъ показал листъ царской. И они спросили: «Качадам, сколко-де васъ человѣкъ?» И я имъ сказалъ: «Бешъ адамъ, сирѣчь 5 человѣкъ». И они сказали: «Добро-дѣ» - да и поѣхали долой с корабля. И бысть намъ печално велми и скорбно: пришли в чюжее царство, языка не знаемъ, а товаръ взяли турки; какъ ево выручить, Богъ знаетъ - и тако намъ бывши в размышлении.
И абие присла Богъ намъ - х кораблю приплыл в куюку142 неволникъ; а самъ на нас глядит да по-руски и спросил: «Откуда, отче?» И мы сказались, л. 37 об. что с Москвы. «Куда-де, отче, Богъ несетъ?» И я ему сказал, что по обѣщанию во Иеросалимъ. И онъ молвилъ: «Хвала Богу, хороше-де. Что ж де вы тут сидитѣ? Вить де вам надобно подворье». И я к нему пришед и стал ему говорить: «Какъ, мол, тебѣ зовут?» И онъ сказал: «Меня-де зовутъ Корнилиемъ». Такъ я ему молвилъ: «Корнильюшка, будь ласковъ, мы здесъ люди заѣзжия, языка не знаемъ, пристать ни х кому не смѣемъ, сидимъ что пленники. Турки у нас и товар взяли, а выручить не знаем какъ. Пожалуй, поработай с нами». И онъ, миленкой, християнская душа, такъ сказалъ: «Я тебѣ, отче, и товаръ выручу, и двор добуду, гдѣ стоять». И я ему молвилъ: «У нас, моль, есть государской листъ». И онъ у раиза спросилъ по-турецки: «Где-дѣ ихъ товар, в которомъ юмруке?» И раизъ ему сказал, что на Колацкой юмрукъ143 взяли турки. Такъ онъ велѣлъ мнѣ взять листъ царской. Такъ л. 38. я взявши листъ, да седши в коикъ, да и поѣхал къ юмруку.
И когда мы пришли въ юмрукъ, так тутъ сидятъ турки з жидами. И турчанинъ-юмручей спросил у толмача: «Карнилья, зачемъ-де попас пришелъ?» И онъ ему сказал: «Е, солтану бусурманъ юмручей, вчера-де у него на корабле взяли товар, а онъ-де не купецкой человѣкъ. Он-дѣ ѣдетъ во Иеросалимъ, так-де у него что есть - непродажное у него-де то, пекнешъ, сиречь подарки-де везетъ». Тогда турчанинъ велѣлъ товар разбить и переписать, да на кости и выложил, да и сказал толмачю нашему: «Вели-де попасу дать юмруку 20 талерей и товар взять». И толмачъ мне сказал, что 20 талерей просит. И я ему, турчанину, листъ подал. И турчанинъ листъ прочелъ да и сказал: «Алмазъ, сиречь не будет-де тово, что не взять с него юмруку. Знаемъ-де мы указы!» И ту миленкой толмачь нашъ долго с ними шумел, такъ они и вонъ ево со мною выслали: «Даж-дѣ юмрукъ, такъ и товар возмешъ ! » л. 38 об.
И мы, вышедъ, думаемъ: «Что дѣлать?» Тогда увиде насъ турчанинъ, какой-то доброй человѣкъ, да и сказалъ толмачу: «Что-де вы тутъ стоите? Тутъ-де не будетъ ваше дѣло здѣлано; здѣсь-де сидят собаки-чефуты, ани-де возмутъ пошлину. Поѣзжайте-де на Станбулскую сторону к старейшему юмручею, тотъ-де милостивея и разсуднее; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину взять!» Такъ мы и пошли к турчанину, хош к бусурману, да дѣло и правду сказываетъ.
Такъ мы седши в каикъ да и поѣхали на Цареградскую страну. И пришли въ юмрукъ; и тут сидит турчанинъ да тютюнъ тянетъ, спросилъ у толмача: «Что-де, зачемъ попас пришел?» И онъ ему сказал, что де попас московъ, идет во Иеросалимъ, а у него-де есть указъ московского царя, чтобы де по перемирному договору144 нигдѣ ево не обидели; и здесь-де, в Станбулѣ, вчера на корабль приѣхали с Колатского юмруку да и взяли-де у него пешкеш еросалимской, л. 39. которой-де он туда вез, - да и подал ему листъ. А другой турчанинъ, товарыщь ему, збоку тута же в листъ смотритъ; да другъ на друга взглядывают да смеются. И прочетши листъ да сказал: «Я-де тово рухляди не видалъ; вотъ де я пошлю пристава въ юмрукъ, да велю-де роспись привѣсти, да посмотрю: будетъ-де что малое дѣло, такъ-де поступлюся, а что де много, такъ-де нелзя не взять».
И приставъ-турчанинъ селъ в коикъ да и поѣхал въ юмрукъ; а мнѣ турчанинъ велел сесть с собою жъ. С полчаса помѣшкавъ, пристав приѣхал, подал товару роспись. И юмрукчей, прочетши роспись, сказал толмачу: «Не будетъ-де тово, что не взять пошлинъ: много-де товару». И толмачь долго с нимъ спирался: «Онъ-де всего отступится, а не дасть ни аспры145! Онъ-де поедетъ до Едрина146, до самого салтана!» Спаси ево Богъ, миленкого! Много с турчанином бился, что с собакою. И турчанинъ сказал: «Нелзя-де не взять хошъ половину, 10 талерей». И онъ ему сказалъ: «А то де какова аспра, такъ де аспры не даст!» л. 39 об. И турчанинъ разсмеялся да молвил: «Анасы секимъ евуръ, лихой-де попасъ, ничего-де не говорит, а онъ-де шумит!» И сказал: «А попас-де что языка не знаетъ и вашихъ поступокъ, такъ де ему что говорить?» Я, су, что петь дѣлать, стал бит челомъ, чтоб отдал. Такъ он разсмеялся да сказалъ: «Е, попас, гайда, гайда, пошол, да велю отдать!» И велѣл писмо написать до тѣхъ юмрукчеевъ, чтобы товар попасу отдали. И я стал говорить толмачу, чтобы онъ пожаловалъ такое писмецо на товар, чтобы ни в Цареграде, ни по пути на городахъ, ни во Египтѣ, ни во Еросалиме - где ни будет с нами тотъ товар, чтобы с него юмруку не брали. И толмачь стал мои рѣчи ему говорить, такъ онъ разсмѣялся да велѣл подьячему память написать да и запечатать.
И мы взявши того же пристава с памятью да и поѣхали на ту сторону. И пришли въ юмрукъ, а они, собаки-турки, в тѣ поры в мечетѣ молились, в самыя полдни, такъ мы ихъ ждати. И когда пришел л. 40. юмручей, такъ пристав подал память, чтоб товаръ отдалъ. И онъ память прочелъ, а самъ, что земля, стал черенъ и велѣлъ отдать. Да в честь юмрукчей да жиды выпросили у меня 5 козицъ147 в подарки, а не за пошлину. И тутъ я приставу далъ 10 р. за ево работу; много и труда было: дважды ѣздил во юмрукъ, а втретьи с нами. И тако мы взявши товаръ да и поехали на свой корабль. И, приставъши х кораблю, расплатимся с раизом за извоз да и поклались в коикъ всю рухлѣдь.
И повѣс насъ Корнильюшко ко патриаршему двору. И вылесши ис коика мы с нимъ двое, а протчая братия - в каику, да и пошли на патриарховъ двор. И толмач спросил у старца: «Где-дѣ патриархъ148?» И старецъ сказал, что де патриархъ сидит на выходѣ на крылце. И мы пришли перед него да и поклонились. И патриархъ спросил у толмача: «Что-де ето за калугеръ? Откудова и зачем пришол?» И толмачь сказал: «Онъ-де с Москвы, а идет во Иеросалимъ». Потом я ему листъ подал, такъ листъ в руки взял, а честь не умѣетъ, толко на гербъ долго смотрел да и опять отдал мнѣ листъ. Потом спросил у толмача: л. 40 об. «Чево-де онъ от меня хочетъ?» Ему помнилося, что я пришолъ к нему денегъ просить. И толмачъ ему сказал: «Деспода агия, онъ-де ничего от тебѣ не хочетъ, толко де у тебя просить келии пожить, докудова пойдет во Иеросалимъ, - такъ о томъ милости просить. Онъ-де человѣкъ странной, языка не знает, а ты-де здѣсь христианомъ начало. Кромѣ де тебѣ, кому ево помиловать? А ты-де отецъ здесь всемъ нарицаесся, такъ де ты пожалуй ему келью на малое время». И патриархъ толмачу отвѣщал: «А что-де онъ мнѣ подарковъ привес?» И толмачь сказал ему: «Я-де того не знаю, есть ли де у него подарки». И патриархъ толмачу велѣлъ у меня спросить: «Будет-де есть подарки, такъ дамъ-де ему келью». И толмачь сказал ему мне патриарховы всѣ речи. Такъ мнѣ стало горко и стыдно, а самъ стоя да думаю: «Не с ума ли, молъ, сшол, на подарки напался? Люди все прохарчились, а дорога еще бесконечная!» И тако я л. 41. долго ему отвѣту не дал: что де ему говорить, не знаю. А дале от горести лопанулъ, естъ что неискусно, да был такъ: «Никакъ, моль, пьянъ вашъ патриархъ? Ведает ли онъ и самъ, что говорит? Знать, молъ, ему ничего естъ, что уже с меня, страннаго и убогаго человека, да подарковъ просит. Гдѣ было ему насъ, странных, призрить, а онъ и последнее с нас хочет сорвать! Провались, молъ, онъ, окаянной, и с кельею! У нашего, мол, патриарха149 и придверники искуснеѣ тово просять! А то етакому какъ не сором просить-та подарков! Знать, моль, у нево пропасти-та мало; умрѣт, мол, такъ и то пропадет!»
И толмачъ мене унимает: «Полно-де, отче, тут-де грѣки иныя руский языкъ знають». И я ему молвил: «Говори, мол, ему мои речи!» И патриархъ зардился; видит, что толмачъ меня унимаеть, такъ онъ у толмоча спрашивает: «Что-де онъ говорит?» И толмачъ молвил: «Так де, деспода, свои речи говорить, не до тебя».
Патриархъ же у толмоча прилежно спрашивает: л. 41 об. «А то де про меня говорит, скажи». И я ему велел: «Говори, мол, ему! Я веть ни ево державы, не боюся; на мнѣ онъ не имеет власти вязать, хошъ онъ и патриархъ».
И толмачъ ему сказал мои все речи со стыдом. Такъ онъ, милой, и пуще зардился да и молвил толмачу: «Да я-де у него каких подарков прошу? Не привес ли де он обрасковъ московскихъ?» И я ему сказал: «Нет, мол, у мене образов; есть, мол, да толко про себя». Такъ он сказал толмачу: «Нет де у меня ему келлии. Поидити-де в Синайской монастыръ150: там-де ваши москали церковъ поставили, так де ему дадут». Так де я плюневъши да и с лесницы пошел, а онъ толмочу говорит: «Апять бы де ко мнѣ не приходил, не дам-де кельи!» Етакой миленкой патриархъ, милость какую показал над страннымъ человеком!
Такъ, су, что делать? Мы и пошли с патриархова двора; да седши в коикъ, да и поехали в Синайской монастыръ. Пришли ко игумену. Толмачъ стал л. 42. говорить, что пришол-де с Москвы калугер а просит-де келий до времени постоять. Тот, милой, себѣ взметался: «Какъ быть? Да у меня нѣт келии порожней; ин бы де ево во Ерусалимской монастырь151 отвес, готова-де тут кстати: он-де во Иерусалим идеть, так де ему там игумен и келью дасть».
Миленкая Русь! Не токмо накормить, и места не дадут, где опачнуть с пути. Таковы-то греки милостивы! Да еще бѣдной старецъ не в кои-та веки забредет адинъ - инъ ему места нетъ; а когда с десятокъ-другой, такъ бы и готово - перепугалися! А какъ сами, блядины дети, что мошенники, по вся годы к Москве-то человек по 30 волочатся за милостиею152, да им на Москве-та отводят места хорошия да и кормъ государевъ. А, приехав к Москве, мошенники плачуть пред государем, пред власти, пред бояры: «От турка насилием отягащены!» А набравъ на Москве денегъ да приехав в Царьград, да у потриархов иной купит митрополитство. Такъ-то они л. 42 об. все делают, а плачут: «Обижаны от турка!» А кабы обижены, забыли бы старцы простыя носить рясы луданыя, да камчатыя153, да суконныя по 3 рубля аршинъ. И напрасно миленкова турка тѣ старцы греческия оглашают, что насилует. Мы сами видели, что им насилия не в чем нету: и в вере, и в чем. Все лгут на турка. Кабы насилены, забыли бы старцы в луданных да в камчатых рясах ходить. У нас такъ и властей зазирают, луданную кто наденетъ, а то простыя да такъ ходят. Прям, что насилены от турка! А когда к Москве приедут, такъ-та в каких рясах худых таскаются, будто студа нет. А там бывши, не заставишь ево такой рясы носить.
На первое возвратимся. Что потом будет, увы да горе! Незнаемо, что делать. Стоит тут старчикъ, л. 43. имя ему Киприян; тот, миленкой, умилися на меня, видит он, что я печаленъ. А онъ, миленкой, по-руски знает: «Ну де, отче, не пѣчался; я-де тебе добуду келью». Взявши нас да и пошол до Иросалимава монастыря. Пришли на монастырь; вышел к нам игуменъ, спросил про меня у толмоча: «Умеет ли де по-гречески?» И толмачь сказалъ, что не умеет. Такъ игуменъ молвил: «Откудова онъ и зачем ко мне пришол?» И толмачь сказал обо мне все порядом, откуда идетъ. И игуменъ молвил: «Добро-де, готова-де у меня и келья». И тотчас велел две кельи очистить, а сам сел да и велел дать вина церьковнаго. Ино нам не до питья: еще и не ели, весь день пробилися то с турками, то з греками, а греки нам тошнее турок стали.
Так нам игуменъ, поднесши вина, велел со всею рухледью л. 43 об. приходить: «Я-де вам и корабль промышлю во Иеросалим». Мы же ему покланихомся: доброй человекъ - миленкой тот игуменъ!
Мы же шедши на пристань, где нашъ коикъ стоитъ с рухледью, нанявши гомалов, сиречь работников, и пришли в монастырь, да и сели в кельи. Слава Богу, бутто поотраднее! Игуменъ же прислал к нам в келью кушанья и вина. Спаси ево Богъ, доброй человекъ, не какъ патриархъ! Мы же, взявши, тому толмочу дали за работу ево два варта154. Онъ же, миленкой, накланялся, человекъ небогатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало.
И нощъ преспавши, поутру в суботу Акафистову155, игумен нам такъже прислал трапезу, и вина прислал, кандило и масло древянова сулею - в ночь зажигать. У них обычай таков: по всем кельям во всю нощъ кандилы с маслом горят. Масло там дешево: л. 44. фунтъ156 две копейки. Потом стали к нам приходить греческия старцы и греки. И сведали про нас руския неволники, и стали к нам в монастырь приходить и роспрашивать, что водится на Москве. А мы им все сказывали, что на Москве ведется и в руских городах. Потом мы стали выходить на улицу и с Царемградом опозноватися; такъ на улице мимо ходят неволницы, кланяются нам, ради миленкия. Потом вышли мы на пристань морскую; тут мы погуляли да и пошли на монастырь.
И в неделю шестую157 прииде к нам в монастырь Киприян-старчикъ, кой нас тут поставилъ, да и говорит нам: «Пошлите-де, погуляем по Царюграду, я-де вас повожу». Так мы ему ради да и пошли. А когда мы вышли к Фенарским воротам158 и к патриархову л. 44 об. двору, тогда с нами стретился нашъ московской купецъ Василей Никитинъ. Мы же зело ему обрадовались: намъ про нево сказали, что уехал. А он себе нам рад и удивляется: «Зачем-де вас сюда Богъ занес?» И мы сказали зачем, такъ онъ молвил: «Хоче-те ли погулять в Софейскую церковь159?» И мы зело обрадовались и стали бить челом: «Пожалуй, поведи нас по Царюграду и продай нам товар». Такъ он сказал: " Богъ-де знает, я-де веть еду; я б де веть давно уехал, да ветру нет. Разве де я вас сведу з греком Иваномъ Даниловым; он-де вашъ товар продастъ, я-де ему побью челом".
Такъ мы опять в монастыр возвратилися, и взяли товаръ, и пошли в цареградский гостиный двор. И тутъ свел нас з гречанином и товар ему отдал продать. Потом мы пошли с ним, Василием, гулять по Царюграду. А он нам указывает:л. 45. «Етою улицею ходите, не теми рядами, такъ вы не заблюдите. А с турком говорите смело, такъ де они не так нападают», - да учил нас миленкой. Спаси ево Богъ!
Потом повел нас до церкви Софии Премудрости Божий. И мы пришли к монастырю и на монастырь взошли; пришли ко дверем западным, а врата все медные. И в те поры турки в церкви молятся; мы же стояли у врат и смотрили их беснования, какъ они, сидя, молятся. Потом турчанин вышел, стал нас прочь отбивать: «Гайда, попас, гайда, пошол-де прочь! Зачем-де пришел, тут глядишъ, тут-де бусурман?» Такъ мы и прочь пошли. Потом вышел иной турчанин да зовет нас: «Гель, москов, гель, поиде суда!» Такъ мы подошли, а Василей и стал по-турецки говорить: «Чево-де хочете? л. 45 об. Москов папас вар тяган, есть-де у нево указ, пустити-де ево посмотрить церкви». И турчанин спросил: «Сколко вас человекъ?» И мы сказали: «человекъ». И он молвил: «Бир адам учь пари, по алтыну-де с человека». Так мы дали по алтыну, а он нас и повел вверхъ, а в нижнею не пущал.
И когда мы взошли на верхнею полату, тогда ум человечь пременился, такое диво видевши, что уже такова дива в подсолнечной другова не сыскать, и какъ ея описать - невозможно. Но ныне уже вся ограблена, стенное писмо сскребено, толко в ней скляничные кандила турки повесили многое множество, для тово они в мечет ея притворили. И ходили мы, л. 46. и удивляхомся таковому строению: уму человечу невместимо! А какова церков узорочна, ино мы описание и зде внесем Иустиниана-царя160, какъ ея строил, все роспись покажет; тут читай да всякъ увесть. А что кто поперва сам видя ету церков да мог бы ея описать - и то нашему разуму невместимо. Мы же ходили, и смотрели, и дивилися такой красоте, а сами рекли: «Владыко-человеколюбче! Како такую прекрасную матерь нашу отдал на поругание бусурманом?» - да руками разно. А все-то наши греки такъ зделали! А пределы в нем все замуравлены, а иные врата сами замуравились. Турчанин нам указывал, что де не турча замуравил, Богъ-де. А что в том пределе есть, и про то и греки, л. 46 об. и турчество не знают; какое там таинство, про то Богъ весть. Тут мне турчанин дал камень ис помосту мраморной; а сам мне велел спрятать в недра: а то де турча увидит, такъ де недобре. Доброй человекъ - турчанин, которой нас водил!
И тако мы изыдохом ис церкви и пошли с монастыря. И, мало отшетши, тут видили диво немалое: висит сапогъ богатырской, в след аршин, воловая кожа в нево пошла-де целая; и пансырь лошеди его, что на главу кладутъ; лукъ ево железной, невеликъ добре, да упругъ; две стрелы железныя; булдыга-кость от ноги л. 47. ево, что бревѣшъко хорошее, толста велми.
Потом пришли ко звериному двору. Сказал нам Василей: «Тут-де есть лев, хочете ли де смотреть?» Мы же потолкали у вратъ; и турчанин отворил ворота и спросил: «Чево-де хочите?» И мы сказали, что лва смотреть. И он молвил: «А что-де дадите?» И мы молвили: «Бир адам, бир пара». И онъ насъ и пустил. А лев лежит за решеткою, на лапы положа голову. Такъ я турчанину сталъ говорить: «Подыми, мол, ево, чтобы встал». И турчанин говорит: «Нет де, нелзя: топерва-де кормил, такъ спит». И я взявши щепу да бросил, а он молчит. Такъ узнал, что он мертвой да соломой набить, л. 47 об. что живой лежит. Такъ я ему молвил: «Е, бусурманъ, для чево ты обманываешъ? Вер пара, отдай, мол, наши денги!» Такъ онъ стал ласкать: «Е, папас, пошлите-де, я вам еще покажу». Да зажег свечу салну, да повел нас в полату: темно силно, ажно ту волки, лесицы насажены; мяса им набросано; дурно силно воняетъ - немного не зблевали. А лисицы некорысны, не какъ наши; а волчонки малыя лають, на нас глядя. Потом показал нам главу единорогову и главу слановою; будет суще болше хобот ево, что чрез зубы висит, с великия ношвы, в человека вышина. Тут же и коркадилову кожу видели. Такъ нам поотраднее стало, что такия диковенки показал, а то лихоманъ обманул было мертвым-то лвом.
А мы, пришед, л. 48. своим, и они дома были, не сказали, что мертваго лва видили; сказали, что живой. А они на другой день и пошли смотреть и, пришед, хвалятся: «И мы тоже видели». А мы смеемся: «Что ж, мол, турчанинъ вамъ сказал?» «Он-де сказал, что левъ спит». «Колко, мол, онъ недель спит?» Такъ они задумались: «Что, брат, полно, не мертвой ли онъ?» Мы стали смеятся, такъ им стыдно стало: «Обманул-де сабака-турокъ!»
Потом пришли на площадь великою161, подобна нашей Красной площади162, да лихо не наше урядство: вся каменем выслана; величиною будет с Красною площадь. Ту стоят 3 столпа: 2 каменныя, а третей медной163. Единъ столпъ из единого камени вытесан, подобенъ башни, четвероуголен, шатром вверхъ остро, саженей будет десяти вышины, а вид в нем красной с рябинами. л. 48 об. А токово глатко выдѣлан, что в зверкало всево тебя видеть. Под ним лежит подложен камень, в груди человеку вышина, четвероуголной; а на нем положены плиты медныя подставы; а на плитахъ техъ поставленъ столпъ хитро зѣло. Лише подивится сему, какъ такая великая грамада поставлена таково прямо, что ни на перстъ никуда не покляпилась. А такая тягость, и какъ место не погнеца, где поставленъ? А ставилъ-де ево царъ Костянтин; в нем же и гвоздь Господень заделанъ. У земли он ширины - старона сажены полтары.; такъ онъ кругом сажень 6. А которой под нимъ лежит камень, и на том камени кругом рѣзаны фигуры воинския, пехота да конница; а выше фигуръ - подпись кругом латынскимъ л. 49. и греческим языки; а что подписано, и мы про то не доведались и у грек, Богъ знает. Мощно етот каменъ назвать чюдом, что в подсолночной нынѣ другова такова чюда не сыщешъ. А писано про етот столпъ: когда будет Царъград потопленъ, тогда толко адинъ сей столпъ будет стоять; и корабленики, кои придут и станут к тому столпу корабли привязавать, а сами будут рыдати по Царюграду.
Другой столпъ складенъ из добраго камени; тот плоше гораздо и видомъ что наша вверху Ивановская калаколня164; уже иныя камения и вывалились. Да тут же стоит столпъ медной; а на нем были три главы змиевы, да въ 208 году те главы с того столпа свалились доловъ, и осталось столпа якобы аршина 3 вышины.
И турки зело ужаснулисъ л. 49 об. того столпа разрушению, а сами-де говорят: «Уже-де хощет Богъ сие царство у нас отнять да иному цареви предать, християнскому». Сами, милыя, пророчествуют неволею.
Описание Царяграда: како онъ стоить, и кое мѣсто, и какимъ подобиемъ (и каковы к нему приходы моремъ и землею, и каков онъ самъ есть)
Прѣславный Царьград стоит межу дву морь, на развилинах у Чернаго моря и по конецъ Бѣлого165. А град трехъстенной: первая стена протянулася по Бѣлому морю, вторая стена - по заливѣ166, а третия - от степи. А коло Царяграда 21 верста. А врат в нем 20167, а стрелницъ л. 50. 365, а башен 12. Одне вороты от церкви Бакчи168 - Жидовския, противъ полаты, 2 - Рыбныя, 3 - Мучныя, 4 - Дровяныя, 5 - Мучныя, 6 - Чюбалыя, 7 - Оякъ, 8 - Фенар, 9 - Лахерна, 10 - Голат, 11 - Ависараитъ - тѣ ворота на одной сторонѣ от лимана Чермного моря; 12 - от Едринаполя и Греколѣ, 13 - Адрийския, 14 - Рамановския, 15 - Пушечныя Романовския, 16 - Сеневрейския, 17 - Салахайския; 18 - от Бѣлого моря, Кумапейския, 19 - Когаргалимондийския, 20 - Архикопѣ, от церкви Бакчи християнския двоя ворота на Бѣлое море.
А имянъ Царюграду седмъ: 1. Византия; 2. Царьград; 3. Богом царствующий град; 4. Костентинополь; 5. Новы Римъ; 6. Седмохолмиякъ; 7. турецкое прозвание - Стонбулъ. л. 50 об.
Велики и преславны Царьград стоить над морем на седми холмахъ зело красовито. И зело завиденъ град, по правдѣ написанъ - всей вселѣнне зѣница ока! А когда с моря посмотрешъ, такъ весь бутто на длани. Царьград от моря некрепко сделанъ, и стѣны невысоки; а от Едринской степи зело крепко деланъ: в три стены, и ровъ кругъ его копанъ да каменьем сланъ. А башни, или стрелницы, в Цареграде зело часты: башня от башни 30 сажень, 20 сажень. А вороты уски, уже нашихъ, для того что у них мало тележного проезду бывает. А в воротех у нихъ пушекъ нетъ: у них снаряд всякой на караблях, и опаска всякая воинская на морѣ. л. 51. А по земъли у него нет опасения, потому у него и на городе, и в воротех пушекъ нет. А во всехъ городовыхъ воротехъ караул крепокъ, все полковники сидят. А по улицам ходят янычары169: кто задерется или пьяного увидят - то всехъ имають да за караул сажают. В Цареграде по вся ночи турчаня ездят сь янычары, полковники по всем улицам с фонарями и смотрят худыхъ людей: кто стретился с фанарем - то доброй человекъ, a бѣс фанаря - то худой человекъ, потому поимавъ да и ведут.
В Цареграде царской дворъ к Византии170 стоит внутръ града; а Византия подобенъ нашему Кремлю171, толко наши башни лутчи строения. Полаты царския зело узорочны; дворъ царской весь в садах, да кипорисовыя древа л. 51 об. растут. А по другую сторону Царяграда за моремъ Халкидонъ-град172. Там много царевыхъ сараевъ, сиречь дворцы царския, тут цари тѣшатся, и зело жило. А по другую сторону Царяграда, за лимоном, град Калиты173, велик же, кругъ его будет верстъ 10. Град Царь весь, и Халкидонъ, и Колаты огибью, какъ ево весь объехать, поменши Москвы, да гуще жильем. Москва редка, а се слободы протянулись, да пустыхъ местъ много; а Царьград весь в кучи; да и мощно быть болше, для тово что старинное царство, а Москва еще вновѣ.
В Цареграде строение все каменное, а крыто черепицою. А улицы и дворы все каменемъ мощены; такъ у них и грясь, и сор отнюдъ не бываеть: вода в море сносит, потому л. 52. что у нихъ улицы скатистыя; хошь малой дождъ прыснул, то все и снесет. А строение у нихъ пошло от моря на гору, полата полаты выше. А все окны - на море, а чюжихъ оконъ не загоражевают: у нихъ чести на море глядение. В Цареграде зело строение узорочно, улица улицы дивнѣе. А по улицым, по дворам везде растут древа плодовитыя и виноград. Посмотришъ - райское селение! По улицам везде по всему граду и у мечетовъ колодези приведены шурупами, и ковши медныя повешѣны, и корыты каменныя коней поить. А инде турки сидят в полатках да в кувшинцах воду наливают, а турки, пришед, пьють - они во спасение себѣ вменяют. Везде у нихъ отходы по улицам и у мечетовъ: испразднивши, да умывъ руки, да и пошол. л. 52 об. Зело у нихъ етим хорошо! У нихъ нет такова обычая, чтоб просто заворотяся к стенѣ да мочится. Зело у нихъ зазорно! У нихъ ета нужа не изоймѣт: где не поворотился - везде отходы. А у нас на Москве, скаредное дело, наищешся, где испразнитца. Да не осуди, пожалуй, и баба при мужиках такъ и прудит. Да где денишся?
В Цареграде турецких мечетов, сказывають, 8000. А таковы мечеты, что ихъ неможно описать, зело предивны, что нигде во все земли не сыщешъ! У нас на Москве неможно такова единаго мечѣта здѣлать, для тово что таких каменей хороших не сыщешъ. А церквей християнскихъ в Цареграде немного, сказывают, 30 добро бы было. В Цареграде л. 53. воровства и мошеньчества отнюдъ не слышать: там за малое воровство повесят. Да и пьяныхъ турки не любят, а сами вина не пьют174, толко воду пьют, да кагве - черною воду гретою, да солодкой щербетъ, и изюм мочат да пьют. В Цареграде рядов много, будет перед московским втрое, и по улицам везде ряды. А товаром Царьград гараздо товарное московского, всякихъ товаровъ впятеро пѣреть московским. А гостиныхъ дворовъ в Цареграде 70. И в мечетах турецких все столпы аспитныя175 да мраморныя, воды приведены со многими шурупами хитро очинъ. А когда турки идут в мечетъ молится, тогда пришед всякой к шурупу, да умывает руки и ноги, да и пойдет в мечет. 5-ю турки в сутки молятся, л. 53 об. а колоколов у них нет, но взлезши на столпъ высоко да кричит, бутто бешеной, созывает на моление бѣсовское. А в мечетах турецкихъ нет ничего, толко кандилы с маслом горят.
Станбул, мощно ево назвать, - златый градъ! Строение там зело дорого, каменное и древяное. Дрова в Цареграде не болшим чем дороже московского: 10 пудъ - дать гривна. В Цареграде сады в Великой постъ176 на первыхъ неделях отцветут; овощъ всякой ко Светлому воскресенью177 поспеваеть: боб, ретка, свекла, и всякой огородной овощъ, и всякия цветы - пионы с товарищи. Турки до цветов зело охочи: у нихъ ряды особыя с цветами; а когда пойдешъ по Царюграду, то везде по окнам в кубках цветы стоят. По Царюграду и за Царемградом древа кипорисовыя л. 54. растут. Когда пойдеш гулять - ненасытной град, чтоб присмотрился: тут хорошо, а инде и лутче! Паче же у нихъ у мечетовъ забудется: все на нихъ смотришъ да около ихъ ходишъ. Горлицъ в Цареграде много; радостно оченъ, какъ они на заре курлукуют. Соболи плоше нашихъ.
Хлеб дешевъ в Цареграде, дешевле московского. Квасов и медов нет; ни пива там, ни солоду ростить не знают. Греки пьют вино, и то тихонко от турокъ. В Цареграде хлебъ все пшеничной, а рженова нет. А хлеб пекут все армянѣ, а мелницы все лошадми мелют. А запасу турки и греки в домах не держат, и печей у нихъ нет; и у самого салтана хлеб все з базару ядят, а нужный иной приспевают. А хлеб поутру в печере пекут, и в полдин у них дюжины хлебовъ по три л. 54 об. за копейку. Харчевыхъ у них рядовъ нет. В Царе-граде нет такова обычая, чтобы кто придет х кому в гости, да чтоб ему поставить хлеба. Нет у нихъ болши тово, что поднесет черной воды - да и пошол з двора. А у нас такъ хлебом да солью подчуют, хошъ кто и небогатой, по своея мочи. У грек же не какъ у нас: когда кто ково позавет обедать, такъ все естви на стол поставит. Рыба в Цареграде дешевле лѣтнѣго московскаго, а зимою такъ на Москве дешевле. В Цареграде раки велики, по аршину; а купят рака по 5 и по 4 алтына. Московская рыба лутчи, а у них морская рыба несладка; асетров свежихъ, ни белугъ, ни осетров, ни стерлядей, ни леща, ни семги нет; соленая бѣлужена против московского; вяленыхъ осетровъ много; икра паюсная по два л. 55. алтына фунтъ. Яицъ по 8 и 9 за копейку. Капуста кислая дешева, и огурцов много, и всякой овощъ дешевъ; изюмъ по грошу178 фунтъ; маслины недороги, по грошу ока; масло дереванное по грошу фунтъ; арехи, малыя и болшия, дешевы; чеснокъ и лукъ дешевъ. Вино - ока по алтыну, а на катаргахъ179 - по грошу, в шинку - по 8 денег. Боб дешевъ: по 5 окъ за копейку. Всячину по улицам под окна носят. Мясо дорого; коровье масло хорошее по 3 копейки и по 4 копейки фунтъ; сыры недороги да и хороши; кислое малоко дорого. Уксусъ дешевъ да и лутчи нашѣго, из винограду делают. Мыло грецкое по 7 копеекъ око, по 5 денег фунт. Хлеб, икра идет с Чернаго моря.
В Цареграде нет печей да и во всей Турецкой державе ни лавакъ в полатах, л. 55 об. ни столовъ. Все на полу сидят, ковры пославъ да подушки лежат; такъ, подогнувъ ноги, сидят да такъ и ядят. Мы не привыкли, и нам было тяшко. А яди ворят на таганах; а зимою держат уголье в горшках да такъ и греются.
В Цареграде денги ходят: левки, червонныя, аспри, пары180; левокъ ходит по 43 пары, а червонной турецкой - 105 пар, а венецкой - 111; а пары болши нашихъ копеекъ; аспры - по 4 в пару. Все в вес продают, а не мерою и щетом; хошъ на денгу чево-то - все в вес. А дворы гостинныя все крыты свинцом.
В Цареграде шолкъ родится, всякия парчи турки сами ткут: камки, отласы, бархаты и всячину, тавты181 - и красят парчи всякими разными красками. А всякия л. 56. тавары дороги, что разходу много: пышно ходят, в чем сами, в том и слуги, в цветном все; толко сказывають, что нынѣ турки оскудали перед прежним. В Царе-граде на всякъ день, кажется, сто караблей придет с товаром, а другое сто прочь пойдет за товаром на Белое море и на Черное.
Часто мы гуляли по катаргам, где наши миленкие неволники. А на которою на каторгу не придешъ, какъ пойдешъ по катарге, такъ иной руку, иной полу целует - таковы миленкия ради. Какъ есть во аде сидят! Всякъ к себѣ тянет, подчуют хлебом-солью, вином церковным. Осядут тебя вкругъ человекъ по 8 да распрашивают, что вестей на Москве, да говорят: «Для чего-де государь л. 56 об. с турком замирился? Турокъ-де зело оторопел от Москвы». А сами, миленкия, плачут: «Кажется-де, не видать тех дней, кабы де сюда государь пришол. Дай-де, Господи!» А то государя-то в Царьград желают, что Бога. Когда пророки ждали сошествия во ад182, такъ-то государя.
А на иную катаргу приидешъ, такъ на Емельяна Украинцова183 пеняют: «С турком-де замирился, а нас-де для чего не свободил? Мы-де за него, государя, умирали и кровъ свою проливали, а теперева-де неволю терпим!» Да кричат лихаманы, не опасаючи, во весь голосъ; а турки почти все руской языкъ знают, такъ мы опасаемся; а им даром, они забытыя головы. А турки везде подслушивают. л. 57. А мы уже имъ говорим: «Потерпите, мол, Господа ради! Какъ приидет время, Богъ вас свободит». А они, миленкия, говорят: «Ой де, отче, терпели, да уже и терпения не стало; хотя бы де и камень, от такова насилия ин бы де разселся!» Иной скажетъ: «Я-де на каторге 40 лѣт»; иной - "30", а иной - "20". Толко ужас от ихъ басенъ: тово и глядиш, какъ тутъ же и тебя турки свяжуть. Ты имъ говоришь: «Господа ради, поискуснее говорите, намъ от вас будетъ бѣдство; уже мы опять к вамъ не придемъ». А они турокъ бранять и их не боятся. А на всякой лопате человекъ по 5, по 6 прикованы; где сидит, тут и спит, тут и праход пущаеть. Уже на свѣте такие нужды болше нелзя быть! Терпят миленкия, а вѣры христианския в поругание не предают. Дай им Богъ л. 57 об. за сие страдание царство небесное! А когда поидешъ далой с каторги, такъ все провожаютъ да бьют челомъ, чтобъ опять пришли - рады миленкия.
У турка болшихъ голенъ с тритцать будетъ, хороши голены очень. А пушекъ на голѣну по 120 и по 130, по полтораста на болшихъ. Каторгъ у турка съ 30 же. А голены у турка и каторги всегда на Бѣлом морѣ таскаются: имѣетъ турокъ з Белого моря опасение. А зимовать приходять в Царьградъ; в Георгиевъ день184 на морѣ поидутъ, а в Дмитриевъ день185 в Царьград придутъ. Пристани корабѣлныя в Цареградѣ зѣло хороши. Всякия товары: хлѣбъ, вино, дрова, всячина - в Царьград все караблями приходят.
В Цареградѣ лѣтнея нощъ - восемъ часовъ, а день - 16 часов. У турокъ болшой праздникъ бываетъ послѣ Георгиева дни186. Месяцъ весь постятся: какъ увидят месяцъ молодой, такъ у нихъ л. 58. и постъ настанетъ. А месяц пройдет да когда молодой увидятъ, тогда у нихъ праздникъ 3 дни бываетъ. А на голенахъ и каторгахъ все стрелба бываетъ, и в трубы играютъ, и в рядахъ не сидятъ. А постъ у них такой: какъ солнце взайдетъ, такъ они станут постится; а солнце зайдетъ, такъ они станутъ есть. Во всю нощъ едятъ и блудятъ - такой-та у нихъ постъ! А когда у нихъ дьяволской постъ тотъ живетъ, такъ часъ ночи зажгутъ кандила во всехъ мечетахъ на столпахъ. На всяком столпу пояса в три и въ 4 кандилъ навѣшаютъ с масломъ, такъ они до полуночи горять; кажется, во всяком мечетѣ кандил 50 будетъ. Да такъ-та во весь месяцъ по начамъ творять. Да и лстиво, когда ночью случится выйдешъ на двор. Посмотришъ по Царюграду - такъ тѣ огни вѣзде, инъ будъто Царьград драгимъ камениемъ унизанъ или л. 58 об. что какъ небо звездами украшено. Лстиво у собакъ ето дѣло! Турецкия жены, завязавъ ротъ, ходятъ неблазненно, и греческия, и жидовския также, завязавъ ротъ, ходятъ, толко глаза одне не закрыты.
В Цареграде приволно по морю гулять: нанял коикъ да и поехал, куда хочешъ. А извос дешевъ; а извощики - турки да неволныя руския. А лотки у них дорогия: по 100, и по 80, и по 60 тарелей - зѣло изрядны. В Цареградѣ, когда паша187 приидѣтъ к голену, такъ знакъ даютъ: выстрелят з голены со всякой по заряду пушечному; час поидетъ долов, такожде выстрелят. А на турецкихъ голенахъ бываетъ человекъ по 1000 и по 900 служивых. Перед нашимъ приходом пошла голенъ турокъ к Махметовой пропасти да вся и пропала: громомъ побило, три дни над ними тма стояла - толко человекъ остался.
Турецкия люди, мужескъ полъ, крупны и пригожи, л. 59. а женки не таковы. Турки для тово пригожи, что от рускихъ неволницъ рождаются. А у салтановъ188 у многихъ матери руския бывают; да у турецкихъ салтановъ и все жены руския, а туркенъ нѣтъ. А когда у турокъ бываетъ бояронъ189, тогда у нихъ на всѣх монастыряхъ, у мечетей со всякимъ харчем сидят и всякия овощи продаютъ. Дворцы царския у турка около моря везде подѣланы не хорошо добре, не какъ наши, у него поземныя толко тѣмъ хороши - над водою сады, около древа кипарисовыя. А по темъ у него дворцамъ всё жоны живуть. В Цареграде платья на водахъ не моютъ, все в домахъ в корытахъ моютъ.
В Цареграде турокъ прямыхъ разве четвертая часть, а то все потурнаки, руския да греки. Турок много у грекъ, у сорбовъ, у болгаръ у бѣдныхъ: кому нечево дани дать, такъ онъ дѣтей отнимает да в служивыя ставит. Да те-та у него и служивыя, а от турокъ нѣтъ л. 59 об. служивыхъ; да и грекъ волницу накликаетъ, когда у него война бываетъ. К намъ многия потурнаки прихаживали; говорять, а сами плачутъ: «Кабы де государя сюда Богъ принесъ, все бы де мы чалмы-та доловъ поскидали, а турокъ, какъ сабакъ, своими руками всѣхъ подавили. Чюдо, для чего онъ замирился? А уже было-де время имъ великое пришло, что уже турки все ужаснулись от государя. Да уже де такъ Богъ изволил!». Перед нами в Царѣградѣ пожар великъ былъ - ряды всѣ выгорѣли, а топерева всѣ ряды дѣлаютъ каменныя. В Цареградѣ женской полъ зѣло искусно ходять, непрелѣстно; бѣзстудныхъ женъ не увидишъ или девокъ. И покущунять над женою нелзя: лутчему шлыкъ разшибѣтъ; да и не увидишъ, кто бы над женкою посмеялся; а блудницъ потайныхъ у нихъ нѣтъ. И судъ у нихъ правой: отнедъ и лутчева турка, с християнином судима, не помилуютъ. А кой у нихъ судья покривит или что мзды возмѣть, такъ с него кожу и здеруть да, соломою набив, в судейской л. 60. полатѣ и повесять. В Цареградѣ послѣ Георгиева дни была буря велика - восемъ кораблей потанула. В Цареградѣ в ыюле-месяце с паши кожу содрали за писма потаенныя от хана крымскаго190: прислалъ, а онъ потаилъ. В Цареградѣ турецкой салтанъ не живетъ, но все въ Едринеполѣ живѣтъ, а тутъ боится жить: янычары убьютъ. У нихъ янычары своеволны: пашу ли, палковника, хошъ малую увидятъ противность, такъ и удавять.
В Цареградѣ часто бунты бываютъ, а все от янычар; и при нас былъ. В Цареградѣ, когда бываетъ пожарно, болно силно горит: много у нихъ внутри поставы, кое-что деревянное; такъ и отнимать нелзя - толко унеси Богъ самого!
В Цареграде и вездѣ турки носят платья зеленое и красное, а греком и жидом не вѣлять191. Жиды все носят платье вишневое да черное, а греки также. Нынѣ греки и красное носятъ, толко зеленого носить не дадутъ. л. 60 об. Московския люди, когда прилучатся в Цареграде, носятъ зеленое платье. В Цареграде и по всей Турецкой державѣ со всякихъ людей: со грекъ, с армянъ и жидовъ - кои въ ево области живутъ, то горачь на всякой год по 5 и 6 талерей берутъ. Кто не приѣдетъ въ ево землю иностранной, со всѣхъ, опричь московских людей, берутъ. А с ково возмутъ, такъ значикъ дадут, печатку. Такъ всякой человѣкъ с собою печатку носит, а горачьники-турки вездѣ по улицам ходят, досматривают печатокъ. А у кого нѣтъ печатки, такъ горачь и возмуть; и с патриарха, с митрополитовъ и со всѣхъ старцевъ беруть - и нѣт никому спуску.
Описание греческого устава и поступокъ внешнихъ и духовныхъ, и како они с турками в соединении пребывають, и каких онил. 61 поступок турецкихъ держатся
В праздникъ Благовѣщениева дни192 игуменъ того монастыря, где я стоялъ, звалъ меня в келью к себѣ обѣдать и нарочно многихъ звал грекъ для меня и для разговоровъ со мною: о московскихъ вѣдомостяхъ и про государя спрашивали. И когда я пришелъ в келью, тогда игуменъ посадилъ меня подлѣ себя; и грѣки всѣ сѣли, и старцы греческия, кои тутъ прилучилися. И стали на стол ставить ествы; что не изготовлѣны были, рыбныя и нерыбныя, - всѣ вдругъ на стол поставили. И игуменъ сталъ «Отче нашъ»193 говорить сидя, и грѣки всѣ сидять. А я всталъ да гляжу: то еще первоначалная ихъ игрушка! А игуменъ меня сажаетъ: «У нас-де не встаютъ». А когда мы стали есть, такъ греки, не какъ русаки, помногу за щоку мѣчутъ, и, кто что захочетъ, тотъ то и есть. л. 61 об. А я гляжу, такъ игуменъ пред меня подкладывает хлѣбъ и рыбу; такъ и я сталъ есть - нечто вѣть дѣлать.
И помалѣ игуменъ началъ у меня чрезъ талмача спрашивать: «Ест ли де на Москвѣ етакая рыба?» Да подложит кусъ да другой. А я сидя (да толко что нелзя смеятся-то) да думаю: «Куда, молъ, греки-то величавы! Мнять-то, что на Москвѣ-то рыбы нѣтъ. А бываетъ бы рыба-та какая завистная, а то что наши пискари, окуни, головли, язи да корокатицы с товарыщи, раки с раковиными мясами и всякая движущаяся в водахъ». Такъ я стал про свои московския рыбы хвастать, такъ толмачь ему сказалъ, такъ онъ нос повѣсил. А самъ говоритъ: «Лжетъ-де, я вот де призову грека, кой-де на Москвѣ былъ, брюхо-то у него заболело». Похвалился, да не в час, не удалось.
Послал тово часу по грека, и грекъ пришолъ да тутъ же сѣлъ. И сталъ игуменъ л. 62. у него спрашивать: «Так ли де московской калугеръ говорит, что етакия-де рыбы есть на Москвѣ, что де в Станбуле такихъ нѣтъ?» «Ета-де расплевка рыба, у нас-дѣ убогия ету рыбу мало ядять!» - а я, су, и прихвасталъ кое-что. И грекъ смотрит на меня да смѣется: «Что-де у вас за прѣние стало о рыбѣ? Токая-де вамъ в томъ нужда спиратися?» И я ему молвил: «Мнѣ, мол, нужды не было, игуменъ у меня спросил. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты вить знаешъ московския рыбы и всякой харчь пред станбулским». И грекъ сталъ игумну сказывать, что есть. И игуменъ толко мнѣ молвилъ: «Токало, добро-де, су, станемъ-де есть».
Помалу стал мнѣ говорить: «Для чево-де не ешъ раковъ и коракотицъ?» И я ему молвил: «У нас, молъ, ето гнусно и обычая такова нѣтъ, такъ, моль, мне смердит». И онъ молвил: «Как-де хошъ, а намъ не зазирай: у нас-де ето добро есть л. 62 об. и бѣзгрѣшно. Ешъ, что дѣ указано». И я молвил: «У нас, моль, и то не всякой есть; и рыбы у насъ, моль, много. У васъ не на рыбѣ, такъ вы едите; а намъ нужды нѣтъ, такъ мы и не едим». Такъ онъ и перестал говорить. Бывало, какъ ни позовѣтъ обѣдать, а раковъ не елъ.
И греки распрашивали у меня про государя: «Для чево-де государь с турком замирился? Чево-де ради онъ нас из неволи и насилия не свобождает? А онъ-де веть христианской царъ. А онъ-де заведши войну, да и замирился, да с ыным-де стал бится194». И я им сказал: «Что петь вы приплетаетеся к нашему царю да еще и укоряете? Вѣть ето не вашъ царъ. Вы имѣли у себя своего царя да потеряли; а ето московской царь, а не греческой. У вас свой царъ есть, а вы ему служите!» Так они сказали: «Да мы-де християне, такъ де на него надѣемся, что нас онъ от турка свободит». И я имъ молвилъ: л. 63. «Да веть, моль, уже на Москвѣ не одинъ цар был, се никакой васъ не свободилъ. Ветъ, молъ, и етотъ не крепость вамъ далъ, что от турка васъ свободитъ». Такъ они молвили: «Да такъ-де писано, что московской цар свободитъ насъ и Царьградъ возметъ195». Такъ я сказал: «Да хотя и писано, да имя ему не написано: кто онъ будетъ и кто возметъ Царьград». Такъ они молвили: «Сѣ-де прежнии цари туркам не страшны были, а етово-де турок боится».
Да и стали говорить: «Для чево-де вашъ царь веру немецкую на Москвѣ завѣлъ и платье немецкое196? И для чево-де царицу постригъ в монастырь197?» И я им сказал: «Что петь у вас вестѣй-та в Цареграде много, кто вамъ приносит? У насъ на Москвѣ немецкой вѣры нѣтъ, у нас вѣра християнская; а платье у насъ московское; а царица не пострижена. Диво, далече живетѣ, а много вѣдаете!»
Такъ они еще молвили: «Да для чево-де цар вашъ л. 63 об. нашихъ грековъ к Москве не велѣлъ пускатъ и с Москвы сослалъ198? Какие-де мы ему злодѣи? И мы-де за него и Бога молимъ». И я имъ молвилъ: «Обычныя греки, нашему царю доброхоты, турецкому болше радѣютъ. Того ради и государь не велѣлъ грековъ к Москвѣ пущать, что они всякия ведомости турку внушают. Вот, моль, ето кто вамъ сказал, что чево у нас не водится, гдѣ на Москвѣ вѣра немѣцкая или царица пострижена? Такъ-то, моль, ваши греки, тамъ бывши, сюда приѣхавъ, врутъ, чего отнюд нетъ. Вправду ихъ государь не велѣлъ к Москвѣ пущать. Малыя, моль, греки нашему государю доброхоты? А что вы говорите, что: »Мы за нево, государя, Бога молим" - и в том вы неправду сказываетѣ. Молитѣ вы Бога за царя, а не вѣмъ, за турскаго, не вѣмъ, за московского. Глухо попъ вашъ въ ектении199 говорит: «Еще молимся за царя нашего», а не вѣм, за коего. л. 64. А коли «за царя нашего», такъ явно стало за турскаго, для тово что тотъ вашъ царь, а не за нашева. И вы в томъ лститеся; кабы так-то: «За благовѣрнаго царя нашего» - то бы на дѣло походило, а то Богъ знаетъ. Такъ они молвили: «Намъ-де нелзя так, чтобы молить за благовѣрнаго; услышать-де турки, такъ худо будет намъ». - «Такъ, моль, потому, какъ нѣ разсуждай, молитѣ за турка». А они-таки в томъ крѣпятся, что: «Мы за московского царя Бога молимъ, а не за турка». И много кое о чемъ было речей всякихъ.
А два старца тутъ, греченина, такъ и рыбы не ѣли, такъ игуменъ у меня спрашивалъ: «Ядят ли де у вас на Москвѣ рыбу в Великой постъ?» И я сказал, что у нас добрыя люди в Великой постъ толко дважды ядятъ рыбу: на Благовѣщение Пресвятыя Богородицы да в Вербное воскресенье200. А дураку л. 64 об. законъ не писанъ: волно, кому хошъ, мясо ясть. И игуменъ молвилъ: «Для чево-де у вас на Москвѣ в среду и в пятокъ рыбу ядятъ?» И я сказал, что у нас, кто человекъ постоянной, тотъ отнюд в среду и в пятокъ рыбы не ѣсть. У грекъ толко ето добродѣтель мотается, что в Великой постъ рыбы не ясть, а что табакъ и в Великую пятницу201 из рота не выходит и всякую гадину ядятъ.
В Царѣградѣ в Вербное воскресенье церковъ всю выстилали масличнымъ вѣтвием и монастыръ весь; и на утренни с тѣми жъ масличными вѣтьми стояли. Послѣ литургии игуменъ звал меня опять к себѣ обедать; и грекъ было много, тут же обѣдали; рыбы было много ж. Тутъ послѣ обѣда греки все смотрели нашъ указъ государевъ и рѣчи кое-какия были л. 65. про турка.
В Цареградѣ под Свѣтлое воскресение стояли у заутрени в церкви в монастыре Иерусалимскомъ. В вечер в суботу противъ Свѣтлова воскресения, в час ночи, собрались в церковь греки да по мѣстам и сѣли. Потомъ стали честь Дѣяние апостолское202, чли по переменамъ. И когда прочли Дѣяние, тогда начали полунощницу203 петь, а на полунощнице канонъ пети со ирмасом на 6204. Пропевъ полунощницу да сѣли. Потом игуменъ взявъ свещи да и пошолъ греком раздавать, а за нимъ старецъ носитъ блюдо. И греки игумену давали за свечи иной червонной, иной талер, иной орлянку205, последнѣй тюлтъ206 дасть; а кои убогая, тѣ со своими свѣчами приходили. И, раздавъ свѣчи, подняли иконы так же, что у нас, вышли вонъ из церкви да и пошли кругъ церкви. И, пришедъ к церковнымъ дверемъ, пѣли «Христос воскресе».
Потомъ вошли в церковь, начали петь канонъ Пасце. А канонъ по крылосам канархист207 сказывал, л. 65 об. а канонъ пели на шесть со ирмосомъ, a послѣ единожды покрывали208. Потомъ пѣли стихѣры Пасцѣ; по стихерамъ вышел игуменъ со крестомъ, диаконъ со Евангелиемъ, да «Праздникъ Воскресение» была икона, а четвертой человекъ держал блюдо на денги. Потом пошли греки ко иконамъ и стали целоватся со игуменомъ. И, поцеловавшися, игумену на блюдо клали кой червонной, иной талер, иной тюлтъ, а иной пар 5 и 6, послѣдней пару - а не по-нашему, чтоб яйца красная давать. По целовании начали пѣть литоргию, а на обѣдни чли Евангелие. Игуменъ стоял во алтарѣ во вратѣхъ царскихъ209, а по всей церкви стояли попы съ Евангелием да такъ все чли, тово что много было поповъ. А церковь вся была наслана ветьми масличными, и монастырь былъ весъ выслан.
И послѣ обѣдни прислалъ к намъ игуменъ со диакономъ блюдо пироговъ, блюдо яицъ красныхъ, сыръ. Спаси ево Богъ, до меня л. 66. былъ силно добръ! Часто зывал к себѣ в келью обѣдать да и говорить: «Кабы де ты нашъ греческой языкъ зналъ, я бы де с тобою всѣ говорилъ; да то де наша с тобою бѣда, что де языка не знаемъ межъ себя». А с монастыря какъ ни пойдешъ или, гулявъ, придешъ на монастырь, то и позовѣть к себѣ вина церковного пить. A мнѣ часто говорил: «Учися-де нашему языку». Зѣло миленкой добръ былъ, раделъ о нашемъ походѣ: корабль намъ до Египта сыскалъ, грамотки в свои монастыри давал, кои по египетскимъ странамъ (такъ намъ по тѣм грамоткамъ от тамошнихъ игумнов добро было), и во Еросалим к намѣстнику210 грамотку писал; та грамотка много намъ добра здѣлала. И тотъ наместникъ зѣло меня любилъ: хлѣбъ и вино присылалъ и за трапезу часто зывалъ, и в келью - доброй и смирной человѣкъ.
В самое Свѣтлое воскресение, против понедѣлника, на вечерни л. 66 об. тѣмъ же подобиемъ выходъ былъ со Евангелиемъ, и игуменъ крестъ держалъ. Также целование было, и греки игумну денги давали тѣмъ же подобиемъ, что на завтрени; да у грекъ и во всю Светлую неделю послѣ службы все целование, что на праздникъ.
В понеделникъ на Светлой недѣли ходили греки на гору гулять, зело было грекъ и турокъ много. А то гулбище патриархъ у турка откупаетъ толко на три дни на Святой недели и даетъ турку по 1000 ефимковъ211 на год. А гулятъ толко да полденъ, а то турки избиваютъ доловъ, крычать греком, ходя з дубьемъ: «Гайда, гайда, долов-де пошолъ!» Тутъ бываютъ со всякимъ овощемъ. A тѣ ефимки патриархъ у нихъ же по церквам збираеть, старосты выбраны да с ящиками по церквамъ ходят. А греки на Святой недели ходять по улицамъ, по монастырямъ с медведи, с козами, з бубнами, с скрыпицами, сурнами, с волынками212 л. 67. да скачутъ и пляшут. Взявши за руки человекъ 20-30 да такъ вереницами, по дворамъ, по монастырямъ ходя, скачуть да пляшуть, а греки денги даютъ. И к патриарху, к митрополитом ходять, а они, миленкия, имъ денги дають и виномъ поять за то скакание. Бѣзчинно ето у грекъ силно, у турокъ таковаго нѣтъ бѣзчиния. У грекъ, когда бывает месяцъ первое число, то всѣ ходятъ попы со святою водою по домамъ, по кѣльямъ, да кропят, да цветъ по окнам тычутъ: малодушные греки къ етем цвѣткамъ, и турки какъ есть малыя младенцы.
О церковном уставъ греческомъ, какъ поютъ, какъ говорятъ, и какъ в церквахъ стоять, и какъ сами крестятся, и какъ младенцов крестят, и всякая поступка, внѣшняя и духовнаял. 67 об.
А в началѣ церковнаго пения греки когда приидутъ в церковь, такъ они шапокъ не снимають. Станетъ в стойле (во всех церквахъ у нихъ стойлы подѣланы), а стоять лицемъ не ко иконамъ, но на сторону, к стенѣ, противо, другъ ко другу лицемъ, да такъ и молятся - не на иконы, но на стену. И такъ во всю службу стоятъ в шапке; толко соимѣтъ, какъ с переносом выдут да кеноничное «Аллилуиа» пропоютъ213, да и тафей214 не скидываютъ. А крестятся странно: руку на чело взмахнетъ, а до чела дале не донесетъ да и отпустит к земли. А духовной чинъ у грекъ хуже простова народу крестится: какъ войдетъ в церковь, а рукою махаетъ, а самъ то на ту сторону, то на другую озирается, что коза. А царскихъ вратъ у нихъ ни попъ, ни диякон не затворяетъ, ни отворяетъ, но простолюдимъ, мужикъ или робенокъ. л. 68. А на городахъ мы видели, такъ и бабы отворяютъ и затворяють врата царския, и в олтаръ бабы ходять и кадило раздуваютъ.
А когда попъ ектению говорит, то греки по крылосам «Господи, помилуй!» не поютъ, но просто, где кто стоитъ, тотъ тутъ и ворчитъ: «Кир, иелейсонъ!» А попъ ектению проговоря да и скинетъ патрахиль215. И Евангелие попъ чтетъ, оборотяся на западъ, в олтаре, стоя у врат, держитъ на рукахъ. «Слава тебѣ, Господи!» по крылосам не поютъ, такъже всякъ, стоя, ворчить: «Докса си, кирии, докса си!» «Блаженъ мужъ» не поютъ, просто говорять; «Господи возвахъ»216 поют. А стихеры и каноны всѣ по крылосам сказываюсь; а хошъ одинъ на крылосе, все поетъ: и стихеры, и канон - самъ и конархъ, и певецъ. «Иже херувимы», гдѣ на коемъ крылосѣ кто захотѣлъ, тотъ и запелъ. На сходе у грекъ ничего ни поютъ: ни «Достойно», ни дохматиков217 - всѣ по крылосам. «Свѣте тихи» не поют, говорят л. 68 об. говорком. Прокименъ218 по крылосам не поют, чтецъ проговорить говоркомъ.
Греки к нищимъ в церквахъ податливы; а на нищихъ у нихъ збор особой в церкви живетъ, да и человѣкъ у денегъ приставлена. А какъ поидутъ нищия в церковь, такъ тотъ, кой приставлена даетъ по аспре, по двѣ на человѣка. А патриархъ греческой безпрестанно даетъ листы неволникомъ, такъ они ходят по церквамъ, збираютъ да окупаются.
В Цареграде вѣшнему Николѣ219 не празднуютъ. Греки по славословию начинаютъ литоргию и час первой, и час не пѣв, а когда похотять, такъ поютъ часы. А понахиду поютъ - кутия у нихъ у царскихъ вратъ стоитъ на земли220. Такъ не отпустя вечерни и литоргии, вышед из олтаря с кадилом да одну толко ектению проговорит да «Вечная память» - то у них и болшая понихида, и малая - все тутъ. А когда у нихъ выдут с переносом, то на пути все лягутъ; л. 69. а попъ и диаконъ идутъ чрез людей с переносомъ; а иной с стороны поповъ ризы целуетъ. А простолюдимъ пред попомъ идѣтъ задом да кадит, кадилом махаетъ, что попъ, - странно силно!
Грѣки служат на одной просвире, а крестъ на просфире четвероконечной221. А тое просвиру искроша на блюдо да послѣ обѣдни людем роздает. А просфира, хошъ недѣлю лежит черствая, служить на ней; даром они то ни за что ставят. Греки в крещении совѣршенно обливаются222 - мы сами самовидцы.
У грекъ всенощныхъ не бываетъ никогда, и великого ефимона223 противъ Рожества Христова, и Богоявления, и Благовещения не поютъ, но простую заутреню. У грек пѣние хорошо, да непомногу поютъ людей, толко по человѣку да по два на крылосе, а поют высоким гласом. «Хвалите имя Господне» греки не поют; не полиелеосу224 у них во весь год никогда не бываетъ ни празднику, ни святому. Евангелие на заутрени чтут иногда послѣ антифонов, а иногда на 9 пѣсни, какъ похочет. «Богъ Господь» л. 69 об. на заутрени не поют никогда; а песни по Псалтыри пред каноном всѣ говорят; а каноны поютъ по крылосам толко 3 песни: 1, 2, 9 - болши того нѣт.
А церкви у грекъ что простая храмина, не узнаешъ; и крестовъ на нихъ нѣтъ, ни звону нѣт же. Противъ воскресения ходят по улицамъ да крычат, чтобы шли до церкви. А патриархъ греческой по вся годы церкви отдает на откупъ; a бѣретъ за церковь по 200 и по 150 талерей; а что год, то переторшка: кто болши даст, тому и отдаст, хошъ два талеря передаст, тому и отдаст. У нихъ и митрополитъ митрополита ссажает: дал лишнѣе да и взял епархию225. Такъ у нихъ много бѣзмѣстных митрополитовъ и поповъ; попы такъ таскаются по бозару. Етаковы греки-та постоянны, хуже босурмановъ дѣлають!
Иногда на завтрени кафизмы226 говорят, а иногда нѣтъ, толко каноны. А и каноны они не всѣ говорят, толко по три песни; а чтения у них л. 70. мало бываетъ. Греки крестовъ на себя не носят, и в хоромахъ у нихъ иконъ нѣтъ. А с турками во всѣмъ смесилися и зѣло порабощены: какъ турокъ идѣтъ улицею, то все ему грекъ лутчее мѣсто вездѣ уступает, а гордостию таки еще дышутъ! Да еще добрые люди, что еще милостиво поступают над такимъ непокоривымъ родом. Кабы да греком такъ Богъ попустил турками владѣть, отнюд бы такъ греки туркамъ свободно не дали жить - всѣх бы въ работу поработили. Таковы греки непостоянны и обманчивы; толко милые христиане называются, а и слѣду благочестия нет227! Книги печатают в Венеции, а Венеция попежская228, и папа - головный врагъ христианской вѣрѣ. Какъ у нихъ быть благочестию и откуда взять? Каковы имъ ни пришлют книги из Венеции, и такъ они по нихъ и поють. Уже и такъ малым чим разнились с папежцы; а что пьютъ, ядять - то всѣ с ними вмѣстѣ; а и в церковь, мы сами л. 70 об. видѣли, что папежцы з греками ходять, а греки - к папежцамъ.
Нравы и поступки, внѣшния и духовныя, - всѣ с турецкова переводу. Головы всѣ бреютъ - то от турокъ взяли, тафии - от нихъ же; в шапкахъ в церквах Богу молятся, другъ со другом на улице в шапкахъ кланяются, во отход съ кувшинцами ходят да и афедроны моют - всѣ то по-турски дѣлаютъ.
Турки милостивея грекъ, и жиды нравами милостивея грекъ и лутче ихъ. Неволникъ у нихъ, у турка, в сѣмъ лѣтъ отживется, а умеръ турчанинъ - такъ хошъ и в год свободится; и у жида также неволникъ въ сем лѣтъ - такъ и свободился. А у грека, хошъ сам издохнет, а на волю не пустит. Таковы греки милостивы! A гдѣ случится неволнику от турка уйти да греку в руки попадет, а онъ опять ево продасть турчанину или на каторгу. Греки московских людей зѣло не любят.
Греки да Вознесения в церквах противу недели на стиховнѣ л. 71. воскресныхъ стихеръ не поютъ229, толко одну стихеру пропоютъ. На Георгиевъ день гуляютъ и великое собрание бываетъ, на колодезъ и в рядахъ тотъ день не сидять.
У грекъ жены своеволны. Буде которая женка не захотѣла с мужем жить, пошедъ к патриарху, подала челобитную, что не хочу с мужемъ жить. А патриархъ призовѣтъ мужа и станетъ распрашивать; и будетъ не сыщетъ вины за мужем и не похочетъ развѣсти, а жена скажетъ: «А коли не похошъ меня развѣсти, я шедъ да турку же буду туркенею». А патриархъ, миленкой, и разведетъ, чтобы не потурчилася. Греком ни женъ, ни дѣтей поучить, побить за какую вину нелзя. Буде стал бить, а онъ и стал во окно кричать: «Хочю турком быть!» - а турки пришед да и возмут. Етакое-то греческое житие - неволная управа з женою и детми!
Патриархъ греческой ходитъ что простой старецъ, и не узнаешъ, что патриархъ. А куда греки позовут обѣдатъ, л. 71 об. то он взявши простой посошокъ да и пошолъ, и за нимъ толко одинъ диаконъ. Митрополиты и всѣ власти греческия по улицамъ, по рядам просто таскаются; хош на 3 копейки чево купить, то сам поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, ганяют бѣс клобуков по рядам, по улицам. И в церкви зело неискусны греки; а жены ихъ к бѣлым попамъ230 не ходят на исповедь, все к чернымъ. Во весь Великой постъ рыбы не ядятъ, а раки и всякую гадину ядят. А в царския врата всякой у нихъ сквоз ихъ ходить. А митрополиты греческия в церквахъ зѣло неискусны: все смѣются и говорятъ и пения не слышит, а сам, что коза, назадъ оглядывается, кричит по церкви - зѣло не хранят своего чина. Наши поселянския попы лутчи их митрополитовъ. А все греческия власти у себя в кельи красиковъ231 держат; а греки, сказываюсь, л. 72. все садомства насыпаны.
Греческия дѣти зѣло тщателны к грамотному учению, робятка стихеры сказывать и петь досужи. Греки книжному учению тщателны, всѣ книги церковныя учат изоустно: Псалтырь, Евангелие, Апостол, Минеи, Октай232 и протчия. Греческия жены особѣ стоят, за решетками, - етемъ у нихъ искусно. A гдѣ ихъ жены стоят, нетъ иконъ и перекрестится нечему. Греческия власти все тютюнъ тянутъ, и старцы и носовой, и жонки - все бѣз зазору.
В Цареграде видили мы свадбы греческия, армянския. В воскресенье и в понеделникъ ходитъ женихъ с невѣстою по улицамъ, а пред ними и за ними турки с караулу з дубьемъ, а пред женихом с невѣстою молодежъ: скачут, пляшуть, песни поютъ, в ладони бьютъ, в свирели, в скрыпицы, в волынки играютъ. А кои богатыя, такъ невѣста в корете. А когда пеши идутъ, такъ женихъ л. 72 об. с невѣстою взявшись за руки идутъ, а за ними турчанинъ з дубиною в шлыку высокомъ, что халдей233, обѣрегаетъ, чтобы обиды не было, и дорогу очищаетъ. А греки такихъ турокъ драгою ценою нанимають.
В Цареградѣ у грекъ во Ерусалимскомъ монастыре после Вознесениева дни в суботу ставили в митрополиты не такъ, какъ у нас на Москвѣ. Анбона не дѣлали234, толко три стула принесли да коврами покрыли. А у ставки былъ митрополит Ираклийской да два епископа, а патриарха не было. Да не ставит самъ патриархъ никого: ни поповъ, ни дияконовъ - все присылаетъ в Ерусалимскую церковь. Та церковь честна у грекъ, властей и поповъ все в ней ставят. А какъ поставили митрополита, такъ онъ вышед из церкви да и скинул пеструю мантию и посохъ покинул, да и пошли в полату обедатъ. А к митрополиту пошли греки здравствовать. Тут, сидя, пьютъ и всем даютъ; кто ни пришелъ, всемъ подносятъ. л. 73. И по ставки того митрополита я про него спросилъ: «Куда ево поставили?» И они смѣются да сказали: «Бѣдной-де митрополитъ, на село-дѣ поставленъ». А церковь одна, а митрополитъ словетъ. И то все у турка и у патриарха накупаются дачею великою. У греческихъ властей нетъ певчих, толко попъ да дьяконъ. А новой митрополит поутру в недѣлю и на крылосѣ пелъ. В Цареградѣ приѣзжей человѣкъ не познаетъ греческихъ властей: приличья нѣтъ никакова, что власти или простой старецъ - одеяние равно.
О несогласии греческом с восточною церковию
1. Греки в крещении обливаются.
2. Крестовъ на себѣ не носятъ.
3. Неистово крестятся: ни на чело, ни на плеча не доносят; махаютъ семо и овамо. л. 73 об.
4. В церквахъ стоятъ в шапкахъ, какъ молятся, не скидываютъ; а стоятъ в стойлах гордо, искривя бокъ, и глядятъ ни на иконы, но на стену.
5. Служать на одной просфире, и то на черствой; а мирския у них, не говея, причащаются235.
6. Патриархи, митрополиты и вси духовныя играютъ в карты и в шахматы.
7. Патриархи и митрополиты табакъ пьютъ и в грѣхъ того не ставят.
8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подбривають и гуменцовъ себѣ не простригаютъ236, но нѣкако странно снизу кругом голову подбриваютъ до полъголовы, а иныя сопреди подбривают, что абызы турецкия237; да знатъ, что с техъ переводовъ такъ дѣлаютъ, у нихъ научилися.
9. Всякия гадины и ползающии в водѣ ядять и в Великой постъ.
10. Простолюдимы и бабы ходят сквоз царския врата в олтар, и затворяютъ бабы; а кадять простолюдимы, л. 74. и когда идетъ с переносом попъ, а мужикъ идетъ перед попомъ да кадиломъ махаетъ на «Святая».
11. Греки, когда за трапезу садятся, то все сидя «Отче нашъ» говорять; и после обѣда «Достойно есть» все сидя ж говорят.
12. Евангелие чтутъ в церкви, оборотяся на запад.
13. В свечи у нихъ воскъ мѣшаютъ с саломъ да смалою, а воскъ бѣлой; ино когда свечи горятъ, зѣло тяшко необыкновѣнному человѣку стоятъ; а щипцов у них не держат: когда на свече нагорит светилна, тогда сняв свечу с подсвѣшника да наступит ногою - так и оторветъ свѣтилну. Страмно, пощади, Господи!
14. Часов пред обѣднею не поютъ, развѣ обѣдни не будетъ, то поютъ.
15. Патриархъ греческой церкви в откупъ отдает погодно по 100 и по 200 талерей; а кто болши передасть хотя талерем, тому и отдаст.
В Цареградѣ на Богоявлѣниевъ день греки мечутъ в море кресты деревянныя, а за то турки л. 74 об. даютъ дачю великую, чтобы велѣл в морѣ кресты метать; и с того дня греческия корабли отпущаются на море в промыслъ. А греческим патриархом ставки не бываетъ, какъ святая соборная церковь прияла; но ставит ихъ турецкой салтанъ: они у турка накупаются на патриаршество дачею великою238. А когда в Цареградѣ патриархъ умретъ, тогда паша цареградской ризницу патриаршу239 к себѣ возметъ и отпишетъ к салтану, что греческой патриархъ умер. Тогда греческия власти многия поѣдутъ во Едринъпол и тамо с салтаном уговариваются. И кто болше дасть, того салтанъ и в патриархи поставить и дасть ему писмо к паши в Царъград. И онъ приехавъ да и подаст паши, а паша возмет с него подарку тысячи три златыхъ и дасть ему ризницу и патриаршескую одежду. Мантию со источниками240 наденетъ на нево и посадитъ на свой конь, а пред ним и за ним идут человѣкъ л. 75. двѣсте турокъ з дубьемъ, а иныя за стремя держатся - и тако онъ с великою гордостию ѣдет до двора патриарша.
А в тѣ поры у патриархова двора стоять множество грекъ, а власти у вратъ ожидають патриарха. И тутъ ево во вратѣхъ встретят, и примуть ево с коня под руки, и введутъ в полату патриаршу, и сядутъ с нимъ на коврахъ; и турки тутъ же сядут, началныя люди. И потомъ принесутъ имъ питки табачныя. Архидияконъ241 растянетъ питку с табакомъ да подасть патриарху, и протодияконы242 - митрополитомъ, и епископомъ, и туркомъ. Потом у нихъ поидетъ стол, а туркам-янычарам особой столъ, а началныя турки с патриархом ядят. А после обѣда патриархъ станетъ турокъ дарить: началнымъ людемъ по 30 и 20 золотыхъ, а янычарам по 5 золотыхъ. Таково поставление бываетъ всегда греческим патриархомъ, а своими митрополиты оне не ставятся и дѣйства никакова л. 75 об. не бываетъ. А сами патриархи от поставления в митрополиты беруть по 3000 золотыхъ, а съ епископовъ - по 5000 ефимков, а с поповъ - по 100 златыхъ.
А патриархи и все духовныя власти рукою никого не благословляют, толко руку даютъ целовать убогимъ, а богатыя греки и сами ихъ рук целовать гнушаются и ни во что ихъ ставят.
Некогда у меня было з греками сопрение о ихъ поступках худых. А прение у нас было на корабле, какъ плыли изъ Египта въ Царьград, в Великой постъ пред Свѣтлым воскресениемъ. И я имъ говорилъ: «Для чего вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мнѣ сказали: «Мы-де еще маячимъ, будъто христиане нарицаемся, а есть-де у насъ такия грады греческия, тамъ-дѣ и близ християнства не хранят: в посты-де, и в среду, и в пятокъ мясо едятъ». л. 76. Июня въ 22 день пошли из Царяграда во Едринополѣ для грамоты салтанской. И оттошли двѣ мили, и стали в селѣ на примории, а село стоит под горою. Тутъ застава стоитъ: турки товаровъ досматривают у торговыхъ людей. Тутъ в селѣ мостъ зѣло великъ каменной чрезъ реку. И в том селе ряды, что в Цареградѣ, со всячиною; и строение все каменное, улицы каменемъ высланы. А та рѣка зѣло хороша, широка будетъ со Оку; и ис той реки вода привѣдена въ Царьград. И в том селе зжидалися всѣ, стояли до вечера да и пустилися в ночь. От Царяграда до Едринаполя дорога вся каменемъ слана; где ручей хоша малой, тутъ мостъ каменной со сводами. A хлѣб в Турецкой зѣмле поспелъ яровой за двѣ недѣли да Петрова дни243. А ходят все въ Едринополѣ вьюками, вѣрхами все ѣздят, а телегами нетъ, толко малое число арбами на волахъ. Тоя ж нощи минули три сѣла, все стоят при море. л. 76 об. Во едином селѣ мост зѣло дивенъ камѣнной ведѣнъ чрезъ губу морскую244, с полверсты будетъ. Дивно зѣло тотъ мостъ здѣланъ! У насъ на Москвѣ чрезъ Москву-реку дивно здѣланъ245, а тутъ добро бы не дивнѣе нашего. В Турецкой землѣ, гдѣ не поѣзжай, все мосты каменныя; и селы все - строение каменное, улицы все каменныя. А воды - все по дороге приведеные столпы каменныя, нигдѣ нужда водная не изойметъ. Зѣло предивно! Воистинну златое царство!
Того же дни пришли во градъ Селиври246 и тутъ стояли до вечера. Градъ хорошей, з Бѣлевъ будетъ, городъ каменной. А стоялыя дворы по дороге зѣло удивителны здѣланы: полаты длинныя с воротами; а когда в него въедешъ, такъ по одной сторонѣ ясли, конем кормъ кладутъ, а по другую людем лавки широкия подѣланы да и горнушки - что хошъ вари. Да в тех же и отходы подѣланы и воды приведены съ шурупами. А хозяинъ, чей двор, и рогожи принесет л. 77. да постелет всякому человѣку. А харчь всякой держать, чево похошъ, и вина много. А постоялого не берутъ, толко харчъ покупаютъ у нихъ. Из Царяграда въ Едринополѣ ѣздять болшими корованами, человѣк 500, 400, 300, - обычай такъ надлежит; и смирно зѣло, хорошо, хотя один поезжай.
Июня въ 24 день пошли в мѣстечко Чорно247: зѣло хорошо, болши иного города; мечетѣй в немъ и всякого харчу много. И тутъ стояли до ночи, и в ночь пошли. И во утрий день пошли в мѣстечко Бургавъ248, будетъ з город хорошей; и тутъ пребыли до ночи. А шли мы из Царяграда в Едринополе моремъ полтретья дни; на третей день отвратилися от моря вправо къ Едрину; а шли все в запад лѣтней. А какъ подле моря идешъ ночью и в день, хошъ двѣ шубы надень, такъ в пору: подлѣ моря холодно. А когда от моря поворотили въ степь, то было от жары все згорели. И того ради и ход бывает ночью, а в день стоят. Когда из Царяграда до Едринаполя ѣдешъ или в Царъградъ, посмотришъ л. 77 об. на корованъ: верстъ на пять идетъ, те в Стонбулъ, а иныя из Царяграда; радостно силно, нуждъ никакихъ не бываетъ. А в тѣхъ корованахъ турки, греки, жиды, армяне, а никто насъ не обиделъ. От Царяграда до Едрина все степь голая, ни прутика нетъ.
И еще минули два местечка. А в последнемъ мѣстечке тутъ царевъ сарай, тутъ стоялой двор лутче нашего гостина двора249. И тутъ начевали. Тут среди двора колодезъ великъ, а вода ровна со струбомъ стоить. Зѣло премудро! A бѣспрестани берутъ и коней поятъ, а она таки равно стоитъ.
Шли мы до Едринаполя четыре дни, и в пятый день, июня въ 26 день, пришли въ Едринополѣ, и стали в гостине дворѣ. А держит тотъ двор греченинъ, ево земля и ево строение. Тутъ мы, приехав, того ж дни подали челобитную, чтобы намъ дали указъ во Иеросалимъ. И торжаманъ Александра250 сказалъ: «Сидите-дѣ в ганѣ, указъ-де вам готовъ будетъ». И во 2 день захворал у меня л. 78. товарыщъ, а лежалъ три дни. Трудно силно да и нужно было: дни жаркия такъ силно. В Цареграде лутче: от моря холодно бываетъ; а въ нощи в Цареградѣ зѣло холодно бываетъ, и в день прохладнѣе гораздо едринскова.
Град Едринополе стоитъ в степи: полъ его - на горѣ, а пол - на ровномъ мѣсте. А окладом и жильемъ поболши Ярославля-града. Градъ каменной, хуже Царяграда строенье; рядовъ много и товарны силно; мечетей много. Двор царской стоит у реки251, весь в садах; река под нимъ поменши Москвы-реки да тиновата. А харчъ гораздо дороже цареградского. А чрез рѣку мостъ каменной оченъ длинен. А у моста так же мелницы, что у нас на Москвѣ-рѣке, толко не тѣмъ переводом: у них анбары на столбахъ, а шестерня высокая, а на колесах перья набитыя; а мелетъ хорошо, мы смотрели. А самъ салтанъ ездит в мечеть в пятницу. Тутъ патриархъ Иеросалимской252 жеветъ, мы были въ ево церкви, а в тѣ поры онъ выѣхал в Малдавскую землю за милостынею; л. 78 об. митрополитъ тутъ живетъ. Христианскихъ греческихъ церквей много, и армянъ много. Около Едринаполя салтану приволно за зайцы ѣздить: много лесу и садовъ. Салтанъ великой трудъ даетъ своимъ всемъ подданнымъ, что онъ живетъ въ Едрине: бѣзпрестанно из Царяграда ѣздят турки, греки, жиды за челобитьем; а кабы онъ не жилъ въ Едрине, так бы такова приѣзду не было.
Въ Едринеполе пред нашим приѣздомъ великой пожар был, много силно выгорело, стали строится вновъ. Христианскую церковь приходскую выстроили греки зѣло хорошу. В Едрине к нам турки добрея были цареградского. В Едрине боле поселянинова народа цареграцкого. Тут уже все из селъ землею: хлѣб, дрова, сено и протчее - буйлами да волами привозятъ болгары. Жили мы въ Едринеполѣ 5 дней. И в шестый день принесли нам на двор указъ турецкой, совсемъ запечатан. Такъ мы нанявши подводы да въ 7 день и поѣхали в четвертокъ. А извозу от Царяграда до Едри-на л. 79. довали мы по 3 левка с человѣка, а изъ Едрина - полтретья левка.
И пошли изъ Едрина в Царъград, и идохом да Царяграда такъже пять дней. И в пятый день пришли рано в Царьградъ опять в монастыръ, гдѣ стояли. А в монастыре у нас у рухледи жилъ третей нашъ товарыщъ Лука. И тако мы опочихомъ; и утре пошли к Саве Венедику, онъ намъ радѣлъ. Спаси ево, миленкова, Богъ! А мы имъ радѣли: выправили ему указъ к Москвѣ ѣхать, на Азовъ. И тако с Саваю мы пошли к паше, чтобы паша указъ подписал. И какъ подписал, тогда взяли его.
Июля 26 дня сѣли в кораблъ, и в нощь отвѣзохомся от пристани, и стали на Бѣломъ море на якоре противо Кумъкопѣйскихъ воротъ253. И тутъ начевали, зжидалися сидѣлцовъ254 во Египетъ. И в день недѣлный во исхождении дня, на вѣчеру подняша парусы и пошли в путь свой. И во 2 день по захождении солнца минули городокъ Калиполя255: городъ каменной хорошей и житьемъ л. 79 об. пространен; в томъ городке турки и греки живуть.
И того же дни пришли в городокъ Костели Старыя256. И богаты же два городка по обѣ стороны сидят, городки хорошия. Тут мы стояли нощъ и утре часу до третияго; тутъ раизъ бралъ пропусную на свой кораблъ. А море - узко то мѣсто; a тѣ городки у турка поставлены, для войскова дѣланы: нелзя кораблямъ то мѣсто пройти, тутъ море узко. И от того городка подняли парус; сели в сандалъ матрозы и побѣжали ко брегу, отдали писмо проѣзжее; а ко брегу не приставали, опять на кораблъ возвратилися. А сей городокъ, Новыя Костели257, такъже по обѣ стороны городки. От тѣхъ городковъ морѣ уже разшиблось островами под Святыя горы258. От Царяграда до Костели полтараста верстъ. А мы пошли влѣво. А от тѣхъ городковъ видеть Афонская гора по захождении солнца, а в день не видетъ.
И въ 29 день пришли во град Сокиз259. Град зѣло хорошъ, л. 80. старинной, християнской; жильемъ пространенъ; а городовыя стѣны всѣ от француза разбиты, какъ онъ ево брал260; вѣтриныхъ мѣлницъ зѣло много, всѣ каменныя. Тут раизъ отдавалъ сухари на каторги неволником, в Цареграде бралъ. Полатное строение всѣ каменное, садовъ много. И виноград дешевъ: по паре око; арбузы дешевы, лимоновъ по 20 за копѣйку, дыни дешевы. А стоит Сакизъ-град, какъ во Иеросалимъ идешъ, на правой стране, на бѣрегу моря, ниско под горами высокими - невозможно пѣшему взойти, а горы все каменныя. Тутъ наши товарыщи пошли в город за харчемъ, такъ горачники засадили за горач. Такъ, приѣхавши, намъ сказали, что: «Ваших-де турки посадили за горачь». Такъ я сѣдши в сандал да и поѣхал ихъ выручать - ажно их турокъ и выпустилъ. Сказалися, что московския, такъ они и отпустили. А когда я вышел на бѣрегъ ко граду, тогда меня обступили неволники, спрашивали про всячину. Рады л. 80 об. миленкия! Делаютъ тутъ городъ, стены каменныя из земли ведутъ. Тутъ мы гуляли по городу и всякой харчь покупили. Тут в городѣ зело много грѣкъ, и митрополит тутъ живетъ. И тако мы ходили по граду, а меня уже горачники не брали и не спрашивали. А когда наших турки брали, тогда они сказали, что: «У нас-де на карабле указъ у попаса», - такъ они меня потому и не спрашивали. И, пришед на корабль, начевали, и утре рано подняли парусы и поидохомъ.
Августа въ 1 день пришли в городокъ Сенъбаки261. В том городку живутъ всѣ греки, а турокъ нетъ никого. A всѣ корабленники до одново человека: когда они пойдутъ на море, такъ у нихъ одни бабы дома останутся; а то и попы всѣ на корабляхъ ходят в промыслу. Городокъ Сейтяки стоитъ на горѣ зѣло высоко, а за нимъ еще и втрое горы выше. Тутъ и монастыри естъ по горамъ, да я в нихъ не былъ. Тутъ раизъ корабль з запасомъ выгружал, и стояли л. 81. мы тутъ седмъ дней. Во всѣхъ тутъ cap домы и жены262, такъ они из Царяграда всякой припас годовой привезли, а таскали на себѣ на гору. Чудное дѣло, каковы ихъ жоны силны! Одна баба пшеницы пол-осминки263 в мешку несетъ в городокъ. А такая нужда на гору итти! Мы, бывало, порожнемъ пятью отдохнешъ, идучи на гору, а они без оддышки да еще босы, а каменья такия, что ножи торчатъ.
Августа въ 7 день пошли ис того городка уже на захождении солнца, a вѣтру не было ничего. И к зори быстъ ветръ великъ, и минули градъ Родозъ264: великъ зѣло, много в немъ християнъ и всякого овощу. Да сказывают, что у турка другова города такова привольемъ всякимъ нетъ, кроме Египетской земли, а мы к нему не приставали. И отплыли от Родоса верстъ з десять, а ветру и не стало. И видели: на острову школа греческая преждѣ сего бывала, и тутъ греки науки учивалися, а турокъ нынѣ не даетъ. И тут мы стояли весъ день, и утре рано подняли л. 81 об. парусы всѣ и пошли в путь. И бысть ветръ зѣло добръ, и плыли тою пучиною троя сутки.
И августа въ 11 день пришли к Нилу-реки, что из рая течетъ265; зѣло мутна, морѣ всѣ смучено з глиною верстъ на 30 всюду кругомъ. И, не дошедъ устья Нила-реки верстъ за пять, стали на якоре, для того что тутъ от реки море мѣлко, пескомъ нанесло, а корабль всемъ грузомъ в устья не пройдетъ. Такъ пришли из Египъта Малова, а имя ему Рохидъ266, малыя корабли да и взяли весь кораблъ; что в немъ грузу было, все в малыя выклали, а кораблъ назад порозжи повѣли. А насъ арапы взяли на маломъ корабле да привѣзли нас в Рахитъ.
Город Рахит зѣло хорошъ; пристань великая, а от устья Нила да Рахита-пристали верстъ за 10; а строенье в немъ лутче цареградского. И когда мы пристали ко брегу и увидили арапской род, зѣло ужасохомся. Необычно таких людей видать, что звѣри, кажется, тебѣ съестъ хотят; а иныя наги, что мать радила; л. 82. a всѣ изувѣрыя: иной кривъ, иной разноокъ, иной кривоносъ, иной криворотъ, иной слепъ; а языкъ грубой, что псы лаютъ. Такъ мы смотримъ, что будетъ. Языка не знаемъ, a гдѣ стать, Богъ вѣсть, спросить не у ково. Тутъ-то уже горѣстно было! Кажется, на онъ свѣтъ пришли, и мнили-то, что конца дошли.
А оны арапы вскочили на корабль да рухлеть нашу доловъ волокутъ - работники у них такие, обычай таковъ. С веревками пришли да тянутъ, а мы имъ не даемъ для того что, куда с рухледью-то итти? Потом прииде в разум, что у меня была грамотка в Рахитъ ко игумну. Такъ я стал арапомъ крычатъ: «Мѣтоха!» Такъ они сказали: «Знаем-де» - да взявши нашу рухледь да и понесли. Такъ тутъ стали юмручники досматривать, и я показал указ салтанской, они и смотрить не стали. Такъ нас арапы повѣли до мѣтохи, сиречь до монастырского подворья. И привѣли насъ не в тое метоху, во Александрийскую, а мы л. 82 об. не знаемъ. Подали игумну грамотку, и игуменъ намъ сказалъ: «Не ко мне-дѣ грамотка, къ еросалимскому игумну». Такъ мы пошли искатъ, повелъ насъ гречанинъ.
Пришли в метоху - ан игумна нетъ. Все бѣда! Мы тутъ ево ждемъ - анъ ему тамъ, на бозаре, сказали про нас, так онъ нанявши араповъ под нашу рухлѣдь да и принесъ в метоху, а мы толко смотримъ. И поклонились мы игумну, игуменъ нашъ нам рад. Я же ему подалъ грамотку; онъ же прочелъ да и сказал: «Добро-де, все, что писано в грамоткѣ, я-де вамъ здѣлаю». И услышал я, что онъ трошки по-руски натяковаетъ, и я зѣло обрадовался. Слава Богу, что хошъ маленко языка рускова знаетъ! Потом намъ молвил: «Ну, не печалтеся» - да нас и сталъ хлѣбомъ кормить, да потом дал по рюмки вина церковного. Такъ намъ поотраднѣе да мрак-отъ стал сходить. Доброй человѣкъ, миленкой былъ етотъ игуменъ; грѣхъ ево добродѣтель забытъ! Бывало, бѣз меня пяди не пойдетъ гулятъ ли на базар; взявши л. 83. за руку меня да и пойдетъ.
«Добро!-де, не печался, я-де уже тобою буду радетъ, во Иерусалима я-де тебѣ корабль добуду».
Такая бывала ужасть от арапов, боимся з двора сойтить. Страшны, ходять наги; дѣвки лѣтъ по 12 и по 15 ходят наги. А как уже присмотрелись, такъ и с ними нетъ нечево. Все сперва, всякое дѣло с приступу лихо, а потом обуркается, такъ и знакомо станетъ. А когда мы пришли въ Палеевщину, такъ намъ они, тѣ козаки, беси показалисъ. А какъ пришли въ Турки, такъ и ума не стало: «Вотъ, мол, су, то-то ажно бѣси-то!» А когда с турками опознались, будто руския стали. А когда пришли во Египетъ, такъ мы смотримъ на араповъ да межу себѣ говорим: «Вотъ, моль, су, то-то прямыя беси!» А хошъ и опозналися, а таки, что от бѣсов, опасалися. Ети люди не разнилися з бѣсами и нравами, и поступками, и видениемъ, и лихостию. И слава про нихъ лежит во всю вселенную, что они люди добрыя, стоят хороших бѣсов!
И тако мы л. 83 об. стали в Рахите жить, и со арапами осматриватся, и по Нилу-реку гулять. Нилъ-река будетъ с Волгу широною, a бѣжит быстро и мутно. А воды пить нелзя, такъ наливаютъ в сосуды да миндалныя ядра кладутъ, такъ она отстоится и хороша станетъ. А Нилъ-река 3 месяца мутна бываетъ, потом и чище станетъ. В Великой Ефиопии, когда у нас бываетъ зима, а у нихъ лѣто. От нас к нимъ солнце забѣжит, такъ у нихъ в тѣхъ месяцахъ лѣто бываетъ. А когда настанет месяцъ май, такъ у нихъ станетъ зима становится. А от нихъ к намъ солнце в севѣрныя страны зайдетъ, такъ у нихъ май, июнь, июль - зима, морозы, снеги глубокия. А когда настанетъ август-месяцъ, тогда у нихъ придутъ дожди и зима пойдетъ долой, такъ-то вода полая придетъ во Египетъ. А когда 3 месяца вода мутна, в тѣ поры и рыба не ловится; ан счистится в ноябре, тутъ уже ловъ пойдетъ. В реке Нилу рыбы зѣло много, а рыба всѣ торанъ, л. 84. а иной мало.
В Рахите по Нилу зѣло садов много и финиковъ, финики недороги: фунтъ копейка сушеныхъ. Во Египтѣ дожда никогда не бываетъ, все рекою всю Египетскую землю напояетъ: везде борозды проведены, да воду по нивамъ пущаютъ. А Нилъ-река нискобѣрега. Овощъ всякой во Египтѣ дважды в году поспѣваетъ, и хлѣб такожде дважды с поля снимаютъ, а лимоны часто, что месяцъ. От устья Нила-реки до Болшева Египта Ниломъ-рекою 500 верстъ, а кораблемъ вверхъ по Нилу, какъ вѣтр доброй, в три дни поспевают. По Нилу-реки до Египта такия комары, что сказать нелзя: и зиму, и лѣто бес полога единой ночи не уснешъ. А когда мы пришли, такъ нас так комары объели, такъ рожи наши стали что пьяныя, угреваты, другъ друга не признаешъ; а на них знаку никакова нетъ.
И жили мы в Рахите семъ дней. И нанял намъ игуменъ кораблъ до Домяты, до другой пристани267; а итить вверхь по Нилу-реки; а караблъ арапской был. Игуменъ л. 84 об. нас отдал арапомъ в руки и приказал, чтобы никакой налоги намъ не было. Такъ раизъ очистилъ намъ корму; и мы в корму поклали рухледь свою, да и сами сѣли, и убралися всякимъ харчомъ.
Августа въ 17 день сѣдши в кораблъ и пошли вверхъ по Нилу-реке ко Домятину, к другой пристани египетской, а дали с человѣка извозу по талеру. И в той день бысть вѣтръ зѣло поносенъ да полунощи, а с полунощи престал. И стояли тутъ да полудни, и видели по Нилу-реке городковъ арапскихъ бѣсчисленное множество. Городокъ от городка верстах в дву, а села также; а строение все каменное, и села узорочныя велми. А земля около Нила черная и ровная, бутто нарочно здѣлана, хошъ яйца катай. А людей многое множество. А вода во всю землю Египетскую пущена из Нила; ино какъ с корабля поглядишъ: по всей земли что небо да вода вѣздѣ. A гдѣ берега высоки, такъ тутъ волами воду тянутъ; а колеса здѣланы л. 85. что мелничныя да кувшины навязаны, да такто и наливаютъ, а инде кошелями люди льютъ. Зѣло земля Египетская доволна всемъ и людми жила. Что говорить, ета земля у турка - златое дно! Всячина изъ Египта в Царьград караблями идетъ.
Нилъ-река что выше, то шире, къ Египту инде есть верст на пять шириною. И шли мы Ниломъ-рекою вверхь три дни и, не дошедъ Египта верст за 20, поворотили в другую проливу вниз по Нилу под Домятино. Тутъ Нилъ-река от Египта разшиблася двемя гирлами: одно гирло пошло под Рагитъ, а другое - под Домятъ. Удивителная зѣмля Египетская! Какъ посмотришъ по бѣрегу, то везде арбузы горами лежат, дыни; арбузъ дать копейка великъ, а дынь такожде в подъемъ. А когда мы с моря пришли под Рагит, такъ от устья Нила-реки видетъ Александрия268. А мы в ней не были, верст за 10 мы от ней стояли. А когда мы поворотили внизъ по Нилу-реки, и шли вниз три дни, и на четвертой день л. 85 об. пришли в Домят.
Пристань Домятъ - мѣсто хорошеѣ, добро бы не болши Рахита, и строение тако жъ. Зѣло етѣм у турка пристани велики, и корабли египетския велики. А когда мы шли на корабли со арапами, горко было силно: люди-та что бѣси и видѣниемъ, и дѣлы. А мы, трое насъ, что пленники, языка не знаемъ, а куда нас везутъ - Богъ весть. А хоша бы нас куда и продали - кому искать? Некому. Да спаси Богъ игумна! Он, миленкой, раделъ и приказал нас беречъ, такъ нас хозяинъ-арапъ и бѣрегъ. А когда мы пришли в Домят, такъ онъ орапъ кликнулъ гречинина да и отдалъ меня в руки: «На де, отведи ево в мѣтоху». Такъ гречининъ нанялъ араповъ под нашу рухлядь, да и пошли в метоху, в монастырское подворье. Ту нас игуменъ принял с любовию и трапезу учредил. А языка не знаетъ, да старецъ у него, повар-сербинъ, онъ, спасибо, языкъ знаетъ руской - такъ нам отраднѣе стало. Слава Богу, тутъ от печали поутешились! Подали игумну грамотку. л. 86. Такъ онъ прочелъ грамотку да и сказал мнѣ: «Добро-де, корабль готовъ есть во Иеросалимъ, утре-де готовтеся совсем». Такъ мы ему поклонилися, а сами зѣло обрадовалися: слава Богу, что бѣз задершки, Богъ дал, караблъ идетъ!
И августа въ 24 день сели в малой коикъ и пошли вниз по Нилу-рѣки на море, а корабль в ту пору грузили на море. И когда мы стали выходить в устье Нила-реки, тогда взяла нас погода великая. Зѣло мы убоялися, уже отчаяли своего спасения и другъ з другомъ прощалися, толко уже всякъ тихо Бога в помощъ призываетъ, а в сандалъ воды много налило. И пришли на то мѣсто, на устье самое; тутъ река мелка, а волны к мели, что горы высокия, с моря гонит. И мне пришло в разум про отца Спиридона, и я начатъ Богу молитися: «Владыко-человеколюбче! Помилуй нас, грѣшных, за молитвы отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо, какъ косенъ Богъ на гневъ, а скоръ на послушание! Видим, какъ волна идетъ, хощет пожрати совсемъ сандал - анъ не дошед за сажень л. 86 об. да и разсыплется; другой также напряжется, хощетъ пожрать да и разсыплется. А я, су, то жъ да то ж: «Господи, помози за молитвы отца нашего Спиридона!» Да так-то насъ Богъ-светъ и спас; а уже до конца извѣстно, что в том мѣсте насъ Богъ спас за молитвы отца Спиридона.
И когда перешли лихое мѣсто, вышли уже на море, тогда наши окаянныя арапы не везуть нас на кораблъ: «Дайте-де намъ талер! Мы-де было от вас пропали!» А мы им, собакамъ, тамъ напред за извозъ дали, а ихъ, враговъ, обычая-то не знали. Мы, су, то такъ, то сякъ, а они и весла покинули да и гресть перестали. Охъ, бѣда! Что с сабаками дѣлать? А до корабля еще будетъ с версту. А видимъ, что кораблъ готовится к подъему. А они не везутъ: «Дай-де талер!» Такъ я стал переманивать: «У меня, молъ, денегъ нетъ, раизъ, мол, тебѣ за нас дасть». Такъ они, сабаки, едва повѣзли. А когда привезли х кораблю, такъ нас матрозы тотъчас приняли, и рухледь нашу. л. 87.
А арапы и стали просить: «Дай талер!» Такъ я раизу сказал, что, мол, мы имъ за работу, что рядили, то в Домяти напред отдали, а они, молъ, насъ бѣз денегъ и не повѣзли. Такъ раизъ ухватя рычагъ да и кинулся на нихъ, а они отпехнулись скорѣе от корабля да и поѣхали на море. Люты собаки, злодеи-арапы!
Августа въ 24 день против 5 часа в нощъ пошли по морю. И поднявши парусы: все бысть ветръ - и шли три дни. И не бысть нам вѣтру добраго во Еросалимъ, но пошли мимо. Аще нам сказали матрозы, что Иеросалимъ минули, такъ намъ тогда бысть печално и скорбно зѣло.
И тако в 4 дне пришли во град Втоломаиду, а турецкое именование Акри269. Град бывалъ зѣло хорошъ, a нынѣ весь разоренъ от турка. Тутъ живетъ митрополит Птоломаидской; церковъ в немъ толко одна християнская, а християне - арапы. Добры миленкия силно до нас были. От того града до Фаворския горы270 верстъ съ 30, а до Назарета271 верстъ зъ 20. Тутъ под тѣм городом гора л. 87 об. Кормилская, гдѣ Илия заклал жерцов идолскихъ Езавелиныхъ272. Зѣло гора узорочна, брусом вышла в море высоко зѣло. Тутъ и потокъ Киссовъ273 подъ горою. В той в полугорѣ монастырь Илии Пророка, а живутъ в немъ французы, турокъ имъ отдал. А от града да Кормилския горы верстъ зъ 10 через затон, а около затону вѣрстъ 20 будет. Межи града и горы великой затон, тутъ корабли убегають от густыны в затишие. Тутъ мы по граду ходили, видѣли, прежняго царя какъ палатное строение бывало зѣло узорочно, церковь бывала Иоанна Богослова зѣло предивна.
А когда мы ходили, и увидели башни много плотей человѣческихъ не в разсыпани, целы и саваны, какъ теперво положены. И мы спросили старца, кой нас водилъ: «Что, моль, ето за тѣла лежать, что они в целости и чего ради в таком мѣсте и в презорствѣ?» И онъ намъ сказал: «Дивная вещь над етими людми сотворилася, уже-де инымъ от нихъ 300 лѣтъ. Когда-де л. 88. турокъ под етот город приступал274 и не взял, так-де изменники, похотя турку град здать, выстрелили писмо на стреле и указали, с которой страны приступать. Такъ турки с той стороны стали приступать да и взяли град Птоломаиду. Потомъ доведался митрополит, что стала из города измена, да в церкви и проклял ихъ, тѣхъ изменниковъ, и род ихъ. И тот-то де весь род тут лежить: коего-де не погребуть, а земля и выкинетъ вонъ; так-де потому знаемъ, что тотъ человѣкъ того роду. Да все-дѣ их от тѣхъ пор тутъ кладутъ; так-де, бывало, ужасъ от них: мимо проитти нелзя, что живыя лежат. А когда патриархъ Иерусалимской ѣхал в Царьград и тутъ-де к намъ заѣхал, так-де стали ево граждани молить, чтобы их разрешил. Так-де патриархъ Досифей проговорил над ними молитву разрешалную, такъ они поразсыпались, а то-де ужасъ былъ». Етакая диковинка, и топерво на нихъ ужас смотреть!
И жили во Акрѣхъ 4 дни, и пошли еще выше. А нам силно печално, что нас раизъ не везет к пристани л. 88 об. Иерусалимской. Да и что здѣлаешъ, коли ему не в пудь! Онъ все наровит, какъ назад пойдет во Египет, так то, кто хощетъ, завесть. И добывали проводниковъ, кто бы проводилъ да Иеросалима. Такъ намъ сказали: «Ни по коему образу етемъ-де путем не проидешъ от арапъ». А всего ходу 4 дни, да нелзя. Увы да горе! А хочется во Иеросалимъ, чтобы к Воздвижиниеву дни275, да уже такъ промыслъ Божий былъ.
А в тѣ поры во Иеросалиме неладно было: арапы было весь Иеросалимъ разорили. Горко было намъ. Мы уже у раиза прощались, чтобы нас отпустил: в тѣ поры караблъ шол да пристани. А онъ нам сказалъ: «Что петь де спешите, али де мой хлѣбъ вам надокучил? Да еще-де будетъ с вас, не отпущу-де я вас, не поставивши у пристани. Срамота-де моя, что вас на иной кораблъ отпустить; не будет-де тово!» Доброй человѣкъ был раизъ, спаси ево Богъ! Христианская душа миленкой былъ! Бывало, приказываетъ всячину давать намъ есть и пить, возил нас по морю л. 89. четыре дни, и поил, и кормил, и за караблъ не взялъ.
А матрозы что братья были родныя все; да, полно, языка-та не знали, а то бы и лутче тово было. Из Аскрей пошли в Вифсаиду-град276 и шли день.
Сентября 2 дня пришли в Вифсаиду-град. Вифсаида зѣло хорошъ, стоит при море красовито, и пристань хороша корабелная. Тутъ мы пошли во град; тогда про нас сказали митрополиту, такъ митрополитъ велѣл нас к себѣ позвать. И мы пришли, такъ онъ велѣлъ сыскать толмача и стал чрез толмача с нами говорить. Потом велѣл нам обѣдать дать, и мы обѣдали, рыбы было доволно. А митрополитъ родом арапъ, а глава у него обрита почти вся. Потом пошли мы в церковь, митрополит тутъ же пришол. А мѣсто у него здѣлано у царскихъ дверей межъ иконъ, такъ люди на него глядя и молятся: с ыконами в ряд стоит лицемъ на запад. Мы смотрим: «Что, мол, ето еще за уставъ?» И нигде мы такъ л. 89 об. еще не видали. Послѣ вечерни мы спросили про него, анъ намъ сказали: «Да что де ему, онъ-де христианства отступил, онъ-де принял папежство; а патриархъ-де Антиохийской и клятве его предалъ; онъ-де и мясо есть в посты». А Вифсаида-град - епархия антиохийскаго патриарха. Такъ мы, су, от него уклонятся: «Пропади, мол, онъ, окаянной!» Опять за мною не одныжды присылал, такъ я не пошолъ. Ну онъ к Богу! А тудъ во граде церковь папежская - костел, такъ ево французы оболстили в свою вѣру.
Тутъ мы стояли 5 дней. Потом раиз кораблъ со пшеницою выгрузил да инымъ товаромъ нагрузил, кой потребѣнъ во Египет: мылом, лесом. Потом, поднявши парусы, пошли вспять ко Акремъ и идохомъ с полдня. Из древа увидел кораулщикъ и закричал, что идет голенъ разбойнической. Такъ взметался раизъ, велѣл парусы оборачивать, и пошли опять в Вифсаиду. И тако нощъ всю бродили на одном мѣсте: вѣтръ намъ был противной - так по морю кораблъ шатался туда л. 90. и сюда. А поутру поглядим: анъ на том же мѣстѣ все шатаемся. Потомъ сталъ ветръ по нас, и по полудни пришли опять в Вифсаиду. И тутъ стояли еще три дни, проведывали про разбойниковъ. И въ 4 день пошли под Акры, и тутъ от полунощи пристали.
Тогда в ночи бысть буря зѣло вѣлика, а корабль нашъ от волн зѣло разбивашеся. И тако та буря зѣло меня утомила, и бысть весъ огнемъ палимъ. Такъ в одной свитке на карабле ночъ всю валялся, а ветръ в меня бил. Да и забѣжал в меня вѣтръ морской, такъ я и занемоществовал. Такова была болезнь: три дни ни сидеть, ни лежать, ни стоять, ни ходить - матъ да и все тутъ. А корабленники, миленкия, кой-что несут да сидят надо мною, заставливают есть: иной арбуз принесетъ да дает, иной - лимонов, яблокъ райских, дынъ, иной - виноград. Не опишешъ ихъ добродѣтели, каковы миленкия были добры, кажется, ни сродники таковы. Что дѣлать? Уже мнѣ смертъ ставится. Такъ я легъ, да шубами меня укутали - такъ я вспотел, такъ полегче стало. л. 90 об.
В Вифсаиде дыни, арбузы зѣло недороги; виноград - на копейку полу насыпать; райских яблокъ 20 за копейку; яицъ 12-13 за копейку; смоквы свежея зѣло недороги: ведро великое - копейка дать. А в Акрехъ всѣ дороже.
Сентября въ 14 день, на праздникъ Воздвижения Честнаго Креста Господня, после полуденъ пошли из Поломаиды на пристань Иеросалимскую. И в нощи пришли ко граду Иопии, а по-турецки проименованъ Яфа277, - пристанъ Иерусалимская. Ту Петръ-апостол пребывал у Симона Усмаря278. Град хорошей, да нынѣ весь разоренъ: прежде от турка, потом от француза. Град Иопия стоит при мори на горе красовито, а в нем жилья немного, турки живутъ да арапы-християне. У християнъ одна церковь, и та на поле, толко стены, а то не покрыта, верхь збит и дверей нетъ. А служит в ней чорной попъ, присланъ изъ Еросалима. А тут он живет для богомолцов: пришедши, тут стоят, на подворье том. А служит попъ л. 91. в церкви той по воскресеньям да по празникамъ, а в протчия дни в кельи служитъ.
А какъ мы с корабля приѣхали в городъ и пришли в метоху, и тотъ попъ насъ принял и мѣсто намъ далъ, потом учредил намъ трапезу хорошею. А богомолцовъ еще на пристань никто не бывалъ, мы еще первые пришли. И препочихомъ тутъ два дни. Прислалъ по нас бей-турчанинъ279, кой тутъ началникъ, онъ збираетъ на турка дань. Мы же пришли к нему в полату. Онъ спросилъ нас: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-де горачъ!» Мы же сказали ему, что мы люди московския: «Мы, мол, тебѣ горачу не дадимъ». - «Для чего-де не дадите?» И мы сказали, что у насъ есть ферманъ салтанской280, да и подали ему салтанской листъ. Онъ же стал честь, а сами межъ себя, сидя, другъ на друга взглядывают да головами качаютъ. И, прочетши листъ, спросил у меня: «Бакъ, папасъ, московской-де царь бьется ли с нашимъ царемъ турским?» И я ему сказал, что у нашего московского царя с турецкимъ миръ, брани нѣтъ. И онъ турчанинъ л. 91 об. молвил мнѣ: «Бакъ, попас, смотри-де». И я на него гляжу, такъ онъ, поднявши, листъ царской поцеловал, на главу положилъ, потом к челу приложил, а самъ мне молвилъ: «Вотъ так-де мы царской указъ почитаемъ. Все-дѣ тебе противъ указу здѣлаемъ. Поидите-де теперя в мѣтоху, по времени-де тебѣ подводы дамъ и отпущу-де тебя во Иеросалимъ». Такъ я и пошелъ в метоху.
Потом сталъ к бѣю ходить, чтобы подводы и проводниковъ далъ. И бѣй мнѣ сказал: «Не отпущу-де тебѣ, нелзя-де тебѣ, во Иеросалиме-де заметъня теперева великая, разбой-де стоит на дороге». А в тѣ поры во Иеросалиме паша турецкой казнил араповъ, воров и бунтовщиковъ, головы их на колья поткнувъ да и поставил над грацкими воротами. Такъ за то арапы возмялися да писали во все веси арапския, чтобы съезжалися ко Иеросалиму; такъ потому арапы-дичъ ис пустыней, из Египта, от Синайской горы281 сьѣхалисъ. А паши в тѣ поры во Иеросалимѣ не было, онъ ѣздилъ для поимки разбойниковъ. И воевода согласился со арапами, да пустил л. 92. ихъ в город, да и заперса с ними. А иныя поѣхали за пашою; такъ паша с ними бился, что с собаками. А в город, во Иеросалимъ, ево арапы не пустили; такъ онъ ѣздилъ да улусы арапския разорялъ, а ихъ ималъ. Такъ арапы-то нас не пропустили, все сабаки пути заняли. Да так-то паша с ними бился неделъ с семъ, а мы все-то тутъ сидели - грусно было силно.
Градъ Иопия убогой самой, толко славенъ приходомъ иеросалимскимъ: везутъ мимо бумагу хлопчатую, пшено сорочинское изъ Египта приходит; из Еросалима всячину, дрова, товар - все велбудами да ишаками малыми возят, называется все вьюками. Тамъ телегъ нетъ да и нелзя телегами: горы непроходимыя и высокия.
А когда мы жили во Иопии, видели бѣдство великое, какъ на море разбойники разбиваютъ корабли. А разбойники - Малтийскаго острова немцы282, люты злодеи, все море затворили. А ихъ отпущает разбивать папа Римской исполу да и благословение подаетъ имъ, а на всякой годъ отпущаетъ л. 92 об. по 30 голенъ. Такъ они, какъ поймаютъ корабль христианской, такъ товаръ, денги побѣрут, а людей всех отпустят и кораблъ хозяину порозжей отдадутъ. А турки прилучатся на християнском корабле, то всѣх в полонъ возмутъ да на каторги к папѣ пошлют. А какъ турецкой кораблъ возмутъ, такъ со всем в свою землю отведутъ, а турокъ всѣхъ на каторгу отдадутъ. Горе от сабакъ, от малтезовъ, - все Бѣлое море затворили! А турокъ не может с ними управится: они под самой Царьград подъѣзжают да селы разбиваютъ.
И жили мы во Иопии 3 недели. Потом, после Покрова283, корабль пришолъ из Царяграда, а на карабле были богомолцы разных вѣръ: греки, армяны, французы, жиды. И на другой день турчанинъ-началникъ прислал под нас подводы и повѣли нас арапы в город Ромель284, 15 верстъ от Иопии. И того же дни пришли в Ромель-градъ. А когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякого человѣка з грека брали по 8 талерей, а со армянъ, французов и жидов - по 16 талерей. Да и печатки всякому человѣку даютъ; а когда пойдутъ из города, печатки отбираютъ, чтоб другъ другу, инымъ л. 93. межъ себя не давали. Да такъ в воротѣхъ по одному человеку перебираютъ да и пропустят.
Во Иопии харчий силно убого, нетъ никакова харчу. Виноград дорогъ, хлѣбъ такождѣ, яйцы дороги; а рыба временемъ бываетъ дешева, а иногда и дорога. Да тутъ же перед нами во Иопию шолъ из Египта кораблъ зѣло великъ, и разбойники-малтезы за нимъ гнали. Такъ уже близ Иопии, верстъ за 10, корабленикъ подержался близ берега, а карабль весъ и разбился о камень, а товаръ весь и потанул. Такъ корабленики с корабля покидались: иныя в сандал, а иныя так совсѣмъ бросались в воду да выплывали. А прилучилось ночью, такъ раиз со всеми матрозы прибѣжали пеши во Иопию, такъ бѣй с войскомъ пошол да тово мѣста да таскали кое-что. А товаръ весь разнесло, ничего не нашли, толко корабѣлныя снасти побрали, а то все пропало.
Октября въ 7 день пришли в Ромель-град и стали в метохи монастырской. Град Ромелъ поболше Иопии, а стоитъ в поле; нетъ подле ево ни рекъ, ни колодезей; а от моря 15 верстъ. Да от турка весь разоренъ, а приволен всячиною: много селъ л. 93 об. подлегло - два торга в недели бываетъ. Винограду на копейку полу насыпатъ; финики дешевы; лимоновъ 30-40 за копейку; смоквы зѣло недороги: плетенка с саженъ сушеныхъ - копейка; а яицъ 8-9 за копейку; масло коровья дорого: фунтъ 5 копеек да 6 копеек. Бумага хлопчатая дешева: фунтъ 2 копейки, а пряденая по 8 денег - то и торгъ, что бумага. И земля хлѣбородна, и хлѣб дешевъ печеной. А когда сошлись все богомолцы, тогда всякой харчъ дорогъ стал, потому человек съ 1500 было, а городина неболшая - такъ, бывало, и не добудешъ хлѣба купить.
В Ромли церковь одна греческая вѣры, 2 - армянская, 3 - францужская, сирѣчь папежская. А мы жили з греками на Иеросалимском подворье у церкви Святаго великомученика Георгия. Та церковь, пишется что в чюдесех святаго Георгия285, когда ея строили, и какъ вдовица столп восхоте тутъ же в церковь поставити, а корабленникъ вдовицынъ столпъ не восхотѣ в кораблъ положити. И когда вдовица пришла ко брегу пристанища морского л. 94. и увидела, что ея столпъ не взят, тогда она плакала.
И, пришедъ, святый Георгий рекъ женѣ: «Помоги ми сей столпъ вкатити в море». И тако Георгий святый невидимъ бысть. А когда корабленникъ пришел ко пристанищу ко Иопии и увидилъ: столпъ близ пристанища лежит - тогда ужасеся. А на столпѣ подписано: «Сей столпъ да поставится в церкви, входя на левой стране». А когда церковь строили, тогда тотъ столпъ поставили в церкви Святаго великомученика Георгия, какъ войдешъ в полуденныя двери, на левой руке. А в той церкви западныхъ вратъ нетъ, толко полуденныя. А у того столпа стоит чюдотворной образъ святаго мученика Георгия в киоте286, тотъ образ, на которой стрелялъ турчанинъ, a послѣ сталъ християниномъ да и замучился - чти в чюдесехъ святаго Георгия. Мы же чюдотворный тотъ образ по вся дни лобзахомъ.
В Ромли 3 подворья разныхъ вѣръ: 1. Греческое; 2. Армянское; 3. Француское и папежское. Францужское и армянское подворье зѣло узорочно, полаты все каменныя, а греческое не таково - да у грекъ и все хужи! Они, злодѣи, богаты, такъ лутчия мѣста у турка откупили; а грекомъ всѣ худое дано, л. 94 об. для того что греки оскудали.
А когда мы жили в Ромли, видели свадбы арапския, зѣло страмны. Неделю цѣлую женихъ с невѣстою ходить по ночамъ по улицам, по рядамъ многолюдно со свечами. А за женихом и пред женихом множества народа мужеска пола и женска кричат, верещат. А ходятъ по всемъ улицамъ. А где придутъ к болшой улице, тутъ и остановятся. Да одинъ кой-то калдунъ выдетъ напред и станетъ приговаривать, а за нимъ, помешкав мало, да вси кричат: «Хананея!» Да так-та да полуночи таскаются, а что у нихъ «хананея» - шатунъ ихъ знаетъ. Да и христианския у них свадбы темъ же обычаемъ.
А когда мы стали в Ромли за аропами, тогда намъ наместник присылалъ грамотки утешныя, чтоб богомолцы не печаловались. А пронашивалъ намъ грамотки чернецъ, арапъ родом. А проходилъ онъ мудро, надевъ железа святаго Георгия, в коихъ онъ мученъ. Такъ арапы Георгия боятся да това человѣка не трогаютъ, a желѣза целуютъ, а тому человѣку даютъ хлѣб и овощъ.
И тутъ намъ живучи, скорбно было силно: Еросалимъ блиско, а арапы, собаки, не пропустят; толко за горами не видатъ Иеросалима. л. 95. Увы да горе! А иныя помышляли и назад итти.
Колико бѣдство было на сухе и на море, а тут пришли подъ Ерусалимъ да назад итъти? Увы да горе! А сами помышляемъ: «Владыко-человѣколюбче! Почто ты нас, свѣте наш, не допустишъ видети своего святаго града Иеросалима и живоноснаго твоего гроба лобзати?» А сами думаемъ: «Уш-то не допущаютъ грехи наши тяжкия?» От коей печали и хлѣба лишилися. И видя нас, скорбныхъ, того же града Ромли греческой вѣры подъячей-арапъ, и позвал нас всѣхъ к себѣ в гости хлѣба есть, и учредил намъ трапезу пространну, и удоволил нас всячиною, брашном и питием, доволно. А насъ, гостей, было 200 человѣкъ. И ласковыми насъ словами уговаривалъ: «Не печалтися-де, Господа ради, вотъ де уже скоро пойдете во Иеросалим; есть вѣдомость, что скоро будет с арапами мир».
Когда мы жили в Ромли, а въ Ерусалим не идемъ, а они нас на дороге межъ гор засели да ждутъ. Такъ они видят, что мы не идемъ, такъ тѣ разбойники вздумавши да и ударили на град днем в полдни, 200 человекъ конницы. И прибѣгли к самому бозару в ряды да и почали грабить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую бѣду, в монастырях и заперлисъ. л. 95 об. А орапы и почили по улицам рыскать на конях с копьями. Мы же взлезше на верхъ келей и смотрили, что будетъ. И учинился бой великой у разбойниковъ со грацкими арапами ж да с турки; и граждане прогнали ихъ в полѣ далече. А бились с ними близъ часа, толко Богъ помиловал: с обоихъ странъ урону не было, толко межъ себя ранилисъ. А они было, сабаки, затемъ и приѣхали, что нас было разбить: ведаютъ, что идутъ с казною болшою. Кабы ночью, так бы всѣхъ разбили; а оплошно силно жили. Етакое бѣдство от сабакъ-арапъ толко с ними!
И на третей день послѣ побоища приѣхалъ к намъ в Ромель паша с войском: все конница; а служивыя были болгары, христианския дѣти, да турокъ нуждою потурчилъ; а людъ зѣло крупенъ да и храбры. Бывало, к нам приходят в монастыр да говорят с нами. З болгары богомолцы приветливы силно: хоша босурманы, а таки искра-та есть християнская. И, приѣхавши, паша на третей день выкинулъ на базар дву арапов-переводчиков удавленныхъ. А люди ходя да на них каменьемъ бросают - да и закидали ихъ каменьем. И мы спрашивали: «Что за люди?» Такъ намъ сказали: «Были-де толмачи л. 96. пашския, а жители-де ромелския, да много-де от нихъ смуты было у паши со арапами. Когда с пашою, тогда все на арапъ вину говорят; а когда приедут ко арапом, такъ на пашу наговариваютъ. И от того двоязычества бѣдство было великое. А когда паша пришел в Ромель и сведал их двоязычество, тогда вскоре велѣлъ ихъ удавить - так помалу мятежъ сталъ переставать».
А паша писалъ к турецкому своему салтану на воеводу иерусалимского, что воевода сложился со арапами да ево в город не пустилъ. А воевода писал на пашу, что паша араповъ напрасно казнить: «Такъ-де стал бунтъ великой, хотели-де град разорить. И я-де видя: арапъ множество приѣхало - и стал их снаравливать: ихъ-де множество, а нас-де малое число. И ты-де, пожалуй, пришли иного пашу, такъ-де и мятежъ престанет». И такъ царъ разнялъ у них вражду: холепского послалъ пашу во Иеросалим, а иеросалимского - в Халепъ. Потомъ мятежъ помалу стал утихать.
Да тут же недалеко от Ромли град Лида287, где Георгия святаго тѣло положено, a нынѣ мѣсто то все разорено, и церковь мученикова вся разорена. Зѣло узорочита была, a нынѣ толко алтарныя стены л. 96 об. стоят. А где гроб его былъ, на том мѣсте могила землею обсыпана. А мощи его нынѣ где, про то Богъ вестъ, никто про нихъ не вѣдаетъ.
Да видили жъ мы в томъ же Ромли в церкви, какъ христианския робятка говорят в службе зѣло глумно, а намъ необычно. Когда начнетъ одинъ говорить «Блажен мужъ», а другой, отпехнувъ того, да второй псалом, а стихеры также все по стиху сказываютъ. А у всякого робѣнка за пазухою носит Псалтыръ и Октай маленкия. А когда они станутъ говорить, такъ другъ пред другом взахватъ бьются между себя: кой силнее, тотъ болши и говорит. А учатся у нихъ не по-нашему: с утра да полденъ учит Часовникъ288 или Псалтырь, а с полденъ до вечера - петь Октай того дня да и сказывает в церкви. А прежде учатся арапскихъ языков, потомъ греческим. Греческою грамоту добре умеютъ, а языка простаго не знают и разума книжнаго, не разбѣрутъ греческих книгъ.
И стояли мы в Ромли полчетверты недели. Потом паша прислал ко всем богомолцем, чтоб были готовы итти во Иеросалим. А на другой день рано пригнали арапы велбудов, кони, ишаки малыя и стали класть рухлеть на кони, под всякого человѣка по два коня. И была задуха л. 97. великая, едва выбралися в полѣ. И выбралися на полѣ часу в пятомъ дни. И збиралися тутъ всѣхъ вѣр. И паша самъ выѣхалъ за градъ провожатъ насъ.
Октября въ 28 дне въ 6-м часу дни помолившеся Господу Богу и Пречистѣй его Богоматери и поидохомъ из Ромли ко святому граду Иеросалиму всемъ корованомъ, было человек тысячи с полтары разныхъ вѣръ. И тотъ весь день шли межъ горъ разсѣлинами. Каменныя горы, а в горахъ арапы всѣ живутъ. Лихи зѣло разбойники: бьютъ, грабят, что на тебѣ видят, всѣ отнимаютъ и зѣло насилие великое творятъ. А паша окаянной толко славу ту учинилъ, что за городъ выпроводил, да денги обобралъ с человека по гривне, да пихнулъ всѣхъ меж гор ко арапомъ, а сами проводники и назад.
Потом арапы насъ стали битъ, грабить. Осыпаютъ, что пчелы, рвутъ за ризы, трясутъ долой, с лошади волокутъ: «Дай пара!» Обушком межи крыл, дубиною иной в груди суетъ: «Дай пара!»
Дать - бѣда, а не дать - другая. Толко ты кошелекъ вынял, анъ другой с стороны и вырвалъ совсемъ. А не датъ, л. 97 об. так убьетъ. А станешъ давать, такъ с одново мѣста четверть часа не спустять, что от сабакъ не отобъесся. Посмотришъ: везде крикъ да стонъ, бьютъ да грабятъ; иной плачет - убитъ, иной плачетъ - ограбленъ. Вездѣ гоняются за однемъ человѣком по 10, по 20. Многия коней и рухледъ покидали да такъ от нихъ, сабакъ, бѣгаютъ. А болши псы-извощики тут же воруютъ, мотаются межи тѣхъ. Да извощики-то ис тѣхъ же сѣлъ разбойничъихъ, такъ имъ кстати вороватъ-то, собакамъ, - те же разбойники; перебѣгаютъ да грабятъ: передний назадъ, а задний напредъ. Баб-то миленкихъ бьютъ! Пришедши, возметъ бабу-ту или девку за ногу, да такъ с лошеди долой волочотъ, да бъетъ: «Дай пара!» Бѣдство великое от араповъ, пощади, Господи, подобно что на мытарствахъ от бѣсовъ!
А я и лошадь покинулъ да все бѣгалъ пешком, такъ они таки не такъ нападали. А когда набѣгутъ арапы ззади или встречу и хотять битъ и грабитъ, такъ я толко нашолъ на нихъ ружье острое. Бога-света призову на помощъ да безпрестани кричу к Богу-то: «Владыко-человеколюбче! Помози за молитвѣ отца нашего л. 98. Спиридона!» - такъ они и прочъ от меня. А они иной в глаза заглянетъ, а самъ заворчитъ да и прочъ. А я сам удивляюся человеколюбию Божию; знатъ, молъ, что Богъ любитъ Спиридона-та отца. Такъ меня Богъ-светъ спасъ за молитвъ отца Спиридона. Да спаси Богъ арапа, моего извощика, много имъ отбивался. Гдѣ набегутъ арапы станицею, хотятъ грабитъ и бить, а онъ самихъ наворотит дубиною. А они станутъ с ним шуметь, а я в те поры - от нихъ. Потом иная станица набѣжит, а онъ опять с ними станет шуметь да драться, а я таки уйду. Да тах-то весъ денъ куликал. А я, су, выневши да ему пар 5-6 дам, такъ онъ за меня лутче стоитъ. А самъ мнѣ ворчитъ: «Э, папас, не бойся-де, я-де тебѣ не дам грабитъ и битъ». А сам таки, злодей: «Чтиз пара, дай-де пара, видишъ-де, какъ я за тебѣ со арапами бъюся!». А я, су: «Ну онъ провалися!» - вынявши алтына два и дашъ. Да так-то ему днемъ-то с рублъ передавалъ, и хлѣбомъ-то ему даю. Ну он к Богу! Толко дал Богъ здорово, не о денгахъ слово, увечье-то пуще денегъ. А они, собаки, не разбираютъ, л. 98 об. и милости у нихъ нетъ: хошъ по главѣ, хошъ по глазамъ. И тотъ мы день весъ шли, ни пили, ни ели от нихъ, собакъ. Такое бѣдство чинятъ арапы, уже невозможно такой беды человеку от рождения своего видатъ! Толко ты вынешъ кусъ хлѣба да к роту, а иной заскоча с стороны да и вырвет. А сами между себя и подерутся за кусокъ хлѣба.
И того дни дошли до села Еммауса, гдѣ Христосъ явился Луце и Клеопѣ289. И тутъ мы стали начеватъ, а сами згорели от зною. День весъ со арапами билися, что с собаками, a бѣгали, что от бѣсовъ, - и такъ угорѣли. А день былъ жаркой, питъ-то хочится, а воды-то нетъ нигдѣ. И, пошедши, тутъ в прудѣ у араповъ купили на грошъ воды, такъ напилися да и опочили. Немного повалялись, будто поотрадило. Слава Богу-свету!
Ну-ста, смотри же, нѣ та бѣда, инъ другая! Извощикъ нашъ, арапъ, сталъ у меня денегъ просить: «Дай-де пара! Чемъ велбуда кормитъ?» И я выневши ему и дал гривну, а онъ меня сталъ бранить по-турецки: «Мало, дай-де еще!» Да и поднявши каменъ, да ко мнѣ суется, а я, су, также противу его поднялъ. Такъ онъ, окаянной, разсердился, в зубы хочетъ ферснутъ. И, видя нашъ крикъ, л. 99. грѣки пришли к нам да стали разговаривать: «Дай-де ему, сабаке, еще!» Я, су, вынявши гривну да еще ему далъ, и онъ, окаянной, зубы скрегчетъ, ходячи. Ему чаялъ, я грекъ; какъ греки сказали ему, что: «Попасъ московъ, у него-де ферманъ потыша турча», - такъ онъ посмирняе сталъ баятъ.
Село Еммаусъ стоит под горою. Церковъ христианская зѣло была хороша, a нынѣ турки коней запираютъ. Церковь та поставлена на томъ мѣсте, где Христосъ Луце и Клеопѣ познался в преломлении хлѣба. И на томъ мѣсте та церковь стоитъ; зѣло узорочна была, еще то строение царя Константина290. А когда мы стали начевать у села Еммауса, тогда лише ужасъ, по таборам-то стонъ стоитъ: иной бѣз глаза, у иного глава проломана, иной бѣз руки, иной бѣз ноги; бабы-то плачутъ. Иной сказывает: «У меня 8 талерей отняли»; иной скажет - "20", "30"; у иного одежду отняли, у иного книги. А у черного попа из Царяграда, такъ у него, сказываетъ, 500 талерей отняли; ходит миленкой что чорная земля от печали. Плачъ да крикъ стоит по табарам. Ужасъ, пощади, Господи!
И утре рано пошли из села Еммауса, а поднималисъ бороною. Какъ л. 99 об. арапомъ не грабить?! Отнюдъ другъ друга не ждутъ: какъ кто сѣлъ, да и пошолъ, да и все тутъ. Меня бьютъ, а другой мимо пошелъ; а того стали битъ, такъ я мимо пошелъ. Да такъ-то всѣхъ и перебѣрутъ по одному человѣку. Потом мы пошли из села Еммауса, тогда на нас опять арапы напали и почали грабитъ и битъ по-прежнему. Всего от Иеросалима верст съ 5, а насилу от нихъ, сабакъ, выбились. А я таки, су, за прежней промыслъ да также: «Боже, помози за молитвъ отца нашего Спиридона!» Так-то меня Богъ и спасъ от плотныхъ бѣсовъ. А когда мы взошли на верхь горы, тогда увидели святый град Иеросалимъ - тогда арапы все пропали, что под землю провалились.
А когда увидели мы святый градъ Иерусалимъ версты за две, тогда мы зѣло обрадовалися. И, сседши мы с коней, поклонилися святому граду Иеросалиму до земли, а сами рекли: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ видети град твой святый!» А когда увидили турки с стены градской нашъ корованъ, тогда воевода выслалъ к намъ турокъ, арапъ конницу и с ружьем. И турки, л. 100. арапы выѣхали в поле, а сами стали скакать, винтоватъ, копья бросатъ - рады собаки, что мы приѣхали, а сами намъ говорят: «Салам аликъ!» А мы имъ противъ говоримъ: «Алики салом, здорово ли живете?» - «Какъ-де васъ Богъ милует? Какъ-де васъ Богъ пронесъ от разбойниковъ?» Да и поскакали за насъ назад х коровану, да и поѣхали назади корована всемъ полкомъ, будто насъ такъ провожаютъ. А мы уже всѣ пѣши шли до вратъ градскихъ. А изъ Ерусалима вышли на поле християне: греки, армяне, кофты, французы, иноки, мужи и жены - все встречают насъ, а сами плачутъ: «Какъ-де вас Богъ пронесъ от араповъ?» А мы такъже плачем, никто тутъ не можетъ от слезъ удержатися. Ужас и радость! Уже в радости всю бѣду забыли.
Октября въ 30 дне пришли ко святому граду Иеросалиму. И когда мы внидохомъ во святый градъ Иеросалим и внутръ града, подле дома Давидова291 множество народа: турок, арапов, християне-армяне и разных еретических вѣръ стоятъ. Все, миленкия, рады, встречають нас, всякъ своей вѣры своихъ смотрит. А корованъ наш шел верстъ на 5 и болши. А, вшедши во святый град Иерусалим, все пошли по разным монастырям своей л. 100 об. вѣры. А мы со греки пошли в Великой монастырь патриаршей греческой292; а армяне - в монастыръ Иякова, брата Божия293.
А когда мы стали в монастыръ патриаршей въезжать во врата, тутъ насъ наместникъ со всеми старцами встретилъ. Рады зѣло, потому что отчаяли насъ, жили на пристани полсемы недели. И старцы наши кони разседлываютъ и рухлетъ нашу в кельи носятъ; з горелкою старцы стоят, а иныя на блюдахъ закуску держат. И стали всякому человѣку по 2 финжала наливать горелки. И радостно, и плачевно! Потом раздавали намъ кельи. Мы же въ кельях мало опочили, начали бить в доску за трапезу. И, пришед, старцы стали насъ зватъ за трапезу. И всѣ богомолцы вобрались в трапезу: трапеза зѣло велика; толко жены особливо ели в кельях. Потомъ ударили в кандею294, и стали «Отче нашъ» говоритъ, и сели хлѣбъ ясти. И трапеза была доволна зѣло всячиною, и виномъ поили нескудно. И, воставши из-за трапезы, воздали благодарение Богу.
И потомъ повѣли насъ гулятъ на верхь келей, около Великия церкви295, на гору Голгофу296. Мы же пришед на гору и падше, поклонихомся и целовахомъ святую гору Голгофу. Потом стали намъ указывать Елеонскую гору297, Вифлием298, обитель Савы Освященнаго299 и Содомское л. 101. море300, Иордан-реку301. И тогда мы з горы Голгофы увидели святыя места и от радости не могли от слезъ удержатися. Падше, поклонихомся, и от той радости всю бѣду арапскую забыли, и хвалу Богу воздахомъ. А сами вси единогласно рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобил еси нас, грѣшныхъ, видети твой град пресвятый! О Владыко святый, что воздадимъ тебѣ? Како нас, недостойныхъ, допустил со грѣхи нашими?»
И тако ходихом по крилу церковному великия церкви Воскресения Христова и смотрихом здания церковнаго. И дивилися: «Како матерь нашу церковь и такую красоту отдалъ босурманом в поругание?» И плакали, на таковое строение глядя. И пришли к Великой церкви, и смотримъ сверху в окно, и увидели пределъ302 над Гробом Господнимъ, и возрадовахомся радостию великою. А сами, кабы можно, так бы скочили в церковь, да невозможно от турокъ-собакъ: они церковь запираютъ и печатаютъ. И видим там старцов, ходящих по церкви, разныхъ вѣръ еретическихъ: овыя, ходя, кадят святыя мѣста, а иныя службу поютъ. Мы же дивихомся таковому их безстудию. А франки поют на арганехъ, a всѣ тѣ веры называются християнскими! Что жъ дѣлать? Богу тако попустившу! л. 101 об. И тако мы доволно ходили и вся святыя мѣста смотрели.
И пошли в своя кельи, и мало опочихомъ. Приидоша старцы и позваша насъ к записке, мы же все пришли в патриаршу келью. И тутъ стали всякого человѣка имя в книгу записывать, а у записки сидел митрополитъ Птоломаидской да наместникъ патриаршей. А от записки брали з богатого по 10, по 8 и по 5 червонных, а с убогих - по 5 талерей. И какъ уже всѣхъ переписали, такъ наместник позвалъ меня. Такъ я к нему пришолъ, и поклонился, да и подал ему царской листъ московской. Потомъ мнѣ велѣлъ сесть и, взявши, государевъ лист развернулъ, а честь не умѣетъ. Толко гербъ царской смотрили да и поцеловали гербъ царской. Потом мнѣ сказал чрезъ толмача: «Для здравия-де царского величества все тебѣ добро будетъ у нас. Дадим-де тебѣ келью добрую и станемъ-де тебѣ водить по святымъ мѣстамъ, где-дѣ нам возможно. A гдѣ-де невозможно и коими-де мѣстами бусурманы владѣют и християнъ не пущаютъ, тутъ-де мы и сами не волны». И я вставши да и поклонился. И наместникъ мнѣ молвил: «Иди-де теперя в келью, а когда-де будетъ время, убравшися, станем-де васъ водитъ по святымъ мѣстамъ». А греком завистно, л. 102. что наместникъ таковую показалъ любовъ. И тако пошли в келью и опочихомъ.
И в полунощи стали клепатъ в доску ко утренни. Мы же пошли в церковь царя Констянтина и матере его Елены303 и тутъ мало постояхомъ. Когда начали на утрени кафисму говорить, тогда намъ стали свечи раздавать и повѣли нас со свечами по святымъ мѣстам. Прежде привели тут, гдѣ Христосъ сиделъ на камени, когда явился Марии Могдалыни304. Тутъ над тѣмъ каменемъ здѣланъ чуланъ дощатой з дверми, да и замыкаютъ. А камень, что стулъ, круглой, красной кременъ. A гдѣ Христосъ сиделъ, то мѣсто сребром обложено и позлащено. Тутъ, подле того камени, церковь Иякова, брата Божия, и служат в ней греки. Тутъ мы, тотъ камень целовавъши, пошли до церкви, гдѣ Мария Египетская305 плакала предъ образом Пресвятыя Богородицы. Потом повѣли нас до Авраамовой церкви306. Пришед в тое церковь, целовахомъ то мѣсто, гдѣ Исакъ стоял связанъ, когда его Авраам хотел заклать307. И то мѣсто обложено сребром и позлащено, величиною з болшую торелку.
Потом возвратилися в Великой монастыръ. Идучи в монастыръ, целовахом Великия врата. И приидохом в церковь, а в церкви поють славословие л. 102 об. великое. И отпели утренню, и тако пошли в кельи своя. Потом пошли к литоргии, отпѣли литоргию, вышли из церкви, пошли все до винной полаты. Тутъ всем подносили араки по финжалу; таковъ в томъ монастыре уставъ: после обѣдни все старцы вышед из церкви да и поидуть пить горелку. И тако пошли до кельи своей. По времени же позваша нас за трапезу и такоже нас по-прежнему удоволиша всем. Воставъ из-за трапезы, трапезу же и заперли, не пустили вонъ богомолцов, стали ноги умывать. А за умыванье брали с нарочитыхъ по 8, и 7, и по 5 червонныхъ, а с убогих - по 5 талерей. И тако умывъ ноги и обравъ гроши, отворили двери и выпустили вонъ.
И утре рано привели к монастырю арапы коней. К нам же пришедъ черной попъ Дорофей, да старецъ-арапъ возвестилъ всемъ, чтобы шли в Вифлием. Мы же стали збиратся. И вышли за градския врата Лидския, тогда стали коней разбирати. А инии же пеши шли, а арапы силно сажаютъ на кони, хошъ кто не хочетъ. Мы же шли пеши, для того что они, сабаки, силно извозам грабят: на 10 верстъ полтина станет извозу. И когда сождались все, такъ и пошли к Вифлиему.
И тутъ на пути на левой странѣ минули монастыръ Святаго пророка Илии, л. 103. где попалил огнем пятидесятницу308. Тотъ монастыръ от Иерусалима версты три. Да тутъ же на другой стране дороги, какъ в Вифлиемъ идешъ, противъ монастыря лежить камень великой, на коем спалъ Илия Пророкъ. И какъ онъ на камени лежал, такъ весь изобразился; все знатъ: гдѣ лежала глава, гдѣ руки, гдѣ ноги, гдѣ спина - что на воску. А над темъ каменемъ стоить древо масличное. И богомолцы тотъ камень лобзали все; мы и камень, из древа части брали ветвей на благословѣние. Отидохомъ якобы с версту, тутъ стоитъ на пути гробъ Рахилинъ, матери Иосифа Прекрасного309: когда она на пути умерла, тутъ погребена быстъ.
Мы же мало еще пошли от того гроба Рахилина, на долу стоит древо масличное. А сказываютъ про то древо: когда Пресвятая Богородица бѣжала во Египетъ от Ирода-царя310, так-де под тѣмъ древом почивала с Превѣчным Младенцем. И то древо и доднесь зелѣно, невелико, окладено каменьемъ. Мы же то древо ломали на благословение. И от того древа пошли к Вифлиему. И не доходя Вифлиема, в правой руке в полугоре стоит Ефрафа311, поболши жильем Вифлиема; толко мы в ней не были. И тако пришли к Вифлиему.
Вифлием стоит на горе красовито. В нем жилья немного, подобно селу, толко церковь узорочна Рожество Христово312 над тѣм мѣстом поставлена, над вертепом, где л. 103 об. Христос родился. В той церкви и ясли Христовы, а вертепъ посреде церкви. В вертепъ итъти, что в походной погребъ, неглубоко, ступеней 5. И в пещере ясли каменныя от мрамору бѣлого. A гдѣ Превѣчный Младенецъ родился, и то мѣсто сребром обложено, и позлащено, и камением драгимъ унизано. А вертепъ узорочисто здѣлан, стены все цветы украшен. A нынѣ ту церковь держать папежцы: турокъ у грекъ отнял да французом отдалъ313, а греком данъ предѣлъ збоку той церкви. Строение греческое-то французы всѣ из церкви вонъ выкидали, и то строение всѣ лежит теперва бѣз призору. А то строение греком во многия тысящи стало, а топерва проподает такъ ни за что. А крыта церковь свинцомъ. Длина ей 8 саженъ, а поперегъ 27 саженъ. А в трапезѣ тоя церкви 50 столповъ аспидныхъ, на стороне по 25 столповъ. И тутъ на монастыре арапы продаютъ лестовки: многия тысящи весъ год к тому числу спеютъ да богомолцовъ дожидаются. Такъ богомолцы у нихъ всѣ покупят; и мы отчасти по силе купили про себя, на Русь, братии нашей и для благословения. A тѣ чотки кладутъ на Гроб Господенъ, такъ оне освящаются Гробом Господним. Потом азъ пошел в пещеру, гдѣ младенцы избиены от Ирода-царя. Зѣло удивителна л. 104. та пещера, а земля в ней бѣлая; и ход в нея из вѣртепа, гдѣ Христосъ родился.
Потом позваша насъ за трапезу, и трапеза зѣло была доволна, и винца было много. Потом попъ Дорофей да старецъ-арапъ, - попъ взял книги, а старецъ блюдо болшое, - и стали денги обирать. И греки богатыя давали по 10, по 8, по 7 и по 5 червонных; а убогия - по 5 талерей, менше того не беруть. А будет кто поупрямится да станетъ 4 талеря давать, то такъ в глаза и бросят: «Какой-де ты богомолецъ?!» Будетъ кто хощетъ итти во Иеросалим, то сумма грошей велика надобѣть. И, вставъ от трапезы, пошли гулять по кельям: высоки кельи, красовито силно стоят. И Вифлием на горѣ. Какъ посмотришъ к Содомскому морю - ужасно зѣло!
И утре пошли из Вифлиема тем же путем в вышеписанной монастыръ Святаго Илии Пророка. И тутъ того монастыря игумен встретил нас, ввелъ нас в церковь Святаго Илии Пророка. Церковь зѣло узорочна, а в ней писмо все стенное хорошо силно. Тутъ лежит в стенѣ вдѣланъ камень, на коемъ сидел Илия, когда попалилъ пятидесятницу. В той церкви трапеза была богомолцом. И тот же попъ Дорофей по-прежнему взялъ книги да записывал, а гроши так же брал, что и в Вифлиеме. Вставши от трапезы и погуляв л. 104 об. по церкви, мало опочив, пошли из монастыря Святаго пророка Илии.
И пришли в монастыръ к Честному Кресту, гдѣ честное древо расло. В монастыре церковь зѣло предивна, писмо в ней стенное. В той церкви под трапезою пень того древа, с которого ссѣчено и здѣланъ Крестъ Христовъ, на нем же распят бысть Господъ наш Исусъ Христосъ. Мы же тотъ пень лобзахом. Да от той же церкви выносили часть от животворящаго древа, на немъ же распятъ Господь нашъ Исусъ Христос. Мы же лобзахом тотъ крестъ.
А сказываюсь про то древо: посадил Лотъ три главни по согрешении со дщерми и поливал то древо по повелѣнию Авраамову314. И когда Соломонъ стал строить Святая Святыхъ315, и то древо повелѣлъ ссѣчъ на тябло316. И мастеры то древо смѣряли и потянули вверхь - ано и коротко стало. Они же усумнешася, и отпустиша долу, и смѣряли - ано и пришло в мѣру; потянули опять - ажно и опять стало коротко. Такъ мастеры познали, что хощетъ быть нѣкое таинство, и положили его к стенѣ - и бысть сѣдалище иудеом. И когда пришла Южская царица к Соломону317 и Соломонъ нача ея водити по своим царским сокровищам и показовати ей вся церковная здания внутрь ея, тогда Южская царица, когда пришла л. 105. к честному древу и увидѣла его, и воспела: «О треблаженное древо!» И от того времяни не велѣлъ Соломон-царъ на томъ древѣ садится, и с того числа бысть то древо в чести у иудеовъ. И когда жиды стали Христа распинать, и повелѣша ис того древа здѣлать Крестъ Христовъ, на нем же распяша Господа Славы. И тотъ пень в той церкви стоит, и доднесь целъ, и сребром обложенъ, и позлащенъ.
И ходили мы по церкви, и смотрили здания церковнаго. Потом позваша нас за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было для того, чтобы охотно богомолцом денги давать. И тут Дорофей да старецъ-арапъ бралъ денги по вышеписанному, какъ и в прежнихъ мѣстахъ, и в книги записывалъ. И тутъ, ѣдши хлѣба, начевали. И гуляли, и по тому монастырю вверху ходили по кельямъ. Удивителной монастыръ, а пустъ весъ; толко два старца или три живуть для службы, и богомолцов водятъ по святымъ мѣстамъ, да денги обираютъ. И утре рано поднесли по финжалу араки, и пошли во Иерусалимъ.
И пришли во Иерусалим в монастыръ Великой. Потом стали нас разводить по монастырям и стали кельи раздавать. Намъ же отвѣли келью в монастыре Иоанна Предтечи318 и дали мне келью. Мы же начахом жити и Бога благодарити. Потом позвали нас л. 105 об. в монастыръ Святаго архангела Михаила на ево праздникъ319 ко всенощной. И тут в вечерни былъ митрополитъ Птоломаидской, и на утренни онъ был, а литоргию самъ служил, после обѣдни поучение челъ изоустное. Певцы у него были нарочиты, толко ниже нашихъ гораздо. Тутъ, не распустя богомолцов, подносили по финжалу араки да брали с человека по червонному, по талеру и по полуталеру.
Потом повели насъ во обитель Святаго Савы Освященнаго. Также пригнали коней арапы и збиралися все за градскими воротами. И пошли от Иерусалима ко обители Святаго Савы Освященного, а шли все юдолью Плачевною320. А когда стали збиратся богомолцы, тогда арапы окаянныя силно сажаютъ на кони и бьют, кто какъ не хочет ѣхать на лошади. Великое насилие! А извозъ дорогой: от Иерусалима да Савина монастыря с человека по талерю, a переѣзду 20 верстъ. Бѣда, су, со арапами, нигде от них уходу нетъ, везде враги насилуютъ!
И шли мы юдолью Плачевною; и будемъ какъ на полупути от Иерусалима, тутъ мы нашли на араповъ. Они поят скотъ, великия стада, а ихъ, собакъ, многое множество. А стали на дороге, а ходъ мимо л. 106. ихъ. А они наливаютъ воду в корыты, такъ дорогу у насъ заняли. А арапы дикия да и задрались с нашими провожатыми, арапами жъ. Чортъ на чорта нашол! А мы нутко бѣжать все юдолью. А наши арапы с ними стали дратся да бится: имъ было хотелось насъ грабить, a тѣ не даютъ. А проводники наши на конехъ кругъ нашего коровану бѣгаютъ да кричатъ нам, чтоб бѣжали. А мы бегли да и ротъ разинули. Охъ, дорошка, дала ума знать! А сами таки махают, что бѣгите. Естли бы етемъ арапомъ попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, всех бы тутъ побили, для тово что дичь, кочевыя, а не селския. Когда мы к Иерусалиму шли, такъ тут насъ грабили селския, а они толко грабят, а не убиваютъ.
И тако мы бѣжали версты с три бѣс памяти, друг друга потоптали да набѣжали на их кочевье. Тутъ у них стаятъ полатки, и жены, и дѣти ихъ тутъ, да и козлята молодыя, овечки малыя. И когда нас увидели арапския жоны, робята, подняли крикъ, вопль, выскочили ис полатокъ нагия, чорны, толко зубы свѣтятся. Тут мы пуще того испугалися; а вопль их намъ показался, кажется, до небесъ. Тутъ-то мы еще бѣжали с версту. Едва отдохнули, такъ набѣжали л. 106 об. на нас проводники наши и сказали нам: «Не бойтеся-де топерва».
И тако мы взошли на гору высоко, толко в полгоры, и мало пошли, увидели монастыръ Святаго Савы Освященнаго - и возрадовахомся зѣло. И пришли к монастыръским вратам, слезли с коней. А у вратъ стоятъ арапы, не пропущаютъ сабаки, бѣрут с человека по 5 пар да и пустят. И тако мы внидохом в лавру Святаго Савы Освященного. Зѣло предивен монастыръ, у нас такова подобиемъ нетъ. Хитро стоитъ, с полугоры стены ведены круто зѣло. И в том монастыре, в лавре Святаго Савы, храмъ болшой предивной Преображения Господня, стенное писмо; и иныя церкви многия есть. Тутъ же в монастыре видели мы келью святаго Савы, где онъ сам труждался: вытесана в горе какъ мочно человеку сестъ, а стоять нелзя. Прежде сего, сказывали, выхаживало миро, a нынѣ нѣтъ. А стоитъ тотъ монастыръ на краю юдоли Плачевной, коя пошла в Содомское море. А итъти тою юдолью да Содомскаго моря от Савина монастыря с полдня, сказываюсь; а какъ посмотришъ к морю Содомскому с монастыря, кажется, версты двѣ, да межъ гор куликовата л. 107. юдолью. А подойтить посмотреть к тому морю блиско от арапъ нелзя, да и не велятъ турки ходить. А то море животнаго в себѣ ничего не держит, а воды пить нелзя: горка и солона - и всякое животное в себѣ уморяетъ. А то море невелико, что озеро, уско да длинно; а ходу, сказываютъ, кругъ ево всего 5 дней.
А когда мы пришли в монастыръ, тогда насъ игуменъ ввелъ в церковь. Тутъ нам вынесли крестъ, здѣланъ от части животворящаго древа. Мы же целовахомъ тотъ крестъ и обрадовахомся радостию неизреченною. И потомъ повели нас на гроб святаго Саввы: среди монастыря здѣлан голубѣцъ каменной, покровъ чорной, на покровѣ крестъ вышит. Мы же гроб его лобьзахомъ. А мощи его где - про то Богъ вестъ, и сами греки не вѣдаютъ. Потом нам в церкви вынесли 3 главы, Ксенофонта и сыновъ ево Аркадия и Иоанна Цареграцкихъ321. И тако мы тѣ главы целовахом.
Потомъ повели насъ в пещеру; тутъ зѣло костей много, в той пещере. Мы же вопросихомъ: «Что ето за мощи?» И старцы сказали: «Ети-де мощи новыхъ мученикъ. Когда-де турокъ взял Иерусалимъ322, тогда салтану турецкому сказали, что: «Есть тутъ монастыръ, калугеры 5000, и они-де л. 107 об. лихи зѣло, собравшися, пришед-де, опять возмутъ Иерусалимъ». Такъ салтанъ послалъ пашу в монастыръ Святаго Саввы, велѣлъ избить. И турки, пришедъ, стали убивать отцевъ, ис пещер таскать вонъ да главы отсекать. Отцы же, видя суровство зверское от турокъ, не стали противитися и начати своя главы под мечъ клонити. И побити ихъ турки 8000. И видя паша, что калугеры не противятся имъ, посла вѣдомость к салтану, что старцы ни в чемъ не противятся. Царъ же умилися, послал писание, велѣлъ престатъ убивати, а иныхъ, оставшихъ, свободити: куда хотятъ, идутъ, а тут бы не жили. И тако паша возвратился во Иеросалимъ, а отцы собравши мощи избиенныхъ да в той пещере и положили, а сами и пошли до Афонския горы, и тамо водворишася». A нынѣ в тѣхъ пещерах живутъ арапы, зѣло много. Нам же старцы приказывали, чтоб от тѣхъ мощей не брали ничего: «А естъли де кто возметь, а когда придетъ на море, такъ-де кораблъ с тѣми мощами на море не пойдетъ. И турки станутъ обыскивать, л. 108. а когда у кого найдут, так-де того человека совсемъ в море и кинутъ». Мы же того зѣло опасалися и не брали ничего.
И тако мы смотрихомъ с монастырской ограды во юдоль Плачевную: круто зѣло, утесом. И тутъ видели араповъ: таскаются по юдоли Плачевной, а сами, подшедше под ограду монастырскую, крычать з долу, просятъ хлѣба. И старцы Савина монастыря со ограды кидаютъ им, что сабакам, помалу хлѣба. Ано кой напред подхватит да и побредетъ во юдолъ; а иныя глядятъ кверху да дожидаются, чтобы еще бросили. Такъ другому кинутъ, да и тот также побредет. Да так-то старцы по вся дни с ними мучатся. А за монастыръ вытить нелзя - ограбять. И гулявши мы по монастырю, позвали насъ за трапезу, коя зѣло была доволна, и вина было много. И тутъ Дорофей-попъ брал гроши по-прежнему да и на игумна брал по талеру с человека. И тутъ мы начевали; и утре поднесли по финжалу араки, да и пошли во Иерусалимъ.
И какъ мы вышли за ограду монастырскую, тутъ на другой стране стоит столпъ каменной высокъ, а на нем стоит затворникъ весь наружи, на верху столпа, поджемши руки, в клабуке. А греки ходили к нему л. 108 об. на поклонъ. И я спросил тутъ у старца: «Что ита у вас за диво и святость?» Такъ онъ разсмеялся: «И тот-де столпникъ на час. Какъ-де богомолцы сойдутъ из монастыря, а ево-де за ними ветръ здуетъ доловъ». Мы же подивилися ему да и пошли. А шли къ Ерусалиму не юдолью, но тарами, высоки горы зѣло. И отошли верст за 10, стоит село арапское, а прежде сего бывала обитель Феодосия Великаго323. Нынѣ толко церковъ одна, и в тое арапы коней запираютъ.
И пришли во Иерусалим, и пребыхом ту до Введениева дни324. И на праздникъ Введения Пресвятыя Богородицы звали всѣхъ богомолцов в монастыръ, а тотъ монастыръ девичей, живутъ старицы. И былъ у вечерни митрополитъ Птоломаидской, а обедню сам служил и поучение челъ. И после обѣдни посадили всехъ богомолцовъ в полату, и давали всякому человѣку по финжалу раки да по другому винца церковнаго, и брали с человѣка по червонному, по талеру и по полуталеру. И тако пошли по своим кельям. Потом на вечер стали намъ всем возвещать, чтобы были готовы итти в Великую церковь, мы же начати готовитися.
И пришли все богомолцы к Великой церкви, и стали всехъ вѣръ л. 109. сходится. Потом сошлися всѣ, и стояхом у Великой церкви, и ждали пашу турецкого. Потом пришел паша, емуже турки послаша ковры, и селъ паша у вратъ церковных. Потом пришли к нему толмачи всѣхъ вѣр и стали подлѣ его. Потом турчанинъ принес лѣсницу, и прислонилъ ко вратом церковнымъ, и, взлѣзши, отпечатал, потом отперъ. Пришолъ митрополит греческой со християны-греки и сташа у врат церковных. Потом пришли и еретических вѣр: армяне, французы и протчих ересей - и стали у вратъ церковныхъ все. Потом турчанинъ сталъ брать со всякого человека по 3 червонных, а съ еретических вѣръ по шти червонных, да и печатки давал всякому человѣку. Потом стали в церковь пускать не всеми дверми, но половину отворилъ турчанин, чтобъ иныя такъ не шли, а пропущал по человѣку да по два да досматривал печатокъ. У кого есть печатка, такъ пустит, а у кого нет, так и не пустит.
Описание великия церкви Воскресения Христова
Во граде в полунощномъ углѣ стоит церковь великая Воскресения Христова. А в ней врата двои: на полдни одне отворяются, а другия закладены л. 109 об. каменемъ. И какъ митрополитъ со христианы, с ними же и мы, вошли, и тутъ, немного пошедъ, саженъ с пять, лежит камень противу вратъ церковныхъ от мрамору бѣлого, огражденъ решеткою медною. И с того камени положенъ быстъ Христос во гроб Иосифом и Никодимомъ325; и на томъ камени Христа в плащеницу обвивали326. И тотъ камень митрополитъ и все християне целовали; и мы такожде целовали; потом и иныхъ вѣръ. А над тѣм каменемъ горятъ 8 кандил с масломъ древяным от разных вѣръ. А сказываютъ про тотъ камень, что подлинно былъ не мраморной, но простой бѣлой. А тотъ-де камень турокъ французу за многие червонные продалъ, и на том-де мѣсте положили вмѣсто того сей мраморной. А кандила над тѣмъ каменемъ положила царица Елена, однакож о томъ подлинного извѣстия нетъ. А что говорят, будто франки его украли, и сему невѣроятно, мудро его у турокъ украсть.
И от того камени пошли налево к западной стране. Среди Великия церкви стоит теремокъ-пределъ, а в немъ Гроб Господень. A предѣл, аки церковь, надвое перегороженъ. И какъ в предел л. 110. первой войдешъ, тут лежит камень, егоже ангелъ Господень отвалилъ от дверей Гроба Господня327. И тотъ каменъ невеликъ, кабы пуд в 15, а утверженъ в помост, кругол, что стулъ. А знать, онъ прежде сего бывал великъ, до взятия туркова брали ево христиане на благословение, a нынѣ уже турки не дадутъ. А камень красенъ, что кремень. А над нимъ горять 4 кандила разныхъ вѣръ с масломъ древянымъ. Мы же тотъ камень целовахом.
И тако пошли ко Гробу Господню в другой предѣлецъ. А вход ко Гробу Господню зѣло нуженъ: двери ниски да уски - все нагнувши, по одному человеку, а двое в ряд не разойдутся. А входятъ человекъ по 5, по 6, а болши нелзя. Тѣ поклонятся да выдутъ, а иныя поидутъ. Медлѣнно оттудова выходят, для того радостно велми. Такъ кому-то хочется скоро вытить? Уже насмотрится доволе такова дара да выдетъ. Хошъ крычат, не глядятъ на то.
И когда мы вошли ко Гробу Господню и когда увидели Гроб Господенъ, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхомъ скорбь нашу, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могли от слезъ удержатися л. 110 об. и начаша Гроб Господень лобзати, а сами рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобил еси нас, грешныхъ, видети гроб свой пречистый и лобзати! Что воздам тебѣ, Владыко святый, како мя, недостойнаго, дапустил со грѣхи моими окаянными гроб твой пречистый видити?!» И дивихомся человеколюбию Божию, како от многих лѣтъ желаемое получихом: прежде слышанием и прочитаниемъ истории, нынѣ же Богъ сподобил самим видети. И тако воздахом хвалу Богу и Пречистой его Богоматери.
И стояли тутъ, и смотрили, како прихождаху ко Гробу Господню на поклонение от разныхъ вѣръ еретическихъ. И видели армян и женъ ихъ. Зѣло во удивление: какъ над Гробом Господним они плачутъ, такъ слез лужи стоят на деке гробной; а иную бабу-ту насилу прочъ оттощить от Гроба-то Господня. Дивное чюдо! Хоша еретическая у нихъ вѣра, мы же подивихомся таковому усердию.
А Гроб Господень приделан к стенѣ предела, к полунощной стенѣ, а от полуденной стороны та страна свободна; возглавие и подножие примуравленъ. А длина Гробу Господню - 9 пядей, а поперечнику - 5 пядей. А над Гробомъ Господним л. 111. горят 47 кандил с маслом древяным, а горят день и нощъ. А в тѣ кандила масло наливают и досматриваютъ старцы гробныя разных вѣръ еретических. И всякой старецъ в свои кандила масло льетъ. А будетъ видит: в чужихъ кандилах масло дагорает - такъ ударит в колоколецъ; такъ пришед да и нальет масла. А колоколцы от земли приведены во всякою келью, гдѣ кой живет.
А писано в Корабейниковом страннике328, что де и тот гроб здѣлала царица Елена над тѣмъ подленным Гробомъ Господним. А входъ-де к нему под землею, и нынѣ греки и вход забыли. А етотъ Гроб Господенъ зделан от мрамора бѣлаго, и покрыть цкою мраморною, и запечатан седмию печатми свинчатыми. А нынѣ те печати чютъ знать, уже стерлися; а печатана насквозь дека, верчена да такъ и заливана. А что дека на Гробѣ Господни, на верху язва поперегъ разсѣлася, толко не насквозь, да другой страны разсѣдина не дошла. И поклонившеся Гробу Господню, и тако изыдохомъ ис предѣла, и смотрихомъ, и дивилися зданию церковному. л. 111 об.
А у церкви над Гробомъ Господнимъ верхъ разбитъ, турки разбили, a здѣлатъ не дадутъ. А дыра та покрыта сеткою медною, чтобы птицы не лѣтали. A предѣлъ над Гробомъ Господнимъ обитъ деками мраморными, а инде уже деки и вывалилися. Великой церкви длина - 140 ступеней. Да тутъ же мы видели: на стенахъ церковныхъ кресты изображены в камени Великия церкви на западной, на полунощной, на полуденной. А подобиемъ таковы: в срединѣ троечастной, что у нас на Успенскомъ соборе329, а по странамъ четвероконечныя; а подпись на троечастномъ и четвероконечном - «Исусъ Христосъ Ника». A дѣлала тѣ кресты царица Елена с подлинного Креста Христова. А троечастной Крестъ Христовъ с возглавиемъ330, а подобие таково, якоже сии обрасцы свидѣтелствуютъ. А верхъ надъ Гробом Господнимъ аки теремокъ, что яблоко кругло. А на Гробѣ Господни служатъ французы-папежцы. А входъ ко Гробу Господню никому не возбраненъ, всѣхъ вѣръ ходят. А за предѣлом Гроба Господня к стенѣ придѣланъ придѣлъ: тут служатъ л. 112. кофти, а за ними хабѣжи. Тутъ гроб Иосифа и Никодима выбита в стену могилою, а гробовъ нетъ, толко ямы. Мы же тѣ гробы целовали и зѣмлю брали, а земля красна видомъ.
И тако пошли до церкви Воскресения Христова 12 ступеней. А в той церкви служать греки, митрополитъ греческой. А патриархъ не живетъ во Иерусалимѣ, а живетъ въ Едринеполѣ. А длина той церкви - 20 ступеней, а поперегъ - 10 ступеней. Посреди же той церкви Пупъ земли331, покрыть каменемъ, а руками человѣческими не дѣланъ, но здѣланъ Божиимъ повѣлением. От Пупа земнаго 4 ступени в той же церкви естъ мѣсто, ограждено каменемъ народа ради в человека вышиною. А посреди той ограды пропасть-щель332, как мошно человеку пролесть. А какъ в нѣе посмотришъ, такъ темно, а глубины Бог вѣсть. И мы про ту пропасть спрашивали, и греки сказали: «Богъ-де знаетъ, что ето за щелъ, л. 112 об. мы-де и сами не знаемъ». А в той церкви иконное писмо всѣ московскоѣ - подаяние нашихъ государей, а писмо верховыхъ мастеровъ333.
И тако нам ходившимъ в церкви, и начаша греки в доску бить в церкви к вечерни. Потом стали вечерню петь, а митрополит Птоломаидской стоял на мѣсте. И, отпевъ вечерню, позвали всѣхъ богомолцов на Голвоф ужинатъ за трапезу; и тутъ трапеза была всѣмъ доволна. Потом попъ Дорофей пошелъ з блюдомъ, а старецъ с тетратью, да брали так же: с нарочитыхъ по 8, по 6 и по 5 червонных, а с убогихъ по 5 талерей. A послѣ трапезы начевали и ходили по церкви. Утешно силно гулять, ненасытная радостъ!
И увидели французы, что греки вышли из трапезы, и велѣл француской наместникъ заиграть в свои арганы для богомолцовъ греческихъ. И когда в арганы заиграли, тогда не могли никто удержатися, чтоб тѣхъ органовъ не слушать. Зѣло у собакъ лстиво и сладко играют! И тѣм играниемъ многихъ во Иерусалимѣ отвратили л. 113. от греческия вѣры к себѣ в папежскую вѣру. Тщателны собаки, многими дарами дарятъ, денги даютъ и платье - многихъ оболстили.
Мы же ту нощъ всю не спали от радости, ходили по святымъ мѣстамъ и меряли Великую церковь мѣсто от мѣста. А изъ той церкви Воскресения Христова ходятъ на лесницу на Лобное мѣсто334. А от того мѣста 20 ступеней стоитъ престол, идѣже жидовѣ на Господа терновъ венецъ плели335; тутъ служатъ греки. И от того мѣста 10 ступеней стоитъ престол, гдѣ раздѣлиша воини жидовския ризы Господни336; и тутъ служатъ греки же. И от того мѣста четыре ступени - гдѣ воини жидовския меташа жребий о ризе Господни337. И от того мѣста 16 ступеней - гдѣ Пресвятая Богородица плакала по Христѣ во время страсти338. И на всѣхъ тѣхъ мѣстах службы, и висятъ кандила скляничная с маслом древянымъ, горятъ безпрестанно.
И от того мѣста к западной странѣ 10 ступеней стоит темница; 3 ступни - гдѣ сиделъ Господъ нашъ Исусъ Христосъ от иудей. И тутъ горятъ 4 кандила л. 113 об. денъ и нощъ. Да тутъ же лежитъ колода каменная, а в ней пробито 2 дыры: какъ жидовѣ наругалися Христу, и клали нозе его в кладу и замкомъ замыкали339. А от того мѣста 20 ступеней - гдѣ стояли Господни ученики, плакали по Христе во время страсти Господни340.
И от того мѣста к полунощной стране в той же болшой церкви стоитъ столпъ каменной от мрамору бѣлого, за него же привязанъ быстъ Исусъ Христосъ от бѣззаконныхъ иудей. От того столпа вторая часть в великомъ Риму в церкви Святыхъ апостолъ Петра и Павла341; а третия часть в Цареградѣ в церкви Успения Пресвятыя Богородицы, гдѣ патриархъ служитъ, и тое мы часть в Цареграде видѣли и целовали. А у того столпа престолъ, служат французы. И от того столпа к западу стоятъ францужския арганы, зѣло велики, привезены из Риму от папы.
Да в той же церкви, не доходя на Лобное мѣсто на лесницу от того мѣста 24 ступени, на восточной странѣ, позади олтаря Воскресения Христова, л. 114. тутъ есть врата великия и лествица в пещеру ископана, глубоко итти в нея по ступенемъ каменнымъ. И какъ снидешъ долу, тутъ стоитъ церковь каменная царя Констянтина и матере его Елены. И тамъ горять 3 кандила с масломъ, а посреди тое церкви в пещеру ископана в землю лесница 7 ступеней. И тамо царица Елена обрела Крестъ Христовъ и два разбойнича342. А стоят на том мѣсте 6 кандил христианскихъ, одно латинское.
А одесную страну Вокресения Христова тут есть лесница - итти на гору высоко на Голгофу, каменная лесница, 13 ступеней. А святая гора Голгофа каменная, высока, на ней же распят быстъ Господъ нашъ Исусъ Христосъ. А на Голгофѣ, гдѣ водруженъ бысть Крестъ Христов, тутъ пробита гора. Мы же, грешнии, то мѣсто целовали. А то мѣсто обложено сребром и позлащено, а ис того мѣста благоухание происходит, а то мѣсто выбито кругло. А за тѣм мѣстом поставленъ крестъ-распятие, а написано распятие по-латынски, и подножия нѣтъ343, a нозѣ прибиты одним гвоздемъ. л. 114 об. A гдѣ укануша кровъ Господня, и то мѣсто до полупяди широко, а глубины никто же вѣстъ. А церковь та на Голгофѣ вся была выслана каменемъ мраморнымъ пестрымъ, зѣло узорочиста. А ходятъ в нея разувши, в однихъ чулках. И у того мѣста сидитъ старецъ со свѣчами неотходно. А служатъ на томъ мѣсте греки. А от Лобнаго мѣста вправо лежит камень круглой, вделанъ в помостъ; а на том камени снятие было тѣлу Господню со креста344; а тут служатъ французы.
А сшед с лесницы, налѣво под горою святыя Голгофы стоит церковь каменная345. А в ней на входе по обѣ стороны стоят два гроба царския; а какия были цари, никто не знаетъ. И мы спрашивали у грекъ, и они не знаютъ, а подписъ на нихъ латынская.
A тѣ гробы зѣло хитро сделаны, мнится, не гробы - такое-то чюдо! А не целуютъ ихъ, толко спинами трутся об них; а не вѣмъ, чего ради.
А за тѣ гробы пошедъ мало, в той же церкви на правой руке гроб царя Мелхиседека346. Да в той же церкви, от того гроба Мелхиседекова 3 ступени, видетъ л. 115. щелъ в гору: разселась гора Голгофа. Егда пришедъ единъ от воинъ и виде Христа, уже умерша, и копием ему ребра прободе347. И абие изыде кровъ и вода, а кануша на Голгофу кровъ - и ту разсѣдеся гора каменная от крови Господни. И истече кровъ на главу Адамову: бе бо глава Адамова в той горѣ348, распяша Господа иудеи, ибо то мѣсто зовѣтся Лобное. И та разсѣлина знать и до сего дни. A гдѣ глава Адамова лежала, и то мѣсто решеткою желѣзною задѣлано, чтоб не ламали то мѣсто каменя. А мѣсто невелико, и глава Адамова, по тому месту знать, невелика была, кабы нынѣшних людей. А на горѣ Голгофѣ престол греческой да два францужскихъ. А за француским престолом на той же горѣ, от Лобнаго мѣста к полудни итти 10 ступеней ножныхъ, и тутъ то мѣсто, идеже Авраам на жертву принесе сына своего Исаака.
А церковъ великая Воскресения Христова греческия вѣры, гдѣ служивал патриархъ греческой. A нынѣ патриарха нетъ во Иерусалиме, а живетъ в Едринеполѣ при салтане. А во Иерусалимѣ на ево мѣстѣ наместникъ л. 115 об. да 4 митрополита по переменамъ живутъ: 1. Кесариской; 2. Лидской; 3. Птоломаидской и Назаретской; 4. Иорданской. И тѣ митрополиты живут во Иерусалиме, а служат по переменамъ, а въ епархияхъ своих мало живутъ от насилия турокъ и араповъ. А Великая церковь, основания царя Констянтина и матере его Елены, ограждена кругом на 4 стены. А церковъ великую Воскресения Христова держит греческой наместникъ з греки, а Гроб Господенъ - французы-латыни. А по обѣ стороны Великия церкви службы еретическия; а называются християне, a вѣра их проклятая еретическая. И тутъ мы всю нощъ ходили по Великой церкви, и святымъ мѣстам кланялися, и лобзали, и дивилися красоте тоя церкве, како всѣ страсти Христовы внутръ тоя церкви ограждены.
У грекъ всенощныхъ не бываетъ, толко на вечерни на литии349 5 хлѣбовъ ставят: великия хлѣбы, да тонки. А в верхней хлѣб воткнетъ 3 свечи, отпевъ вечерню, л. 116. разломавъ хлѣбъ да и роздаетъ. И после утрени стали петь литоргию. И после литоргии попы греческия и митрополитъ облеклися во вся священныя одежды во олтаре, и взяша хоругви350, и часть древа животворящего, и иконы, и мощи святыхъ, - а ковчеговъ будет до 20 и болше, а ковчеги серебреныя, а иныя хрусталныя, - и тако пошли во все врата из олтаря, и приидоша ко предѣлу Гроба Господня. А за митрополитомъ - попъ и старцы, потомъ греки, християне. А напред пошлетъ митрополитъ турокъ з батожъем очищать дорогу. Зѣло управно, подобно что у нас на Москвѣ в ходы ходят, такъ служивыя напред идутъ, дорогу очищают. Так-то и турокъ тѣмъ же подобием и всякое бѣзчиние унимаетъ. Мы же зѣло сему подивихомся. И тако митрополитъ всем собором с християны обшед кругом предѣла Гроба Господня со кресты да и пошел в предѣл Гроба Господня. И поклонилися Гробу Господню, вышел вонъ; потом греки и мы с ними же; потом разных вѣръ еретическихъ. Потом поидоша в церковъ Воскресения л. 116 об. Христова и отпустиша литургию. Потомъ пришли турки и отперли Великую церковъ, и пошли вонъ из Великия церкви всѣхъ вѣръ. Потом турокъ заперъ Великую церковъ и запечатал.
А у Великой церкви двои врата: 1 замуравлены, а другия отворяются, и тѣ запечатлены от турокъ, которыя на турка дань збираютъ. А у тѣхъ вратъ по обѣ стороны стоятъ 11 столповъ мраморных да 3 аспидных. И, какъ вышед из церкви, на правой руке, а в церковь идучи - на левой сторонѣ, другой столпъ от вратъ церковныхъ. И на том столпѣ язва великая разсѣлася, болши аршина вышины, подобно тому какъ громом древо обдеретъ. А сказываютъ, что ис того столпа в Великую суботу351 вышелъ огнъ из церкви тѣмъ столпомъ, так онъ от того разселся.
Мы же про тотъ столпъ у грекъ спрашивали, такъ они намъ сказывали: «Надъ етем-де столпом бысть знамение великое, 24 рока тому уже прошло. Пришед-де л. 117. армяне к паши да и говорять такъ, что: Греческая-де вѣра неправая. Огнь-де сходитъ не по ихъ вѣре, но по нашей. Возми-де у нас сто червонныхъ, да чтоб де намъ службу пѣть в Великую суботу. А грекъ-де вышли вон из церкви, чтобы де они тутъ не были, а то скажут: «По нашей-де вѣре огнь с небеси сшелъ»352. И турчанинъ облакомился на гроши, и оболстился на болшую дачу, да грекъ и выслал вонъ из церкви. Потом турчанинъ отпер церковь и пустил армянъ в день Великия суботы. И митрополитъ греческой со християны стоял у столпа, у места царицы Елены, гдѣ она жидовъ судила, а то мѣсто вне церкви. И митрополитъ стоялъ у Великой церкви у того столпа, и плакал, и Богу молился. А армяна в Великой церкви въ тѣ поры по своей проклятой вѣре кудосили, и со кресты около предѣла Гроба Господня ходили, и кричали: «Кирие элей-сон!»353 - и ничто же быстъ.
И какъ будет час 11, сниде огнь с небеси на пределъ Гроба Господня, и поигра, яко солнце к воде блескаяся, л. 117 об. поиде ко вратомъ Великия церкви, а не в предѣл Гроба Господня. И тамо не во врата поиде, но в целое мѣсто сквозь стену, столпъ каменной. И разседеся столпъ, и выде огнь ис церкви пред всемъ народомъ, что гром великъ шумом загремелъ. Тогда весь народ из церкви вышел на тот позор, смотретъ таковаго чюда, где огнь поидетъ. И огнь пошелъ по мосту, что вне церкви, и дошед до того мѣста, гдѣ митрополитъ стоитъ со християны и на коем столпе стоит кандило с маслом древяным бѣзъ огня, только фитиль плавает. И пришед огнь к столпу, потом загореся греческое кандило.
И когда турчанин увидел такое чюдо, и в тѣ поры турчанинъ сидел у Великой церкви у великихъ вратъ, кой данъ збирает на турка, - и увиделъ турчанинъ такое чюдо, закричалъ великимъ гласом: «Великъ Богъ христианской! Хощу быти христианином!» Тогда турки, ухватя, стали его мучить. И по многомъ мучении, видя его непокаряющася, потомъ склаша великий огнь противу того столпа, где кандило с маслом л. 118. загорелося, и тут ево спалиша. А когда он во огни стоялъ на коемъ камени, и на томъ камени стопы его всѣ, что на воску, вообразишася. И тотъ камень и доднесь в том мѣсте лежитъ. А столпы оба стоять на показание: тотъ, что у вратъ, с разсѣдиною; а тотъ, что у царицына мѣста, черенъ весъ, дымомъ от огня опаленъ. Такое-то чюдо было!"
И от тое поры уже огнь въяве не сходитъ на Гроб Господенъ, но толко кандило греческое загорается, а иныхъ вѣръ еретическихъ кандила не загораются. Таково чюдо Богъ показал над босурманы и над еретиками! От тоя поры уже турки в денъ Великия субботы никоихъ вѣръ у Гроба Господня не даютъ служить, кромѣ грековъ. Французы, хотя властъ имѣютъ у Гроба Господня, во весь год литоргисаютъ на Гробѣ Господни - имъ турокъ попустилъ, а в день Великия субботы французы очистятъ предѣлъ Гроба Господня, выдутъ вонъ, греком отдадутъ. И обносится л. 118 об. та молва в християнских церквахъ, паче же в нашей, что будто огнь с небеси нынѣ не сходитъ. И то неправо говорятъ: аще бы огнь не сходил, то бы почто грекомъ отдавать? А они люди убогия, а еретическия вѣры армяня, французы богаты зѣло. Они за такую добрую славу весми бы турку много дали казны, кабы турок пропустил такую славу, что по ихъ вѣре огнь сходитъ, да нелзя. Однова турки попыталисъ такъ здѣлать, да не удалосъ, такъ впредъ ихъ не обманутъ францы или армяна, боятся турка. И за то они, за неправую вѣру свою, турку дань платятъ пред греками вдвое. А таки греки в Великой церкви всѣхъ вѣръ еретическихъ чеснѣе у турокъ для того, что какое дѣло турку до христианъ, то преждѣ присылаютъ к греческому намѣстнику. A тѣ уже: армяня, францы, кофти - к греческому намѣстнику сходятся. Чемъ подарить пашу, такъ какъ греческой намѣстникъ придумает, л. 119. такъ и будетъ. И турокъ во всем ево слушает, а тѣхъ на совѣтъ не зоветъ. Такъ потому турки, хотя босурманы, однако знаютъ, что ихъ вѣра лутче.
А что говорятъ, что де и нынѣ огнь с небѣси не сходитъ, такъ всякъ разсуди правовѣрный: естли бы такъ было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоятъ; а то турокъ боится, что знамения бывают, такъ за то уступаетъ. Того ради турокъ по вся годы назираетъ и огнь в Великой церкви от Великаго четвертка погашаетъ. А того и смотрит, чтобъ которого году не сшол с небеси огнь, то бы онъ того часу Великую церковь разорилъ. А за что себѣ турокъ по вся годы такия труды даетъ и мучится? Погаситъ огнь в Великой церкви по всем кандиламъ и в домѣхъ у всѣхъ християнъ-то смотрит, корпитъ до Великия субботы, все назираетъ: таки ли правда христианская, не лгутъ ли? A нынѣ тако бываетъ сшествие огню. В день Великия суботы греческой митрополит со християны взявъ святыя иконы часу въ 9-м л. 119 об. дни и поидутъ кругъ Гроба Господня. И когда обойдутъ трижды около предела, тогда турчанинъ отпечатаетъ предѣлъ Гроба Господня и посмотритъ на кандило греческое. Будетъ естъ огнь, такъ онъ скажетъ митрополиту, а тако нетъ, такъ скажетъ: «Нетъ». И тако греки великимъ воплемъ кричатъ «Кири элейсон!» на многъ час, а турчанинъ поноровя да еще посмотрит. И когда увидит, скажетъ митрополиту. Тогда митрополит возметь свечъ великия пуки во обѣ руки, да и поидетъ в предѣлъ Гроба Господня, да и зазжетъ оба пука свечъ, да и вынесетъ христианомъ, а християне станутъ от ево руки разбиратъ. Потомъ за християны армяне поидутъ в предѣлъ Гроба Господня да и возмутъ огнь от греческого кандила. Потом всѣ кандила зажгут. А кто намъ не хощет вѣры яти, то всякъ собою отвѣдай: немного живота-то, два года проходитъ, да 200 рублей на путъ возмѣтъ, да и полно тово - такъ самъ и будетъ самовидецъ л. 120. всякому дѣлу.
А пред враты Великия церкви площадь зѣло велика, выслана каменемъ. И тутъ по вся утра выходят с товары, разбираются. А товары всякия бываютъ для того, что богомолцы по вся утра приходятъ к Великой церкви на поклонение и у Великой церкви врата церковная целуютъ. А продаютъ чотки, свѣчи и всякие товары, мыло доброе; а торгу толко на одинъ час, болѣ нетъ.
Да тутъ же, вышед из Великой церкви, на левой странѣ, придѣлано мѣсто к стенѣ Великия церкви царицы Елены, а то мѣсто высоко; a нынѣ тутъ престол латынской, служат французы. А то мѣсто преждѣ сего, сказываюсь, было позлащено, а нынѣ позолоты не знать, слиняло. А подле того мѣста церковь малая придѣлана к стенѣ, та церковь, гдѣ плакала Мария Египетская пред образом Пресвятыя Богородицы354. А к патриаршему двору придѣлана церковь Иякова, брата Божия355, а под колоколнею л. 120 об. - церковь 40 мученикъ, иже в Севастии356.
И потом пошли мы в своя кельи и опочихом до утрия. И потомъ насъ позвали в монастыръ Святыя великомученицы Екатерины на ея празник357. Тут после литургии позвали насъ всѣхъ за трапезу хлѣба есть; и, ѣдши хлѣба, давали за трапезу по червонному, по талеру, по полуталеру. Потомъ стали звать во обитель к Савѣ Освященному, тамъ был митрополитъ Иорданской. И греки ходили, а мы уже не ходили для араповъ, за нужнымъ проходом, а ходили на ево память358. Потом пришолъ митрополитъ от Саввы Освященного, и позвали всѣхъ богомолцов в Николской монастыръ359. А литоргию служил митрополитъ Иорданской, орапъ; и казанье челъ по-арапски. И тутъ богомолцом давали по финжалу араки, а закуска была изюм сухой, а трапезы не было; а брали по тому жъ, что въ Екатерининском монастыре.
A всѣхъ монастырей во Иерусалимѣ внутръ града: первой - монастыръ Великой; 2 - Введения Пресвятыя л. 121. Богородицы; 3 - Иоанна Предотеча; 4 - Архангела Михаила; 5 - Великомученика Георгия; 6 - Феодора Стратилата; 7 - Екатерины-мученицы; 8 - Анны, матере Пресвятыя Богородицы; 9 - Святаго Евфимия Великаго; 10 - Святаго великомученика Димитрия; 11 - Преподобного Харитона Исповѣдника; 12 - Воскресение Христово. А все тѣ монастыри внутръ града: 9 мужескихъ, 3 женскихъ да два монастыря, француской да армянской. А всеми тѣми монастырями владеютъ греки. A гдѣ монастыръ Иякова, брата Божия, и тот зѣло узороченъ, в том монастыре глава Иякова, брата Господня; а та глава под спудом; и то мѣсто обложено сребром и позлащено.
Описание святаго града Иерусалима
Град Иерусалимъ стоит на востокъ, какъ придешъ от Царяграда, от Лиды, а в немъ четверы ворота360: 1 - на востокъ, на Елеонскую гору и к Гепсимании; 2 - на полдень, на Сионскую гору; 3 - от Лиды, в кои приходят от Царя- л. 121 об. града; 4 - от Дамаска. Град Иерусалимъ на четыре стены, каменной, и стены высоки, крепокъ силно, камень-дичъ великой; а кругъ его будетъ версты с три. А стараго града стены все до основания разбиты; а старой градъ Иерусалимъ, сказываютъ, кругъ его было 6 верстъ. Градъ Иеросалимъ людми не жилъ: много пустыхъ мѣстъ, и полатъ пустых много, а иныя развалились; а за городом нѣтъ жилыхъ мѣстъ, кромѣ дому Иоанна Богослова361.
Внутръ же града Иеросалима в полуденномъ угле стоитъ церковъ Святая Святыхъ, а владеютъ ею турки и мечты в ней творятъ по своему беззаконию. А будет кто похочетъ той церкви от християнъ посмотреть, и того потурчат; а кто не похочетъ, такъ ево повесят. Да в том же углѣ врата, в которыя Христосъ въѣхал на осляти362. А в полунощном углѣ в градѣ Иерусалимѣ стоит великая церковъ Воскресения Христова. А от десныя страны Великия церкви стоитъ колоколня л. 122. каменная вел ми чюдно, на четырехъ углехъ бѣз вѣрху - турки збили, и высока была. Под тою колоколнею стоитъ церковь Воскресения Христова. Тутъ лежитъ камень, на коемъ Христос сиделъ и явился Марии Магдалыни363. А двор патриаршей приделан к Великой церкви, и колоколни, и к церкви Иякова, брата Божия. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да в мечеть претворили. В Великомъ монастыре 2 церкви, а в которой служат греки - царя Констянтина и матере его Елены, а вторая - церковъ Святыя мученицы Феклы364. А по левую страну великого притвора церков придѣлана близ Лобного мѣста, где ангелъ Господенъ показа мѣсто Аврааму вознести на жертву Богу и заклати сына своего Исаака.
А в полуденномъ угле стоитъ церковъ пречюдна Святая Святыхъ. Егда созда святый град Иерусалимъ повѣлением Саламона, царя Иудейска, и совокупиша имя церковное царскимъ именемъ, приложиша имя тому граду Иерусалимъ. Соломонъ же ту церковъ созда повелѣниемъ ангела в 2 дня365. И егда прииде Господъ л. 122 об. нашъ Исусъ Христос во святый град Иерусалимъ, и рече на сонмищи ко иудеомъ: «Разорите церковь сию, и треми денми воздвигну»366. Иудее же не разумеша, что имъ Господъ рече: создана быстъ церковъ сия 45-тию лѣты - и жидове гневашеся на Христа. В той же церкви приятъ Симеонъ Христа на руки и глаголаше: «Нынѣ отпущаеши раба своего»367 и протчая. В ту церковь введѣна бысть Пресвятая Богородица трию лѣтъ, в той церкви питана быстъ от ангела хлѣбомъ нѣбеснымъ двоюнадесяти лѣтъ368.
А на восточной стране къ Елеонской горе стоятъ врата желѣзныя старого града Иерусалима, a тѣ врата не отворяются и доднесь. В тѣ врата Христос въѣхал на осляти от Вифании369. Дети же еврейския рѣзаху от древ вайя и постилаху по пути ризы своя, от тѣхъ вратъ пояху до церкви: «Благословенъ гряды во имя Господне! Осанна в вышнихъ, царъ Израилевъ!»370. Ис тоя же церкви изгна Господъ нашъ торжниковъ, продающия овца и голуби, и деки пенежникомъ л. 123. опроверже, и пѣнязи разсыпа. И рече имъ: «Не творите дому Отца моего дому купленого. Дом молитвѣ - домъ Отца моего»371.
Да тутъ же, подлѣ той же церкви, стоитъ малая церковъ муравлена, а в ней, сказываютъ, Мерило праведное372 сотворено мудрымъ Соломономъ: в скалу висят две чаши великия желѣзныя на железныхъ чепяхъ; хотя и зѣло мало что положишъ, а они и пойдутъ - а посмотреть не пустят турки. Да сказывают, тутъ же пред церковию лежит камень широкъ и плоскъ, дикой. Когда Христосъ пред церковъ приѣхал на осляти и стал на том камени, и каменъ позна своего создателя, сотворися что воскъ, и стопы жрепцовы вообразишася в камень; и те-дѣ стопы знать на камне и до сего дни. А церковь Святая Святыхъ, создание Соломоново, разорена вся до основания Титомъ, царем Римскимъ373, толко осталося одно Мѣрило праведное, ничим же вредимо. A нынѣ на томъ мѣсте стоят два мечета турецкия; а турки, сабаки, отнюдъ не пустят посмотреть.
А когда поидешъ от Великия церкви к Гепсиманским вратам, и тою улицою итти зѣло скаредно: тутъ по той л. 123 об. улицы турки делают сафьяны374. И пошед немало, тутъ потокъ Кедрской375; а на правой руке, какъ выдешъ на потокъ, и тутъ стоит дом богатого: на самомъ потоке врата, подъездъ под тотъ дворъ, сквозе его улица. А какъ поидешъ вверхъ по потоку и на повороте направо в улицу, тутъ на углу лежитъ камень, на выходе потока Кедръска, широкъ, в аршинъ длины. На том-дѣ камени Христосъ упал со Крестом, когда ево воини вели на пропятие. И тогда жидовѣ задѣли понести Крестъ Христовъ Симону Киринею376, с села грядуща, отцу Александрову и Руфову. И нес Симон Крестъ Христовъ до горы Голгофы. И тотъ мы камень целовали часто.
И от того камени поидеш на гору якобы вержением из лука, стоит Преторъ, гдѣ Христа судилъ Пилатъ377, и гдѣ по ланитам Его, света, билъ Пилатъ, и воини ругашеся Ему. И тотъ Преторъ целъ и доднесь, не покрыть, инде каменья вывалилися, переходом зделанъ чрезъ улицу. А кое страны Христосъ по улицы веденъ, и та дорога вымощена каменемъ высоко. И по тому пути от християнъ л. 124. не ходят, толко турки да арапы ходят. А камня того, гдѣ Христосъ упалъ, турки не даютъ ломатъ.
И от того Претора немало пошед, стоит купель Овчая, - в ней же ангелъ Господень по вся годы возмущаше воду, а при той купели былъ притвор Соломоновъ, - глаголемая Вифезда378, 5 притворовъ имущая; тутъ слежаше множество болящих. А притвор Соломоновъ весъ разбитъ до основания, толко одна купель Овчая во дворе худе. А тутъ живетъ турокъ, бѣретъ с человека по 2 денги, а со старцов не бѣретъ. А купель глубока, здѣлана кладеземъ, кругла; а жрало в купели уско, толко кошел проходит; а вервъ у кошеля мы сами навязывали, саженъ будетъ 10. Мы же ис той купели воду пили, зѣло вода хороша. В той купели в притворе Христосъ разслабленнаго исцелил и хананею помиловалъ379. А та купель зѣло у турокъ в презоре: пустой дворъ, а городба около ево зѣло худа. А та купелъ противу рва, гдѣ Иеремия Пророкъ вверженъ быстъ380; а ровъ Иеремиевъ на другой стране улицы.
А от купели мало пошед, л. 124 об. якобы вержениемъ камени, дом Иоакима и Анны381 на той же стране. В томъ дому церковъ сотворена во имя ихъ; да в томъ же дому пещера, гдѣ родилася Пресвятая Богородица. Ис той пещеры два окна вверхъ; а сказываютъ, что однимъ окном вийде ангелъ Господенъ ко Анне благовѣстити зачатие382, а другимъ изыде; до того, сказываютъ, тѣхъ оконъ не было. А живутъ в ней турки, а християне приходятъ помолитися; и погании турки берутъ мыто, а с калугеров не бѣрутъ, потомъ и в церковь пустят. И мы сподобилися всѣмъ тѣмъ мѣстам поклонитися. Да в том же дому стоит древо дофиново383, на нем же видела святая Анна гнездо птичье и молитву творящи. И то древо зѣлено стоит и до сего дни, и с плодом, мы и плод видѣли.
А противу того дому подле градской стены ров велик, в него же вверженъ бысть Иеремия Пророкъ. А тотъ ров под грацкою стеною. A нынѣ онъ неглубокъ, заволокло тиною; а глубиною подобно как у насъ на Москвѣ у Спаскихъ ворот у Кремля384 или поглубже. А в нем растутъ древа масличныя, и овощи турки садятъ.
Да на той же странѣ л. 125. к грацкой стенѣ бывал домъ Каиафин385, a нынѣ весъ засыпанъ землею. А та земля ношена з горы Голгофы, гдѣ Крестъ Христовъ обретенъ. Тотъ Каиафа, когда велѣлъ Крестъ Христовъ схоронить, и засыпалъ землею под горою Голгофою, а со всего града заповедалъ жидомъ всякой соръ и гной на ту гору носить, гдѣ Крестъ Христовъ засыпаша землею. Помыслиша себѣ иудеи, яко будетъ Христову Кресту взыскание. А с Крестомъ Христовым и два разбойнича быша сохранены. А когда быстъ взыскание Кресту Христову, тогда царица Елена повелѣла ту землю носить на Каиафинъ домъ - и нынѣ то мѣсто высоко насыпано.
А от дома Иоакима и Анны мало пошедъ, тутъ градския врата, что к селу Гепсимании. А когда войдешъ в башню внутръ града, во вратѣхъ в стене камень великъ, кабы до нево в груди человѣку, а в камени вообразилося стопа человѣческая, глубока, что в воскъ, вся знатъ. А сказываютъ про ту ногу, что ангелово воображение. Когда-де иудеи ведоша Христа на распятие, тогда-де тѣ врата жидове заперли и народу смотреть не пустили, тогда-де аггелъ Господенъ тѣ врата отворил плечем, а ногою в каменъ л. 125 об. вперъ - и тако народ весь изыде на позор. A тѣ врата от Святая Святыхъ недалече. Мы же ту стопу целовахомъ.
А какъ выдешъ изъ Гепсиманскихъ воротъ и сшедъ в полгоры, тутъ лежит камень, на немъ же убитъ архидиаконъ Стефанъ386. И на том камени кровъ ево знать и до сего дни - тотъ камень красенъ. Мы же тотъ камень целовали и на благословение брали.
И от того камени пошли во юдоль Асафатову387. В самой юдоли стоит село Гепсимания святыхъ богоотецъ Иоакима и Анны. А от грацкихъ вратъ до села Гепсимании якобы из лука стрелити. Село Гепсимание стоит по конецъ юдоли Плачевной. А в церковъ тое внутръ лесница утвержена, что в погреб походной; а церковъ каменная; а на полу леснице стоит гроб Иоакима и Анны. А когда сойдешъ с лесницы внутръ церкви и направо поворотишъ к востоку, тут стоит предѣлецъ невеликъ, каменной, а в нем гроб Пресвятыя Богородицы изсѣченъ от мрамору бѣлого. А над гробомъ виситъ 12 кандилъ скляничныхъ с масломъ древянымъ от разныхъ вѣр. А зажигают тѣ кандила, когда бываетъ служба. А служба л. 126. бываетъ по воскресеньям, потому что стало вне града. А иногда такъ недели 3 не бываетъ, когда турки воротъ Гепсиманскихъ не отопрутъ. А приходятъ к службѣ греки да латини; а в предѣлъ ко гробу Богородицыну входят человекъ по 5, по 6, а боле нелзя, поклоняютца и гроб целуютъ. А гроб Пресвятыя Богородицы подлиннѣя Христова полупядью, да уже. А от того гроба Пресвятыя Богородицы 5 саженъ вверхъ церкви - окно кругло. А сказываютъ про то окно греки, что де тѣмъ окномъ взято тѣло Пресвятыя Богородицы из гроба388, a гдѣ - Господъ вестъ. А ту пещеру турки запираютъ. И вышед вонъ из церкви Пресвятыя Богородицы.
А когда вышедъ из церкви из Гепсиманской, и на лѣвой странѣ тутъ пещера невелика каменная. Тутъ Иуда Христа продалъ беззаконнымъ иудеомъ на пропятие389. И тутъ мы ходили, и в пещере мѣсто целовали. И оттоле идохом налѣво, на Елеонскую гору прямо. От тое пещеры на полдни стоит древо масличное. Под тѣмъ древом Христосъ постился и ко Отцу молился: «Отче нашъ, аще возможно, да идетъ чаша сия мимо мене, аще ни - буде воля твоя»390. А то древо и до сего дни зелено, и на благословение ево бѣрутъ от иныхъ стран. Да тутъ же есть камень зѣло великъ, и плоскъ, л. 126 об. и высокъ, якобы в груди человеку. На том камени ученицы его спаша, когда Христосъ молился. И пришолъ к нимъ, а они же сномъ отягчени. Тогда Христосъ имъ рече: «Спите протчее, почивайте, бдитѣ да не внидете в напасть. Умъ бодръ, а плотъ немощна есть. Понеже обѣщастеся са мною умрети, a нынѣ не можете единаго часа побдети со мною. Вы же спите, а Иуда спешить предати мя иудеомъ»391 - и потъ с него лияше, яко капля крове392. И тотъ камень целовахомъ.
И оттуда пошли на гору Елеонскую. И мало пошедъ от того мѣста, лежит каменъ великъ. А сказываюсь, что с того-де камени Христос сел на осляти, когда въѣхал во Иерусалимъ. И тотъ камень мы целовали.
Гора Елеонская зѣло красовита, велми высока, а по ней растутъ древа масличная. На самомъ верху горы есть масличное мѣсто Господне, гдѣ Христосъ стоялъ со ученики своими. И вопросиша его ученицы о кончинѣ века сего. Онъ же рече имъ: «Не можетъ сего ни Сынъ человеческий вѣдати, никтоже, токмо Отецъ»393. И от того камени, гдѣ Христосъ сидел со ученики своими, видеть Иорданъ- л. 127. реку и Содомское море. На томъ же верху горы Елеонския стоитъ церковъ Вознесения Христова, а в той церкви на предъдверии лежитъ камень великъ, плоскъ. И с того камени вознесеся Христос на небо пред ученики своими394. И на томъ камени вообразишася стопы Христовы, и нынѣ одна ступень знатъ и донынѣ. Мы же тотъ камень целовахомъ, и иныя странныя от християнъ целуютъ.
А на полуденную страну Елеонския горы стоитъ гроб святыя мученицы Пелагии395, и владеютъ тѣм мѣстомъ турки. И стоит над тѣмъ мѣстомъ мечетъ турецкой, а к нему турки не пускаютъ. А от той горы Елеонския до Вифании, гдѣ праведный Лазарь умеръ и ту Господъ воскресилъ его396, яко три поприща от Иерусалима до Вифании. И тутъ стоитъ церковъ Воскресения Христова друга Лазарева397; а въ ней гроб Лазаревъ и сестръ его Марфы и Марии398. А когда мы пришли к пещере, гдѣ быстъ Лазаръ, тогда арапы принесли нам огня. Мы же л. 127 об. им дали с человека по алтыну и пошли в пещеру. И тамо целовали мѣсто, где Лазарь лежал, да и вышли из пещеры. От Вифании до камени, гдѣ Христосъ сиделъ и глагола ученикомъ своим: «Другъ нашъ Лазарь успе; идем и разбудим его!»399 - и от того камени на востокъ до реки Иордана, гдѣ Христосъ крестился400, день ходу. И тако мы из Вифании пошли опять на Елеонскую гору. И пришед к тому камени, гдѣ Христос вознесеся на небеса, поклонилися тому камени и целовали. И ходили доволно по Елеонской горе и веселихомся.
Потомъ пошли съ Елеонския горы. И когда поравнялися противу Гепсимании, и тогда нас вождь, старецъ-арапъ, повѣл налѣво по юдоли Плачевной. И мало поидохомъ, тутъ лежит камень невеликъ, плоскъ. А на немъ воображена стопа ножная, а в ней вода, полна стоит стопа. А сказываютъ про тотъ камень: "Когда Христосъ стретился со слепцом, и ста на том камени, л. 128. и плюну на землю, и сотвори брение, и помаза очи слепому, и посла его к Силоамстей купели умытися401. И какъ Христосъ стоялъ на камени, такъ ево стопа в камени вообразилася, что в воскѣ. И тотъ мы камень целовали, и воды пили, и ею умывалися. А вода в стопе не убываетъ, опятъ наполняется. А подле того камени яма зѣло глубока, а в ней на дне вода чють знатъ. И в тое яму не вѣлят смотретъ; а что то за пропастъ, никто не знаетъ.
И от того камени пошли внизъ по юдоли, на левой странѣ стоит гроб Авесолома, сына Давыдова402; а на верху круглая башенка; а около гроба накидано каменья мелкого. Мы же вопросили: «Что ето за каменье?» И они сказали: «Ето-де жидове накидали. Они-де не любят Авесолома за противление отча». А когда поидешъ от Авесоломова гроба внизъ по юдоли, на лѣвой странѣ в той горѣ все гробы пророческия, жидовския; a тѣ гробы выбиваны в горе из одного камени.
И от того мѣста пошли вниз по юдоли. Над грацкою стеною, под горою, тутъ естъ купель Силуамская. Вход в нея учинена лѣсница каменная, широка да крута зѣло, л. 128 об. а ступеней в ней 12. И по конецъ той лѣсницы купель Силуамская, аки озерцо широко, а глубина - в груди человеку. И приходятъ всякия немощныя, и погружаются, и здравы бываютъ. А когда мы пришли к устью купели, ажно в ней купается арапъ болящей, босурманъ. И когда стали на него крычать, такъ онъ и вонъ вышел. Сидятъ арапы, берутъ мыто - по копейки и по грошу с человѣка. А та вода не стоит, идѣтъ сквозь гору; и по конецъ горы вышел ручей хорошей, тутъ турецкия жены платье моютъ, прудомъ запруженъ. А та вода до юдоли Плачевной не дошла, вся в гору вынырнула; а юдоль Плачевная суха, нетъ в ней воды. А сказывают про ту купель, что она прежде сего не была. А когда-де возврати Господъ плѣнъ в Сионъ от Вавилона403, и тогда пришед к тому мѣсту Иеремия Пророкъ и весь пленъ с ним л. 129. на тот потокъ, тогда сухъ бысть. Иеремия помолися Богу, и даде Богъ в томъ мѣстѣ воду.
Ис той купели арапы возятъ воду во Иерусалимъ да продаютъ, а рекъ и кладезей во Иерусалиме нетъ. И тое воду покупают турки богатыя, а убогия питаются дождевою. А дождь во Иерусалимѣ приходит ноября-месяца. А когда мы пришли во Иерусалимъ, такъ первой дождъ былъ в нощи противъ дни архангела Михаила404, дождъ да февраля-месяца.
A хлѣб во Иерусалимѣ сеят окол Филипова заговенья405, а поспевает к Свѣтлому воскресению; а овощи всякия поспевают на Рожество Христово и к Богоявлению. У нас зима, а там лѣто. A лѣтом во Иерусалимѣ от солнечного зною и ходить нелзя: зѣло печет. А во всю зиму комары летают и босы ходят арапы. Во Иерусалимѣ зимой снегу не бывает, не морозовъ, а гром и молния бываетъ во всю зиму. Иерусалимъ - л. 129 об. среда земли. Когда в Петровки406 солнце станет на полдняхъ, то в темя главы светитъ, такъ и стени не бывает. А когда день станет убывать, такъ и стень станетъ познаватся. А день во Иерусалимѣ лѣтней болшой - 15 часовъ, а нощъ зимняя - 9 часовъ. Во Иерусалимѣ колодези каменныя копаны; со всѣхъ застрегъ приведены х колодезямъ, - а верхи плоския, а по угламъ замазаны, - трубы. Вода бѣжит да и в кладесь идетъ.
И мало пошед, в полгоре над юдолью на правой руке стоит древо масличное, окладено каменемъ, с храмину будетъ. А под тѣмъ древомъ, сказываютъ, что Исайю Пророка пилою притерли жиды407. И то древо зѣлено и до сего дни. И от того древа пошед под гору и перешедъ юдолъ, на другой стране тутъ село Скудельниче408, - от града то село с версту, - в погребѣние страннымъ, что окуплено л. 130. кровию Христовою, иже Христа Июда предал жидомъ на 30 сребреницехъ. А которыя православныя християне, от всѣхъ странъ приходящие во Иерусалимъ на поклонение, монахи и бѣлцы, и кто из нихъ умретъ, и тѣхъ християнъ погребают в томъ селѣ Скуделниче. В томъ селѣ ископан погреб каменной, какъ пещера, а дверцы малы здѣланы; и в томъ погребѣ переделаны закромы. А кладут християн в том погребѣ бѣз гробовъ на земли. А лежит тѣло 40 дней нетлѣнно, а смраду от него нетъ. А егда исполнится 40 дней, и об одну ночъ станет тѣло его зѣмля, а кости его наги станутъ. И пришедъ той человекъ, кой приставленъ в той пещере, и ту зѣмлю лопатою соберетъ в закромъ, а кости в другой; а кости тѣ целы и до сего дни. А земля ихъ прежде сего, сказываютъ, голубая бывала, a нынѣ черна, что и протчихъ человѣкъ, толко смраду нетъ. А в пещеру когда л. 130 об. войдешъ, такъ духъ тяжекъ; мы ходили в ту пещеру, платом ротъ завязавши. А закромовъ в той пещере много; а ходятъ со свечами, а то темно в пещере, ничего не видать. А та пещера стоитъ над юдолью Плачевною; а юдоль Плачевная пошла под лавру Святаго Саввы Освященного и к Содомскому морю. А сказывают, что тою юдолью Плачевною в день Страшнаго праведнаго суда Господня река огненная потечет409.
О домѣ Давыдовѣ
Дом Давыдовъ стоит от западной страны у вратъ Лидскихъ, и от Египта приходят в тѣ же врата. Домъ Давыдовъ приделанъ к градской стене: 3 стены внутръ града, а четвертая градская. Кругъ ево копанъ ровъ, а чрезъ ровъ мостъ, прежде сего бывалъ каменной, a нынѣ древяной. А у вратъ л. 131. великаго дома лежат пушки болшия и сторожа, караулъ великой, стоятъ турки и арапы, янычара. А живутъ в немъ турки, а християн не пущаютъ. А величиною тотъ дом - какъ из лука перестрелить; а равенъ и поперегъ, и вдоль. А хоромъ в немъ разве одна полата, из нея же Давыдъ виде Вирсавию, мыющуюся в виноградѣ410. И мы в томъ доме были, турки нас пущали: а мы имъ дали подарокъ, такъ они нас водили в полату Давыдову. А в полате живетъ турчанинъ. Толко одно окно, и другое - в предѣле, а в полате на окне яма в камен вогнулася.
А сказываюсь про ту ямицу: «Когда Давыдъ Псалтырь писал411, так-де возлегъ лактемъ опочнуть на тотъ камень». Тут горитъ кандило с маслом древяным день и нощь; а ставят то кандило турки, почитаютъ Давыда. И мы тотъ камень целовали. А что глаголетъ Святое Писание: «В дому Давыдовѣ страхъ великъ»412, - л. 131 об. и нынѣ в том дому страху никакова нетъ, и в немъ турки живут. И ту будетъ совершатися таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давыдова естъ потокъ сухъ под градскою стеною, имя потоку тому - юдоль Плачевная, идеже хощетъ тещи река огненная в день Страшного суда.
А на полуденною страну града у врат за стеною стоит гора Сионъ413 - мати церквам, Божие жилище. На той же горе прежде сего бывалъ монастыръ, a нынѣ турецкой мечетъ, в немъ же турки живутъ. На той же горѣ близ грацкой стены домъ Заведеовъ, отца Иоанна Богослова414. В томъ дому тайную вечерю сотворилъ Исусъ со ученики своими415. В том дому Иоаннъ возлеже на перси Господни416. В томъ же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь нашъ Исусъ Христосъ, стоя на крестѣ, л. 132. глагола матери своей: «Жено, се сын твой». Потомъ глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа поят ю ученикъ в тотъ дом свой417. В томъ дому было сошествие Святаго Духа на святыя апостолы в день пятьдесятный418. В томъ дому и преставление быстъ Божия Матери. В той же дом по воскресении прииде Христосъ ко ученикомъ, дверем затвореннымъ, ученикомъ собраннымъ, и показа Фоме руце и ребра своя419. На той же горѣ гроб святаго первомученика Стефана. На той же горѣ естъ пещера, гдѣ Давыдъ Псалтырь сложил. На той же горѣ аггелъ Господенъ отсекъ руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы420. А от дому Иоанна Богослова на левую страну - Голилея Малая, тамо первѣе по воскресении своем Христосъ из мертвыхъ явися421. И та вся мѣста на Сионской горѣ. А домомъ Зевѣдеовым владеют нынѣ армяна проклятые, у турка купили. л. 132 об.
Потом пошли за грацкую стену в пещеру Варухову422; та пещера от градской стены якобы вержениемъ из лука. И в той пещере живутъ махометанския диаволския пророки. А та пещера ограждена и зѣло велика. А сказываютъ про ту пещеру: «Когда плененъ быстъ Иерусалимъ, Иеремия Пророкъ веденъ былъ в пленъ и тамо пребыстъ, в Вавилоне, семдесятъ лѣтъ. Варухъ же Пророкъ, жалѣя учителя своего Иеремию и Ерусалимова разорения, и затвори себя в той пещере, и плакашѣ о разлучении учителя своего Иеремии, недомыслиемъ себѣ смотряя, даже до возвращения людскаго затворенъ быстъ в пещере вне града же. Людие ко Иерусалиму возвратишася, тогда и Варуху, ис пещеры изшедшу, Иеремию погребѣ». И та пещера зѣло удивителная; прежде сего бывала внутръ старого града, a нынѣ внѣ новаго града, за стеною градскою. И многия знатъ полаты старого града Иерусалима, строение и сады; и нынѣ тут л. 133. всѣ пусто, пещера Варухова. Генваря въ 18 день поидохом мы в пятницу пред Неделию мытаря и фарисея423 из святаго града Иерусалима. И намѣстникъ патриаршей приговорил намъ извощика-арапа, христианина греческой вѣры. И тако мы, убравшися на кони, пошли из града и, вышедъ за градския врата, стали на поли ерусалимском. И приказалъ насъ питропос проводитъ толмачу-старцу; и толмачъ, выпроводивъ за градъ, стал извощику приказыватъ, чтоб насъ в целости на пристани поставил и никакой бы шкоды не учинил. А намъ стал толмачъ говорить: «Естли де извощикъ вам на пути кое зло учинитъ, то де пишите ко мнѣ, я-де на немъ за рублъ 20 рублевъ доправлю». И велѣлъ намъ толмачъ дать извощику, всякому человеку, по 60 пар на роздачу по дороге арапомъ-разбойникомъ, чтобы насъ не трогали. И тако мы, убравшися совсемъ, л. 133 об. пошли, Богу помолясь, в путъ свой на пристань морскую.
И того дни минули село Емъмаусъ и дошли до града Ромеля. И пришли в метоху, и старецъ того подворья принел нас с любовию. А мы зѣло с пути утомилися, и старецъ поднес намъ вина церковнаго; а нам з дороги горелка зѣло в ползу. И препочивши мы ту нощъ, утре рано извощикъ привелъ намъ коней, мы же убравшися и пошли ко граду Иопии.
И того же дни пришли во Иопию и стали на подворье Иерусалимскомъ. И старецъ-попъ принялъ насъ с любовию, угости нас трапезою обилно. А когда мы шли от Ерусалима до пристани, и намъ на пути от арапъ зла никакова не учинилосъ. Слава Богу-свету! Извощикъ-арапъ от нихъ, сабакъ, все насъ очищалъ тѣми нашими данными ему денгами. А когда мы наедемъ, они лежат, что собаки, свернувши; какъ увидятъ насъ, такъ и вскочат да и бросятся на нас. Такъ мы укажемъ на извощиковъ, такъ они к нему кинутся. А мы л. 134. в тѣ поры ну да ну впередъ по дорогѣ, да так-то Богъ и спасъ насъ от всѣхъ бѣдъ. А за извоз мы давали по два талера на коня, а ходу полтора дни. А всякому человеку по два коня, а иныя и пеши шли, толко под рухледъ наимовали.
А когда мы пришли на пристанъ во Иопию, и в тѣ поры кораблей не было. И намъ было зѣло о томъ печално. Какъ такъ, что кораблей нетъ? Что дѣлать? Стала наша дорога. А градъ пустой, харчу нетъ, зѣло убогое мѣсто - гладом было умерли, тутъ живучи. А у турокъ, собакъ, в то время прилучился их праздникъ424. Месяцъ целой они постятся, такъ на базаре не добудешъ никакова харчу. A хлѣбъ уже вынесутъ на вечер, какъ солнце станетъ садится, и тот весъ разорвуть турки. А иныя у нас и день иной целой не ѣтчи бываютъ. А жили мы тутъ на пристани две недели. А когда мы пришли на пристань, такъ попъ чорной, кой л. 134 об. тута живетъ в метохи, на другой день взбѣсновался, такъ мы вси ту нощ над нимъ возилися. Былъ у нас крестъ московского литья медной, такъ тѣмъ крестом ево всѣ ограждали. А диявол-отъ в немъ крычит: «Студено-де, ознабили-де меня!» Да указываетъ ко иконамъ на полку: «Вон де ставрос деревянной, темъ-де меня ограждайте, а етем-де ознобили меня!» А тотъ крестъ не по подобию написанъ: двоечастной, а не троечастной425 - такъ диаволу-то хочется, чтоб я ево темъ крестомъ ограждалъ, ему уж то лехче. А я таки не слушаю, ограждаю да даю целоватъ ему. А онъ зубами скрежещет, съестъ меня хочетъ. Да Богъ ему не попустил, такъ онъ мнѣ ничего зла не учинилъ. И так-то мы с нимъ да полуночи провозились. Такъ онъ утомился да сталъ просится: «Дай-де мнѣ отдохнуть!» Такъ мы ево положили на постелю, такъ онъ до утрия уснул. Потомъ л. 135. утре всталъ, да меня призвалъ, да стал говоритъ мнѣ: «Пожалуй-де, проговори надо мною Евангелие, всѣ четыре евангелиста». Такъ я над нимъ по два дни говорилъ Евангелие. Такъ ево Богъ, миленкова, помиловалъ - сталъ в разумѣ здравъ и зѣло до насъ был добръ.
Потомъ пришолъ малой кораблъ из Акрей. И сказали намъ корабленники, что есть-де во Акри корабли египетския; такъ мы наняли кораблъ малой и стали збиратся. Потомъ прислалъ за нами паша турецкой, услышилъ, что мы идемъ во Акри. И я пришолъ пред пашу; и паша велѣлъ толмача призватъ и велѣлъ у меня спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкого указъ?» И я ему взявши лист да и подал, такъ онъ и стал честь. И прочетши листъ да и молвилъ: «Вотъ де, попас московъ, смотри на меня». И свернулъ листъ салтанской, да и поцеловалъ, и на главу положилъ. А сам чрезъ толмача говоритъ мнѣ: «Слышал-де я, что ты в ночи едешъ в Станбулъ. И ты поѣзжай, Богъ-де тебѣ в помощъ! л. 135 об. Сказывай-де в Цареграде и въ Едрине, что мы так указъ салтанской почитаемъ, таковы-де мы, турки, своего государя опасны. Мнѣ-де до тебѣ дѣла нетъ; чтоб де ты, выѣхавши на Русъ, молвилъ про нас доброе слово». Да и велелъ мнѣ сестъ, да и говоритъ: «Станем-де со мной когве питъ.» И я ему сказалъ чрезъ толмача: «Я, молъ, когве не буду питъ: у насъ, молъ, на Руси нетъ етово питья, такъ мы не повадились ево пить. Челомъ бью, мол, за твое жалованье.» И онъ мне молвилъ: «Чем же де мне тебя потчивать? Вина-де мы не держим, для того что де мы и сами не пьем. Иди же де з Богомъ!» И я вставши, да и поклонился, да и вонъ ис полаты пошолъ.
И пришед на монастырское подворье, да и стали в кораблъ класться. А корабленникъ нашъ сталъ бѣсится, и не сажаетъ нас на кораблъ, и не сталъ нашей рухледи на кораблъ класти, л. 136. да поднявши парус да и пошелъ ночью. А мы и остались на брегу моря, и намъ зѣло горко стало и слезно. Да что дѣлать? Бытъ такъ! И стали мы опятъ рухлетъ носить на подворье. И той день намъ бысть зѣло печално. Потомъ мы смотримъ: анъ пред вечеромъ пришол тот же кораблъ назад - и мы зѣло обрадовалисъ. И пришол к намъ корабленникъ да и сталъ прощатся: «Простите-де, Бога ради, оскорбил-де я васъ. Я-де верстъ съ 8 отошѣлъ да опаметовался. И мнѣ-дѣ стало вас жаль. Какъ такъ здѣлалъ, что ихъ не помиловалъ? Хоша бы и босурманъ былъ, ин бы де мощно помиловать». Да и велѣлъ намъ кластися в кораблъ. Потом паша призвалъ корабленника и сталъ ево бранитъ: «Для чево-де ты не взялъ московского папаса?» И зѣло ему пригрозил, чтоб нас взялъ.
И мы в ту же нощъ поклавшися да и пошли. И ту нощъ немного отошли, и на зоре сталъ вѣтръ великъ. И того дня навечеру пришли во Акри - ан караблѣй л. 136 об. египетскихъ нету! И намъ зѣло стало печално, когда нашъ корабль присталъ ко брегу. Потомъ мы рухлѣдъ свою взявши да и пошли в метоху митрополичью. И старецъ далъ нам келью и потом намъ трапезу поставил. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, молъ, корабли пошли во Египетъ?» И старецъ сказал, что: «Третьево-де дня пошли и вновь-де скоро будутъ. Не печался-де, вскоре пойдетъ во Египетъ». И намъ от старцовыхъ речей стало радостно.
И наутрии февраля во 2 дне, на праздникъ Стретения Господня426, позвалъ нас к себѣ в гости арапъ-християнинъ, и зѣло насъ угостилъ, и к намъ любовъ показал, и употчивалъ насъ. И тако от него изыдохомъ в подворъе митрополитское.
И по триех днехъ, в среду на Сырной недели, якобы от полудни, пришли 4 корабля египетския с товарами. Потом, приставъ ко брегу, стали выгружать товары. Мы же пришедъ х корабленнику и порядили с человека по талеру до Малова Египта. А у турокъ в тѣ поры прилучился праздникъ: в субботу на Сырной л. 137. недели была у них ис пушекъ стрелба.
Потомъ, в воскресенье въ Сырное заговены427, велѣлъ намъ корабленникъ рухледъ носить. Мы же рухлѣд на кораблъ перевозили и с корабля пошли во град погулять. А корабленникъ не сказал нам, что де: «Сегодня буду отпущатся». А когда мы во град вошли, тогда насъ градской жителъ, лутчей человекъ, арапъ-християнинъ позвал к себѣ на обѣдъ. Мы же пошли, а опасение у нас было, чтобы нашъ кораблъ не ушолъ. Но господинъ, у кого мы обѣдали, тотъ насъ окротилъ: «Я-де ведаю, что сегодня корабль не пойдетъ», - такъ мы поослабли. А трапеза была зѣло доволна.
А кораблъ в те поры сталъ отпущатся, а насъ нету. А матрозы по граду бѣгаютъ да нас спрашиваютъ, а взять не вѣдают где. Потомъ матрозамъ сказали, где мы, и они, к тому дому пришед, про нас спрашиваютъ. И рабы, пришед, господину говорят, что де уже кораблъ отпустился. А мы языка не знаемъ, что говорят. А господинъ перемогается, а намъ не скажетъ. Такъ мы стали припознаватъ, что онъ сталъ скорбѣнъ. Такъ мы у толмача л. 137 об. спросили: «Что, молъ, господинъ печаленъ?» Такъ толмачъ сказалъ: «Вить де кораблъ вашъ ушол!» Такъ мы какъ услышали, что кораблъ ушол, такъ вставъ из-за стала да и побѣжали к пристанищу морскому - анъ нашъ кораблъ верстъ зъ 10 ушол на море, чютъ видеть. А стало к ночи. И мы толко розно руками.
A y пристани прилунились в тѣ поры турки, и по нас стали тужить, да и стали с кораблей кликатъ матрозовъ. Такъ тотъчасъ подбѣжали греческия матрозы; такъ мы ихъ порядили нагнатъ караблъ, дали талер з дву человѣкъ. Толко мы в сандал сели - анъ тотъ господинъ, у кого мы обѣдали, и прибѣжал на пристань, а мы уже отпущаемся, и спросил у матрозовъ: «Что-де порядили извозу?» И они сказали, что талер. А он выхватил ис кормана талер да кинулъ в лотку: «Вотъ де вамъ извоз за него, л. 138. боле-де того не берите.» А самъ сталъ со мною прощатся: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су, лише подивился: етакая христианская душа! Потомъ мы поклонихомся ему и отпустилися на море.
Отвезли насъ матрозы от брега версты с три да и покинули грести, а сами стали еще за провоз просить: «Тово-де мало, не хотимъ вѣсти!» И стало наше дѣло. Мы то такъ, то сякъ - анъ не везутъ: «Талер дай-де еще!» А тот, кой взяли за извоз, и бросили мнѣ в сандалъ. И я, су, что петъ дѣлать, и принял: «Ну, молъ, поѣзжайте назад, и я, молъ, буду паши на вас бит челомъ!» А к зори-то видетъ: нашъ кораблъ поворотил на нас, ветръ стал утихать. А они тоже видятъ, что корабль стал, такъ они перестали гресть да и стали шуметь одно, что: «Дайте другой талер!» И много шумели, и мы-таки говоримъ: «Повезите, мол, назад». Такъ они стали уже и тот талер назадъ просить, такъ я отдал. Они же погребши мало да и опять перестанутъ грестъ. И зѣло безумныя л. 138 об. горестъ нанесли и во грѣхъ ввели, едва злодеи до карабля довезли. Такъ нас на кораблъ тотчас матрозы приняли нас, такъ они со стыдом от корабля поѣхали. А я раизу на их жаловался, такъ онъ сталъ на них шуметъ.
Потомъ ветръ сталъ утихатъ. И подшедши под гору Кармилскую да и стали на якори. Потомъ поутру вставши матрозы и хотели парусы распущать и якори вынимать. А и раиз сталъ на море смотреть в далную пучину, и сталъ присматривать, и позналъ, что хочетъ бытъ погода великая в мори, потому раизъ не велѣлъ якоря вынимать. И стояли мы от погоды под Кармилскою горою 5 дней.
И в пятницу на 1 недѣли на вечер, уже в ночном часу, погода стала затихать. Такъ раизъ увидел, что от города от Акри стали корабли отпускатся; такъ и он велѣл якори вынимать и парусы поднимать. Потом пошли в ночъ противъ суботы, и быстъ нам понос доброй, и от полудни пришли к устью л. 139. Нила. И не дошед устья, якобы верст за 5, и стали на якоре. И потомъ из Малова Египта пришли малыя корабли, да и взяли кладь всю ис корабля, да и кораблъ порозжей привязали, да и повели под Домятъ.
И на вечер пришли под Домятъ. И тутъ пришли к намъ на кораблъ арапы, да и взяли нашу рухляд, да и понесли в метоху. И игуменъ насъ встретилъ с честию да и дал намъ келью, обедъ намъ устроил. И мы ему от наместника грамотку подали, а в грамоткахъ писано, чтоб об нас раделъ, чтоб намъ кораблъ дабыл в Царьград. Потом игуменъ сталъ намъ кораблъ добыватъ и добылъ доброй греченина Ивана, а проименование ему Холова. А жили мы в Домяти недели з две.
Потомъ в Домяти учинился бунтъ от турок, и дня зъ 2 и торгу не было, а нас игуменъ из монастыря вонъ не пущал. И помалу бунтъ утишился, и мятежъ был в народе великой. Пришол от турка указъ, чтоб малыми денгами не торговать, да чтоб туркам л. 139 об. вина не питъ и не шинковатъ, а греком бы платья зеленого, красного не носитъ, но носитъ бы черное, бѣлое. Такъ за то было учинился бунтъ. А в Домяти пришла в тѣ поры слава, что будто турецкой салтанъ приѣхал и ходит по Домяту скрытымъ образомъ. Такъ турки всѣ улицы мѣтлами мѣли, опасалися. Оне чаяли: и вправду салтанъ пришол - анъ всево тово ничего не бывало, такъ мялися.
Потом, пред походомъ нашимъ, звал меня архимандритъ Домяцкой обѣдать. Обѣд зѣло хорошей устроил, всего было много наспето. А тотъ архимандритъ бывалъ на Москвѣ за милостынею. А когда, обѣдавъ, я пошел от него, такъ онъ мнѣ далъ на дорогу с пуд финиковъ. Зѣло добръ архимандритъ да и разуменъ! Мнѣ он много разсказывал, какия тутъ на него бѣды бывали от турокъ, какъ ево грабили и церковъ. Невозможно его бѣд писанию предатъ! И жили мы в Домяти недели з двѣ, л. 140. Потому стояли: карабли стали отпускатся и на устье Нила к морю и тамъ в малыя перегружатся. А мы дня с три спустя ихъ после наняли коикъ да и поѣхали с рухледью к морю - анъ еще нашъ не вышел карабль на море, такъ мы и стали противъ заставы. И тут насъ остановили и стали нашу рухлѣдъ досматривать, такъ я юмрукчею подалъ салтанской листъ. Такъ онъ прочетши да и не велѣлъ разбивать рухлед, велѣл намъ полату очистить, гдѣ намъ стоятъ, докудова кораблъ пойдет. А сам юмрукчей спросил у меня: «У ково-де ты идешъ на корабле?» И я сказал, что у Холова. И турчанинъ мнѣ сказалъ: «Пеки адамъ, доброй-де человекъ Холава, я-де знаю. Поиди-де з Богом!» И тутъ мы на заставѣ жили два дни.
Потом, седши в коикъ и рухлѣд положа, да и поехали х кораблю. И подъѣхавъ х кораблю с рухлѣдью, и сели на корабль. А иныя карабли, убравшися, пошли л. 140 об. к Царюграду. А нашего раиза задор бѣрет, что корабли пошли, а онъ отсталъ, такъ сердить былъ зѣло. Мы в тѣ поры к нему не потходили, какъ онъ убирался. Потомъ тотъчас велѣлъ парусы поднимать, да и пошли. Потомъ нашъ раизъ сталъ весел, такъ мы подшед къ нему да и поклонилисъ. Такъ и онъ намъ поклонился, а самъ молвилъ: «Добро-де тебѣ будет, сиди здеся!» Да и велѣлъ мнѣ мѣсто хорошеѣ очиститъ, а сам под мѣсто рогожи стелетъ. Спаси ево Богъ, миленкого, доброй былъ человѣкъ! И хлѣбъ намъ велелъ давать, и всячину, что ни варятъ - все велит давать.
И шли мы четверы сутки, потом на четвертой день стали горы показыватся. И на вечер подошли под град Мирликийской, гдѣ Никола Чудотворецъ родился428. Потом к ночи вѣтру доброго намъ не стало. И сталъ л. 141. нашъ корабль ходить по морю то туды, то сюда, чтоб не стоятъ, а прибыли нѣтъ. И тако ночъ всю шатался. Наутрие по морю появилосъ кораблей много: которыя преждѣ нас пошли, все тутъ стояли. Потом караулщикъ нашъ сверху крычитъ, что идутъ-де карабли разбойническия. Потомъ мы смотримъ - анъ и всѣ корабли поворотили к нашему кораблю. Потом и наш раизъ велѣлъ кораблъ назад обратить, да и пошли под городокъ Костелоризъ429. А когда мы стали входить в ворота меж гор в лиманъ, тогда из городка к войску выѣхали граждане и сказали намъ, что в городке мор естъ. Такъ нашъ раизъ хотѣлъ назад поворотить - анъ бѣжать и некуда: тутъ, в городке, мор, а назади разбойники. Такъ некуда деватся стало, да и положилися на волю Божию, и пошли под город, и стали на якоре. Потомъ за нами пришли все корабли турецкия да и стали; а разбойническия карабли л. 141 об. за лиманомъ стали на воротѣхъ да и не выпустятъ никово. Всѣ тутъ, сталъ путъ, некуда деватся!
И на третей день на турецкомъ карабле умер раизъ-турчанинъ. Бился с разбойниками: такъ онъ от нихъ отбивался; такъ они, разбойники, у карабля дерево подбили да сопецъ разбили, а раизу руку отрубили - так он в третий день и умер. A забѣжали наши корабли в тотъ лиманъ в среду Крестопоклонную430, и стояли мы под тѣмъ городкомъ до Святой недели. Потомъ стали раизы сьезжатся да думатъ, какъ бытъ. И придумали: послали почту в Царьград к салтану, что разбойники не выпущаютъ. И зѣло ту наше житие было печално. А когда мы под тѣмъ городом стояли, и в те поры на одном корабле моръ сталъ. И зѣло намъ была нужда: харчъ приѣли, а взять негдѣ, а людей на корабле остается немного. Так раиз дождавши вѣтру добраго и пошел на уход сквозь разбойническия л. 142. корабли. И гнали за нимъ верстъ зъ 200 до Родоса-града, однакожъ Богъ спасъ его; а кораблъ былъ христианской, греческой.
Потомъ на Вербное воскресение разбойники поймали попа да дьячка. И, поимавъ, пытали, спрашивали у нихъ: «Сколко-де стоит караблей под градомъ?» Такъ они сказали: "20 караблей стоятъ" - такъ они ихъ и отпустили. Потомъ учинился в городке великой моръ, такъ корабли и пошли от городка прочъ на другую сторону, в другой лиманъ, под горы зѣло высоки. И под тѣми горами стояли с неделю. Тутъ и Свѣтлое воскресенье взяли. И зѣло печално было: такой пресвѣтлой праздникъ в пустом мѣстѣ взяли. И в Свѣтлое воскресенье раизъ прислал мнѣ яицъ и молока. Спаси ево Богъ, миленкого! Часто к себѣ обѣдать зывал.
Потом в самой праздникъ после обѣда пошли корабли опять под город и стали на якоряхъ. А нужда стала: хлѣба на корабляхъ не достало. У нашего раиза много брали сухарей на все л. 142 об. карабли, у него было запасу много. Человекъ онъ старинной, 40 лѣтъ уже на корабляхъ ходит, такъ всякия нужды видал.
А когда мы стояли под горами, и тутъ мы в горахъ видели идолския капища древния431. И мы по тѣм горамъ гуляли и в тѣхъ капищахъ внутръ ихъ были. Диво да и все тутъ, какая-то на людей-то слепота была! А гробищи пусты, костей нетъ ничего. И капищи выбиваны ис камени кирками и некладеныя. А гробищи поставлены зѣло на высокихъ горах, едва с нуждою взойти; и нынѣ на тѣхъ горахъ турецкия села.
Потом в среду на Свѣтлой недѣли увиделъ караулщикъ з горы, что идутъ голены турецкия с войскомъ нас выручать. И кораулъ стал кораблям кричать, такъ с кораблей турки, греки побежали, и мы туда же пошли смотреть. И когда мы увидели голены турецкия, и зѣло обрадовались. Все к ночи пришли к намъ, и разбойническия все побѣжали в пучину. И в вечере прибѣжалъ сандал с голенъ съ янычары л. 143. к нашим кораблям, и велѣли утре выходитъ вонъ на море.
И в четвертокъ на Светлой недели стали наши карабли подыматся и пошли на море. И шли корабли подлѣ гор, а голены турецкия от моря, от степи, а иныя позади нашихъ кораблей шли, обѣрегали от разбойников.
И на другой день пришли в Родосъ, город турецкой. И тутъ корабли не приставали: ветръ былъ доброй - и пошли мимо. А когда верстъ зъ 10 отошли, тогда из города ис пушки трижды выстрелили, и корабли все остановились. Потомъ вѣдомость пришла из города, чтоб оберегалися, что разбойническия голены прошли. Потомъ мы дождались голенов да и пошли вмѣсте.
Потом во 2 дне в ночном часу стала всходитъ полоса. Потомъ на всѣхъ карабляхъ стали парусы подбирать. И когда лишъ парусы подобрали, и взяла фуртуна великая, и почала насъ по морю носить, и разбила всѣ карабли - кой куда, неизвѣстно куда занесло. л. 143 об.
И утре рано в понедѣлникъ Фомин432 стала погода переставать. Мы же по морю смотрили с корабля, и не видетъ в мори ни единого корабля, всѣ разбило. Потом от полдни стали кораблъ по караблю показыватца, и к вечеру все опятъ сошлися. И того дня минули Патмосъ-островъ, где Иоаннъ Богословъ былъ заточенъ433. А от Патма-острова во вторый день взяла нас опять фуртуна в Уском море, тут было едва не все корабли разбило. А стало межъ гор; а море глубоко зѣло, саженъ 500 было глубины. Такъ едва снастей толко стало, и все снасти связывали - едва нашъ корабль остановили. И тутъ мы стояли двои сутки.
Потомъ стала погода утихатъ, да и пошли все корабли, и голены с ними же. И в ту же нощъ встал вѣтр противенъ, и погнало корабли назад, л. 144. и на кораблях поставляли парусы боковыя. И пришли под Ефесъ-градъ, гдѣ лежит Иоаннъ Богословъ с Прохоромъ-ученикомъ434. Градъ зѣло узорочной; и митрополит в немъ живетъ греческой. Тутъ мы стояли сутки.
Потомъ пошли и пришли в Стинковъ-город435, и тутъ мы стояли двоя сутки. Тут мнѣ неволникъ руской дал два мешка лимоновъ. И в том городѣ Стинковѣ всего много, садов всякихъ; вино дешево - по копейки око, а гарелки - око по грошу; лимоновъ 40-50 за копейку; и все дешево. Такова града в Турецкой земли поискать другова! Всякия овощи идутъ караблями из него в Царьград.
И тутъ насъ турчанинъ-паша сталъ просить на мнѣ горачу, такъ я ему листъ показал турецкой. А онъ листъ и спрятал в пазуху да и поѣхал по кораблямъ горачъ збиратъ. A мнѣ сказалъ: «Поѣзжай-де в город, там-де листъ л. 144 об. отдам». И я поѣхал в город и стал ево на берегу дожидатся. А когда онъ приехалъ, и я стал у него листъ просить, и онъ у меня спросилъ: «А колко-де вас человѣкъ?» И я сказал, что четыре человека. И онъ мнѣ молвилъ: «А то-де вас двоя, а ето-де двоихъ греченъ за собою провозишъ». И я было дву старцовъ руских из Ерусалима взялъ за тем же листомъ. И он, собака, разсмотрел, что они в листѣ не написаны, да и стал просить 12 талерей з дву человекъ.
Так я пошелъ да воеводы и стал бит челомъ, что, мол, у меня отнял паша горачной салтанской листъ. Такъ воевода послалъ за нимъ, чтоб онъ листъ принес; такъ онъ листъ прислал. И воевода листъ прочел да и велѣлъ мнѣ отдатъ: «Хоша бы де их было 20 человекъ, не токмо 4, не указано с них брать!» И турчанинъ взялъ листъ у воеводы да и прятатъ сталъ, а я збоку да и вырвалъ у него, да и в пазуху спрятал. А когда мы от воеводы л. 145. пошли, турчанинъ нас не отпускаетъ: «Поидите-де до паши, онъ-де какъ хочетъ с вами».
Такъ мы и пришли пред него. Такъ онъ сталъ проситъ листа, и я ему не даю. «Инде посадите ихъ в тюрму!» Такъ я ему сталъ говоритъ: «За что ты меня в тюрму велишъ сажатъ? Что моея вины?» И турчанинъ молвилъ: «Дай-де за 2 человека горачъ!» Такъ я ему молвилъ: «И ты ихъ себѣ и держи, а меня за что?» Такъ онъ велѣлъ тѣхъ двух посадить, а меня отпуститъ.
Такъ я пошолъ опять к воеводе да сталъ бит челомъ на пашу. И онъ сказалъ: «Что ж де мнѣ с воромъ дѣлать? Я-де стану на него в Стонбул писатъ, а себя-де очищать. Веть де ты и самъ видишъ, какъ де я бранился с нимъ. Прииде-де завтра, и я-де тебѣ дамъ писмо на него к салтану, и ты-де бей чѣлом на него. А мне-дѣ что с ним л. 145 об. дѣлатъ?»
Такъ я от него и пошол на пристань - анъ коика нашего нету! Уже позно стало, такъ я в городъ и пошолъ, да у неволника руского начевалъ. И поутру с тем неволникомъ пошелъ к митрополиту. Такъ митрополитъ у меня взял листъ да и пошелъ к воеводе. Такъ воевода послалъ с великою грозою к паше. Такъ паше стало не лицо, велѣлъ тѣхъ старцов выпустить, да еще имъ дал по 5 копеек на дорогу, а самъ с ними прощался.
Потом о полудни наши корабли пошли всѣ к Царюграду, и голены с ними же. И на вечер вѣтру не стало, и пристали ко острову Милитинскому436. И тотъ островъ зѣло великъ, и городов в немъ много. И тутъ мы стояли двои сутки. И потомъ паки пошли, а голены уже от нас отстали, пошли назад к Стинкову-граду. И на другой день пришли к устью Ускому морю, что в Царъград поворачиваютъ. И тутъ намъ вѣтръ противной л. 146. былъ, не пустилъ нас в Уское море. И стояли мы тутъ пятеры сутки. А на тѣхъ воротѣхъ стоятъ два города турецких для воинскова дѣла, зѣло ружьемъ запасны. A гдѣ мы стояли, и от тѣхъ мѣстъ до Афонския горы 160, а до Царяграда 140 верстъ.
Потом сталъ ветръ заварачиватся намъ в попутье, такъ на всѣхъ кораблях подняли парусы да и пошли. И прошедъ городки два, а имя имъ Костели437, да и стали: опять вѣтръ не нашъ сталъ. Тутъ было нашъ корабль камѣньем проломило, и едва заканапатили. И в тѣ поры раизъ с навклиромъ побранились. Навклиръ говоритъ: «Пора якори кидать!» А раизъ говорит: «Еще рано!» Да так-то в том шуму на камень корабль и ударился, чють не пропал было корабль, и с людми. Да еще-то Богъ помиловал, что тихонко потерса о каменъ.
И утре рано, поднявши парусы, пошли под Царъград. И на другой день после полденъ л. 146 об. пришли под Царъград. И в среду четвертой недели по Пасце, в Преполовение438, и стали на якоряхъ на Бѣлом море противъ Царяграда, не дошедъ пристани версты з двѣ, гдѣ корабли пристаютъ. Потомъ к нашему кораблю приѣхали ис таможни турки и стали на корабле товаръ досматривать. Потом стали нашу рухледъ разбивать, такъ я имъ показалъ салтана турецкого листъ, такъ они и не стали разбивать. А началной турокъ в честь у меня попросил чотки иерусалимской, такъ я ему дал, а крестъ с нихъ снялъ. Такъ онъ стал говоритъ: «А ставросъ-де на что снимаешъ?» И я ему молвилъ: «Да босурманъ, молъ, не требуетъ ставроса». Такъ онъ разсмеялся: «Е, попасъ, гайда-де, гайда, поспешай-де! Вашъ московской бозыръянъ скоро ѣдетъ к Москвѣ, так дѣ тебѣ с ними хорошо, они-де уже выбираются с товарами въ Ениково-село439». И я, какъ услышалъ, что еще наши московския купцы л. 147. не уехали, такъ я зѣло обрадовался. Да нанявши коикъ и убравшися с рухледью, да поклонился раизу, да и поѣхали на Фенаръ440 в метоху Иерусалимскую. И приѣхали в мѣтоху, и игуменъ намъ радъ, сталъ здравствовать: «Здорова ли де васъ Богъ носил?» Мы же ему грамотки подали от наместника, а онъ намъ далъ келью и хлѣба прислал и вина, всего доволно.
Потомъ пошли в селдеган441 к московскимъ купцам, и еще они не уѣхали въ Ениково. И купцы намъ зѣло обрадовалися, нашему пришествию. Калуженинъ Иванъ Кодмин и братъ ево Ерастъ Стефановичи, спаси их Богъ, трапезу намъ зѣло устроили добрую, и ренскова было доволи. Рады миленкия, а сами говорят намъ: «Слава-де Богу, что вы насъ застали! Хороше-де с нами ѣхатъ к Москвѣ. Мы-де вамъ не чаели назад выѣхать». И зѣло удоволися на трапезе; и, вставши от трапезы, л. 147 об. воздали хвалу Богу; потомъ пошли гулятъ по Царюграду.
Потомъ, на третей денъ нашего пришествия, учинился бунтъ в Цареградѣ от янычаръ турецкихъ. Сказана была имъ, янычарамъ, служба - итить на катаргахъ на Черное море под Керчу и на Кубань-реку, в мори устья заваливатъ каменьемъ, чтоб московския корабли с войскомъ не пришли442. И тѣ янычары пришли к пушкарскому двору у головы жалованья просить, и голова жалованье имъ выдалъ полное. А янычары стали просить за прошлыя годы от азовской службы походное жалованье443. И голова сказалъ: «Мне-де указу такова от салтана нетъ, чтоб вамъ за прошлыя годы подъемъ даватъ. Веть де вы службы не служили, за что-де вамъ датъ?» Такъ они голову взявши да и удавили, и удавивши да и пошли по рядамъ, грабить ряды. И мы в тѣ поры прилунились в рядахъ - едва ушли на гостин двор да и заперлисъ. л. 148. А в рядахъ и в дворахъ вездѣ толко стукъ да громъ стоитъ, какъ запираются по рядамъ и по дворамъ. Потомъ бунту было часа на 2.
Потомъ прибѣгли янычары царския да и перехватали янычар - такъ бунтъ унялся. А мятежъ по всему Царюграду до ночи не утишился. И вездѣ в домехъ по всему Царюграду ужас великой: крикъ, пискъ бабей, робячей. А то и крычат: «Москва пришла, московския корабли! Увы, погибѣлъ пришла Царюграду!» А дворы заперши да ямы копали. И турки ходячи по Царюграду з дубьемъ да бьютъ в ворота, чтоб не мятежились, а сами говорятъ: «Нетъ Москвы, нетъ, то-де янычары взбунтовали!» И к ночи едва уняли мятежъ. Мы же зѣло подивилися: «Куда, моль, на турокъ ужасъ напалъ от московского царя?» А сами удивляемся. Да что, су, и удивлятся? Время-то приходит, такъ на нихъ и страхъ Богъ попускаетъ, знамение предпосылает страхованное444. л. 148 об.
Потом мы стали убиратся в село Яниково: на Черное море корабли все изъ Яникова-села отпущаются; а товары в коикахъ возять; а село Ениково от Царяграда 10 верстъ. Мы же убравшися с рухледью в коикъ, да и поѣхали въ Ениково, и стали на том же дворе, гдѣ московския купцы стоятъ. А купцы еще в караблъ не клалися, ожидали из Андреянъполя указу. И не дождалисъ указу, стали кластися в кораблъ. Толко поклалисъ - ан указъ пришол, что ѣхатъ горами на Голацы чрез Дунай-реку, а на турецкихъ подводахъ, да 200 человекъ турокъ-провожатыхъ дано до Киева провожатъ, да воловъ 120, во всякую арбу по 4 вола. А Иванъ Кадминъ с товарыщи, с которыми уклался в корабль, не поѣхалъ сухимъ путемъ, не сталъ ис корабля выбиратся. Толко поѣхали Житковы, прикащики гостя московского Ивана л. 149. Исаева да Матвея Григорьева. Они поѣхали сухимъ путемъ, а мы съ калужаны - морем, в карабле.
Мы же после ихъ отпустилися, три дни спустя, и пришли на устье моря Широкова. Тутъ стоят два городка турецкихъ по обѣ стороны, пушекъ зѣло много. А городки вновъ подѣланы: боится турокъ нашего государя приходу под Царъград. Тутъ стоит застава, осматривают ружье у нас на корабли у московскихъ купцовъ. А у нашихъ купцов былъ взят листъ у паши, чтоб пропустить по щету ружье московское. И тако пришед турчанинъ да и пересмотрелъ, и против указу перечел ружье великое да и отпустил.
Мы же того дня не отпустихомся: ветру не было. И того дни в вечер противъ Сошествия Святаго Духа445 поемъ мы вечерню - анъ приѣхали турки к намъ на кораблъ х купцам товар досматривать л. 149 об. да и взошли на карабль. А мы в тѣ поры поем стихеры, такъ мы ладону напустили поболе росова446, а турки ладоннаго духу не любятъ, а ладонъ вездѣ по караблю разошолся. Они же увидели, что караблъ полнъ ладону напущенъ, тогда залопотали, стали насъ бранитъ по-турецки. А сами ис корабля побѣжали, такъ мы по тѣхъ мѣст ихъ и видели, а то бы наши купцы были от них рублей бѣз десятка.
Мы же того дни после обѣда и стали отпущатся в море на ширину, и на вечер внидохом в море в болшое, и тако пошли к Дунаю. И ту нощъ добраго ветру намъ не было, такъ шаталися и туда и сюда. И поутру все тож, не было намъ ветру доброго до пятницы. И в пятницу взялъ насъ ветр доброй, и в самыя заговены на вечер с моря внидохом в Дунай-реку. Мало отшедши от устья реки Дуная, где в море впало, да и начевать л. 150. стали на пустом мѣсте, тутъ и заговливали.
И утре в понеделникъ Петрова поста447, вставши, пошли бѣчевою вверхъ по Дунаю; и пришли в третий день под град турецкой, имя ему Тулча; а шли и бѣчевой, и парусомъ. А Дунай-река зѣло куликовата и уска, многими разшиблася гирлами. И тутъ мы под тѣмъ городком стали.
И утре рано приѣхали к намъ на кораблъ турчана товаров и лишних людей, неволниковъ, досматривать. Взошли на кораблъ да и стали досматривать. Потом и нашъ указъ турок прочел да и сказалъ: «Нетъ де мнѣ дѣла до папаса и до рухледи его. Вы-де, московъ бозыряны, дайте-де вы с своего товару пошлину». Такъ наши купцы заупрямились, пошлины не стали даватъ. Так турчанинъ, началной человекъ, взявши указы наши в город да и списал, а в вечеру к намъ прислалъ. А списки прислал в Килию-град къ изупаши448, по-нашему к полковому воеводе. л. 150 об. А изупаша в тѣ поры стоял в Килии с войском турецкимъ. В тѣ поры белогороцки татары збунтовали, а от турка отложились да волохи все разорили. Такъ тотъ паша от турка присланъ розыскивать и волохомъ грабежное добро отбирать на нихъ впятеро: у кого взяли лошадь татары, такъ на нихъ доправить за одну лошадь 5 лошадей.
Потомъ, на четвертой день, пришол указъ от паши, что на московскихъ купцах брать пошлина. Такъ турчанинъ и приѣхал на кораблъ правитъ пошлину. Такъ наши купцы не похотели дать да и поѣхали сами в Килию ко изупаши. Такъ паша указъ имъ далъ, что на Голацахъ платить. Потом наши купцы приѣхали ис Килии и стояли под Тулчею 9 дней, потом пошли к Голацам.
И во вторый день пришли в Ренъ-город. И стали тутъ наши купцы думатъ: хотели коней покупать да из Рени итьти на Русь - инъ городъ весь разоренъ от татар, коней л. 151. не добыли. Потом купецъ Иванъ Кадминъ нанялъ у турчанъ коикъ, да и поѣхали мы с нимъ напредъ на Голацы для коней и для телегъ, а кораблъ не пошелъ за вѣтромъ. Да в ночъ мы и пошли на койку, а ружья с собою не взяли. И ту ночъ мы зѣло страху набралися: а то мѣсто отчень от татар воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы тою ночью добились да Галацъ, и пришли часа за два до дни, да тут на брегу и начевали.
И поутру рано взявши рухледъ да и пошли, а застава нас и ни пустила, да и привели нас к бѣю, к началному турчанину. И турки в тѣ поры еще спали, такъ мы дожидалися, покудова они встали. Потом сели на мѣстехъ, такъ мы подали указы. И прочетши указы да и велѣлъ намъ итьти. Такъ мы и пошли в монастыръ, да тутъ намъ игуменъ дал кельи. Так мы шедши на бѣрегъ Дуная-реки, и купили рыбы бѣлужины, и наварили, и нажарили. А рыба зѣло дешева: белуга дать великая 20 копеек, а сазана л. 151 об. свежего - 3 копейки. И тутъ мы переначевали.
Пошли сухимъ путем с провожатыми турецкими и перевезлися реку, выклали товар на берѣгъ. Потомъ и нашъ кораблъ пришолъ, а товару турки не давали ис карабля выгружать, потому что за пошлину былъ шум великой, и помирились на малое дѣло. Потомъ стали мы кони покупать, а кони были недороги, средня цена. Потомъ, в третий денъ, приехали наши провожатыя турки от изупаши, 200 человѣкъ. Потомъ пригнали валовъ под товары и стали на подводы убиратся.
И в последнею нощъ учинилосъ у насъ бѣда великая: диаволъ похотилъ молотчика Козму Кадмина, взбѣсновался. И быстъ мятежъ великой всю нощъ с нимъ: кричитъ, да свищетъ, и платье на себѣ деретъ в куски, да все разбросалъ. Потом его сковали да все сковавши и везли до Киева. Зѣло бѣсъ прокудливъ в нем был, лихой, бросал окаянной! Потомъ тово дни стали убиратся, и утре л. 152. рано во вторый день выѣхали из Голац вонъ, и на поле зжидалися. А провожатыя турки напредъ выѣхали верстъ за 10, в степи дожидались. А какъ наши купцы московския выбрались к полдням, да и пошли всемъ кораваномъ. Потомъ наѣхали мы на провожатыхъ, такъ турки поѣхали и перед нами, и за нами. Зѣло опасно насъ проважали! А естли осъ изломится или иное что испортится, корованъ таки не остановится, пойдетъ, а турокъ человекъ 20 или 30 останется да дожидается. А какъ исправятся, да и поѣдутъ с темъ возомъ, да на стану доѣдут. А когда поидешъ на сторону за нуждою, а турчанинъ стоит над тобою, дожидается. А по дороге везде перед нами мостили мосты да гати. А где на мостахъ, на гатехъ - человекъ зъ 20-30 слезут с коней да через переправу перепроваживаютъ. Уже зѣло бѣрегли! Да нелзя имъ и не бѣречъ, такъ в указе имъ написано насъ беречъ. «Что естьли хошъ человекъ утратится, - турецкой салтанъ сказал, - всѣхъ-де 200 человекъ л. 152 об. повешу за одного московского человека!» Да приказалъ, чтобы в Киевѣ с московскимъ воеводою отдать нас в целости с роспискою. А тое бы расписку привести во Адриянъполъ к самому салтану, а от купцовъ писмо за ихъ руками - к послу московскому к Петру Ивановичу Толстому449, что в целости доѣхали да рубѣжа и никакой шкоды турки ни татары ни учинили. И зѣло намъ от татар было неопасно, а то была слава великая у татаръ, что московския купцы едутъ богаты, так бы бѣз попытки не было.
И, не доѣхавъ до Ясей за 30 верстъ, поѣхали мы, человекъ съ пять московских купцовъ да началной человекъ турчанинъ с людми, напред въ Яси в ночъ. И ѣхали, и приѣхали въ Яси часу в другом дни. И господаръ воложской отвелъ намъ двор стоялой. Потомъ, во 2 день, пришол нашъ корованъ и с турками-провожатыми; и стали в монастыре у Николы, порекломъ Голя. И стали покупать кони, телеги, л. 153. а иныя нанимали извощиковъ киевскихъ, воложских, давали до Киева на подводу полрубля. И в то время въ Яси приѣхали турки, да господаря волоского сковали, да со всемъ домомъ повезли к турецкому салтану450. А какое до него дѣло, про то никто не ведает.
И стояли мы въ Ясехъ дней с пять И, убравшися, изъ Ясей выѣхали вонъ за 5 дней да Петрова дни. И ѣхали до Сороки 5 дней, а в Сороку-град приѣхали в самой Петров день после полденъ. И тутъ Днистръ до вечера перевезлися да и начевали. И тут ляхи про нашихъ купцов обедъ дѣлали и зѣло почтили.
И во вторый день после обѣда убравшися да и поѣхали в степъ к Немерову; и ѣхали до Немерова 5 дней. А когда мы приѣхали к Немерову, и Немеровъ весь разоренъ от Палея с казаками, а нынѣ стоит войско лятское 5000. А голы зѣло, и воровство страшное, в очах крадут. И мы в город поѣхали за харчомъ, такъ того часу сафьянъ с седла схватили, л. 153 об. и не видали. А у иного нашего молотца и кошелекъ с талѣрами совсемъ вырвали, онъ хлѣба покупалъ. И губѣрнатор градской купцовъ нашихъ звал к себѣ на обѣдъ, так на дворе кораулщики бурку451 украли. Стали бит челом губѣрнатору, и губѣрнаторъ сказалъ: «Укажите-де в лицо, я-де доправлю, а то де такъ нелзя сыскать. И вы-де, для ради Бога, берегитеся. Какъ-де имъ не воровать? А жалованья нетъ, толко де по 5 копеек на неделю, за неволю-де имъ воровать».
И стояли мы в Немѣрове часу до 5 дни. И убравшися да и пошли. А купцы поѣхали к губѣрнатору обѣдать, а корованъ с турками пошол напред из Немерова. Турки прощались, чтоб ихъ купцы отпустили. И купцы имъ сказали: «Мы-де васъ не держим, поѣзжайте себѣ. А какъ-де у вас в указе написано, такъ-де и творите». Такъ они и стали проситъ отпуску, чтобъ расписались. И купцы сказали: «Мы-де здесь росписыватся не станемъ: земля - л. 154. не нашего государя владение, зде-де веть губѣрнаторъ полской не станетъ за нашего боярина расписыватся». Такъ они сказали: «Мы б де вас с радостию и до Киева проводили, да мы-де боимся Полея вашего, он-де насъ не выпустит вонъ от себя, тут-де нас побьетъ». Такъ мы имъ сказали: «Али, моль, у нас Палей какой своеволной, у государя нашего?» И турки сказали: «У нас-де про нево страшно грозная слава. Да мы-де никого такъ не боимся, что ево. Нам-де зѣло и самимъ хочется его посмотреть». Да затемъ и за нужу поѣхали, что расписатся не с кемъ, а имъ бѣс писма приѣхатъ к салтану нелзя.
И ѣхали мы степью чрез Лядскую землю четыре дни, и въ 5 день приѣхали в Паволочи-мѣстечко, Палеево владение. И, не доѣзжая Паволочей верстъ за 15, стали коней кормитъ, а сами обѣдать. И наши передовыя поѣхали напред в Паволочи ради овса и сказали наказному полковнику452, что ѣдутъ купцы московския, л. 154 об. а провожаютъ турки. Такъ полковникъ тотчасъ велѣлъ ударить в бубны да в политавры. И палѣевщина того часу слеталися: тотчас оседлали кони, и приправилися в ружье, и выѣхали к намъ в поле з знаменами. Толко мы с версту от стану не отъѣхали, а прилучился лесокъ, дубничокъ молодой, а турки толко нашъ обоз стали объезжать напред - анъ полковникъ Палѣевъ и вывернулся, что заецъ в лесу, а с нимъ человекъ съ 300. Да почали по дубнику скакать, гдѣ 20, гдѣ 30 человек, какъ есть зайцы: тотъ оттудова, а иной с ыной страны. А какъ турки увидели палѣевщину, такъ стали ни живы ни мертвы. А уже зѣло злодеи храбростъ показали и почали на конехъ винтовать, копья бросать, из луковъ стрелять и с пистолетовъ.
И нашъ караванъ остановился, и турки тотъчас. Полковникъ к нашимъ купцамъ подъехал да и стал здравствовать, и наши купцы полковнику также поздравствовали. И тогда слезли с коней л. 155. да стали наши купцы воткою потчивать; и выпивъ вотке по чарке, и сели на кони. А дубникъ уже выѣхали, к Паволочи - чистое поле. И какъ они минувъ нашъ караван и турокъ, да какъ ударили по конемъ - ино какъ брызнули, какъ, что молния, у насъ из глас мелкнули, какъ по полю-то разсыпались: где 20, где 10 да самого города скакали. И турки толко головами качаютъ. A выѣзжали все бранная молодешъ.
А какъ мы приѣхали к Паволочи, и полковникъ прислалъ к намъ корму, овса, меду. А турки зѣло ужаснулись да и не захотели ѣхать до Киева. И стали нашимъ купцамъ бит челомъ, чтобы полковникъ Палѣевъ расписался с ними, что принял насъ в целости. И наши купцы велѣли полковнику расписатся да сами писмо к послу дали, что, дал Богъ, в целости доѣхали. И ихъ с честию отпустили да и на дарогу дали имъ 8 талерей да яловицу. Такъ турки и поѣхали назад, а насъ уже стали провожать Палѣевы казаки.
А какъ мы стали л. 155 об. приезжать к Хвастову, такъ Палѣева жена453 выслала к намъ навстречу казаков конницы 500 человекъ з знаменами, и встретили нас верстъ за 5. А какъ мы приѣхали в Хвастово, и стали за городом на поле. А Палея в тѣ поры дома не было, в Киеве былъ. И Палѣева жена прислала к нам в таборы яловицу, и колачей, и вина, а конемъ овса. И тутъ мы стояли весь день. A Палѣева жена купцовъ брала к себѣ обѣдать, и зѣло угостила, и говорила: «Для чего-де до нас турокъ не довели? Я - де бы 500 дала имъ провожатыхъ также ихъ проводить чрез Ляцкую землю». И, обѣдавши, купцы выѣхали в поле и стали коней седлать и запрягатъ. Потомъ выехал к нам полковник наказной с казаками да и поѣхал с нами насъ провожатъ до Киева. И ѣхали мы от Фастова до Киева два дни.
Потомъ приѣхали мы в Киевъ в день недели, и у вратъ Златых454 насъ на карауле остановили. Потомъ пятьдесятникъ пошелъ л. 156. к генералу об нас докладывать, и генерал велѣл насъ пуститъ в городъ. А когда мы приѣхали в город, и в тѣ поры полковники стояли у обѣдни, а генерал - немчинъ, некрещеной455. И переѣхавши чрез Верхней городъ да и пустилися в Нижней, а гора зѣло крута. Потом генерал велѣлъ намъ отвести дворы стоялыя. И стали на дворе, и убрали рухледъ, и опочили той день.
И во 2 день пошли в Печерской монастыръ, в лавру преподобныхъ отецъ нашихъ Антония и Феодосия. И были в церкви соборной, и лобзали образъ Пресвятыя Богородицы чюдотворный. Потом пошли в пещеру Антониеву и тамо мощи святыхъ всѣхъ лобзали; и, помолившеся, изыдохом. И пошли в Феодосиеву, и тамо такожде мощи святыхъ лобзали. И оттоле пошли в монастыръ, и ходивше по монастырю доволно. А сами удивляемся человеколюбию Божию: како в такую далнюю страну ходихомъ и назад возвратихомся. А когда мы шли во Иерусалим, и тогда приходили в монастырь Печерской, и молились преподобным л. 156 об. отцемъ, и обѣщали, что естли, Богъ даст, сходимъ поздорову, то не возвратимся инымъ путемъ, но тѣм же путем к вамъ, отцы преподобнии, пришедъ, поклонимъся и обѣщанной долгъ вамъ, отцы святии, отдадимъ. И преподобнии отцы Антоний и Феодосий молились за нас, и за молитвъ их, преподобныхъ отецъ нашихъ, Богъ насъ сохранилъ от всякихъ наветовъ вражиихъ. И тако мы молитвами ихъ дошли града Киева и достигли святую обитель преподобныхъ отецъ Антония и Феодосия. И тако, поклонившеся, изыдохомъ.
И сведавши про нас жители града Киева, мещане и служилые люди московскихъ полковъ, и стали нас к себѣ зватъ в гости. И зѣло нам ради миленкия, и покоили насъ. И полковники за нами присылали, к себѣ в дом звали, да мы за недосугами у нихъ не были. Звали для речей, что видели в Турецкой землѣ. /л. 157. /
Потом дождались мы калужени: приехали къ ярмонки к Успениеву дни456. А когда увидели насъ, и зѣло намъ обрадовалися, и взяли меня к себѣ на двор хлѣба есть, и много было вопросовъ от нихъ о похождении нашемъ. Потомъ приѣхалъ любѣзный нашъ другъ Давыдъ Стефановичъ со своею дружиною. А когда мы его увидели, а онъ насъ, и тогда мы обои от слезъ не могли удержатися, и зѣло мы другъ другу обрадовалися. Спаси Богъ Давыда Стефановича, много нашимъ путемъ раделъ! А когда приѣхал назад в Киевъ, и тогда нас не забыл и з дружиною своею. И тако мы той день зѣло в радости были, и все, и ту путную скорбь забыли. Будто наши искренний сродницы! Потомъ и множество калуженъ приѣхало, и всю ярмонку с ними добре проводили, в радости и веселии.
И жили мы л. 157 об. в Киевѣ шестъ неделъ, и обходихом многия святыя отеческия мѣста. И в пустынныхъ мѣстахъ были, и пустынныхъ жителей видели, и доволно ходили по пещерамъ. Покудова в Киевѣ жили, всѣ в Печерской монастыръ хаживали, и зѣло наша душа насладилася и утешилася, ходя по такимъ святымъ. Ненасытная радость и веселие! Уже такия драгия лавры подобной не сыщешъ в нашемъ Российскомъ государстве!
И поидохом ис Киева с калужены после Успенской ярмонки. И ѣхали три дни, и пришли в Нежинъ-градъ. И в Нѣжине взяли насъ всѣхъ к воеводѣ; и воевода л. 158. князь Мосалской, Колцовъ тож457, прочетъ нашъ московской указъ, да чествовалъ насъ пивомъ и вином, и далъ намъ хлѣба на дорогу, и отпустилъ нас с любовию. Мы же поидохомъ в тѣ поры, а купцы все у воѣводы обѣдали. И того дни выѣхали из Нѣжина.
Вторая редакция
л. 1. Се азъ, недостойный и грѣшный старецъ Леоньтий, и всѣхъ хуже, смирен сый грѣхи моими многими, неизьдоволенъ о всякомъ дѣле блазѣ, понужденъ мыслию своею и нетерпѣнием, восхотѣ видѣти святый градъ Иерусалим и землю обѣтованую, и благодатию Божию хранимъ, доидохъ до святаго града Иерусалима, и видѣхъ многая святая мѣста, и обходихъ отчасти землю обѣтованную и дивную, гдѣ же Господь нашъ походилъ своими пречистыми стопами и многая чюдеса показа по мѣстамъ святымъ, - то все видѣхъ очима своима грѣшныма.
Аще бы кто путемъ симъ походилъ со страхом и смирением, л. 1 об. то не погрѣшитъ милости Божия николиже. Азъ, грѣшный, неподобно ходихъ путемъ симъ святымъ, во всякой слабости и лѣности, яды, и пия, и всякоя неподобная дѣла творя, но надѣяся на милость Божию и на вашу молитву, негли простить мя Христосъ Богъ грѣховъ моих многихъ. Да се описахъ мѣста сия святая и похотъ сей, не возносяся, ни величаяся путемъ симъ, яко что добро сотворихъ, но любве ради сих святыхъ мѣстъ и понужденъ нѣкими отцы и братию. Се писахъ, еже ми покоза Богъ видѣти, недостойному, убояхъ же ся осуждения оного раба лѣниваго, скрывшаго талантъ господина своего и не сотворившаго имъ л. 2. прикупа458.
Да се написахъ вѣрныхъ ради человѣкъ, дабы кто любо, слышавъ о мѣстехъ сихъ святыхъ, возвеселилъся бы душею и мыслию своею распалился ко святымъ симъ мѣстамъ - и равну мзду приимутъ от Бога с тѣми, иже ходили до сихъ святыхъ мѣстъ.
Мнози бо суще добри человецы, дома сѣдяще въ мѣстех своихъ, мыслию своею доброю, и милостыною ко убогимъ, и добрыми дѣлы своими достигаютъ сихъ мѣстъ святыхъ - тии же болшую мъзду получатъ от Бога, Спаса нашего, Исуса Христа. Мнози же, ходивше до святыхъ сихъ мѣстъ и видѣвше святый градъ Иерусалимъ, и возънесеся умомъ своим, яко нѣчто добро сотворивша, и по- л. 2 об. губляютъ мзду труда своего - от них же азъ есмъ первый459. И мнози же, ходивше во Иерусалимъ, идутъ и опять; много добра видѣвше, тшатся опять вборзѣ творити, но потиху и с продолжениемъ тоже можетъ видѣти вся святая мѣста во градѣ же и внѣ града. Азъ бо, недостойный, пришедши во Иерусалимъ и пребыхъ в немъ 14 недѣль. Тако ходити и испытати святая мѣста невозможно бо есть безъ вожда добра и без языка испытати всѣхъ святыхъ мѣстъ. Аминь.
л. 3. Описание пути ко святому граду Иерусалиму: от Москвы до Киева, от Киева до Воложъской земли, от Воложъской земли до Дуная, великия реки, - и сей ходъ все по сухой земли, а от Дуная до Царяграда и от Царяграда до святаго града Иерусалима - то все хождение моремъ, токмо полтора дъни земълею.
Лѣта 7210 году месяца декобря въ 17 денъ хождение во Иерусалимъ съ Москвы грѣшнаго старца Леонътия.
Поидохомъ мы, грѣшнии, из царствующаго града Москвы на первомъ часу днии в среду, на память святаго пророка Данила и трехъ отроковъ Анания, Азария и Мисаила. л. 3 об. Бысть намъ той день велми печаленъ и унынъливъ: бяше бо той везъ день дождъ сьнѣгомъ и с вѣтромъ великим. И зѣло бысть печално о томъ и скорбьно, но положихомся на милость Божия: буди ево, Свѣта, воля, Творца нашего! И тако тово дъни отидохомъ от Москвы 35 версть, а уже день к вечеру преклонился, и стахомъ на дворѣ у крестьянина въ вотчинѣ царевича Милитискаго. И бысть намъ та нощъ покойна, и печаль свою всю забыхомъ.
И востахомъ заутра рано, въ 3 куроглашения, и поидохомъ в пудъ свой. И отидохом 25 версть, и стахомъ въ селѣ всемилостиваго Спаса, пореклом Купля, л. 4. и тутъ мы обѣдали. И, ядши хлѣба, поидохомъ въ путь. И отидохомъ 35 версть, и стахомъ начевать въ вотчинѣ боярина Лва Кириловича Нарышкина деревни Лыкова. И тут мы переночевахомъ, и заутра рано востахомъ, и поидохомъ в путь свой. И отидохомъ 25 версть, и стахомъ въ вотчинѣ Новодевичья монастыря, порекъломъ Добрякина. И тутъ ядши хлѣба, поидохомъ къ богоспасаемому граду Калуги въ пятокъ въ 3 часу нощи. И стахомъ у боголюбца, у посацкого человѣка, у Никифора Иосифова сына Коротаева и сына ево, у Иосифа Никифорова, имѣеть у сѣбе два вънука женатыхъ, самъ уже въ старости маститии, л. 4 об. сединами украшенъ. И прия насъ с любовию, и угости насъ добрѣ, сотвори намъ вечерю добру и пространну, и конемъ такожде корму и покои, намъ же посла одры мяхкия. И пребыхомъ у него два дни в радости велицей. Спаси ево Богъ за любовъ его!
Градъ Калуга стоитъ на Окѣ-рекѣ на лѣвой странѣ на горѣ высоко, красовито, немного такихъ градовъ в Московскомъ царствѣ. А города нѣтъ: былъ древянной, да згорѣлъ, толко башня одна с проежими воротами. А церквей в немъ каменыхъ 11, древянных 18; жильемъ зѣло пространенъ; люди зѣло доброхотны; приволенъ зѣло хлѣбомъ и овощемъ; и лѣсомъ всякимъ, и дро- л. 5. вами доволенъ. Другаго поискать такова града в Московъскомъ государствѣ! Площедь торговая зѣло хороша и редовъ много, торговыхъ людей велми много и зѣло проходцы в чюжия земли с купецкими товары: в Сибирь, в Китай, в Немецкия земли и въ Царьградъ, в Шленскъ и во Гданескъ.
И декобря въ 23 день, въ понедѣлникъ, поидохомъ мы, грѣшнии, во обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, чеснаго и славнаго ея Въведения, ко честному отцу игумену Спиридону ради благословения на путъное шествие. И приидохомъ во обитель ко отцу Спиридону. И отецъ Спиридонъ с братиею нашему приходу зѣло обърадовался, а самъ зѣло боленъ: ноги л. 5 об. у него болять. И строитель Лаврентий, и казначей Аврамий, и келарь Корнилий зѣло такожде нашему приходу обрадовалися и помогали намъ о путном шествии, чтобы отецъ Спиридонъ подалъ намъ на путное шествие свое отеческое благословение. И онъ зѣло с радостию насъ благословилъ и с раствореную своею теплою душею. И празновахомъ у него празникъ Рождество Христово в радости велицѣй, и пѣхомъ всенощное стояние, потомъ часы и молебное пѣние. Потомъ поидохомъ за трапезу ясти хлѣба. И, воставъ изъ-за трапезы, воздаша благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомъся, и начахомъ благословения просити л. 6. на путное шествие. И отецъ Спиридонъ подаде намъ, грѣшнымъ, свое отеческое благословение и отпусти насъ с миромъ, сам же слезы от очию своею испускаше. И отецъ, и братия - вси насъ любезно проводиша, такожде слезы от очию испускаху, и далеко насъ проводиша. И поклонихомся до земли, и мы имъ такожде, и цѣловахомъ другъ друга, и разыдохомся с великою любовию.
И паки возвратихомся вспять в Колугу. И бысть намъ печаленъ и несътроенъ путь, зело мятеженъ: затмение была с вѣтромъ великимъ противнымъ. И когда обвечерѣхомъ и дорогу истеряхомъ, едва с великим л. 6 об. трудомъ обрѣтохомъ, близъ смерти быхомъ. И приидохомъ во градъ якобы от полунощи к тому же боголюбцу к Никифору Иосифовичю и къ сыну его. И прияша насъ с любовию теплою, и угостиша насъ добрѣ, сотвори намъ вечерю добру. И, воставши от трапезы, благодарение Богу воздахомъ, и тому господину поклонихомся до земли за его премъногою любовъ. И тако забыхомъ бывшую скорбъ и нужду свою, случивъшуюся на пути. И посла намъ одры мяхкия, и уснухомъ добрѣ до заутра. И потомъ услышаша наша братия о нашемъ приезъдѣ и приидоша к нам на посещение. И тако мы пребыхомъ у него 4 дни; зѣло насъ упокоилъ л. 7. добрѣ и напутъствовалъ. И пребыхомъ у него 4 дни, и зѣло любовъ к намъ явилъ, и проводилъ насъ Иосифъ за Оку-реку. От Москвы до Колуги 180 верстъ.
Декобря 30 дня, в среду, поидохомъ ис Калуги на первомъ часу дни. И в той денъ бысть намъ нужда великая, дождевная: снѣг весъ согналъ, Ока-река зѣло наводнилася, едва за нея переправихомся. И проводи насъ Иосифъ Никифоровичъ за Оку-реку. И отдахом последнее цѣлование другъ другу, и поклонихомся до земли. А сами плакахомъ: уже мнѣхомъ себѣ, что поелѣднее наше видание. И егда възыдохомъ на гору на другую сторону Аки-рѣки, и обратихомся ко граду, л. 7 об. и поклонихомся церквамъ Божиимъ, и гражданомъ поклонихомся, и рехомъ: «Увы, нашъ преславный градъ Калуга, отечество наше драгое!» И тако поклонихомся граду и поидохомъ в путъ свой.
И бысть намъ той день труденъ вельми и тяжекъ: снѣгъ въвесь збило дождемъ, рѣки всей ледъ взломало. И тово дни мы отидохомъ 30 верстъ от Калуги и приидохомъ на виноварницу за Добрымъ монастыремъ къ боголюбъцу орленину, - имя ему Лазарь, - к тестю Евсѣя Басова. И тутъ ево тесть принелъ насъ с любовию и сотвори намъ вечерю добру и конемъ кормъ. И той Лазаръ угости насъ добрѣ и на путь намъ рыбки пожаловалъ л. 8. и конемъ овса. И преспахомъ у него до заутра, и востахомъ заутра на первомъ часу, и поидохомъ в путь свой.
И генъваря въ 1 день. На празъдникъ Обрѣзание Господа нашего Исуса Христа, приидохомъ подъ Лифинъ-градъ на Окѣ-рѣке. Ока-река зѣло наводнилась, и ледъ взламало - и тутъ мы чрезъ реку Оку не перѣехали. И приидохомъ во ино мѣсто, на устья Упы-рѣки, и тамо такожде нужда великая переезъжать чрезъ Оку. Тако мы с нуждею переправихомся Оку-рѣку, все вонъ выбрали изъ саней, а иное помочили. И когда мы перѣехали Окурѣку и стали рухлед в сани вкладывать, и тутъ нас настиг л. 8 об. орленинъ Евсѣвий Басовъ и правожал насъ до засеки Николъской. И тутъ с нами ялъ хлѣбъ и, ядши хлѣба, возвратилъся вспять той Евсевей Басовъ. Такову любовъ намъ показалъ, спаси ево Господь Богъ! Всю ночь не спалъ, ис Калуги за нами бѣжалъ; и на варъницы не засталъ насъ, и, не слазя съ коня, вслѣдъ по насъ гналъ - и тако насъ постигъ на устья Упы-рѣки и проводилъ насъ до засеки. И тако возвратися вспять, мы же поидохомъ ко граду Бѣлеву.
Градъ Лифенъ стоитъ на Окѣ-рѣке на лѣвой сторонѣ, городина неболъшая. От Колуги до Лифена сорокъ вѣрстъ. л. 9.
Мы же поидохомъ чрезъ засеку ко граду Бѣлеву и минухомъ тово дни Николу Гостунъскова. И, не дошедъ Бѣлева за 10 верстъ, объвечерѣхомъ, и поидохомъ в ношъ ко граду. И аще бы не случился с нами на пути доброй человѣкъ белѣвецъ, - спаси ево Богь, - то бы намъ пути не найтъти ко граду было, вездѣ воды разлилися; а ему путь вѣдомъ, такъ насъ отводилъ нуждъная мѣста.
И приидохомъ подъ градъ Бѣлевъ ко Окѣ-рекѣ, и в Спаском монастыри 4 часа нощи ударило. И Оку-рѣку ледь ввесь взломало и от брега далече отбило - перѣехать невозможъно. И тутъ, на брегу Оки-рѣки, л. 9 об. начують множество народа поселян: приехали к торгу с хлѣбомъ и со всячиною. И мы тут же близъ ихъ таборовъ стали. И той белѣвецъ, кой насъ велъ, пошелъ со мною пути искатъ; и преидохомъ нуждою за Оку-рѣку по икрѣ межи стругами.
Градъ Бѣлевъ стоитъ на Окѣ-рекѣ на лѣвой странѣ на горѣ, високъ, красовитъ; жильемъ с половину Калуги; градъ древяной, ветхъ уже.
И приидохомъ к нему в домъ, и подружия его въстретила насъ с любовию и сотворила намъ вечерю добру. Той же боголюбецъ тоя же нощи сыномъ своимъ, связавши везанку сѣна, пошелъ въ таборы л. 10. за Оку-рѣку к нашей братии, а меня, грѣшнаго, не отпустилъ изъ дому своего и посла ми одръ. И тако уснухомъ до заутра, забыхомъ путную нужду. Той же боголюбецъ тоя же нощы, отнесши корму конем, возъвратися в домъ свой, а тамо зъ братиею нашею оставилъ сына своего.
И утрѣ востахомъ и на первом часу приидохомъ ко брегу Аки-реки. И Ока-рѣка зѣло наводниласъ той нощи, и едва с великою нуждою преидохомъ на онъ полъ рѣки къ братии нашей. Братия же наша зѣло намъ обрадовались и стали промышлять, како бы с возами переправится. И градцкия жители мо- л. 10 об. ломошныя стали промыслъ чинить, как бы переправу здѣлать, и стали икры наводить в порожънихъ мѣсътахъ, и тако здѣлали перѣездъ. Такожде и мы перѣехали, дали перевозъ и поидохомъ с миромъ во градъ Бѣлевъ. И перѣвощики миленкия свѣдали, что мы едѣмъ во святый градъ Иерусалимъ, и, нагънавши насъ на пути, отдали намъ перевозъ, а сами стали с нами прощатся. Спаси ихъ Богъ, миленких, добрыя люди - бѣлевича!
И приидохомъ в домъ к тому же боголюбцу. И приидохомъ мы въ Бѣлевъ генваря во вторый день. И покоилъ насъ добрѣ и коней нашихъ. И прииде л. 11. к намъ боголюбецъ, посацкой человѣкъ, именемъ Иродионъ порекломъ Вязмитинъ, и возметь насъ со всемъ к себѣ в домъ свой, и угости нас нарочито. И многия к намъ гражъдане прихождаху, и в домы своя насъ бирали, и покоили насъ добрѣ. И пребыхомъ у того боголюбъца два дни, поилъ и кормилъ насъ и коней нашихъ.
Въ Белѣве люди зѣло доброхотны, людъ зѣло здоровъ и румянъ, мужескъ полъ и женскъ зѣло кърупенъ и поклончивъ. А вода в городе нужна: все съ Оки-рѣки возят. От Лифина до Бѣлева 30 верстъ, толъко пространъныя тѣ версты. л. 11 об.
Генваря противу 5-го числа в нощи. Поидохомъ изъ Белѣва к Волхову со орълениномъ Евъсевиемъ Басовымъ. А въ ту нощъ стало морозить, зажоры великия были, нужно силно было. И приидохомъ въ Болховъ утре рано, на первом часу дни, и пребыхомъ той денъ въ Волхове да ночи. И нача насъ той орленинъ к себѣ въ гости на Орелъ звати. Нам же не по пути с нимъ ехати, но обаче не преслушахомъ ево любви, поидохомъ до Орла с нимъ.
Градъ Болховъ стоить на рѣке на Нугрѣ на лѣвой стронѣ на горахъ кърасовито. Городъ древянной, ветхъ уже; церквей каменыхъ есть от малой части; монастырь хорошъ, от л. 12. града якобы поприще; рядовъ много, площедъ торговая хороша; хлеба бываетъ много, а дровами скудно. Люди в немъ невѣжи и дулѣпы, и искусу у нихъ нѣтъ ни у мужеска полу, ни у женска, не какъ Колуга или Белѣвъ, ети люди - своя мѣры дулѣпы. Спаси Богъ миленъкихъ калужанъ и белѣвичъ, добрыя люди! От Белѣва до Волхова 40 верстъ.
Генворя въ 5 день в нощи, противу Богоявлениява дъни, въ 6-мъ часу. Поидохомъ из Волхова на Орелъ и нощъ ту всю идохомъ. Нужда была великая: степъ голоя, а заметъ была болшая, и мразъ былъ великъ - болно перѣзябли.
И генваря въ 6-й, л. 12 об. на празникъ Богоявления Господня, приидохомъ во градъ Орелъ в самой выходъ, какъ вышли со кресты на воду, и стахомъ у боголюбца, у посацкого человѣка у Ильи Басова. И той боголюбецъ былъ в тѣ поры на водѣ, а когда пришелъ с воды, и зѣло намъ обрадовался и учреди нам трапѣзу добру, а конемъ овса и сѣна доволно. Покуды мы у него стояли въ его доме, все насъ поилъ и кормилъ. Болши тоя любви невозъможно сотворить, якоже Авраамъ Странъноприимецъ. И свѣдоша про насъ христолюбцы, начаша насъ къ себѣ звати в домы своя и покоити насъ. Спаси л. 13. ихъ Богъ, добрыя люди - миленкия орляне! И люди зѣло къ церквамъ усердны, и часто по вся годы ездят въ Киевъ Богу молитца и зъ женами, и зъ детми, и с нами многия хотѣли итьти во Иерусалимъ, да за телесными недостатками не пошли.
Градъ Орелъ стоить в степи на нискомъ мѣсте на Окѣ-рѣке на лѣвой сторонѣ. Городъ дерѣвянъной, ветхъ уже, жильемъ не-многолюденъ; пристанъ соленая и хлѣбная зѣло велика - матица хлѣбная! А Орелъ-река сквозъ градъцкое жилище течеть и упала во Оку с левой страны. Лѣсомъ и дровами велми нужно. Церквей камѣныхъ л. 13 об. много; монастырь мужеской зѣло хорошъ, ограда каменъная. И пребыхомъ мы на Орлѣ 5 дней; не было намъ товарищевъ, затѣмъ много прожили. От Волхова до Орла 40 верстъ.
Генваря въ 11 день заутро рано поидохомъ на Кромы. И того же дни приидохомъ въ Кромы, и тутъ мы обѣдоли. И зѣло около Кромъ воровато, мы очень боялися.
Городъ Кромы самой убогой, нѣтъ в немъ и бозару. Люди в немъ зѣло убоги, все шерешъ наголо, а живутъ что кочевыя татары, изъбенки зѣло нужны.
И тут ядши хлѣба и поидохомъ въ Комарѣцкою волость. Зѣло было заметь л. 14. велика, вѣтръ противной. Нужно было конемъ, и самимъ посидетъ нельзя, а егунье лошедей своихъ погоняють, ни малѣхонка не норовять. Бѣда с ними! Многа и грѣха приняли, неблагодарно было на них, коней у насъ злодѣи постоновили. И идохомъ Комарецкою волостью от Орла до Сѣвска три дни.
И генваря въ 14 день приидохомъ во градъ Севескъ и стахомъ у боголюбца. Мы же подахомъ ему грамотку от орленнина Евсевия Басова, и мы ему не знаемы. И когда прочиталъ нашу грамоту, той же боголюбецъ по той же грамотке сотворися намъ знаемъ, и зѣло насъ с любовию л. 14 об. принелъ. И сотвори трапѣзу пространу, и созва своихъ сродниковъ и приятелей, и возъвеселися с нами.
И во въторый день поиде с нами къ воеводѣ з грамотою царскою, к Леонтию Михайловичю Коробину с товарищем. И воевода, прочетъ царской листъ, спросилъ у мене: «Что-де тебѣ надо-бить, подводы-де что ли?» И я ему сказалъ, что: «У насъ свои кони есть, и я для того къ твоей милости пришолъ обьявитца: въ листѣ къ тебѣ писано мене здѣ не задержать, что городъ здѣ порубежной». И воевода мнѣ сказалъ: «Поежъжатя-ди, Богъ тебѣ въ помощъ!» Смиреной человѣкъ - воевода. И тако л. 15. мы изыдохомъ из дому воевоцкаго.
Той же господинъ во 2 денъ такожде созва к себѣ сродниковъ, и дърузей, и приказныхъ людей, и учрѣди насъ трапезою пространою, и посълужи намъ добрѣ. Мы же возъвеселихомся добрѣ, и метку было доволно. Такову намъ любовъ сотворилъ, якоже искрений сродникъ. И все нами радѣлъ, всякою нужъдою пекся, и промышлялъ, и напутствовалъ, и в таможнѣ печать пропускную възялъ, и проводника намъ далъ дорогу указать. Спаси ево Богь за ево любовъ! Дивъной сей человекъ! Ажно у Бога-та есть еще добрыхъ людей много: л. 15 об. спастися миленкой всячески хощет!
Градъ Сѣвескъ стоитъ на рекѣ Сѣве. Городъ дерѣвянной, другой острогъ дубовой, третей земленой. Городъ хорошъ велми Сѣвескъ, ряды хороши, и торги хорошыя. А люди в немъ живутъ все служивыя, мало посацкихъ, и московъския есть тутъ стрелцы - все терътыя люди, зѣло доброхотны и привѣтливы. Тутъ и денги всякия мѣняютъ: чехи на московъския и тарели. И пребыхомъ в Сѣвске два дни. От Орла до Сѣвъска 120 верстъ.
Генъваря въ 16 день поидохомъ из Сѣвска в малороссиския горо- л. 16. ды за рубѣжъ, а день уже к вечеру приклонился. И отидохомъ от Сѣвъска 15 верстъ, и тутъ стоить зостава из Сѣвска. И вопросили у нас печати, мы же имъ отдахомъ и тутъ у нихъ въ шалашахъ въместе с целовалниками и начевали. И мало опочихомъ, и востахомъ. И бысть наше шествие благополучно: нощъ бысть тиха и лунъна, и покойно было итить. И поутру стахом в селѣ, тутъ коней кормили и сами ели.
Генваря въ 17 день приидохом в малоросиский городъ Глуховъ.
И тутъ насъ наши калуженя и белѣвича приняли к себѣ на постоя- л. 16 об. лой дворъ, к себѣ взяли с любовию. И покоили насъ два дни, и коней нашихъ кормили, и всякое намъ споможение чинили, что сродницы, напаче и сродницъ - такая огненъная в нихъ любовъ! Да провожали насъ за градъ версты з двѣ; а сами, миленкия, такъ плачють, не можемъ ихъ назадъ возвратить и едва ихъ возвратихомъ вспять: «Кабы де мочно, мы бы де с вами шли!» И уже мы поле одъшедъши поприша зъ два, оглянемся назадъ, и они, такия миленкия, стоятъ да кланяютца въслѣдъ намъ. Такая любовъ огненая! Мы подивилися такой Христовой л. 17. любви. Спаси ихъ Господь Богъ, свѣтовъ нашихъ! Люди добрыя и хорошия - калуженя и белѣвича, нелзя ихъ забытъ любви.
Городъ Глуховъ земленой, обрубъ дубовой, велми крѣпокъ; а в нем жителѣвъ велми богатыхъ много, пановъ. И строенье в немъ преузорочитое, свѣтлицы хорошия и рядовъ много; церквей каменых много, девичей монастырь предивенъ зѣло, соборная церковь хороца оченъ. Зѣло лихоманы хохлы затѣйливы къ хоромному строению! В малоросисъкихъ городѣхъ другова врядъ такова города сыскать, лутче Киева строениемъ и жиламъ. От Севъска л. 17 об. до Глухова 50 верстъ.
Генваря въ 19 день изъ Глухова поидохомъ къ Королевцу и, не дошедъ, начевали. И утре, во второмъ часу дни, пришли в Королѣвецъ и стахомъ у боголюбца: преже сего былъ белѣвитинъ, да тутъ женился. И принялъ нас с любовию, хлѣбом нас кормилъ и коней наших, и к сотнику со мъною ходилъ. И сотникъ нам тарель на дорогу далъ, а оной хозяинъ на дарогу и винца нам далъ доброва, яко вотка, - зѣло милинкия любовны, - и за городъ выпроводилъ насъ.
Въ Королѣвцу городъ земленой, обрубъ дубовой, а жильемъ средней; рядовъ много; жители небогатые; строение среднѣе. л. 18.
Ярмонокъ великъ бываетъ, съежаются, многолюдно будеть противу Свинъской. Толко немного бываеть торгу, а товаровъ всякихъ бываеть много: и московских, и польскихъ; и грекъ много живеть. Толко хорошева торгу на три дъни, а то на празникъ, на Семѣнъ день, все въдругъ и разъедутца. И того жъ дни, ядши хлѣба, поидохомъ изъ Королевца въ Батуринъ. От Глухова до Королѣвца 30 верстъ.
Генваря въ 22 день приидохомъ во градъ Батуринъ. И у градъскихъ воротъ караулъ, московъския стрелцы на караулѣ стоятъ.
И короулъ остановилъ нас у проежей л. 18 об. башни, стали насъ спрашивать: «Что за люди? Откуды и куда едете? Есть ли де у васъ проезжая грамота?» И мы имъ сказалися, что мы люди - мосъковския жители, а едимъ во святый градъ Иерусалимъ Гробу Господню поклонитися. И они насъ повели до сьезъжей изъбы. И пятисотъцкой принелъ у насъ листъ государевъ, и, прочетъши, велѣлъ насъ отвести на дворъ стоять, и приказалъ намъ дать корму конемъ. А гетмана въ то время не случилося дома: поехалъ въ Москву, къ государю. И тутъ мы в Батуринѣ обѣдали и коней кормили. А хозяинъ дома, гдѣ мы стояли, зѣло намъ обѣдъ хорошей устроилъ. л. 19.
И, ядши хлѣба, того жъ дни изыдохомъ из Батурина вонъ.
Градъ Батуринъ стоить на рѣке на Семи на лѣвой сторонѣ на горѣ красовито. Городъ земленой, строение в немъ поплоше Глухова, и свѣтлицы гетманския рядъ дѣлу, не вычюроваты добрѣ. И городъ не добрѣ крѣпок, да еще столица гетманъская! Толко онъ крѣпокъ стрелцами московъскими, на караулѣ всѣ они стоят. Тутъ цѣлой полкъ стрелцовъ живут, Анненковъ полкъ с Арбату460. И гетъманъ, онъ веть стрелцами там и крепокъ, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцовъ боятца; да он ихъ и жалуитъ безъпрестани, и безъ них л. 19 об. пяди не ступить. От Королевца до Ботурина 30 верстъ.
Генваря въ 23 день приидохомъ въ Борзну. Градъ Борзна токова же, что Королѣвецъ, или полутчи. И, ядъши хлѣба, того же дни поидохом въ путь свой. От Ботурина до Борзны 30 верст.
Генваря въ 23 денъ поидохомъ изъ Барзны и к Нѣжину, а дорога уже стала, и зѣло нужда. И съехалися с нами московския стрелцы: были торговыя люди, а живутъ они въ Путимли, а ехоли они к Нѣженъской ярмонки - такъ они с нами и поехали. А мы имъ зѣло ради, потому что имъ путь вѣдомъ, а намъ дорога незнакома. И того дни нача- л. 20. вали въ корчмѣ, едва добилися съ великою нуждою; и утре востахом и поидохомъ. А уже снѣгу ничево нетъ, и земля голая. Нужда была великая: ветръ былъ намъ противной; не токмо что намъ было лзя ититъ, и лошеди останавливалъ, и людѣй всѣхъ. Охъ, нужда! Сѣдетъ нелъзя, носилу по земли сани волокут, а насъ вѣтръ валяитъ. Станещъ за сани держатца, такъ лошедъ остановишъ. Увы до горе! Была та дарошка слатка, слава Богу, нынѣ уже забыто! Едва мы добилися до Моксимовай корчмы. И тутъ дали конемъ корму, и отдохнули, и сами хлѣба поели, да опять побрели, л. 20 об. a вѣтръ мало утихъ. Едва с великою нуждою добились до Нѣжина, конѣй зело умордовали, а сами такожде утомилися, что сонныя воляемся.
И когда мы вошли во градъския вората, тогда кораульщики стали насъ звать до воеводы. Мы же поидохомъ къ воеводѣ, а воевода былъ немчинъ. И воевода у насъ проезъжей грамоты досматривалъ и отпустилъ насъ с миромъ. Мы же поидохомъ и обретохом братию свою - калуженъ, купецких людей, приехали къ ярмонки торговатъ - и стахомъ с ними на одномъ дворѣ. И они намъ, миленкия, ради, что сродницы. Спаси ихъ Богъ за ихъ любовъ!
Да спаси Богъ, Давыда Стефановича! Тот-та, л. 21. миленъкой, християнъская душа, тот нам и всячиною промышлялъ, и пеклъся нашим путемъ, и денъги намъ объменялъ (золотыя и тарели на московския денъги), и тилѣги намъ покупилъ, и товарищевъ въ Царьградъ сыскалъ, грековъ. А насъ, покудава мы жили в Нѣжинѣ, поилъ, и кормилъ, и денгы на дорогу и масла крынку далъ, a мнѣ Новой Завѣтъ далъ острожской печати. Спаси ево Богъ, свѣта, и дружину его! Онъ у нихъ что полковникъ, во всемъ его слушаютъ. И спаси Богъ Галактионушка, Мосагина по прозъванию, доброй человѣкъ и Семѣнъ Григорьевичъ Ольферовъ всѣ, миленъкия, нашим путемъ радѣли, что л. 21 об. родныя братия!
Городъ Нѣженъ стоить на плоскомъ мѣсте. Два города в немъ: одинъ земленой, астрогъ древянъной; великъ жильемъ, и строенъе в нѣмъ хорошо. Грековъ много в немъ живуть торговыхъ людей. И Давыдъ Стефановичъ проводилъ насъ з дружиною своею за градъ якобы поприща три, и плакали они по нас.
Уже намъ от братии нашей послѣднее таковое провождение. И простихомся, другъ другу поклонихомся.
Генъваря 27 дня поидохомъ из Нѣжина къ преславному граду Киеву рано, на 1 часу дни. л. 22. И того дъни была намъ нужда великая: земля вся ростворилася, такъ тяжко было лошедям и самимъ было нужно ититъ. И того дни едва с великою нужъдою доехоли до корчмѣ, часа в два ночи приехали. А в коръчмѣ толко одна жонка, и та курва. И мы тут с нуждою великою начавали, и всю ночъ стерѣглися стала къ полю, а пъяныя таскаютца во всю ночъ. И утре рано востахомъ и поидохом в путь свой. И той день такожъде с нуждою шли и приидохомъ в сѣло. Тутъ едва выпросились начевать, и хижина зѣло нужна. Тутъ к намъ же нощию приехалъ л. 22 об. ис Киева протопопъ глуховъской: ездил къ дѣтемъ, а дѣти ево въ Киевѣ въ школѣ учатца науки. Да, спаси ево Богъ, не потѣснилъ насъ, въ кибѣтки легъ спать, такъ намъ покой былъ. И утре рано востахом и поидохомъ къ Киеву. И приидохом в село Баворовичи за 15 верстъ от Киева. И от того села увидѣли мы преславный градъ Киевъ, сътоитъ на горахъ высокихъ. А сами возърадовахомся и от слезъ удержатися не возъмогохомъ. И тогда сьседохомъ с коней, и покълонихомся святому граду Киеву, и хвалу Богу возъдахомъ, а сами рекохомъ: «Слава тебѣ, святый град л. 23. Киевъ! Яко сподобилъ еси насъ видѣти преславъный градъ Киевъ, сподоби насъ, Господи, видѣти и святый градъ Иерусалима» И тако поидохом къ Киеву. А ходъ все боромъ, и все пески; нужно силно, тяжело пѣсъками.
И того же дня приидохомъ къ Днепру подъ Киевъ, а Дънепрь толко разъшелся. И того дни мы не могли превестися за погодою. Тут же к намъ приехоли греки, наши товарищи, - они изъ Нѣжина прѣжде насъ тремя деньми поехали, да за Днѣпромъ простояли: нѣлзя было ехать, Днѣпръ не прошел въ те поры, - такъ мы с ними начѣвали. И утре рано тутъ же къ намъ л. 23 об. пришелъ московской столникъ: шолъ соболиною казною к цесарю, а в тѣ поры погода на рѣке зѣло велика, отнюдъ нелзя боло перъходитъ. И столникъ сталъ кричатъ на перѣвощиковъ, и они, миленкия, едва с великою нуждою перевозъ на нашу сторону перегнали. И когда мы стали на поромѣ, тогда порому и от брегу не могли отслонитъ. И столникъ велѣлъ греческия возы даловъ с порома скатитъ, а наши не велѣлъ. Спаси ево Богъ! И тако мы стали на поромѣ на первомъ часу, и перевезлися на ту сторону часъ ночи: зѣло ужѣ было мало нужно, и перевощики л. 24. миленъкия устали было.
И егда мы пристали ко брѣгу ко граду Киеву, тогда приидоша к перевозу сотенной со стрелцами и с караулщиками и стали насъ вопрошати: «Откуду и что за люди?» И мы сказали, что московъския жители, а едемъ во Иерусалимъ. «Есть ли де у васъ государевъ указъ?» И мы сказали, что есть. «Покажите-де, безъ тово во градъ намъ не вѣлено пущатъ». И мы показали указъ, и сотенной прочетши указъ. Отвели насъ к столнику; и столникъ такожде указъ прочелъ, послалъ к бурмистромъ, чтобы намъ дворъ отвели стоять. И стахом на дворѣ близъ ратуши, и в то время три часа ночи ударило. Да слава л. 24 об. Богу, что нощь была лунъна, а то грязъ по улицамъ зѣло велика, едва с нуждою проехоли. И тако начевахомъ, слава Богу.
И утре рано прислалъ по мѣне столникъ, чтобы я ехолъ с нимъ въ Верхьний градъ к боярину объявитца: зѣло крѣпко въ Киевѣ приежимъ людемъ. И тако мы пришли сътолникомъ предъ воеводу Юрья Анъдреевича Фамелдина, и я ему подал листъ государевъ. И онъ, прочетши листъ царской, честь намъ возъдал и отпусти с миромъ. А бурмистры прислали намъ рыбы, колачей, а конем сѣна и овса. Спаси ихъ Богъ, честь нам хорошою воздали! л. 25. Градъ Киевъ стоитъ на Днепре на правой сторонѣ на высокихъ горахъ зѣло прекрасно. Въ Московъскомъ и Росъсискомъ государствѣ таковаго города красотою вряд сыскатъ. Верхней городъ - валъ земленой, велми крѣпокъ и высок, а по градъцкой стенѣ все караулы стоять крѣпкия, по сту саженъ караулъ от караула. И въ денъ и в нощ все полковники ходятъ тихонко, досматривают, толико крѣпокъ, все караулъ от караула кричатъ и откликаютъ: «Кто идеть?» И зѣло опасно блюдутъ сей градъ, да и надобно блюсти - прямой самой закон Московъскому государству.
В Киеве мо- л. 25 об. настырь и окола Киева зѣло много пустынякъ есть, и подобно райския мѣста, есть гдѣ погулять. Вездѣ сады и винограды, и по дикимъ лесамъ все сады. Церквей каменыхъ такожде в Киевѣ много на Подолѣ, строение узоречное - тщателны люди! И много у нихъ чюдотворныхъ иконъ, и писмо, кажетца, иное и живопись. Сердечная вѣра у нихъ велика къ Богу (кабы къ етому усердию и простотѣ правая вѣра - всѣ бы святыя люди были), и к нищим податливы велми. Да шинъки ихъ велми разорили въконѣцъ да курвы, и с тово у нихъ скаредно силно, и доброй л. 26. человекъ худымъ будетъ.
Церковь Софии Премудрость Божия зѣло хороша и обросъцовата, да в нѣе презорство, строение нѣтъ ничево, иконъ, пусто. А старое было стѣнъное писание, a митрополит-нѣхай все замазалъ изъвезъю. А у митърополита поють органское, еще пуще органъ. Старехонекъ миленкой, а охочъ да органова пѣния. И въ Верхнемъ городѣ церковь хороша Михаила Златоверховъ. Тутъ, въ той церкви, мощи святыя великомученицы Варвары; и меня, грѣшънова, Богъ сподобилъ ея мощи лобзати.
Въ Верхнемъ городѣ воевода живеть, и полковники, и стрелцы л. 26 об. всѣ полки. А в Нижнемъ городе - всѣ мешъшани, хохлы и торговыя люди, ратуша, и ряды, и всякия торги. А стрелцамъ в Нижнемъ городе не дають хохлы в лавкахъ сидѣть, толко на себѣ всякия товары вразносъ продають. Утромъ все стрелцы сходять на Подолъ торговать, а въ вечеръ, передъ вѣчернею, такъ въ Верхнемъ городе торгъ между собою. И ряды у нихъ свои, товарно силно, и изъвощики по-московски, мясной рядъ у нихъ великъ. Въ Верхне городѣ снаряду зѣло мъного и хлѣбнаго припасу.
Около Киева зѣло приволъно лугами, и всякими овощами, и рыбы л. 27. много; и все недорого. Черѣзъ Днепръ-рѣку 4 моста живыхъ со острова на островъ, мосты зѣло вѣлики, а Днепръ подъ Киевомъ островистъ. А помостовшину берут с воза по два алтына, а с порожней - по 6 денегъ, а с пѣшева - по копѣйки. А ети мосты дѣлають все миленкия стрелцы. А зъборная козна мостовая гдѣ идеть, Богъ знаетъ. А они, милѣнкия, зиму и осенъ по вся годы изъ лѣсу не выходят, все на мостъ лѣсъ рубятъ да бърусъя готовятъ, a лѣтомъ на полковниковъ сѣно косять да кони ихъ пасутъ. Хомутомъ милѣнкия убиты! А кои богатыя, л. 27 об. тѣ и на караулъ не ходять, всѣ по ярмонкамъ ездятъ. Мѣлачъ-та вся задавлена!
А жилье въ Киевѣ, въ Верхнемъ и в Нижнѣмъ, всѣ въ городѣ, а за городом нѣтъ ничѣво, толко по мѣстомъ бани торговыя. Въ Киевѣ школниковъ оченъ много да и воруютъ много - попущено имъ от митрополита. Когда имъ кто понадакучитъ, тогда пришедъши нощию да укакошать, а з двора корову или овцу сволокуть. Нет на нихъ суда, скаредно силно попущено вороватъ, пущи московскихъ солдатъ. А вечеръ пришелъ, то и пошли по избам л. 28. псалмы пѣть да хлѣба просить. Даютъ имъ всячиною, денгами и хлѣбомъ, а убояся ихъ, дають. A гдѣ святый апостолъ Андрей крестъ поставилъ, и тотъ холмъ въ городовой стѣне зѣло красовитъ. На томъ мѣсте стоитъ церковъ древяная вѣтха во имя святаго апостола Андрѣя Первозваннаго.
Февроля во 2 день, на празъдникъ Стрѣтения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа. Поидохомъ мы въ Печерский монастырь. И приидохомъ в соборную церковь, и помолихомся чюдотворъному образу. И поидохомъ во л. 28 об. Онтониеву пещеру, и ту видѣхомъ преподобныхъ отецъ в нетлѣныхъ плотѣхъ - что живыя лежатъ! И толь множество ихъ, что звѣздъ небѣсныхъ, всѣ яко живыя лѣжатъ - дивное чюдо! Тако Богъ прославилъ угодниковъ своихъ, боящихся его. Видѣхомъ и мъладенцовъ нѣтлѣныхъ, лежащихъ тут же.
Видѣхомъ храбраго воина Илию Муромца в нѣтлѣнии подъ покровом златымъ: ростомъ якобы нынешнихъ крупных людей нѣтъ такихъ; рука у него лѣвая пробита конемъ, а правая ево рука изображена крестнымъ знамениемъ, и сложение перъстовъ л. 29. какъ свидѣтельствуетъ Феодоръ Блаженый и Максимъ Грекъ; крестился онъ двемя персты - тако ясно и по смерти плоть мертвая свидѣтелъствуетъ на обличение противнымъ. И тут же въ пещерѣ, преподобны Иосифъ такое же изображение въ перстахъ иматъ. Что уже боле свидѣтелъства, что нагия кости свидѣтелъствуютъ?! Мы уже и кои с нами были достовѣрно досматъривали сами и деръзнули: поднимали ихъ руки и смотрѣли, что съложение перстовъ - два перста и разъгнуть нелзя, развѣ отломатъ, когда хощетъ кто разъгнутъ.
А тут же видѣхомъ дванадесятъ зотчих, л. 29 об. сирѣчъ церковныхъ мастеровъ, под единымъ подъ кровомъ тѣ мастеры, ихже Пресвятая Богородица сама послала изъ Царяграда в Киевъ. И тако, грѣшъни, мы сподобихомся мощи святыхъ всѣхъ лобзати, а сами дивихомся, и рекохомъ, и от слезъ не могохомъ удержатися: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, Святый, яко от многихъ лѣтъ желаемое получихомъ! Что воздадим Господеви, яко сподобилъ еси насъ таких гражданъ небесныхъ видѣти и мощи ихъ лобзати?!»
И ходихомъ по пещере, и удивляхомся, и пихомъ воду с Маркова креста, что на себѣ нашивалъ преподобной, - желѣзной, великой и оной крестъ желобоватъ здѣлан. л. 30. Тут же видѣхъ крестъ Антониевъ: древянъной, великий, с возъглавиемъ, троечастной, на ево грабницы стоит. Тут же стоять столбики древянъныя, а к нимъ придѣланы цепи желѣзныя; тутъ на ночъ в те цепи бѣсноватыхъ кують.
Из Антониевы пещеры поидохомъ въ Федосиеву пещеру. И тамо такожде мы, грѣшнии, сподобихомъся мощи святыхъ лобзати, и покълонихомся, и возърадовахомся радостию неизреченою, и возвратихомся в монастыръ. И ту сподобихомся мы, грѣшнии, чюдотворный образ Пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиянии-княжны; рука л. 30 об. у ней десная вся перснями унизана - чюдо, что у живой рука та!
Въ Печерскомъ монастырѣ церковь зѣло пречюдна, строение короля Жигимонта на том же мѣсте, на старом основании; а въ церкви стѣнъное писмо: всѣ князъя руские написанъны. Да тут же видѣхом: въ той же церкви у праваго столпа изъвоянъ изъ камѣни князъ Константинъ Острожский, лѣжитъ на боку в латахъ, изображенъ какъ бутъто живой. Нынѣ къругъ монастыря ограду дѣлаютъ камѣнную великую, дѣлают же и полату друкарною, гдѣ книги печатаютъ. Около монастыря зело л. 31. слобода велика и садовъ многое множество, торгъ у нихъ около монастыря свой. И потомъ стали молитца Пресвятѣй Богородицы и преподобнымъ отцемъ Антонию и Феодосию, и протчимъ преподобнымъ отцемъ поклонихомся. И тако изыдохомъ изъ монастыря, и поидохомъ въспять во градъ Киевъ. И наша братия убираютца къ походу своему: денъги объменяли, телѣги купили. А наши товарищи грѣки превѣзлися чрезъ Днепръ въ Киевъ; погода ихъ не пускала перевѣстися, такъ они на томъ боку жили двои сутки.
И товарищи наши такожде изъготовилися, совсемъ л. 31 об. убравшисъ. И помолившися Господу Богу, и Пречистѣй Богородицы, и святому и славъному пророку и предтечи Иоанну, и призвавъ на помощъ святаго анъгела-хранителя.
Февроля въ 3 день поидохомъ изъ Киева в Лядъцкою землю и Воложъцкою, поидохомъ на первом часу дни. И едва на киевския горы с великимъ трудомъ възъехоли, нужда была велика: грезна велми земля и иловата; все двойкою возъежали. И поидохомъ в путь свой, и бысть радосно и плачевно: радостно, яко к толикому мѣсту поидохомъ, печално же, яко пусти- л. 32. хомся в чюжую землю, паче жѣ въ босурманъскою. А сами рѣкохомъ: «Буди воля Господня и Пресвятыя Богородицы!» И призвахъ всѣхъ святыхъ на помощъ, и глаголахъ: «Владыко-человеколюбче, помози ми за молитвъ отца нашего, инока-схимника461 Спиридона!» И тако поидохомъ в путь свой.
Того же дъни минухомъ городокъ, именѣмъ Белогородъко, на правой руки въ сторонѣ, съ полъверсты от дороги. Тутъ стоить на дороги коло на деревѣ высоко, тутъ купецкия люди плотятъ мыто. А та Бѣлогоротка Софийскаго монастыря, такъ на монастырь мыто збирают. И того л. 32 об. дни мы начевахомъ на бару, в лесе съклали огнь великий. И утро рано поидохомъ, и той весъ денъ не видехомъ ни селъ, ничего, шли все дубравами. И начевахом у плотины, прежде сего мелница была. И та нощъ зѣло холодна была, перѣзябли въдрѣбъзгъ.
И утре рано приидохомъ подъ Хвастовъ, городокъ Палѣевъ, и стахомъ у вола земленаго. А в том городку самъ полковникъ Палѣй живѣтъ. Прежде сѣго етотъ городокъ былъ ляцкой, и Палѣй насилиемъ ево у нихъ отнялъ да и живутъ въ немъ. Городина хорошая, красовито стоить на горѣ, но и по виду некрѣпокъ, а лю- л. 33. ди въ немъ что звѣри. По земляномъ валу ворота частыя, а во всякихъ воротъ копаны ямы да соломы наслано. Въ ямахъ такъ полѣевшина лѣжатъ человекъ по 20 и по 30: голы, что бубны, безъ рубахъ, наги и страшны зѣло. A в воротѣхъ из сѣлъ проехатъ нѣлъзя ни с чемъ; все рвутъ, что сабаки: дрова, солому, сѣна, - с чемъ ни поезъжай. Харчъ в Фастовѣ всякая зѣло дешева, кажетца, дешевле киевъскаго, а от Фастова пошъло дороже въдвое или вътрое. И тутъ купецкия люди платили мыто. Стояли мы въ Фастовѣ съ полъдня.
И поидохом, и начевахомъ л. 33 об. в селѣ Палеевѣ Мироновкѣ. И во 2 денъ, въ месные заговеньи, приидохомъ в городокъ Паволочъ. Тот городокъ у Палѣя уже порубѣжной от ляховъ. А когда мы приехоли и стали на плошеди, - а того дни у нихъ случилосъ много свадебъ, - такъ насъ объступили, как есть окола медвѣдя, все козаки, полѣевшина, и свадбы покинули. A всѣ голудъба безъпортошная, а на иномъ и клока рубахи нѣтъ. Страшны зѣло, черны, что арапы, а лихи, что сабаки, - изъ рукъ рвутъ. Они на насъ, стоя, дивятца, а мы и вътрое, что такихъ уродовъ отроду не видовали.
Въ томъ горо- л. 34. дку мы начевали и всю ночъ стереглися. Тутъ купецкихъ людей мытомъ силно ободрали.
Февроля въ 6 денъ, въ понедѣлникъ Сырныя недели, от полудни ядъши хлѣба, и забравши всякаго харча себѣ и конемъ овса и сена, и поидохомъ въ степъ глубокою. И бысть намъ сие путное шествие печално: бяще бо видѣти ни града, ни сѣла; аще бо быша прежде сего гради красни и нарочиты селы видѣниемъ, но нынѣ точию мѣсто пусто и ненасѣлено; не бѣ видѣти человека, точию пустыня велия и звѣрей множество - разорено все от крымцовъ.
А земля велми л. 34 об. угодна и хлѣбородна, и овощу всякого много, сады что дикой лѣсъ: яблоки, арехи воловъсъкия, сливы, дули, - да все пустыня, не дают сабаки-татары населитца! Толко населятца села, а они, сабаки, пришедъ и разорятъ, а людей всѣхъ в полонъ поберутъ. Не погрѣшу ету землю назватъ златою, понеже всего много на ней родитца. И идохомъ тою пустынею пять дней, ничто же видѣхомъ от человекъ.
Февроля въ 11 денъ приидохомъ во градъ лацкой Немерово и стахомъ на постоя- л. 35. ломъ дворѣ у волошенина.
Градъ Немеровъ жилъемъ нѣ добре великъ да и весъ разорен от татаръ; кругъ его валъ земленой; а в немъ жидовъ зело много, почитай всѣ они. И родъ жидовской зѣло пригож и велми красовитъ, какъ есть написаныя; и другихъ жидов такихъ не наеживали во всей Турецкой земли и въ Воложъской. Хлѣбъ дорогъ, и всяка харчъ, и вино; холсты зѣло дороги; яблоки недороги. Приходили к намъ мытники лацкия и у грекъ товары досьматривали. Толко у менѣ инъ- л. 35 об. дучникъ увидѣлъ боченку винъную, такъ в честь перепросилъ, я ему и поступился, такъ они мнѣ и печать дали пропускную. И тутъ в Немерове инъдучники грекъ, купецкихъ людей, зѣло затаскали. От Киева до Немѣрова приходъ простъ и равная мѣста. И стояли мы в Немѣрове два дъни, себѣ и конемъ искупихомся харчъю доволно на четыре дни и поидохомъ въ пустыню глубокою.
Февроля въ 14 денъ поидохомъ мы изъ Немерова въ Воложскую землю къ горо- л. 36. ду Сороки. И того же дни приидохомъ на Богъ-реку. Рѣка Богъ шириною с Москву-реку, да порожиста велми, каменья великия лежатъ во всю реку, шумитъ громко, далече слышно, вся вода пѣною идетъ перѣбита; окола ея горы високия каменныя. И ту рѣку того же дни перевѣзлися: поромишка плохой, a рѣка быстрая, толко по одной первозили тилѣги. И, перевѣзъши реку, стали подниматца на гору; а гора зѣло высока. A Богъ-рѣка от Немерова 15 верст.
И поидохомъ въ степъ глубокою; л. 36 об. все горы да юдоли: възъехавъ на гору да опятъ подъ гору; да все шли меже горъ яслены462. И шли тою мы пустынею, не видали ни человека, ни звѣря, не пьтицы, толко тропы тотарския конныя. A мѣста все разорѣны от татаръ. А уже нынѣ починаютъ заводитъ села, какъ миръ сталъ, и то въ старонѣ, далече от дороги. А когъда мы шли, и перед нами, и за нами все степъ вся голая. Идохомъ тою степъю 4 дни. И не дошедши Сороки-города за 15 верстъ, стоит крестъ каменъной подлѣ л. 37. дароги, а на немъ подъписъ: как степъ горѣла, такъ купецкихъ людей, грѣкъ, 18 человекъ и с товаромъ, и с конми згорѣли, толко 3 человека ушли. Мы же тутъ стояхомъ и дивихомся, какъ кости кучами лежатъ лошединыя, а человеческия собрали да в Сороки погребли. Дивное чюдо, какъ згорѣли: a всѣ не спали и видели, какъ огнь шелъ и трава горѣла по одной стороне, а они смотрятъ; какъ дунет вѣтръ вдругъ да и перѣскочил чрезъ дорогу, а они и не успели уйтитъ да такъ и згорели. л. 37 об.
Февроля въ 17 денъ приидохом в городъ Сороку, и стахомъ на семъ боку на ляцкой старонѣ, и тутъ начевахомъ. И утрѣ к намъ с тово боку перѣехолъ индучникъ, по-турецки ермунчей. И сталъ зъ грѣками уговареватца пошлиною, чтобы шли на Ясы. И тутъ греки съ нимъ договорилися пошлиною. Того же дни стали Днестръ-реку перевозитца на ту сторону, на турецъкою и воложскую. И первозитъ договорилисъ по 5 алтынъ с воза, жиды зарондованъ перевозъ. Днестръ-река шириною с Москву-реку, подъ Сорокою бежитъ быстро и камениста. И, перѣеховши, ста- л. 38. ли на площеди.
Городъ Сорока стоитъ на реке Нестрѣ, на правой сторонѣ, на берегу под горою; а над нимъ гора высокая. Городокъ каменъной, высокъ. Мы же ходихомъ внутръ его и мѣряхомъ: онъ круглъ, стѣна от стѣны 25 ступенѣй ножных и поперѣкъ тоже. Харчь зѣло дорога, да и нѣтъ ничего; орженова хлѣба отнюдъ не сышешъ, все ярой хлѣбъ, и ячменъ зѣло дорогъ: четверикъ московской по 5 алтынъ. Да имъ и самимъ нѣчего есть. Живутъ, а вонъ всѣ гледятъ; хаты стаять, и тѣ не огорожены. От туракъ и л. 38 об. от господаря воложскаго зѣло данью отягчены. Городъ Сорока - на одной сторонѣ ляхи живут, а по другую волохи.
Февроля въ 20 денъ поидохомъ изъ Сороки-города къ Ясом, а стояли мы в немъ два дни. Гора зѣло высока подъ Сорокою, едва мы с великою нуждою на гору взъехоли: пришолъ дождь, такъ ослизло, и невозъможно конемъ итъти, а все каменъ. Велми той день намъ былъ нуженъ: дождъ въвезъ денъ шолъ, студено было, все перемокли да перезябли. Степъ, а дров възять нѣгде, толко на стану л. 39. нашли дровъ малое число, - стоял нашъ посолъ московъской, князъ Дмитрей Михайловичъ, - такъ мы ихъ собрали, да на возъ поклали, да до стану везли. А естъли бы не тѣ дрова, то бы совершено померли все: мокры, а ночъю сталъ морозъ да снѣгъ з дождемъ пришолъ, инъ не даст огню раскласть. A грѣки всѣ сухи: подѣлали епонечныя шалаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на уде, пробились. Да спаси Богъ, какова в те поры нужда была! Полно, забыто!
И поутру востахомъ и поидохомъ въ степъ. И бысть наше шествие л. 39 об. зѣло печално и скорбно: перѣправы лихия, горы высокия; посидѣть негдѣ, чтобы отдохнуть; все пѣши брели, а кони устали. А пустошей, ни сѣлъ нетъ, ни лѣсу, все степъ голоя, - и ехоли 5 дней, не наехоли ни прутинъки, чемъ лошедъ погнатъ, - горы высокия да юдоли.
Февроля въ 24 день приидохомъ на Прудъ-реку, - Прудъ-река поменши Москвы-реки, - и тутъ мы перевѣзлись. Приехоли къ другой рекѣ, и тутъ перевозъ, - та рѣка помѣнши Прута-реки, - и тутъ въскорѣ перевѣзлисъ на другую сто- л. 40. рону. И стахомъ на гору възъежать: глина лихая, a мѣсто тѣсно, - и едва с великимъ трудомъ възъехоли. И не доехали Ясъ за 5 верстъ, начевали. И поутру рано въстали, поидохомъ къ Ясом въ самою Неделю православия, и приидохомъ въ Ясы благовѣст к обѣдни.
Ясы-градъ - сталица воложъская, тутъ самъ господарь живеть. И, пришедши, стали мы у томожни; и мытниковъ нѣтъ, а пошли к обедни; и мы ихъ дождалисъ. А когда пришли мытники, и стали у грекъ товаръ досматриватъ; и, досматревши у грек, л. 40 об. пришли и к намъ, стали и наши возы разбивать. Такъ я възявши листъ царски да положил перѣд ними; такъ они стали смотретъ и велѣли мнѣ честъ, а толмачъ имъ речи переводилъ. Такъ они тово часу велѣли возы наши завязатъ и отвели насъ въ монастырь к Николѣ, порекломъ Голя. И тутъ мы стахомъ, игуменъ далъ намъ кѣлию; потомъ игуменъ прислалъ намъ три хлѣба. А когда мы възъехоли на монасътырь, а игуменъ сидить предъ кѣлиею своею да тютунъ тянеть. И я какъ увиделъ, что л. 41. онъ тютюнъ тянетъ, и зѣло ужасно бысть: что, молъ, ето въже свѣту преставления, для тово что етому чину необычно и странъно тобакъ пить. Ажно поогледѣлся - анъ и патриархи, и митрополиты пьютъ; в нихъ то и забава, что табакъ пить.
Градъ Ясы стоитъ на горѣ къросовито, и около ево горы високия. Зѣло предивной градъ, да разорѣнъ от турка и от ляховъ. А господарь воложской и до конца разорилъ данью и отяготилъ: с убогова человека, кой землю копаеть нанимаетца, пятъдесятъ тарелѣй въ годъ дасть господарю, л. 41 об. крамѣ турецкой подати, а нарочитому человеку - 1000 тарелей, среднему - 5 сотъ. Да какъ имъ и не естъ? А они у турка накупаютца дачею великою, такъ уже безъ милости дерутъ! Воложская земля вся пуста, разъбрелися всѣ: иныя - въ Полшу, иныя - къ намъ, въ Киевъ, а иныя - къ Палѣю. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не сыщешь скоро обѣтованной, земля всячину родитъ. Они и сами сказавают: «У насъ-дѣ естъ златая руда, и сребреная, да мы-де таимъ от турка. А когда бы сведалъ туракъ, такъ бы и поготову разори- л. 42. лися от такой руды».
Въ Ясехъ монастырей зѣло много, предивъныя монастыри, старинное строение, да всѣ бѣзъ призору. У прежнихъ господарей зѣлное радѣние было къ церквамъ; писмо все стѣнъное старинъное. А старцы воложския всѣ вонъ изъгнаны изъ монастырей, а господарь тѣ монастыри попродалъ греческим старцамъ. А они уже, что черти, ворочеють, а онъ с них дани великия беретъ. А старцы велми разътлѣно живутъ и въ церквахъ стоять безъ клобуковъ, а волохи въ церкви в шапкахъ молятъца, а игуменъ самъ поеть л. 42 об. на крылосе. А инъде я пришолъ въ неделю к заутрени въ миръскую церковь, служить попъ воложской. На утрени пропѣвъ «Богъ Господь» да стали антифоны пѣть, да попъ прочелъ Евангелие. Потом стали ирмосъ пѣть гласу воскресному, а потомъ катовасиемъ «Отверзу уста моя» покроеть; да на девятой пѣсни пропѣли «Величить душа моя Господа» да «Достойно есть». А я смотрю: гдѣ у нихъ каноны те дѣлисъ, во окно, знать, улетѣли? Лѣхъко, су, хорошо етакъ служба-ту говорить, да, знать, лехко-то и спасение будеть! Что же потом будет? л. 43. Пропѣли «Святъ Господь Богъ нашъ», «Хвалите Господа с небесъ», не говорили стихеры хвалитныя, пропѣли и словословие великое, да и первой часъ. А на первомъ часу и псалъмовъ не говорили, толко «Слава, и нынѣ», «Что тя наречемъ» да «Святы Боже», потомъ «Христе свѣте» и отпускъ. Что говоритъ? Уже и грѣкъ перѣщепили службою церковною! А какъ литоргию пѣли, я уже того не вѣдаю, для того мракъ несщелъ ис того ихъ кудосенья-то. Исполать хорошо поють!
Въ Ясехъ прежде сего строение было узоричитое, много полатъ каменныхъ пустыхъ; л. 43 об. а улицы были всѣ камнемъ мощены, a нынѣ все развалились, толко знакъ есть, какъ были каменье. А дворы въ Ясѣхъ не огорожены, развѣ у богатова, и то плетнемъ. Господарской дворъ зѣло хорошъ, много полатъ каменыхъ. Вино въ Ясехъ дешева, хлѣбъ, масло коровъе дешева жъ, конопляное дорого - съ Руси идетъ. Яблоки, орехи, чѣрносливъ необычно дешево; и кормъ лошединой дешевъ. Люди доброхотны, хоть убоги; а от дешеваго вина всѣ пропъютца и въконѣцъ от того разорились; вѣзде всѣ шинъки. Много и туракъ въ Ясѣхъ, л. 44. и жидовъ много, тут же живуть. А жиды у господаря ряды дегтеныя откупають, такъ деготь очень дорогъ: флягу дегтяную налить болшую - гривны четыре дать. Дрова оченъ дороги, a лѣсу много, да люди ленивы, непроворны, не какъ купецкия люди московския. Въ Ясехъ пошлиною болно грабят, затѣмъ многия объяжаютъ. Тут насъ грѣки въ Ясехъ, товарищи наши, покинули, не поехали с нами въ Царьградъ. Пришла имъ вѣдомасть изъ Царяграда, что лисица и бѣлка дешева, такъ они поехоли въ Молдавскую землю въ Букареши, а мы тутъ и остались. Жили л. 44 об. мы въ Ясѣхъ 13 дней, дожидалисъ товарищей, да не дождались. Печалъно намъ было: пути не знаемъ; зѣло было смутно и мятежъно; мысль мялась, всяко размышляли: итить или назатъ воротится? Нанели было языка до Иерусалима - волошенина, многия языки знаеть, - по 30 алтынъ на месяцъ, пить и есть наша, да стали у него рѣчи непостояны: нынѣ такъ говорить, а утре, пришедъши, другия; все переговариваеть, во адномъ словѣ не стоить. Помнилось ему, что дешево нанелся, чи шъ, Богъ ево знаеть. Мы же видѣвше его непостоянъство л. 45. да вовсе отказали. Печално было силно, да уже стало въ томъ, хошъ бес толмача, а ехоть. Господи, помилуй! Столко перѣехоли да столко нужды принели, да назатъ ехоть? Стыддъно будеть! Что дѣлать? Живем много, товарищей нѣтъ, а проводить никто не наимаетца. И сыскался миленкой убогой человекъ, нанелся у насъ до Голацы, дали мы ему 23 алтына двѣ денъги.
Марта въ 7 день възяхомъ у господаря воложскаго листь и поидохомъ изъ Ясъ къ Голацамъ. Первый день идохомъ лѣсомъ, а в тѣ поры припалъ снежекъ маладой. Покудова до лѣсу доехоли, л. 45 об. а онъ и стаялъ - такъ горше стало: все ослизло, а горы высокия, неудобъпроходимыя. И едва дъвойкою выбилисъ, а въсего лесу верстъ съ 10. Да во всю дорогу такой нужды нѣ было, день весь бились. И едва къ ночи добились до местечка, и то все разорено; хаты три стоять для почтарей да церковъ каменая, зѣло хороша; и мы тутъ начевать стали.
И въ полуночи прибѣгъ волак, а по-руски гонецъ, с тайными дѣлы от туракъ къ господарю. И пришли к намъ турки со свѣчами. И сталъ нашихъ лошедей брать подь себя, мы же не довахомъ им. л. 46. А они прося ключа конских желѣзъ: лошеди были скованы такъ ключа у менѣ просит, а я ему не доваю. Турченинъ вынел ножъ да замахнулся на Луку, а он, миленъкой, и побѣжалъ; и толмач скрылся. Възявши коней да и погнали скованыхъ до тово мѣста, гдѣ стоять, а за ними я одинъ пришолъ, да плачю, и Богомъ ихъ молю, чтобы отдали. А на ока вина такъ и възяли; самому турчанину будто стыдно такъ, а онъ вилѣлъ отдать. Слава Богу-свѣту, что отдали, а то бѣда была бъ немалая бъ: мѣсто пустое, нанять не добудешъ. л. 46 об.
И въ третий день приидохомъ въ Борлатъ - местѣчко воложъское, самое убогое. Тутъ мы начевахомъ, искупихомся запасомъ себѣ и конем и утре рано поидохомъ. И дорога зѣло гориста. А толмачъ нашъ мало пути знаеть, такъ велъ насъ нѣ темъ путемъ. Иная бъ дорога была глаже, а он все велъ насъ горами да дубравами - и самъ, милой, не знаетъ. Много на него я и ропталъ, а инъде хотелъ и побить, да Богъ помиловалъ от таковаго грѣха - простой бѣдной мужикъ. Как нанимался, такъ сказывалъ: «Я до конъца знаю». А какъ поехалъ, л. 47. такъ ничево не знаетъ, да бѣгаетъ, и въспрашиваетъ; ошибался миленкай много. После уже повинился: «Я-де тою дорогою однова отроду проехалъ, и то де лѣтъ зъ 12». А какъ миленъкой полно насъ датощилъ? Да, слава Богу, таки доволоклись до Голацы. Спаси ево Богъ!
И тутъ мы, идучи, видели горы Венъгерския славныя: зѣло высоки, подобны облакамъ. И мы тѣмъ горамъ подивихомся, что намъ необычно такихъ горъ видѣть, а на нихъ снѣгъ лежитъ. А откудова мы тѣ горы видѣхомъ, и вопросилъ языка: «Долече ль тѣ горы?» И онъ намъ л. 47 об. сказалъ: «Добрымъ-де конемъ бежать 3 дни донихъ». И намъ зѣло дивно стало: а какъ видится от Москвы до Воробъевыхъ горъ, кажется и древа тѣ на нихъ можно счести. Зѣло удивителъныя горы! Аминь.
Марта во 12 день, уже часъ нощи, приидохомъ въ Голацы и выпросихомся у волошенина начѣватъ, и онъ пустилъ насъ.
И утре рано пошелъ я до попа рускова, а то никто и языка рускова не знаеть. Такъ попъ пожаловалъ и велѣлъ намъ к се6е перѣехатъ. Такъ мы со всѣмъ и переехали да и стали у попа, л. 48. а рухледъ склали в ызъбу: нужно у миленкихъ, и хороминки особъной нетъ. Потомъ намъ стали сказыватъ, что есть-де корабли въ Царьградъ. И мы зѣло обрадовалися и стали конѣй продовать. А сказали, что севодъни карабли поидуть, такъ за безъцѣнакъ лашедѣй отдали и телѣги: не до тово стала, толко бы с рук спихать; такъ земле ноеть, путь надоелъ, помянуть ево не хочется. И когда опросталисъ от лошедей, и пошли корабли нанимать. И нашли корабль грѣческой, христианской, и уговорились: съ человека по левку до Царяграда. И раизъ приказал л. 48 об. намъ до свѣта на корабль со всем приезъжать.
Градъ Голацы - неболшая городина, да славенъ корабелною присътанью, а то разоренъ въвесь от турка и от татаръ. Монасътырѣй много и хароши, а толка по старцу живутъ, подъданыя цареградъскихъ монастырей. И въ церквахъ пусто, а церкви узоречныя, каменъныя; и кресты на церквахъ есть, и колокола малыя, по два колокола. Град Голацы стоить на Дунай-рѣке, на брегу на лѣвомъ боку. Въ Голацахъ вино дешева и хлебъ, л. 49. а кормъ лошадиной дорогъ: сена адной лошади на сутки на два алтына мало. Дунай-река широка, и быстра, и глубока у берѣга, и крутоберегова, с берѣгами вровень идеть вода. В Голацахъ рыба дешева: свежей созанъ - дать великой алтынъ, и осетры недороги. И Дунай-рѣка рыбна, что Волга, много рыбы.
Марта въ 14 денъ часа за два до свѣта въклавши рухледь въ телѣги и съехали на брегъ х корабълю. А корабленики уже готовятъся: мотросы парусы готовятъ къ подъему. И тутъ насъ турки, караулъ, не дали рухледъ скласть на л. 49 об. корабль, повели мене прежде к мытнику грѣческому. Я пришелъ, а инъдучникъ еще спить; такъ я дожидался, какъ онъ въстанеть. И сталъ менѣ спрашиватъ: «Что за человекъ? Откудова?» И я сказалъ, что с Москъвы, да и подалъ ему господаръской листъ воложъской. И онъ, прочетши листь, сказалъ: «Иди с Богомъ! Я-дѣ с твоего товару пошлинъ не возъму. А турчен-де возъметъ ли или нѣтъ, тово-де я не знаю; инъде я къ нѣму отпишу, чтобы де онъ съ тебя не бралъ». Такъ я ему покълонился, а онъ написалъ л. 50. къ нему писмо.
И когда пришли мы къ турку, къ ярмунъчею, и онъ прочетши писмо грѣческое да и плюнулъ, а товаръ весь от коробля велѣлъ предъ себя принести. И, перѣсмотревши товаръ, вѣлелъ къ себѣ въ хоромину таскать, а самъ мнѣ чрезъ толмача сказалъ: «Дай-де мнѣ, юмрулеу, 20 тарелѣй». И я вынелъ листъ московъской да и подалъ ему. Такъ турчинъ сталъ листъ честь и, прочетши листъ, сказалъ: «Гайда! Пошолъ-де! Возъми свой товаръ, нетъ де до тебя дела!» И възявъши товаръ да пошли хъ кораблю. И стали кластися на корабль; тогда л. 50 об. убралися мы совсемъ, и харчъ тут всякую купили.
Да тут же къ намъ присталъ черной попъ из Ляцъкой земли самъ-другъ, сталъ битъ челомъ, что: «Пожалуй, возъми съ собою во Иерусалимъ!» И мы ево приняли, а онъ въ тѣ поры пошелъ с коробля за сухарями. И раизъ, корабелникъ, не дождавъ ево, поднявши парусъ да и отпустился. А тотъ попъ Афонасей увидѣлъ зъ горы, что кораблъ пошолъ, бросился въ лотку къ рыбаку, далъ 5 алтынъ, чтобъ на корабль поставилъ. А лотъка дирява, налилась воды - чють нѣ потанули. л. 51.
Марта въ 15 день во втором часу дни корабелникъ-раизъ велѣлъ поднимать парусъ; и, поднявши, распустили парусы, и от брега отпехнувши кораблъ, и пошли Дунаемъ; и бысть вѣтръ поносенъ зѣло. И того же дни, яко от полудни, пристахомъ къ городу, а имя ему Ренъ, воложской же, тутъ и туракъ много. Тутъ раизъ корабль пшеницею догрузилъ.
Градъ Ренъ полутчи Голацъ; вино в немъ дешево, по денги око, и хлѣбъ дешевъ; толко такихъ монастырей нѣтъ, что въ Голацавъ; стоить на Дунае на лѣвой сторонѣ. л. 51 об. И тутъ мы начевахомъ. И рано въставши да и пошли по Дунаю.
Марта въ 16 денъ, поднявши парусъ, пошли вънизъ по Дунаю. Дунай-рѣка многоводна и рыбъна, а къ морю разшиблась на мъногия горла, пошла подъ турецкия горотки. Верху она широка, а внизу уже, для тово что разъбилося на многия горъла, да глубока. И корабль подле берега бѣжитъ и от брегъ трѣтца. Песковъ на ней нѣтъ, все око ея трасъникъ; и быстра зѣло, зъ берѣгами въровень вода. И тово дъни минухомъ городъ турѣцъ- л. 52. кой на правой руки Дуная.
Городъ Сакча: на нѣмъ мечѣты каменъныя, поболши Рени-города, а городъ каменой. А мы къ нему не пристовали.
И того дни минухомъ другой городокъ турецкой Тулча. К тому горотку всѣ корабли пристають: какъ изъ Царяграда идут, такъ осматревають, не провозят ли греки неволниковъ. Въ томъ городѣ беруть горачь: съ человека по 5 тарелѣй; а когда неволники идутъ на Русь с волъными листами, такъ с нихъ беруть турки въ томъ горотку по червонъному съ человека, окромѣ горачю. л. 52 об.
Градъ Тулча поменши Сакчи, у Дунай близъ воды стаить. И нашъ раизъ не пристовалъ къ нему: были люди лишния, а вѣтръ былъ доброй. А онъ надел на себѣ чалъму такъ, будъто турецкой корабль, да такъ и прошолъ. А намъ вилѣлъ покрытъца, и мы ему сказали: «Зачто намъ крытца? У насъ государевъ листъ есть, и мы горачю не дадимъ!» И тако минухомъ его; и, прошедъ городъ, пристахомъ ко брегу, и начевахомъ. И въ той нощи бысть погода велика. И тутъ стояхомъ весъ день и нощь: не пустилъ насъ л. 53. вѣтръ.
И утре рано поидохомъ въниз по Дунаю. А на лѣвомъ боку Дуная въ другихъ горлахъ многихъ горотковъ есть турецкихъ, Килия-городокъ с товарищи. Тутъ и Бѣлогороцкая орда подлегла близъ Дуная, тотары белогороцкия.
И во вторый день приидохомъ на устье Дуная къ Черному морю, и тутъ стояхомъ полътора дни. И Дунай-река зѣло луковата, не прямо течѣть, пущи малой реки. И тутъ мы стояхомъ у моря, и иныя корабли турѣцкия идутъ въверхъ по Дунаю. Мы же ходихомъ подле моря и удивляхомся моръскому шуму, как моря пѣнитца и волнами разби- л. 53 об. ваетца; а намъ диво: моря не видали. Тутъ кладъбища на брегу турецкая: которой турчинъ умреть на мори, такъ пришедъ к Дунаю да тутъ и схоронять. И раизъ наш възявши матросовъ, да зинбирь насыпавъ песку, да взялъ бревъно еловае, да сѣдши въ сандалъ и поехали к устью Дунаю на приморья искать ходу, кабы корабълю попасть въ ворота. И вымѣревъ ворота, и пустилъ мѣхъ съ пѣскомъ на воротѣхъ, а къ нему привѣзалъ бревно. Такъ бревно и стало плавать на воротѣхъ, так знакъ и сталъ ходу корабелъному. Тут же мы видѣхомъ на Дунаи л. 54. при мори всякихъ птицъ зѣло много, плавають всякой породы безъчисленое множество; а на мори не плавають, и не увидишъ никакой птицы: имъ морьская вода непотребна, для тово что она солона и горка. А море Чермное.
Марта 20 дня утре рано бысть вѣтръ зѣло поносенъ, и пустихомся на морѣ Чермное. И егда въплыхомъ въ море, тогда морский возъдухъ зѣло мнѣ тяжекъ стал, и въ томъ часу я занемощевалъ и сталъ кармъ вонъ кидать, сирѣчъ блевать. Велия нужда, къто на мори не бывалъ, полтора дъни да ночъ всѣ блевалъ.
Уже л. 54 об. нѣчему итить изъ чрева, толка слюна зелѣная тянетца и не дасть ничего не спить, ни сьесть - все назатъ кидаеть. А кораблѣники намъ смеютца да перѣдражневають, а сами говорятъ: «То-де вамъ добро». А Лука у насъ ни кърехнулъ. Что жъ здѣлаешъ? Богу не укажешъ. А, кажетца, по виду и всех хуже былъ, да ему Богъ далъ ничъто не пострадатъ. Да онъ и послужил намъ: бывало испить принесѣть или кусокъ съесть.
А на мори зѣло бысть вѣтръ великъ, с верху коробля насъ всѣхъ збило, черезъ корабль воду бросало морскую. Охъ, ужесть! Владыко-человеколюбецъ! Не знать нашего корабля въ волнахъ, кажетца, выше л. 55. насъ вода-та, въверхъ саженъ пять. И видѣ такую неминучею раизъ, что меня на кораблѣ моръская вода всего подмочила, такъ онъ, миленкой, възялъ къ себѣ в каморку свою, гдѣ он самъ спить, и положилъ меня на своей постели, и коцомъ прикрылъ, да и тазъ поставилъ мнѣ, во что блевать. Спаси ево Богъ, доброй человѣкъ былъ! Кабы да еще столъко шъ плыть, то бы совершено бы умереть было! Ужѣ нелзѣ той горести пуще! Да по нашимъ счаскомъ, далъ Богъ, въскорѣ перебежали. Такову Богъ далъ погоду, что от Дуная въ полтора дъни перебѣжалъ корабль. И раизъ нам сказалъ: «Я-де уже 30 лѣт хожу, а то- л. 55 об. кова благополучия не бывало, чтобы евъте часы такъ перебѣжать. Бывало-де и скоро, 5 дней или недѣлю, а иногда-де и месяцъ - какъ Богъ дасть; по вашему-де счастию такъ Богъ далъ скорой путь». Мы же, грѣшнии, хвалу Богу воздахомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый!»
И егда вошли межи горъ и моря къ Царюграду, тогда раизъ меня, пришелъ, волочеть вонъ: «Поиди-де вонъ, Станъбулъ блиско, сирѣчъ Царъградъ!» Такъ я кое-какъ выполасъ на верхъ корабля. А когда мы вошли въ проливу межу горъ, тутъ на воротахъ морскихъ на горахъ высоко стоять столпы. А ночью въ нихъ фо- л. 56. нари со свѣчами горять - знакъ показують кораблемъ ночью, какъ попасть въ гирло. Естьли бы не ети фонари, то ночью не поподешъ въ вустье. И мало пошедъ, стоять два города по обѣ стораны турецкия, и пушекъ зѣло много. Ете горотки для воиньскова опасу зъдѣланы зѣло крѣпко, мудро то мѣсто пройти. А тутъ уже до Царяграда по обѣ стороны селы турецкие и греческия. А от горла до Царяграда Ускимъ моремъ 58 верстъ.
Марта въ 22 дня, на пятой недѣли Великаго поста, въ четвертокъ Анъдреева конона, якобы о полудни, приидохомъ въ Царьградъ и стахомъ л. 56 об. на Галаций странѣ. Тогда турченя изъ юмруку к намъ на корабль приехали и стали товары пересматривать. Тогда и нашъ товаръ възяли въ юмруку, сирѣчъ въ томожню. Мы же опосаемся, что дѣло незънаемо. И раизъ нашъ сказалъ: «Не бойся-де, ничего твоего не пропадет, все-де цѣло будетъ». Мы же стояхом на корабли и дивихомся таковому преславному граду. Како Богъ такую красоту да предалъ в руки босурманомъ?! А сами удивляемся: «Что ето будеть? Куда заехали?» Сидимъ что плѣники; а турки пришедши да въ глаза гледять, а сами гаварять: «Бакъ, попась московъ, л. 57. зачѣм бы ты сюда приехалъ?» А мы имъ гледимъ въ глаза самимъ, а языка не знаемъ. Потомъ к нашему кораблю стали подъежать руския неволники, каторыя изъвозничаютъ на мори, кои сами стали с нами помолѣку перѣговаревать - такъ намъ стало отраднее. Потом начевахомъ; и утре рано раизъ велѣлъ корабль на другую страну перѣвести, на Цареградцую сторону.
И когда мы пристахомъ ко брегу, тогда мы помолившеся Богу, и Пречистой Богородицы, и великому Иоанъну Предтечи и стахомъ съ Царемъградом осматриватися. Потомъ приехоша к намъ въ корабли турки-гора- л. 57 об. чники и стали у насъ горачю просить. И я имъ показалъ листъ царской. И они спросили: «Качъ адамъ, сирѣчъ сколко-де васъ есть?» И я сказалъ: «Бешъ адамъ, сирѣчъ 5 человѣкъ». И они сказали: «Добре» - да и поехали далой с корабля. И бысть намъ печално велми и скорбно: пришли въ чюжое царство, языка не знаемъ, а товаръ възяли туръки; какъ ево выручить, Богъ знаеть, - и тако намъ бывъшимъ в разъмышлении.
И абие прислалъ Богъ намъ - къ кораблю приплылъ въ куюку неволникъ; а самъ на насъ глядить да по-руски и въспросилъ: «Откуды ты, отче?» И мы л. 58. сказалисъ, что с Москвы. «Куда-дѣ, отче, Богъ несѣть?» И я сказалъ, что по обѣщанию во Иерусалима. И онъ молвилъ: «Хвала Богу, хорошо-дѣ. Что ж де вы тутъ сидите? Видъ де вамъ надобна подворье». И я к нему поближе подшелъ и сталъ ему говорить: «Какъ, молъ, тебя зовуть?» И онъ сказалъ: «Корнилиемъ». Такъ я ему молвил: «Корнилъюшка, буть ласковъ, мы люди здѣ заежия, языка не знаемъ, пристать нѣ х кому и нѣ смѣемъ. Турки у насъ товаръ възяли, а выручить не знаемъ какъ. Пожалуй, постарайся с нами». И онъ, миленкой, християнъская душа, такъ сказал: л. 58 об. «Я тебѣ-де, отче, и товаръ выручю, и дворъ добуду, гдѣ стоять». И я ему молвилъ: «У насъ, моль, есть государевъ листъ». И онъ у раиза спросилъ по-турецки: «Гдѣ-де ихъ товаръ, въ каторой юмруке?» И раизъ ему сказалъ, что на Колацкой юмруке възяли турки. Такъ онъ велѣлъ мнѣ възять листъ царской. Такъ я възявъши листъ, да сѣдши въ коикъ, да и поехалъ къ юмруку.
И когда мы пришли въ юмрукъ, такъ тутъ сидять турки з жидами. И турчинъ-юмручей спросилъ у толмоча: «Корнилия, зачѣмъ-де попасъ пришелъ?» И онъ ему сказалъ: «Е, салтану басурманъ юмручей, л. 59. въчера-де у него на корабли възяли товаръ, а онъ-де не купецкой человѣкъ. Онъ-де едѣтъ во Иерусалимъ, то-дѣ у него что есть - непродажное у него-де то, пекнешъ, сирѣчъ подарки-де то-де везѣть туда». Тогда турчинъ велѣлъ разбить товаръ и перѣписать, да на кости выложил, и сказалъ толмачю нашему: «Вели-де попасу дать юмруку 20 тарелѣй и товаръ възять». И толмач мнѣ сказалъ, что 20 тарелѣй просит. И я ему, турченину, листь подалъ; и турчанинъ листъ прочелъ да и сказалъ: «Алмазъ, сирѣчъ не будетъ-де того, что не възять с него юмруку. Знаем-де мы указы!» И тутъ миленъкой толмачъ нашъ л. 59 об. долго с ними шумѣлъ, такъ они и вонъ ево со мною выслали: «Дашъ-де юмрукъ, такъ и товаръ возмешь!»
И мы, вышедъши, стоя да думаемъ: «Что дѣлать?» Тогда видѣ насъ турченъ, какой-та доброй человѣкъ, да и сказалъ толмачю: «Что-де вы тутъ стоите? Е, тутъ-де не будеть ваше дѣло зъдѣлано; здѣ-дя сидятъ сабаки, ани-де возмуть пошлину. Поезъжайте-дѣ на Станъбулъскою сторону къ старѣйшему юмручею, тот-де милостивъ и разъсудливъ; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину възять!» Такъ мы и послушали турчина, хошъ и босуръманъ, да л. 60. дѣло и правду сказаваеть.
Такъ мы сѣдши въ каикъ да и поехоли на Цареграцкою страну. И пришли въ юмрукъ; и сидитъ турчинъ да тютюнъ пьеть, и въспросилъ въ толмоча: «Зачѣм-де попасъ пришелъ?» И онъ ему сказалъ: «Ето-де попас московъской, идеть во Иерусалим, у него-де есть указъ московъскаго царя, чтобы по пѣремирному договору нигдѣ ево не обижали; и зъде-дѣ, въ Станбулѣ, въчера на кораблъ приехоли с Колацкаго юмъруку да и взяли-де у него пешъ-кешъ ерусалимъской, которой-де онъ туда везъ, » - да и подалъ ему листъ. Такъ онъ стал чести л. 60 об. листъ, а другой турчинъ, товарищъ ево, зъбоку тут же въ листъ смотрит; да другъ на друга възглядаваютъ да сами смѣются. И прочетши лист да сказалъ: «Я-де тово рухледи не видалъ, сколко ево, вотъ де я пошлю пристава въ юмруку, да велю-де роспись привести, да посмотрю: буде-дѣ что малоя дѣло, так-де поступлюся, а что де много, такъ-де нелзя не възять».
И присътавъ-турчинъ сѣлъ в коикъ да и поехалъ на другую сторону въ юмруку; a мнѣ турчинъ велѣлъ сѣсть тутъ. Такъ и помешкавъ с полъчаса, и приставъ приехалъ, подалъ товару роспись. И юмручей, л. 61. прочетши роспись, сказалъ толъмачю: «Не будетъ-де тово, что не възятъ пошлину: много-де товару». И толъмачъ долго с нимъ спирался: «Онъ-де въсего отступитца, а не дасть ни аспры! Онъ-де поедетъ да Едрина, до самого салтана!» Спаси ево Богъ! Много с турчиномъ бился, что съ собакою. И турчинъ сказалъ: «Нелзя-де, что не възять хошъ половину, 10 тарелѣй». И онъ ему сказалъ: «А то де какова аспра, такъ де аспры не дасть!» И турчинъ расмѣялся да молвилъ: «Лихой-де попасъ, ничего не говорить, а ты-де шумишъ!» А онъ ему сказалъ: «А попасъ-де что языка не знаеть и вашихъ л. 61 об. поступакъ, так де ему что говорить? Я то все знаю, что говорить.» Я, су, что пешъ делать, сталъ бить челомъ, чтобы отдалъ. Такъ он разъсмѣялся да сказалъ: «Е, попасъ, гайда, гайда, пошолъ, да велю отдать!» И велѣлъ писмо написать да тѣхъ юмрукъчеевъ, чтобы товаръ попасу отдали. И я сталъ говарить толмачю, чтобы онъ пожаловалъ такое писмо на товаръ, чтобы ни въ Царѣградѣ, ни по пути на городахъ, ни во Египтѣ, ни во Иерусалимѣ - гдѣ ни будеть с нами тотъ товаръ, чтобы с него юмруку не брали. И толмачь сталъ мои рѣчи ему говорить, такъ л. 62. онъ расмѣялся да велѣлъ подъячему память написать да и запѣчататъ.
И мы възявши того же пристава с памятью да и поехоли на ту сторону. И пришли въ юмрукъ, а они, сабаки-турки, въ тѣ поры въ мечетъ молится в самыя полдни пошли, такъ мы ихъ ждали. И когда пришолъ юмручей, такъ приставъ подалъ память, чтобъ товаръ отдалъ. И онъ память прочелъ, а самъ, что земля, сталъ чоренъ и велѣлъ отдатъ. Да в честь юмручей да жиды выпросили у менѣ 5 казицъ въ подарки, а не за пошлину. И туть я далъ приставу десять алтынъ за ево л. 62 об. работу; много и трудовъ было: дъважды ездилъ въ юмрукъ, а въ третѣй с нами. И тако мы възявши товаръ да и поехали на свой кораблъ. И приставши къ кораблю, и разъплотилисъ съ раизомъ за извозъ, да и поклалисъ въ коик всю рухледъ.
И повезъ насъ Карнильюшка къ потриаршему двору. И вылезши ис каика мы съ нимъ двое, а протчия братия въ койку осталисъ, а мы пошли на потриаршей дворъ. И толмачъ спросилъ у старца: «Гдѣ-де патриархъ?» И старѣцъ сказалъ, что дѣ патриархъ сидить на выходѣ на крылцѣ. И мы пришли передъ нево л. 63. да поклонилисъ. И патриархъ спросилъ у толмоча: «Что-де ето за калугеръ? Откудова и зачемъ пришолъ?» И толмачъ сказалъ: «Онъ-де с Мосъквы, а идеть во Иерусалимъ». Потомъ я ему листь подалъ, такъ листъ в руки възялъ, а честь не умѣеть, толко на гербъ долго смотрелъ да опять отдалъ мнѣ листъ. Потомъ спросилъ у толъмоча: «Чево-де онъ от меня хочеть?» Ему помнилося, что я пришолъ к нему денегъ просить. И толмач ему сказалъ: «Деспота агня, он-де ничего от тебѣ не хочеть, толка де у тебѣ просить кѣльи пожить, дакудова пойдет во Иерусалим, - л. 63 об. такъ о томъ милости просить. Онъ-де человѣкъ странъней, языка не зънаеть, знати нѣтъ, главу подъклонить не знаетъ гдѣ, а ты-де здѣ християномъ начало. Кромей дѣ тебя, кому ево помиловать? Ты-де веть отецъ здѣ всемъ нарицаешися, такъ де ты пожалуй ему келию на малое время». И патриархъ толмачю отвещалъ: «А что-дѣ онъ мнѣ подарокъ привезъ?» И тогда толмачъ сказалъ ему: «Я-де тово не знаю, есть ли у него, нѣт ли, тово-де не вѣдаю». И патриархъ толмачю велѣлъ у мене въспросить: «Будѣ-де есть подаръки, такъ дам-дѣ ему кѣлью». л. 64.
И толмачъ сказалъ мнѣ все патриарховы рѣчи. Такъ мнѣ сътало горъка и стыдна, а самъ сътоя да думаю: «Не с ума ли, молъ, он шъшолъ, на подарки напался? Люди всѣ прохарчились, а дорога еще безконечная!» И тако я долго ответу ему не далъ: что ему говорить? О далѣ от горести лапонулъ естъ что неискусно да быть такъ: «Никакъ, молъ, пьянъ вашъ патриархъ? Вѣдаеть ли онъ и самъ, что говорить? Знать, молъ, у нево ничево нѣтъ, что уже с меня, странънева и с убогова человека, да подарковъ просить. Гдѣ было ему насъ, странънихъ, призърить, а онъ л. 64 об. и послѣднее с насъ хощеть содрать! Провались, молъ, онъ, окаянной, и с кѣльею! У нашего, молъ, патриарха и придверники такъ искусънее тово просять! А то етакову стару мужу, шатуну, какъ не соромъ просить-та подарковъ! Знать, молъ, у него пропасти-та мало; умреть, молъ, такъ и то пропадеть!»
И толмачь меня унимаеть: «Полно-де, отче, тутъ-де греки иныя руский языкъ знають». И я ему молвилъ: «Говори, молъ, ему мои рѣчи!» И патриархъ зардился; видить, что толмачъ меня унимаеть, такъ онъ у толмача спрашиваеть: л. 65. «Что-де онъ говорить?»
И толмачь молвилъ: «Такъ де, деспота, свои речи говорить, не да тебя». Патриарх же у толмоча прилѣжно спрашиваеть: «А то де про меня говорить, скажи». И я ему велѣлъ: «Говори, молъ, ему! Я веть не ево державы и не боюся; на мнѣ онъ не имѣеть власти вязать, хошъ онъ и патриархъ».
И толмачъ ему сказалъ мои въсѣ рѣчи со стыдомъ. Такъ онъ, милой, и пуще зардился да и молвилъ толмачю: «Да я-де у него какихъ подарковъ прошу? Не привесъ ли де онъ образовъ московъскихъ? Я-де у нево тово прошу.» И я ему сказалъ: «Нѣтъ, молъ, л. 65 об. у меня образовъ; есть, молъ, да толко про себя». Такъ онъ сказалъ толмачю: «Нѣтъ-де у меня ему кѣлии. Пойди-де въ Синайской монастырь: там-де ваши москоли церковь поставили, там-дѣ ему и кѣлию дадутъ». Такъ я плюнувши да и с лѣсницы пошолъ, а онъ толмачю говорить: «Опятъ бы де онъ ка мнѣ не приходилъ, не дам-де ему кѣлии!» Етакой миленъкой патриархъ, милость какую показалъ надъ странным человѣкомъ!
Такъ, су, что дѣлать? Мы и пошли с потриархова двора; да сѣдши въ коикъ, да поехоли въ Синайской монастырь. Пришли ко игу- л. 66. мену, и толмачь сталъ говорить, что пришол-де с Москвы калугеръ а проситъ-де кѣлии да времѣни посидѣть. Тотъ, милой, себѣ възметался: «Какъ быть? Да у меня нѣтъ кѣлии порожней; инъ бы де ево во Иерусалимской монастырь отвели, готово-де тутъ къстати: онъ-дѣ во Иерусалимъ идеть, так де ему тамъ игуменъ и кѣлию дасть».
И я подумалъ в себѣ: «Да, милѣнъкая Русь, не токмо накормить или мѣста не дать, гдѣ опочить с пути! И таковы-та грѣки милостивы: въ кои-та вѣки одинъ старецъ забрѣлъ - инъ ему места нѣтъ; а кабы десятакъ-другой,л. 66 об. такъ бы и готово - перепугалися! А какъ сами, блядины дѣти, что мошеники, по вся годы къ Москвѣ человекъ по 30 волочютца за милостиною, да имъ на Москвѣ-та отводять мѣста хорошия да и кормъ государевъ. А, приехавъ къ Москвѣ, мошеники плачють пред государемъ, и предъ властьми, и предъ бояры: »От турка насилиемъ оттягчены!" А набравъ на Москвѣ денѣгъ да приехавъ въ Царьградъ, да у патриарха иной купить митрополитство. Так-то они всѣ дѣлають, а пълачють: «Обижены от турка!» А кабы обижены, забыли бы старъцы простыя носить рясы луда- л. 67. нъныя, да комчатыя, да суконныя по три рубли аршинъ. Напрасно милѣнъкова турка тѣ старцы грѣческия оглашають, что насилуетъ. А мы сами видѣли, что имъ насилия ни в чемъ нѣтъ, ниже въ вѣре. Все лгуть на турка. Кабы насилѣны, забыли бы старцы въ луданыхъ да в комчатыхъ рясахъ ходить. У насъ такъ и властѣй зазирають, луданъную кто надѣнеть, а то простыя да такъ ходять старцы. А когда къ Москвѣ приедуть, такъ въ каких худыхъ рясахъ таскаютца.
На первое возъвратимся. Что потом будеть, увы да горѣ!
Незънаемо, л. 67 об. что дѣлать. Стоить тутъ старецъ, имя ему Киприянъ; тотъ, миленкой, умилился на меня, видить онъ, что я печаленъ. А онъ по-руски знаеть: «Ну де, отче, не печался; я-де тебѣ дабуду кѣлию». Възявши насъ да и пошолъ до Иерусалимскаго монастыря. Пришли на монастырь; вышелъ к намъ игуменъ и спросилъ про менѣ у толмача: «Умѣет ли де онъ по-грѣчески?» И толмачь сказалъ, что не умѣетъ. Такъ игуменъ молвилъ: «Откудава-де онъ и зачемъ ка мнѣ пришолъ?» И толъмачъ сказалъ оба мнѣ весь порядокъ, откуда и куда идеть. л. 68. Игуменъ молвилъ: «То добро, готова-де у менѣ кѣлия». И тотъчасъ вѣлелъ двѣ кѣльи очистить, а сам сидѣлъ да и вѣлелъ дать вина церковнаго. И намъ не до питья: еще и нѣ ели, весь день пробилися то съ турками, то с грѣками, a грѣки намъ тошнѣя турокъ стали. Такъ намъ игуменъ поднес вина и велелъ со всею рухлѣдью приходить: «Я-де вамъ и корабль промышлю во Иерусалимъ». Мы же ему поклонихомся: доброй человекъ - миленкой тотъ игумен!
Мы же шедши на пристань, гдѣ нашъ коикъ стоить с рухлѣдью, нанявши работниковъ, и пришли л. 68 об. въ монастырь, да и сѣли въ кѣлии. Слава Богу, будто поотрадило! Игумен же прислалъ к намъ в кѣлъю трапѣзу, кушанъя и вина. Спаси ево Богъ, доброй человекъ, не какъ патриархъ! И далъ я тому толмачю за работу два варта. Онъ же, милѣнкой, накланелся, человекъ небогатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало и нощь преспавши.
Въ суботу 5 недели поста, игумен намъ прислалъ трапезу, и вина, и кандию, масла древянова да сулею - в нощь зажигать. У нихъ таковъ обычей: по всѣмъ кѣльямъ во всю нощъ кандилы л. 69. с масломъ горять. Масло тамъ древянное дешево: фунтъ 4 дѣнги. Потомъ стали к намъ приходить гречѣския старцы и греки. Свѣдоли про насъ руския неволники, стали к намъ в монастырь приходить и роспрашивать, что водитца въ Москвѣ. А мы имъ всѣ сказаваемъ, что на Москвѣ и в рускихъ городѣхъ водится.
И в неделю 6 прииде к намъ въ монастырь Киприянъ-старецъ, кой насъ тут поставилъ, да и говорить намъ: «Пошли-де, погуляемъ по Царюграду, я-де васъ повожу». Такъ мы ему ради да и пошли. А когда мы пошли к Фенарскимъ воротамъ л. 69 об. и патриаршему двору, тогда с нами въстрѣтился нашъ московской купецъ Василей Никитинъ. Мы же зѣло обрадовалися: намъ про нево сказали, что уехолъ. А онъ себѣ намъ радъ и удивляетца: «Зачѣмъ васъ сюда Богъ занесъ?» И мы сказали зачем, такъ онъ молвилъ: «Хочетѣ ли погулять в Сафѣевскую церковь?» И мы стали бит челомъ: «Пожалуй, повади насъ по Царюграду и пъродай намъ товаръ». Такъ онъ сказалъ: " Богъ-де знаеть, я-де веть еду; развѣ дѣ я васъ сведу съ грѣкамъ с Ываномъ Даниловым; он-дѣ вашъ товаръ продасть". л. 70. Такъ мы опять въ монастырь возъвратихомся, и възявши товаръ, и поидохомъ вь елдеганъ, сирѣчъ гостиной дворъ. И тутъ свелъ насъ с грѣкомъ и товаръ ему отдалъ продать.
Потомъ мы пошли с нимъ по Царюграду гулять и приидохомъ къ церкви Софии Премудрости Божий къ двѣремъ заподнымъ, а заподныхъ дверей 9-ры, врата все мѣдныя. И въ тѣ поры турки въ церкви молятся; мы же стояхомъ у вратъ и смотрехом ихъ бѣснования, какъ они, сидя, молятся. Потомъ турчинъ, вышед, сталъ насъ прочъ отбиватъ: «Гайда, попасъ, гайда, пошолъ-де прочъ! /л. 70 об. / Зачѣм-де пришолъ, глядишъ, тутъ-де босурманъ?» Такъ мы и прочъ пошли. Потомъ вышелъ иной турчинъ да и зоветъ насъ: «Гель, московъ, гель, потъде сюда!» Такъ мы подошли, а Василей и сталъ по-турецки говорить. «Чего-де хочете?» Такъ Василей сказал: «Московъ попасъ вар тягатъ, есть у него указъ, пусти-де ево посмотритъ церкви». И турчинъ спросилъ: «Сколко васъ человекъ?» И мы сказали: "6 человекъ". И онъ молвилъ: «Бирь адамъ учъ пари, по алтыну-де сь человека». Такъ мы и дали по алтыну, а онъ насъ и повелъ въверхъ, а въ нижнею не пущают.
И когда мы възошли на верхнею полату, тогда ум л. 71. человечь пременится, такое диво видѣвъше, что уже такова дива в подъсолнечной другова не сыщешъ, и какъ ея описать - невозможно. Но нынѣ вся ограблена, стѣнне писмо скребено, толка въ ней склянечныя канъдила турки повѣсили многое множество, для то-во они в мечетъ ея претворили. И ходихомъ мы, и дивихомся таковому строению: уму человечю невъместимо! А кокова церковь узорочиста, ино мы описание и здѣ внесем Иустиниана-царя, какъ ея строилъ, все роспись покажеть; тутъ читай да всякъ увѣсть. А чтобъ кто-то перва самъ видя ету церковь да мог бы ея описать - и то нашему брен- л. 71 об. нному разуму невмѣсно, чтобъ не погрешить описаниемъ, а иное забудетца, такъ погрѣшна и стала. Мы же ходихомъ, и смотрихом, и дивихомся такой кросотѣ, а сами рекохом: «Владыко-человеколюбче! Како такую прекрасною матерь нашу отдалъ на поругание басурманом? A предѣлы въ ней всѣ замуравлены, а иныя врата сами замуровалисъ. И турчинъ намъ указавалъ: »Ето-де не турча замуровалъ, сами-де, алла, Богъ-де". А что въ томъ предѣле есть, и про то греки и турки не зънають; какое тамъ таинъство, про то Богъ вѣсть единъ. Мнѣ турчинъ далъ каменъ изъ помосту мраморной; а самъ мнѣ ве- л. 72. лѣлъ спрятать в нѣдра: а то де туръча увидит, так де недобре.
Доброй человекъ - турчинъ, кой насъ водилъ!
И тако мы изыдохомъ изъ церкви и поидохомъ из монастыря. И, мало отшедши, тутъ видѣхом диво немалое: висить сапогъ богатырской, в следу аршина, воловая кожа в нево пошла цѣлая; и панцарь лошеди ево, что на главу кладутъ; лукъ ево желѣзной, невѣликъ добрѣ, да упругъ; двѣ стрѣлы желѣзъныя; булдыга-кость от ноги ево, что бревѣшка хорошое, толста велми.
Потомъ пришли ко звериному двору, толкахомъ у вратъ; и турчинъ отворилъ врата и вспросилъ: л. 72 об. «Чево-де хошете?» И мы сказали, что хошемъ льва смотрѣть. И онъ молъвилъ: «А что-де дадите?» И мы молвили: «Бирь адамъ, бирь пора». И онъ насъ пустилъ. А левъ лежить за решеткою, на лапы положа голову. Такъ я турчину сталъ говорить: «Подыми, молъ, ево, чтобы всталъ». И турчинъ говорить: «Нѣть-де, нелзя: таперва-де кормилъ, такъ спить». И я възявши щепу да бросилъ, а он молчить. Такъ я и узналъ, что онъ мертвой да соломою набитъ, что живой лежить. Такъ я ему молвилъ: «Босурманъ, для чево ты обманаваешъ? Вер пара, отдай, молъ, наши денги!» Такъ онъ стал лоскать: л. 73. «Е, попасъ, пошли-де, я вамъ еще покажу». Да зажегъ свѣщу салною и повел насъ въ полату: темно силно, ажно тут волки, лисицы насажены; мясо имъ набросано; дурно силно воняеть - немного не зъблевали. А лисицы некорысны, не какъ наши; а волчонки малыя лаютъ, на насъ глядя. Потомъ показалъ нам главу единорогову и главу слоновою; будет с ушат болъшой хобот его, что чрезъ зубы висит, с великия ночвы, в человека вышина. Тут же и коркодилову кожу видѣхомъ. Такъ намъ поотраднее стало, что такия диковинки показалъ.
Потомъ приидохомъ на площедь великою, подобно нашей Красной л. 73 об. площеди, да лихо не наше урядъство: вся каменем выслана. Тутъ стоят 3 столпы: два каменых, а третей мѣдной. Единъ столпъ изъ единаго камени вытесанъ, подобенъ башни, четвероуголенъ, шатромъ верхъ острой, саженей будет десять вышины, а видъ в немъ красной с ребинами. А таково гладко выделанъ, что какъ ни стань противу ево, что в зеркала всево тебя видно. Под нимъ подложенъ камень, в поесъ человеку вышины, четвероуголной; а на немъ положены бълиты мѣдныя подъставы; а на бълитахъ тѣхъ поставленъ столбъ хитро зѣло. Лише подивитца се- л. 74. му, какъ такъ такая великая грамада поставлена таково прямо, что ни на перстъ никуда не похилилась, а толка лѣтъ стоить. А токая тягость, и какъ мѣсто не погнетца, где поставленъ? А ставил-де ево царь Константинъ; в нем же гвоздь Господень задѣланъ у земи; а ширины онъ саженя полтора сторона, такъ он сажень 6 кругомъ. А которой под нимъ лежить камень, и на томъ камени кругомъ рѣзаны фигуры воинъския, пехота, конница; а выше фигуръ - подпись кругомъ латынскимъ языкомъ да грѣческимъ; а что подъписано, и мы про то не давѣдались. А писа- л. 74 об. но про етотъ столпъ: когда будеть Царьградъ потопленъ, тогда толко одинъ сей столпъ будеть стоять; и корабленики, кои приидут и станут к тому столпу корабли привязавать, а сами будут рыдати по Царюграду.
Другой столпъ складенъ из дробнаго камени; тотъ плошае гораздо, видомъ что наша въверху Ивановская колоколня; уже иныя каменья и вывалилисъ. Да тут же стоитъ столпъ мѣдной; и на немъ были три главы змиевы, да въ 208-мъ году тѣ главы с тово столпа свалились даловъ, и осталось столпа якобы аршина 3 вышины. И турки зѣ- л. 75. ло ужаснулись того столпа разърушению, а сами-де говорять: «Уже-дѣ хощеть Богъ сие царство у насъ отнять да иному цареви предатъ, християнскому». Сами, милыя, пророчествують неволею.
Описание Царяграда: како онъ стоить, и кое мѣсто, и какимъ подобиемъ (и каковы къ нему приходы моремъ и земълею, и каковъ он самъ есть)
Дивный и преславны Царьград стоить между двухъ морь, на развилинахъ у Чернаго моря и по конецъ Бѣлаго. А градъ трехъстѣной: первая у него сътѣна протянулосъ по Бѣломул. 75 об. морю, а другая стѣна - по заливѣ, а третья стѣна - от степи. А окола Царяграда 21 верста. А врат у нем 20, а стрелницъ 365, а башень 12. 1 врата от церкви Бакчи - Жидовския, противъ полаты, 2 - Рыбныя, 3 - Мучныя, 4 - Дровяныя, 5 - Мучныя, 6 - Чюбалыя, 7 - Оякъ, 8 - Фенарь, 9 - Лахерна, 10 - Галать, 11 - Ависараитъ - тѣ ворота на одной старонѣ от лимана Чермнаго моря; 12 врата - от Едринаполя, 13 - Адринъския, 14 - Романовския, 15 - Пошешныя, 16 - Сеневрѣйския, 17 - Салагиския; 18 - от Бѣлого моря, Кумкапецкия, 19 - Когаргалимендинския, 20-я л. 76. - Архикопе; от церкви Бакчи християнския двои врата на Белое море.
А именъ Царюграду седмъ: 1. Визанътия; 2. Царьградъ; 3. Богомъ царствующий градъ; 4. Константинополъ; 5. Новый Римъ; 6. Седмохолмникъ; 7. турецкое прозвание - Станбулъ.
Великий и преславный градъ стоит над моремъ на седми холмахъ зело красовито. И зѣло завиденъ град, по правдѣ написанъ - всей вселѣнъней зѣнница ока! А когда с моря посмотришъ на градъ, дакъ весь будто на длани. От моря Царьград некрепко дѣланъ, и стѣны невысоки; а от Едринской степи зѣло крѣпко дѣланъ: въ три стѣны, л. 76 об. стѣна надъ стеною выше, и ровъ круг ево копанъ да каменям выслан. А башни, или стрѣлницы, оченъ часты: башня от башни 30 сажень или 20 сажень. А вароты уже нашихъ, для тово что у нихъ мало тилѣжново проезду бываетъ. А въ воротѣхъ у нихъ пушекъ нѣтъ, а снарядъ в них всякой на корабляхъ, и опаска воинская вся на мори. А по земли у него нѣтъ опасения, потому в него ни на горѣ, ни в городовых воротѣхъ нѣтъ пушекъ. А во всѣхъ городовыхъ воротѣхъ караулъ крѣпокъ, всѣ полковники сидять. А по улицам ходят янъчары: кто задерѣтца или пьяна- л. 77. го увидять - то всѣхъ имають да на караулъ сводять. Въ Царѣграде по вся ночи турчаня ездять сь янъчары и полковники по всѣмъ улицамъ сь фанарями и смотрят худых людей; то и знакъ буде: стрѣтилъся сь фонаремъ - то доброй человекъ, а безъ фонаря - то худой человекъ, потом поимавъ да и сведуть.
Въ Царѣградѣ царской дворъ въ Византии стоить внутрь града; а Византия подобенъ нашему Кремлю строение. Полаты царския зѣло узорично; дворъ царской весь у садахъ, да кипоресовыя древа растутъ зѣло узорично. А по другую сторону Царягърада за морем Халкидонъ-град. Тамъ л. 77 об. много царскихъ сараевъ, сирѣчь дъворцов, тутъ цари тѣшатся. А по другую сторону Царяграда, за алиманом, градъ Калаты, велик же градъ, кругъ ево будет верст десять. Царьградъ огибъю, какъ ево въвесь объехать, помѣнши Москвы, да гуще жильемъ. Москъва рѣдка, а се слободы протянулись, да пустыхъ мѣстъ многа; а Царьградъ въвесь в кучи. И строение въсе каменное, а крыто все черепицою. А улицы и дворы все каменем мощены; такъ у нихъ ни грясь, ни соръ отнюдъ не бывает: все вода въ море сносить, потому что у них улицы скатистыя; хошъ мало л. 78. дождъ прыснулъ, то все и снесѣть.
А строение у нихъ пришло от моря на гору, палата полаты выше. А окны все - на море, а чюжихъ окон не загараживают: чесно у них на море глядение. А строение узоричъно, и улица улицы дивнѣе. А по улицам и по дворамъ въвездѣ растутъ дрѣва плодовитыя и виноградъ зѣло хорошо. Посмотришъ - райское селѣние! А по улицам по всему граду и у мечѣтавъ въвездѣ калодези приведѣны с шурупами, и ковши мѣдныя повѣшены, и корыты камѣнныя конѣй поить.
А въ Цареградѣ турецкихъ мечѣтов, сказывают, 8000. А таковы въ Царѣграде л. 78 об. мечеты, что ихъ неможно описать, зѣло предивныи, уже таких див во вселѣней не сышешъ! У насъ на Москвѣ невозможно таковаго единаго мечета здѣлать, для тово что такихъ узорочитых камней не сышешъ. А церквей християнскихъ въ Царѣградѣ немного, сказывают, 30 добро бы было. Воровства въ Царѣградѣ и мошеничества отнюдь не слыхать: тамъ за малое воровство повѣсять. Да и пъяныхъ турки не любять, а сами вина не пъють, толко воду пьють, да кофѣй - чорною воду грѣтою, да солоткой шербенъ, и изюмъ мочют да пъють. Въ Царѣградѣ редовъ л. 79. очень много, будеть перѣд московскимъ вътрое, и по улицам всюду ряды. А товаромъ Царьградъ гораздое товарнѣе Москвы, всяких товаровъ впятеро перед московъскимъ. А гостиных дворовъ въ Царѣградѣ 70. А в мечѣтахъ турецких всѣ столпы аспидныя да мраморныя; воды приведѣны со многими шурупами хитро очюнъ. А когда туракъ идеть въ мечетъ молитца, тогда пришедъ всякой к шурупу, да умываетъ и руки, и ноги, да и пойдеть въ мечѣтъ. Пятью туръки в сутки молятся; колоколов у нихъ нѣтъ, но взлещи на столпъ высоко да кричить, что бѣшеной, л. 79 об. созываеть на молбиша бѣсовское. А в мечѣтахъ турецкихъ нѣтъ ничево, толка кандила с маслом горят.
Станбулъ, мощно ево назвать, - златый градъ, не погрѣшишъ! Строение тамъ очень дорого, каменъное и древяное. Дрова не болши чем дороже московскаго: пудъ 10 - дать гривна. Въ Царѣградѣ сады въ Вѣликой постъ на первой недели цвѣтутъ; овошъ всякой къ Свѣтлому воскресѣнию поспѣваеть: бобъ, ретка, свекла, и всякой огородней овощъ, и всякия цвѣты. Турки до цвѣтовъ оченъ охочи: у нихъ ряды особыя с цвѣтами; а когда пойдешъ по Царюграду, то л. 80. всюду по окнамъ въ купкахъ цветы стоять.
Хлѣбъ въ Царѣградѣ дешевлѣе московскаго. Квасовъ и меду нѣтъ, а пива и соладу не знають. Турки пьють воду, а греки вино, и то тихонко от турокъ. A хлѣбъ въ Царѣградѣ все пшенишной, а оръженова отнюдъ нѣтъ. A хлѣбъ пѣкуть все ормяне, а мелницы все лошедми мелют. А запасу туръки и грѣки въ домахъ не держуть, и печей у нихъ нѣтъ, ни у самого салтана, хлѣбъ все з базару едять, а к ужену иной приспѣвают. A хлѣбъ поутру, въ вечѣръ пекуть, и в полдни у нихъ денежных хлѣбов по 3 за копейку. Харчевыхъ у нихъ л. 80 об. рядовъ нѣтъ, что наши. Въ Царѣградѣ нѣтъ такова обычья, чтобы кто придеть х кому в гости, да чтобъ ему поставить хлѣбъ да соль, да потчеют, что у насъ. У них нѣтъ болши того, что поднесетъ черной воды - да и пошолъ з двора.
А рыба въ Царѣградѣ дешевле московъскаго лѣтомъ, а зимою дороже, а раки велики зѣло, по аршину будутъ; а купят рака по 4 алтына и по 5 алтынъ. А рыбъ такихъ нѣтъ, что наши московския рыбы, у нихъ морская рыба несладка; у нихъ нѣтъ осѣтровъ, ни бѣлугъ, ни щуки, ни стерлѣди, ни леща, ни семгисаленыя; л. 81. вяленыхъ осетровъ много, икра паюсная по два алтына фунтъ. Яйца по 8 за копейку. Капуста кислая дешева, и огурцовъ много, и всякой овошъ дешевъ; изумъ по две копейки фунтъ; маслины по две копейки ока; масло древянное по грошу фунтъ; орехи, малыя и болшия, дешевы; чеснокъ и лукъ зѣло дѣшевъ; вино - ока по алтыну. А овощъ всякой по улицам носять под окна. Мясо очень дорого; каровъе масло доброе по два гроша фунтъ; сыры недороги да и хороши; кислое молоко дорого. Уксусъ дешевъ да и лутчи нашего, изъ винограду делають. Мыло грецкое по 8 копеек л. 81 об. око, а по 5 фунтъ. Хлѣбъ, икра идет с Чернаго моря. А въ Царѣградѣ и во всей Турѣцкой державѣ въ полатах печѣй, ни лавокъ нѣтъ, ни столовъ. Все, по земли ковры разославши, сидят, подогнувши ноги, да такъ и ядят. Мы не привыкли, намъ было тяжъко. А ворять еству на таганахъ; а въ зимнея время держат уголья в горшкахъ да такъ и греютца.
Въ Царѣградѣ денги ходят: левки, червонныя, аспры, пары; левок ходить по 46 пары, а червонной турецкой ходит - 105 паръ, a венѣцейской - 111 и 112; а пары болъши нашихъ копеякъ гораздо; аспры ходят по 4 в пару. Въ Царѣ- л. 82. градѣ все въ весъ продають, a нѣ мерою, ни щетомъ. А дворы гостиныя все крыты свинцомъ. Въ Цареградѣ шолкъ родитца, и всякия порчи турки сами ткуть: комки, отласы, и бархаты, тавты - и красять всякими разными краски. А всякие товары въ Царѣградѣ дороги, хошъ много, для того дороги, что расходу много. И пышно ходят, не видиши у нихъ в овчиных шубахъ или в сермяжных ковтанах463, но всѣ ходят у нихъ въ цвѣтномъ, въ чемъ самъ, в такомъ и слуга; толка сказывают, что нынѣ-де турки оскудѣли-де перед прежнимъ.
Въ Царѣградѣ на всякъ день, кажетца, л. 82 об. сто караблей на день приидеть с товаромъ, а другое сто прочь пойдет за товаромъ на Бѣлое море и на Черное. Часто мы гулевали по каторгамъ, гдѣ наши миленкия неволники работают. Ради миленкия, обсядут человекъ 50 вкругъ да расъпрашевают, что вѣстей на Москве и во украенскихъ городахъ и чево для государь с туркам замирился, турок-дѣ зѣло уторопѣлъ от Москъвы, а сами, миленкия, плачють. Имееть турокъ з Бѣлаго моря опасѣние. Пристали корабелныя зѣло хороши. Всякия товары: хлѣбъ, вино, дрова и всякия припасы - въ Царьградъ все кораблями л. 83. приходять.
У туракъ болшой празникъ бываетъ после Георгиева дни. Месяцъ въвесь постять: какъ увидят месяцъ молодой, такъ у нихъ и постъ настанеть. А каждаго месяца праздникъ у нихъ 3 дни бываеть, когда увидятъ молодой. А на голенахъ и на катаргах все стрельба бываеть, и в трубы играють, и в редахъ не сидять. А постъ у них таковъ: какъ сонце взойдеть, такъ они станут постится; а сонце зайдеть, такъ они станут есть. Во всю ношъ ядять и блудять - такой-то у нихъ постъ! А когда у нихъ диаволской постъ тот живеть, такъ час ночи зажгуть кандила л. 83 об. во всѣхъ мечѣтахъ и на столпахъ. На всякомъ столпу пояса въ три и въ четыре кандилъ навѣшают с масломъ, такъ они до полуночи горятъ; кажетца, у во всяком мечети кандилъ 50 будеть. Да такъ-то въвесь месяцъ по ночамъ творять. Турецкия жены, завязавъ ротъ, ходять неблажненно, и грѣческия, и жидовския, толка глаза одни не закрыты.
Въ Царѣградѣ приволно силно по морю гулять въ коикахъ. А извоз дешевъ; а перевощики - турки да неволники руския. А лотки у них дороги: по 100 талерѣй, по 50 и по 60 - зѣло изрядны. А на турецкихъ голенахъ бываеть по 1000, л. 84. по 900 служивыхъ. Перед нашим приходомъ пошла голенъ туракъ къ Махметовой пропости да вся и пропала: громомъ да молниею побило, три дни тма стояла - толко человекъ остался.
А у салтановъ турецкихъ всѣ жены руския, а туркенъ нѣтъ. Дворцы царския у турка около моря вездѣ подѣланы поземныя толко узорочисьты, над водою сады и около дрѣва кипарисовыя. А по тѣмъ у него дворцамъ все жоны живуть. Суды у туракъ правыя: лутчева турка, сь християнином судима, не помилуетъ. А кой у нихъ судья покривить или что мзды возмет, л. 84 об. такъ кожу и здеруть, да соломою набъють, да в судейской полатѣ и повѣсять - такъ новой судья смотрит. А въ Царѣградѣ турецкой салтанъ не живеть, но все вь Едринѣполѣ, а тутъ боится жить от янычаръ. У нихъ янычары своеволны: пашу ли, полковника лъ, хошъ малую увидять противность, такъ и удавять. И часты бунты бывають от янычаръ, и при насъ былъ.
Въ Царѣградѣ турки и всюду носять платья зелѣное и красное, a грѣкомъ и жидомъ не вѣлять. Жиды все носять платье черное да вишневое, a грѣки также иные красное носять, толко зелѣного л. 85. не дадуть носить турки ни жидом, ни грѣкомъ. Московския люди, когда прилучатся въ Царѣградѣ, носять невозбранно зелѣное пълатье. Въ Царѣградѣ и по всей Турецкой области живуть иностраные люди, то горачъ на всякой годъ беруть по 5 тарелей с человека. Кто не приедѣть въ ево землю, со всѣхъ береть, толко с московскихъ людей не бѣруть: в перемирном договорѣ такъ положено. А с ково возъмуть горачъ, такъ значикъ дадут, печатку. Такъ всякой человѣкъ съ собою печатку и носить, а горачники-турки въвездѣ по улицам ходять да досматривають печатокъ. А у ково л. 85 об. нѣтъ печатки, такъ горачь и возмут; и с потриарха, и с митрополита, и со старъцовъ со всѣхъ беруть - нѣтъ никому спуску.
Описание грѣческаго устава и поступакъ вѣнѣшнихъ и духовныхъ, и како они с турками въ соединении пребывают, и какихъ они поступакъ турецких держатся
Въ праздникъ Благовѣшениева дъни игуменъ того монастыря, гдѣ я стоялъ, звалъ меня въ келью к себе обѣдать и нарочно многих звалъ грѣкъ для меня и для разговоръ со мною: о московскихъ вѣдомастяхъ и про государя спрашивали. И когда я пришолъ в кѣлью, тогда л. 86. игуменъ посадилъ меня подле сѣбя; и грѣки все сѣли, и старцы греческия, кои тутъ прилучилися. И сътали на столъ ставить ествы; что ествы не приспѣты были разныя - всѣ несуть въдругъ, на столъ поставили. И игуменъ сталъ «Отче нашъ» говорить сидя, и грѣки всѣ сидят. А я всталъ да гляжу: та еще первоначалная ихъ игрушка! Такъ у меня голову стала крутить от ихъ игрушакъ. А игуменъ меня сажаетъ: «У насъ-де не встають». А когда мы стали есть, такъ грѣки не какъ русъкия: хто что захотѣлъ, тот тую еству и есть. А я глежу, такъ игумен перед меня подкладываеть хлѣбъ л. 86 об. и рыбу; такъ и я сталъ есть.
И помалѣ началъ игуменъ у меня чрезъ толмача спрашивать: «Есть ли де на Москвѣ етакая рыба? - да подложит кусъ да другой. - Есть ли де етакая?» А я сидя да думаю: «Куда, молъ, греки-та величавы! Мнять-то, что на Москвѣ-та и рыбы нѣтъ. А когда бы рыба-та какая завистная, а то что наши пискари, акуни, головли и язи, да коракатицы с товарищи, и раки с раковинами мясами, и всякая движущаяся въ водахъ». Такъ я, сидя, сталъ про свои московския рыбы хвастать, такъ толмачь ему сталъ сказовать, такъ он нос-отъ повѣсилъ. А самъ л. 87. говорить: «Лжет-де, я-де вось призову грека, кой-де на Москвѣ былъ, брюхо-то у него заболѣло». Похвалился, да не у часъ, да не удолось.
Послалъ тово часу по грѣка, и грѣкъ пришолъ да тут же сѣлъ. И сталъ у нево игуменъ спрашивать: «Так ли де московской калугеръ говорить, что етакия-де рыбы есть на Москвѣ, что де в Станбулѣ такихъ нѣтъ?» «Ета-де расплевка рыба, у няс-де убогия ету рыбу мало едять!» - а я, су, и прихвасталъ кое-что. И грѣкъ смотрить на меня да смеется: «Что-де у васъ за прѣние стало о рыбѣ-то? Какая-де вамъ евтомъ нужъда спиратся?» И я ему молвилъ: л. 87 об. «Мнѣ, молъ, нужи нѣ было, игуменъ у меня спросилъ: »Есть ли де у васъ на Москвѣ етакия рыбы?" - такъ я ему сказалъ, что у насъ етакия рыбы есть. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты веть знаешъ московския рыбы и всякой харчь предъ станбульскимъ". И грѣкъ сталъ игумену сказывать, что есть. И игуменъ только мнѣ молвилъ: «То добрѣ, су, станетца есть».
Помалу сталъ мнѣ говорить: «Для чево-де нѣ ежъ раковъ, и мясъ, что в раковинахъ, и корокотицъ?» И я ему молвилъ: «У насъ, молъ, ето гнусно, и обычая таковаго нѣтъ намъ есть, такъ, моль, мнѣ и смердить». л. 88. И онъ молвилъ: «Какъ-де хошъ, а нам не зазирай: у насъ-де ето добро есть и безъгрѣшно».
И роспрашивали у меня греки про государя: «Для чево-де государь замирился с турком? Чево-де ради он насъ из неволи и из насилия не свобождаетъ, а онъ веть християнъской царь, и заветши войну, да и замирился, да с ынымъ сталъ бится?» И я имъ сказалъ: «Что петь вы приплетаете, а нашего царя еще и укоряете? Веть ето не вашъ царь. Вы у себѣ имѣли своего царя да потеряли; а ето московской царь, а не грѣческай. У васъ свой царь есть, а вы ему служите!» Такъ они сказали: «Да мы-де християне, так де л. 88 об. на него надѣемся, что насъ онъ от турка свободить». И я имъ молвил: «Да веть, моль, уже на Москвѣ нѣ одинъ царь былъ, се никой васъ не свободилъ. Ветъ, молъ, и етот не крѣпость далъ вамъ, что от турка васъ свободить». «Такъ-де писано, что московской царь свободить насъ и Царь-де-градъ возъметь». Так я сказалъ: «Да, молъ, и писано, да имя ему не написано: хто он будет и кто возъметь Царьградъ». Такъ они молвили: «Се-де прежния цари турку не страшны были, a етагого-дѣ туракъ боится».
Да и стали говорить: «Для чево-де вашъ царь вѣру немецкую на Москвѣ завел л. 89. и платье немѣцкое? Для чего-де царицу в монастырь постригъ?» И я имъ сказалъ: «Что петь у васъ вестѣй-то въ Царѣграде много, кто вамъ приносить? У насъ на Мосъквѣ немѣцкой вѣры нѣтъ, у насъ вѣра християнская; a платьѣ у насъ московское и царица не пострижена. Диво, далече живете, а мъного вѣдаете!»
Такъ они еще молвили: «Для чево-де вашъ царь нашихъ грѣкъ к Москвѣ не велѣл пушать и изъ Москвы сослалъ даловъ? Что-де ему и здѣлали? Какия мы ему злодѣи? А мы-де за нево Бога молимъ». И я имъ молъвилъ: «Обычныя греки, нашему л. 89 об. государю доброхоты, турецкому болши радѣють. Тово ради государь не велѣлъ грѣковъ къ Москвѣ пущать, что они всякия вѣдомости турку выпущають. Вотъ, моль, кто вамъ сказовал, чево у насъ не водитца, гдѣ на Мосъквѣ вѣра немецкая или царица пострижена? Такъ-тако ваши грѣки, там бывши, на Москвѣ-та, да здѣ приехавши, вруть невидницу, чево отнюдъ нѣтъ. Въправду ихъ не вѣлелъ государь к Москвѣ пущать. Малыя, молъ, грѣки нашему государю доброхоты? А что вы говорите »За нево, государя, Бога молимъ" - и в томъ вы неправду сказаваете. Молите вы Бога за царя, а не вѣмъ, за ту- л. 90. рецкова или за московскаго. Глухо вашъ попъ въ ектенияхъ говорить: «Еще молимся за царя нашего», а не вем, за коего, такъ явно стало за туръскаго, для тово что тотъ ваш царь, а не за нашего. И въ томъ вы лститеся; кабы так-то: «За благовѣрнаго царя нашего» - то бы на дѣло походило, а то Богъ знаеть. А они такъ въ том крѣпятся, что: «Мы за московскаго царя Бога молимъ, а не за турка». И мъного кое о чемъ было речей всякихъ.
А два старца тутъ гречеськия такъ и рыбы не ели, такъ игуменъ у меня спрашивалъ: «Едятъ-де у васъ на Москвѣ рыбу у Великой постъ?» И я сказалъ, что у насъ до- л. 90 об. брыя люди въ Великой постъ толко дважды едять рыбу: на Благовѣщение Пресвятыя Богородицы да въ Вербное восъкресѣние. А дураку законъ не писан: волно, кому хочь, мясо есть. Игуменъ молвилъ: «Для чево-де у васъ в среду и в пятокъ рыбу едять?» И я сказалъ, что у насъ, хто доброй человекъ да постоянной, тот отнюдъ въ среду и в пятокъ рыбы нѣ есть. У грѣкъ толко ета добродѣтель мотаетца, что въ Великой постъ рыбы нѣ есть, а что тобакъ и въ Великую пятницу из рота не выходить и въсякую гадину ядять.
Въ Царѣградѣ въ Вербное воскресѣние церковь всю выстилали мась- л. 91. личнымъ вѣтвиемъ и монастырь въвесь; и на заутрени с тѣми же масьличъными вѣтми стояли. После литоргии игуменъ звалъ меня опять к себѣ обѣдать, и грѣкъ было много. Тут послѣ обѣда грѣки всѣ съмотрѣли нашъ указъ государевъ и рѣчи кое-какие были про турка.
Въ Царѣградѣ подъ Свѣтлое воскресение стояли мы в заутрени въ церкви в монастыри Иерусалимъскомъ. Въ вечеръ в суботу, в часъ ночи, собралисъ въ церковь грѣки да по мѣстамъ и сели. Потомъ стали честь Деяния апостолъское, чли по пѣремѣнам. И когда прочли, начали полунощницу пѣть, а канонъ пѣли со ирмосомъ на 6. л. 91 об. Пропѣвъ полунощницу да сѣли. Потом игуменъ взялъ свещи да и пошолъ грекомъ раздовать, а за нимъ старецъ носить блюдо. И греки игумену давали за свѣчи иной червонной, а иной тарелъ, иной орлянку, посьлѣдней тюлть; а убогия - тѣ съвоими свѣчами приходили. И, раздав свѣчи, подняли иконы так же, что у насъ, вышли вонъ изъ церкви да и пошли кругъ церкви. И пришли к церковнымъ дверѣмъ, пѣли «Христосъ воскресе». Потомъ вошли въ церковъ, начали пѣть канонъ Пасцѣ. А канонъ по крылосам конархистъ сказывалъ, а канонъ пѣли на 6 со ирмосом, а после единожды покры- л. 92. вали. Потомъ пѣли стихѣры Пасцѣ. Потомъ вышелъ игуменъ со крестом, дияконъ со Евангелиемъ, да «Празникъ Воскресѣние» была икона, а четвертой человекъ держалъ блюдо на денги. Потомъ пошли греки ко иконамъ и стали цѣловатца со игуменомъ. И, цѣловавши, игумену на блюдо клали кой червонной и кой тарель, иной тюлть, а иной пар 5, послѣдней пару - а не по-нашему, чтобъ ейцо красное довать. По целовании начали пѣть литоргию, а по абѣдни чли Евангелие. Игуменъ стоялъ во алтари во вратахъ царскихь, а то по всей церкви стояли попы съ Евангелиями да такъ всѣ чли, л. 92 об. тово что много было попов. А церковъ вся была настлана вѣтвми масличными, и монастырь въвесь былъ высланъ.
И послѣ обѣдни прислалъ к намъ игуменъ блюдо пираговъ, блюдо яицъ красныхъ и сыръ. Спаси ево Богъ, до меня былъ силно добр, радѣлъ о нашемъ походѣ: корабль намъ до Египта сыскалъ, грамотки в свои монастыри довалъ, кои по египецким странамъ (такъ намъ по тѣмъ грамоткамъ от тамошных игумновъ добро было), и во Иерусалимъ к намѣстнику грамотку писалъ, та грамотка много намъ добра здѣлала. И тотъ намѣстьникъ зѣло меня любилъ: хлѣбъ л. 93. и вино присылывалъ и за трапезу часто зывалъ - доброй человѣкъ и смирьной.
В самое Свѣтлое воскресение на вечерни тѣм же подобием выходъ былъ съ Евангелиемъ, а игуменъ крестъ держалъ. Также цѣлование было, и греки игумену денги довали тѣм же подобиемъ, что на завтрени; да у грекъ и во всю Светлую неделю после службы бываеть целование, что и на праздникъ.
В понедѣлникъ на Свѣтлой недѣли ходили грѣки на гору гулять, много было грѣкъ и турокъ. А то гулбища патриархъ у турка откупаеть толко на три дни на Светой недели и даеть турку по 1000 ефимокъ. л. 93 об. А гуляють толко да полъдня, а то турки изъбивают доловъ, кричать грекомъ, ходя з дубъемъ: «Гайда, гайда, далов-де пошли!» Тутъ бывают со всяким овощемъ. A тѣ ефимки патриархъ у нихъ же по церквамъ збираеть, старосты выбраны да съ ящиками по церквамъ ходять. Греки на Свѣтой же недели ходять по улицамъ, по монастырямъ с мѣдвѣди, с козами, з бубнами, скрипицами, с волынками да скачють и пляшуть. Взявши за руки 20 человѣкъ и 30 да такъ верѣницами, по дворамъ, по монастырямъ ходя, скачуть да пляшут, a грѣки денги дають. И къ потриарху, и къ л. 94. митрополитомъ ходять, а они, миленкия, имъ денги дають, виномъ поять. Безъчинно ето у грѣкъ силно, у туракъ таковаго нѣтъ бесчиния. У грекъ, когда бываеть месяцу первое число, то все ходят попы со святою водою по домамъ, по кѣльямъ, покропять да цвѣтъ по окнамъ тычють: малодушные греки етимъ цвѣткамъ, и турки какъ есть малыя младенцы.
О церковномъ уставѣ греческом, какъ поють и говорять, и какъ въ церквахъ стоять, и како сами крестятца, и како младенцовъ крестять, и всякая поступка, вънѣшнея и духовная. л. 94 об.
Въ началѣ церковнаго пѣния греки, когда приидутъ въ церковъ, такъ они шапокъ не снимають. Станеть въ стойлѣ (во всѣхъ церквахъ у нихъ стойлы подѣланы), а стоять в стойлахъ лицѣмъ не ко иконам, но на сторану, к стенѣ, другъ ко другу лицѣмъ, да такъ и молятся - не на иконы, но на стену, другъ ко другу. И такъ во всю службу стоять в шапкахъ; толка сниметь, какъ с переносомъ выдуть да кенанишная «Аллилуйя» пропоють, да и то тафей не скидають. А крестятца страмно: руку на чело възмахнет, а до чела далеча не данесѣть да и отпустит к земли; отнюдъ не увидишъ, кто бъ изъ л. 95. грѣкъ на плече даносилъ.
А духовъной чинъ у грековъ хуже простаго народу крестятца, странно силно: какъ въвойдеть в церковь, а рукою мохаетъ, а самъ то на ту съторону, то на другую озираетца, что каза. А царьскихъ вратъ у них ни попъ, ни дияконъ не затворяеть, ни отворяет, но простолюдинъ, мужик или ребенокъ. А на городахъ мы видѣли, такъ и бабы отворяють и затворяютъ, и во олтари кодила раздувають.
А когда попъ ектению въ церкви говорить, то греки «Господи, помилуй!» по крыласом не поють, но просто, гдѣ кто стоить, тот тутъ и ворчить: «Кир, иелейсонъ!» А попъ екъ- л. 95 об. тению проговоря да и скинеть патрахиль. И Евангелие попъ чтеть, оборотясь на заподъ, в олторѣ, стоя у вратъ, держить на рукахъ. «Блаженъ муж» не поють, просто говорять; «Господи возъвахъ» поють. А стихеры и кононы все по крылосам сказавают; а хочъ адинъ на крилесѣ, все поеть: и стихѣры, и каноны - самъ и кононархъ, и пѣвецъ. «Иже херувимы», где на коемъ крылесѣ кто захотѣл, тамъ и запѣлъ. На сходѣ у грек ничего нѣ поють: ни «Достойна», ни догматиковъ - всѣ по крылосам. «Свѣте тихи» и прокимны не поют, чтецъ проговорить говоркомъ.
Грѣки к нищимъ въ церквахъ пода- л. 96. тливы; а нищимъ зборъ асобой въ церкви живеть, да и человѣкъ у денгахъ приставленъ. А потриархъ грѣчесъкой беспрестани даетъ листы нѣволникомъ, такъ они ходять по церквамъ, збирають да откупаютьца.
Въ Царѣградѣ вешнему Николѣ не празднуютъ. Греки по словословии начинають литоргию, а часы не пѣвъ, а когда похотять, такъ поють часы. А понихиду поють - кутья у нихъ у царьскихь вратъ стоить на земли. Такъ не отпустя вечѣрни и литоргии, вышедъ из олторя попъ с кадиломъ да одну толко ектению проговоритъ да «Вѣчная память» - то у нихъ л. 96 об. и болшая понихида, и малая - всѣ тутъ.
У грекъ всенощныхъ не бываетъ никогда, и великаго ефимона противъ Рожества Христова, и Богоявълѣния, и Благовѣщения не поють, но простою заутреню. У грекъ пѣние хорошо, да мало поють людей, толка человѣка по два на крылесу, а поють высоким гласомъ. «Хвалите имя Господне» греки не поют, ни полиелѣосу у нихъ во вѣсъ годъ никогда не бываеть ни празднику господьсъкому, ни нарочитому святому464. А Евангелие на заутрени чтуть иногда после антифонъ, а иногда на 9 пѣсни. «Богъ Господь» на заутрени не поють; a пѣсни во Псалтыри пред каноном л. 97. всегда говорять; а кононы поють по крылосам токмо три пѣсни: 1, 5, 9 - болши того нѣтъ.
А церковь y грековъ что простая храмина, нѣ узнаешъ: крестовъ на нихъ нѣтъ, ни звону. Противъ воскресения ходитъ человѣкъ по улицам да кричить, чтобы дашли да церкви. А потриархъ греческий по вся годы отдаеть церкви на откупъ; а беретъ за церковь по 200 тарелѣй и по 150; а что годъ, то переторшка: кто болши дасть, тому и отдаеть, хошъ два тареля передасть, тому и отдаеть. У нихъ и митрополитъ митрополита съсаживаеть: далъ лишнее да и взялъ епархию. Такъ у нихъ много безь- л. 97 об. мѣсныхъ митрополитовъ и поповъ; попы такъ таскаютца по бозару, живуть въ Цареграде да собакъ бьють, ходя по улицам. Етаковы греки-ты постоянны; хуже они босурманов дѣлають, какъ церквами Божиими торгують!
Греки крестовъ на себе не носять, и в хоромах у нихъ икон нетъ. А с турками во всемъ смесилися и зело поробошены: какъ турокъ идеть улицею, то все ему грекъ лутчее мѣсто вѣзде уступаете а гордостию еще-таки дышуть! А турки те - добрые люди, что еще милостиво поступают надъ такимъ непокоривым родомъ.
Кабы да грекамъ Богъ такъ попустил л. 98. турками владеть, отнюдъ бы такъ греки туркамъ свободно не дали жить - всѣхъ бы в работу поработили. Таковы греки непостояны и обманчивы; толко милыя християны называютца, a слѣду благочестия нетъ! Да откуду имъ и благочестия възять, от турка? И книжной печати у нихъ нѣтъ. А книги грекомъ печатають въ Венѣцыи, а Венецыя папежъская, и папа - головный врагъ християнской вѣре. Как у нихъ быть благочестию и откуда взять? Каковы имъ не пришлюдь книги из Вѣнецыи, такъ они по нихъ и поють. Уже и такъ малым чимъ разнились сь папежницы; а что л. 98 об. пьють, ядять - то все с ними въместѣ; да и въ церковь, мы сами видели, что папежцы з греками ходять, a грѣки къ папежцам - такъ недалеко от соединения. Грѣки, нравы и поступки, внѣшния и духовныя, - всѣ с турецкаго перѣводу. Головы голят, тафии носять; в шапкахъ в церкъвахъ Богу молятца и другъ другу в шапкахъ кланяютца, с кушинъцами во отходъ ходят да анъфедрон моють, рубаху в штанахъ носят - все то по-турецки. Нравы и поступки всѣ босурманския, а что прежния ихъ бывали нравы християнския, тѣхъ у нихъ отнюдъ и слѣду нѣтъ. Турки милости- л. 99. вѣя грекъ, и жиды нравы лутчи ихъ.
Неволникъ у турка в семь лѣт отживаетца, а когда умеръ турок - такъ хошъ и в годъ свободитца; и у жида неволникъ также в семь лѣтъ свобождаетца. А у грекъ, хошъ самъ издохнетъ, а на волю не пустить. Таковы грѣки милостивы! A гдѣ случитца неволнику уйтить от турка да к грѣку в руки попадеть, а онъ опять ево предасть турчину или на каторгу.
У грекъ жоны своеволны. Буде которая жонка не захотѣла с мужем жить, пошла к патриарху, подала челобитною, что не хочю с мужемъ жить. А потриархъ призовет мужа л. 99 об. и станеть разъпрашивать; и будет не сыщеть вины за мужем и не похощеть развести, а жена скажет: «А коли не хошъ мене развести, я шедъ да турку же буду туркенею». А потриархъ, миленькой, и развѣдеть, чтобы не потуръчелася. Грекомъ ни женъ, ни детей поучить, побить нелзя за какую вину. Будеть сталъ бить, а онъ и сталъ в окно кричать: «Хощу туръкомъ быть!» - а турки пришедъ, да и возмуть его, и потурчать. Етакое грѣческое житие - неволная сууправа з женами и зъ детми, а гордосьтию надъменны!
Патриархъ греческой ходить что простой старецъ, и не узнаешъ, что патриархъ. А куда л. 100. греки позовут обѣдатъ, то онъ вьзявши простой посохъ да и пошолъ, а за нимъ толко адинъ дияконъ. Митрополиты ихъ и всѣ власти греческия по улицам, по рядамъ просто таскаютца; хочъ бы на 6 денегъ чево купить, то самъ поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, гоняють безъ клабуковъ по рядамъ, по улицамъ. А въ церкви зѣло неискусны грѣки; и жоны ихъ къ бѣлымъ попамъ не ходять на исповѣть, всѣ къ чорнымъ.
Грѣческия дѣти зѣло тшателны к грамотному учению, лѣтъ по 5 и по 6 робятка стихѣры сказывають и пѣть горазди силно, всѣ книги церковныя л. 100 об. учать изустно: Псалтырь, Евангелие, Апостолъ, Минѣи, Октай - всѣ ети у нихъ книги изустъ говорить въ церквахъ. У грекъ жоны особѣ стоять, за решетками, - етемъ у нихъ искусно. A гдѣ ихъ жоны стоять, нѣтъ иконъ и перекреститца нѣчему. Грѣки, и патриархъ, и всѣ власти табакъ тянуть, и старцы, и носовой без зазору и жены грѣческия.
Въ Царѣградѣ видѣли мы свадбы грѣческия, армянския. Въ воскресение и въ понедѣлникъ ходить женихъ с невѣстою, рука с рукою съсцѣпивши, a перѣд ними и за ними турки с караулу з дубъемъ, оберѣгають, чтобы обиды нѣ было, и л. 101. дорогу очищають. A грѣки тѣхъ турокъ многою цѣною нанимают. А перед женихомъ с невѣстою малодеж скачють, пляшуть и пѣсни поють, в ладони бьють, въ свирѣли, въ скрипицы, въ волынки играють. А кои богатыя, такъ невѣста въ каретѣ с женихомъ.
Въ Царѣградѣ у грекъ въ Ерусалимском монастыри после Вознесѣния Христова дни в суботу ставили въ митрополиты не такъ, какъ у насъ на Москвѣ. Амбвона не дѣлали, толка три стула принесли да коврами покрыли. У ставки в нихъ митрополитъ Ираклийски былъ да два епископа, а патриарха не было. Да и не ставить онъ никого: ни поповъ, л. 101 об. ни дияконовъ - все присылаеть во Иерусалимскую церковь. Та у нихъ честна, властей и поповъ все у ней ставять. А какъ поставили митрополита, так онъ вышедши изъ церкви да и скинулъ пеструю манатью и посохъ, да и пошли въ полату обѣдать. А къ митрополиту греки пошли позъдравлять. Тутъ, сидя, пьють, и всѣмъ подносят, кто бы не пришол, да и закуски дають. А я про нево спросилъ: «Куда, молъ, ево поставили?» И они смѣютца да съказали: «Бѣдной-де митрополитъ, на село-де поставленъ». А церковь одна, а митрополитъ словеть. И то все у турка и у потриарха наку- л. 102. паютца дачею великою. У грѣческихъ властѣй нѣтъ пѣвчихъ, толко попъ да дьяконъ. А новой митрополитъ поутру в недѣлю и на крылосе пѣлъ. Въ Царѣградѣ приезжей человѣк не познаеть греческихъ властей: приличъя нѣтъ никакова, что властъ ли, простой ли чернѣцъ, что рядовой старец - одѣяние равно.
О несогласии грѣческомъ съ восточною церковию:
1. Греки въ крещении обливают.
2. Крестовъ на себѣ не носять.
3. Неистово крестятца: ни на чело, ни на плѣчи не даносять; махают сѣмо и овамо.
4. Въ церквахъ стоят л. 102 об. въ шапкахъ, какъ молятца; а стоять въ стойлахъ гордо, скривя бокъ, и гледять не ко иконамъ, но на стену.
5. Служать на одной просвирѣ, и то на чорствой; а миръския у нихъ, не говѣвъ, причащаютца.
6. Патриархи, митрополиты и всѣ духовныя играють въ карты и въ шахматыи.
7. Патриархи и митрополиты табак пьють и во грѣхъ не ставять.
8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подъбривають и гуменцовъ себѣ не простригають, но нѣкако странно снизу кругомъ голову подъголяють да полъголовы, что абысы турѣцкия.
9. Всякия гадины и полъзающия въ водѣ ядят л. 103. въ Великой постъ.
10. Простолюдинъ и бабы ходять сквозъ царьския врата во олтарь, и затворяють бабы; а кадять простолюдины по-поповъски: как попъ идеть с переносомъ, а онъ мужикъ идеть перѣдъ попомъ задомъ да кадилом махаеть на «Святая».
11. Греки, когда за трапѣзу садятца, то все сидя «Отче нашъ» говорять; и послѣ трапезы «Достойно есть» всѣ сидя, не въстають.
12. Евангелие чтуть въ церкви, оборотяся на запод.
13. Свѣчи у нихъ - воскъ смѣшен съ саломъ да смолою, а воскъ бѣлой; и когда свѣчи горять, зѣло въ цркьви тяжко свѣжему человѣку стоятъ; а щипцовъ у нихъ не держать въ цер- л. 103 об. квахъ: когда на свѣчи нагорить светилня, тогда снявъ свѣчю с подъсвешника, да наступит ногою, да и оторветь светилню. Странно, пощади, Господи!
14. Часовъ пред абѣднею не поють, развѣ обѣдни не будет, такъ часы поють.
15. Патриархъ грѣческой церкви в отъкупъ отдаеть погодъно; по 100, по 200 тарелѣй берѣть.
Въ Царѣградѣ на Богоявлениевъ день грѣки мечють въ море кресты дрѣвянныя, а за то турку дают дачю великою, чтобы велѣлъ въ морѣ кресты метать; и с того дни грѣческия корабли отпущаютца на морѣ въ промыслъ. Грѣческим патриархомъ ставки не бываеть, какъ л. 104. святая соборная церковъ прияла; но ставить ихъ турецкой салтанъ: они у турка накупаютца на патриаръшество дачею великою. А когда в Цареградѣ патриархъ умреть, тогда паша цареградъской ризницу патриаръшу къ себѣ возъметь и отпишет к салтану во Анъдреянъполъ, что патриархъ грѣческой умеръ. Тогда грѣческия власти многия поедут во Анъдреянъполь и тамо съ солътаномъ уговареваютьца. И кто болши дасть, тово салтанъ турецкой въ патриархи поставить и дасть ему писмо къ паши въ Царьградъ. И онъ, приеховши, подасть писмо паши, а паша возъметь с него пода- л. 104 об. рку 3000 золатыхъ и дасть ему ризницу и патриаршеску одежду. Мантию со источниками наденет на нѣго и посадить на конь свой, а пред нимъ и за нимъ идуть человѣкъ 200 туракъ з дубъемъ - и тако онъ с великою помпою и пыхою едеть до двора патриаршева.
А у потриархова двора въ тѣ поры стоять множество грѣкъ, а власти у вратъ ожидають патриарха. И тутъ ево стрѣтять, и приимут его с коня под руки, и въведуть въ полату патриаршу, и сядут с нимъ на коврахъ; и турки тут же сядут, началныя люди. И потомъ принесуть имъ пипки табачныя. л. 105. Архидияконъ растянеть пипку с табакомъ да подасть патриарху, а протодияконъ - митрополиту, и епископомъ своимъ, и туркомъ. Потомъ въ нихъ пойдеть столъ; а туркомъ служивымъ, янычаромъ, особой столъ; а началныя туръки съ патриархомъ едять. А послѣ обѣда патриархъ станеть турок дарить: началнымъ людемъ золотыхъ по 20 и по 30, а рядовым по 5 золотыхъ. Таково поставление бываеть всегда греческим патриархомъ, а своими митрополиты они не ставятца и дѣвъства никакова не бываеть. А сами патриархи от поставлѣния въ л. 105 об. митрополиты беруть по 3000 залатых, а съ епискуповъ - по 5000 ефимковъ, а съ поповъ - по 100 залотыхъ.
А потриархъ, и власти, и попы греческия рукою не благословляють никогда никого, толко руку даеть целовать; а попы толко руку дають целовать убогимъ, а богатыя грѣки гнушаютца рукъ поповыхъ цѣловать и ни во что ихъ ставять.
Некогда у меня было зъ греками сопрѣние о ихъ поступкавъ худыхъ. A прѣние у насъ было на корабли, какъ плыли изъ Египта въ Царьградъ, въ Великой постъ. И я имъ говарилъ: «Для л. 106. чево, молъ, вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мнѣ съказали: «Мы-де еще молчимъ, будто християне нарицаемся, а есть-де у насъ такия грады грѣческия, так де ни близъ християнства не хранять, въ посты-дѣ, и въ срѣду, и въ пятокъ мясо ядеть и ничего-дѣ християнъства не хранять».
Июня въ 22 день поидохомъ изъ Царяграда въ Едринополѣ для грамоты салтанъской; а ходять изъ Царяграда вь Едрино въ понедѣлникъ да въ четверхъ, а въ выныя дни не ходять. И отидо- л. 106 об. хомъ двѣ мили, и стахомъ въ селѣ на примории, а село стоить подъ горою. Тутъ застава стоить: турки товаровъ досматривают у торговыхъ людей. Тутъ в селѣ мость зѣло вѣликъ каменъной чрезъ рѣку. И въ томъ селѣ ряды, что въ Царѣградѣ, со всячиною; и строение все каменъное, и улицы каменѣмъ высланы. А та рѣка зѣло хороша, будеть со Аку; и с той рѣки вода приведена въ Царьградъ. И въ томъ селѣ зжидалися всѣ, стояли до вечера да и спустилися въ ночъ. От Царяграда до Едринаполя дарога вся каменемъ л. 107. выслана, a гдѣ ручей хошъ маленкой, тутъ мостъ каменъной со возъводами. A хлѣбъ в Турецъкой зѣмли поспѣлъ еровой за двѣ недѣли до Петрова дни. А езъдеть всѣ въ Едрино въюками, верхами, a тѣлегами нѣтъ, толко малое число арбами на волахъ. Тоя же нощи минухом три села, всѣ стоять при мори. Во единомъ селѣ мостъ зѣло дивѣнъ каменъной и ведѣнъ черѣзъ губу морьскую, добрыя полверсты будеть. Въ Турецкой земли, гдѣ не поежай, все мосты каменъныя; и селы - всѣ строение каменное, улицы все каменемъ л. 107 об. усланы. А воды - все по дороги пъриведѣные столпы каменыя, а вода въвездѣ подъ землею изъ дальнихъ мѣстъ, на трехъ вѣрстахъ, на дъвухъ все столпы - нигдѣ нужда водная не изъметь. Зѣло предивно! Воистину златое царьство и удивлению достойно!
Того же дни приидохомъ во градъ Селиврии и тутъ стояхомъ до вечѣра. Градъ хорошъ, з Бѣлевъ будѣть, городъ каменъной. А постоялые дворы по дороги зѣло удивителны здѣланы: полаты длинные с воротами; а когда въ его въедишъ, такъ по одной стороне ясли, конемъ кормъ класть, л. 108. а по другую людемъ лавки широкия подѣланы да и горнушки - что хошъ вори. Да в тѣ же стѣны и отходы подѣланы, и воды приведены с шурупами. А хозяинъ, чей дворъ, и рагожи принесѣть да постеля всякому человѣку. А харчь всякую держать, чево похошъ, и вина, всего много. А постоялаго не беруть, толко харчь покупають у нихъ. Изъ Царяграда езъдять въ Едринополя болшими корованами, человѣкъ 500, 400, 300, - обычей таковъ; и смирно зѣло, хочь адинъ поезжай.
Июня въ 24 день приидохомъ въ местечко Черное: зѣло хорошо, болши иного города; мечетѣй в нѣм л. 108 об. и всякаго харчю много. И тутъ стояхомъ до ночи, и поидохом, мало не всю ночь идохомъ.
Июня въ 25 день приидохомъ въ местѣчко Бурганъ, будеть зъ город хорошей; и тутъ пребыхомъ до ночи. А шли мы изъ Царяграда въ Едрино подле моря полтретья дни; и потомъ отвратихомся от моря въправо къ Едрину; а шли всѣ въ заподъ лѣтней. А какъ подлѣ моря идешъ ночью и въ день, хошъ дъве шубы надень, такъ въ меру: очень подле моря холодно. А когда от моря поворотилися въ степъ, то было от жару всѣ зъгорѣли. Того ради и ходъ бываеть въ ночь, а въ день все л. 109. стоять, что нелзя от зною итить, оводъ силной. Дивная та дорога и шествие! Когда изъ Царяграда до Едринаполя едешъ или въ Царьградъ, посмотрищъ на корованъ: вѣрстъ на петь идеть, что маковъ цъвѣтъ; да по вся дни такъ: иныя въ Станбулъ, а иныя изъ Царяграда. Радосно шествие силно и лъстиво, нуждъ никакихъ не бываеть. А въ тѣхъ корованахъ турки, греки, жиды, армяне и многия языки. А мы толко двое да проводникъ, а никто насъ не обидить ни хульнымъ словомъ. Толко какъ наедет турчинъ, такъ молвить: «Бакъ, попасъ московъ?» А мы скажемъ: л. 109 об. «Московъ» - такъ онъ и поехолъ прочь. А от Царяграда до Едрина всѣ степъ голоя, ни прутика нѣтъ. А дорога силна глатка, горъ болшихъ нѣтъ, а възволоки хорошия.
И еще минухомъ два местечка. А въ послѣднемъ мѣстечке тутъ царевъ сарай и стоялой дворъ лутче нашего гостинова двора, тутъ начевахомъ. И среди двора тово колодесь великъ зѣло, а вода ровна стоить со исътрубомъ. А воду безъпрестанно беруть и коней поять, а она паки в равности стоить. Шли мы да Едринаполя 4 дъни, и въ 5 день о полудни пришли, и стахомъ въ ганѣ, сирѣчъ въ гостинѣ дворѣ. л. 110. А держить тотъ дворъ греченинъ, ево земля и ево строение.
Июня въ 26 день приидохомъ въ Едринополе, того ж дни подал челобитною, чтобы намъ дали указъ во Иерусалимъ. И торжаманъ Александра сказалъ: «Сидите-де въ ганѣ, указъ-де вамъ готовъ будет». И во 2 день захворалъ у меня товарищь Григорей, а лежалъ три дни. Трудно силно да и нужно силно было; дни жаркия, такъ тяжко силно въ Едринѣ от зною.
Въ Царѣградѣ лутче: от моря бываеть в нощи зѣло холодно, а въ день прохладнѣе гораздо едринъскова; а въ Едринѣ тяжко силно л. 110 об. въ день, когда вѣтру не бываеть.
Градъ Едринополе стоить въ степи: полъ его - на горѣ, а полъ - на равномъ мѣстѣ. А окладомъ и жильемъ поболши Ерославля. Градъ камѣнъной, строение похуже Царяграда; рядовъ много и товарны ряды силно; мечѣтовъ много. Дворъ царьской стоить у рѣки, въвѣсь в садахъ; рѣка под нимъ помѣнши Москвы-рѣки да тиновата. А харчь гораздо дороже цареградъцкаго. А черѣзъ рѣку мостъ каменъной, так же что на Москвѣ. А у моста так же мелницы, что на Москвѣ-рѣке у насъ, толко нѣ темъ перѣводомъ: у нихъ ан- л. 111. бары на столбахъ, а шестерня высокая, а на колесахъ перья набитыя; а мелеть хорошо, мы смотрѣли. А самъ салтанъ ездилъ въ мѣчетъ въ пятницу. Тутъ патриархъ Иерусалимъской живѣть, мы были въ ево церкви, а в тѣ поры онъ выехолъ въ Молдавскую землю за милостиною; митрополитъ тутъ живеть. Христианскихъ грѣческихъ церквей много, жидовъ очень много и ормянь также много. Около Едринаполя турецкому царю приволно за зайцы ездить: много лѣсу и садовъ. Турѣцкой царь великой трудъ даеть своимъ всѣмъ подданымъ, что он живет л. 111 об. въ Едринѣ: безъпрестани изъ Царяграда ездять турки, грѣки, жиды за челобитьемъ; а кабы онъ не жилъ въ Едрине, такъ бы такова приезду не была.
Въ Едринѣполѣ пред нашимъ приездомъ великой пожаръ былъ, много силно выгорѣло, и стали строитца въновъ. Въ Едринѣ послѣ пожару християнскую церковь приходцкую выстроели грѣки зѣло хорошу. Въ Едринѣполе поселянскова народу болши цареградъцкаго. Тут уже все изъ селъ землею: хлѣбъ, и дрова, и сѣно, и всякой лѣсъ - всѣ булами да волами привозят болгары.
Жили мы въ Едрине л. 112. июли 6 дней. И въ 6 день принесли намъ на дворъ указъ турецкой, совсѣмъ запечатанъ. Так мы нанявши подводы да въ 7 день и поехоли. А изъвозу от Царяграда до Едрина дали по 3 лева съ человѣка, а изъ Едрина давали мы по полътретья левка съ человѣка.
И поидохомъ изъ Едринаполя въ Царьградъ июля въ 13 день, и идохомъ до Царяграда также 5 дней. И въ 5-й день рано приидохомъ въ Царьградъ опять въ монастырь, гдѣ стояхомъ. А въ монастырѣ у насъ у рухлѣди жилъ нашъ третей братъ Лука. И тако мы опочихомъ; и утре л. 112 об. поидохомъ к Саве Венедику, онъ нами радѣлъ. Спаси ево Богъ! А мы имъ радѣли: выправили ему указъ къ Москвѣ ехоть, на Озовъ. И тако съ Савою мы поидохомъ к пашѣ, чтобы паша указъ подписалъ. И ходили к пашѣ 4 дни, и въ 5 день паша нам указъ подъписалъ, и възяхомъ указъ у паши.
Июля въ 26 день, помолившеся Господу Богу, и Пречистой его Матери, и святымъ небеснымъ силамъ, и всѣмъ святымъ угодником Божиим, сѣдохомъ въ корабль, и в нощъ отвезохомся от пристали, и стахомъ на Бѣломъ мори на якори проти- л. 113. ву Кумъкопескихъ воротъ. И тутъ начевахомъ; и во утрешний день стояхомъ мало не весь день тут: зжидалися сидѣлцовъ, турокъ и грѣкъ; во Египетъ многия шли турки и грѣки. И въ день недѣлный во исхождении дня на вечер подняша парусы и поидохом в путь свой по Бѣлому морю, и бысть вѣтръ добръ и поносенъ.
И во 2 день по захождении солнца минухомъ городокъ Калиполя.
Городъ каменъной, хорошей, жильемъ пространенъ; въ томъ гороткѣ турки и грѣки живуть.
И того же дни приидохомъ въ городокъ Костели Старыя. Бога- л. 113 об. ты же два горотка по обѣ стороны сидять, городки хорошия. Тут мы стояхомъ ношъ и утра до пятаго часу; тутъ раизъ бралъ пропустную на свой корабль. A морѣ - уско то мѣсто; а горотки ети у турка поставлены для войска и съдѣланы: нѣлзя кораблямъ то место пройтъти, тутъ море уско. И от того горотка подняли парусъ; в санъдалъ сели матросы и побѣжали ко брегу, отдали писмо проежея; а ко брегу не приставали, опять на корабль возъвратилися.
И поидохомъ мимо горотка Новьвыя Костели, также по обѣ стороны горотки. От тѣхъ горотковъ л. 114. море разшиблося островами и шире вправо пошло подъ Святыя горы. От Царяграда до Костели 150 верстъ. И поидохомъ мы вълѣво. А от тѣхъ городковъ видна Афонъская гора по захождении солнца, а въ день не видна.
И въ 29 день приидохомъ во градъ Сокизъ. Градъ зѣло хорошъ, старинъной, християнской; жильемъ пространенъ; а городовыя стѣны всѣ от француза разбиты, какъ онъ ево бралъ; вѣтренныхъ мѣлницъ очень много, всѣ каменныя. Тут раизъ отдавалъ сухари на каторги неволникам, въ Царѣградѣ бралъ.Полатное строение л. 114 об. все каменъное, садовъ много очень всякихъ. И виноградъ дешевъ зѣло, и вино дешево: по парѣ око; аръбузы, лимоны - по 20 на копейку, и дыни дешевы. А стоить градъ, какъ во Иерусалимъ идешъ, на пъравой сторонѣ, на берегу моря, ниско подъ горами высокими - невозможно пешу человѣку възойти, а горы всѣ камѣныя. Тутъ наши товарищи пошли въ город за харчью, такъ горачники засодили за горачь. Такъ я всѣдъши в санъдалъ да и поехалъ ихъ выручать - ажно ихъ турокъ и выпустилъ. Сказалися, что московъския, такъ они и отпустили. А л. 115. когда я вышелъ на берегъ ко граду, тогда меня обступили нѣволники, спрашивали про всячину. Ради миленкия! Дѣлають тутъ городъ, стѣны каменыя изъ земли ведуть. Тутъ мы гуляли по городу и всякою харчь покупали: вино и виноградъ, арбузы и дыни, и всячину на путное шествие. Тут в городѣ много грѣкъ, и митрополит тутъ живеть. И, пришедши на корабль, начевахомъ, и утре рано подняхомъ парусъ и пойдохомъ в пудъ свой.
Авъгуста въ 1 день приидохомъ в городъ Сенъбики. А въ томъ городку живуть все грѣки, а турок л. 115 об. нѣтъ ничего. A всѣ жители - корабленики до одново человѣка: когда они пойдуть на море, такъ у них адни бабы дома останутся; а то и попы всѣ на коробляхъ ходять въ промыслу, а у иныхъ попов свои корабли есть.
Городъ Сенъбики стоить на горе зѣло высоко, а за нимъ еще вътрое горы выше. Тутъ и монастыри естъ по горамъ, да я у них не былъ. Тутъ раизъ корабль зъ запасомъ здешнихъ жителѣй выгружалъ, а они изъ Царяграда всякой припасъ годовой привезъли, да выгружали седмъ дьней, и таскали на себѣ на гору. л. 116. Чюдное дѣло, каковы ихъ жены силны! Одна баба пшеницы полъ-асмины въ мешку нѣсеть въ городъ. А такая нужда на гору итьти! Мы, бывало, порожъженъ пойдешъ, то пятью отдохнешъ, на гору идучи, а они без оддышки да еще боси, а коменья такия, что ножи торчать. Мы подивилися тѣмъ бабамъ - богатыри, лихоманки! Подъ городом заводь или присталь.
Авъгуста въ 7 день пойдохомъ ис тово города уже на захождении солнца, a вѣтру не было ничево. И к зори бысть ветръ вѣликъ, и минухомъ градъ Родосъ. л. 116 об.
Городъ Родосъ жиломъ великъ зѣло, много в немъ християнъ, много и всяково овощу. Да сказавають, что у турка другова города такова привольемъ всяким и довольством нѣтъ, кромѣ Египѣцкой земли, а мы к нему не пристовали. И отплыли от города верстъ з десять, a вѣтру и не стало. Городъ Родосъ стоить на лѣвой руки, какъ изъ Царяграда едучи.
Видѣхомъ: на острову школа грѣческая прежде сего бываху, тутъ грѣки науки учивалися, а турокъ нынѣ не даеть тутъ учится грѣкомъ. л. 117.
И тово дня мы стояхомъ, вѣтру намъ не было весь день поноснова. А от тово мѣста морѣ пошло уже безъконечно широко: въправо широко пошло подъ Египетъ, а вълево подъ Иерусалимъ. А мы утре на первомъ часу подняли парусы всѣ и пойдохомъ въ путь къ Египту. И бысть вѣтръ зѣло добръ, и плыхомъ мы тою пучиною трои сутки день и нощь; зѣло было нужно, все блевалъ я.
Авъгуста въ 11 день приидохомъ к Нилу-рѣки, что изъ рая течеть; море зѣло мутно, все смучено з глиною верстъ на 30 л. 117 об. всюду кругомъ. И, не дошедъ устья Нила-рѣки верстъ за пять, стали на якори, для тово что тутъ от рѣки морѣ мѣлко, пескомъ нанесло, а корабль всѣмъ грузомъ въ вустье не пройдеть. Такъ пришли изъ Египта Малаго, а имя ему Рохитъ, малыя корабли да и възяли въвесь грузъ с коробля, что въ немъ было, и все въ малыя въклали, а корабль назатъ порожней повели. А насъ арапы възяли на маломъ корабли да и пьривезли насъ в Рахитъ.
Городъ Рахидъ зѣло хорошъ; пристань великая, а от устья Нила до Рахита-пристали верстъ л. 118. на десять будеть; а строение въ нѣм лутче цареграцъкова. И когда мы пристахомъ ко брегу и увидѣхом арапъской родъ, зѣло ужасохомся. Необычно такихъ людей видать, что звѣри, кажется, тебя изъесть хотять; иныя наги, что мать родила; а все изуверыя: иной кривой, иной разноокъ, иной кривокосъ, иной криворотъ, иной слепъ; а языкъ грубой, что пьсы лають. Такъ мы съмотримъ, что будеть. Языка не знаемъ, а гдѣ стать, Богъ весть, спросить не у кова. Что дѣлать? Тутъ уже горко было! Кажеться, на онъ свѣтъ пришли, и мъ- л. 118 об. нили-то, что конца дошли.
А оны арапы въскочили на корабль да рухледь нашу долой волокуть - работники у нихъ такия и обычай таковъ. С вѣревками пришли они тянуть нашу рухлѣдь, а мы имъ не доваимъ для тово что, куда с рухледью-то итти? Потомъ прииде въ разумъ, что у меня была грамотка въ Рахид ко игумену. Такъ я сталъ арапомъ кричать: «Метаха, молъ, туда насъ отведите!» Такъ они сказали: «Знаемъ-де», - да възявши нашу рухледь да и понесли. Так тутъ стали юмручники досъматривать, и я показалъ у- л. 119. казъ салтанъской, они и смотъреть не стали. Такъ насъ орапы повели до метохи, сирѣчъ да манастырскова подъворья. И привели насъ не въ тую метоху, во Алексанъдрижъскую, а мы не зънаемъ. Подали игумену грамотку, игуменъ намъ сказалъ: «Не ко мнѣ-де грамотка, ко иерусалимъскому-де игумену». Такъ мы пошли искать, повелъ насъ греченинъ.
Пришли въ метоху - анъ игумена нѣтъ. Все бѣда! Мы тутъ ево ждемъ - анъ ему там, на бозаре, сказали про насъ, так онъ нанявши арапъ подъ нашу рухлѣдь да и принесъ въ мето- л. 119 об. ху, а мы толко смотримъ. Мы же игумену поклонилися, а игуменъ намъ радъ бысть. И я ему подал грамотку; онъ же прочелъ да и сказалъ: «Добре-дѣ, все, что писано въ грамотке, я-де вамъ здѣлаю». И услышалъ я, что онъ трошки по-руски натяковаеть, и я зѣло обрадовался. Слава Богу, что хош маленко языка рускова знаетъ! Потомъ намъ молвилъ: «Ну, нѣ печалъте-де-ся» - да насъ сталъ хлѣбомъ кормить и по рюмке вина далъ церковнаго, такъ намъ поотраднѣе стало. Доброй человѣкъ, миленъкой былъ етотъ игумен; грѣхъ ево добродѣтелъ забытъ! л. 120. Бывало, безъ меня пяди не пойдет гулять ли, на бозар ли; възявъши за руку меня да и пойдеть со мъною. «Добре-дѣ, не печался, я-дѣ уже тобою буду радѣть, во Иерусалимъ я-де тебѣ корабль дабуду. Да не печался-де, дѣло-де твое все будеть у менѣ зъдѣлано».
Такая бывала ужасть от араповъ, боимся зъ двора сойтить. Страшны, ходять нагия дѣвки лѣтъ по 12, по 15 - такъ какъ не ужасъ?! А какъ уже присмотрились, такъ и съ ними нетъ ничево. Все сперьва, всякое дѣло дико, а потомъ осмотритца, такъ и зънакомо л. 120 об. станеть. А когда мы пришли въ Палѣевщину, такъ намъ они, тѣ казаки, бѣси показались. А когда пришли въ Турки, такъ и ума не стало: «Вотъ, молъ, су, то-то ажно бѣси-то!» А когда съ турками опознались, бутъто руския стали. А когда пришли вь Египетъ, такъ мы смотрим на ораповъ да межу себя говоримъ: «Вотъ, моль, су, то-то прямыя бѣси!» А хошъ и опознались, а таки, что от бѣсовъ, опосались. Ети люди не разънилися з бѣсами и нъравами, и поступками, и видѣниемъ, и лихостью. И слава про нихъ лѣ- л. 121. жить во всю вселѣную, что они люди добрыя, стоять хорошихъ бѣсовъ!
И тако мы стали въ Рахитѣ жить, и со орапами осматриватъся, и по Нилу-реки гулять. Нилъ-рѣка будеть с Волгу шириною, а бѣжить быстра и мутна. А воды пить нелзя ни по коему образу, такъ наливають въ сосуды да мигдалъныя ядры кладуть, такъ она отстоитъся и хороша станеть. A Нилъ-рѣка три месяца мутна бываеть, потомъ исчищатся станеть.
Въ Великой Ефиопии, когда у насъ бываеть зима, а у нихъ лѣто. От насъ к нимъ л. 121 об. солнце забѣжить, такъ у нихъ въ тѣхъ месяцѣхъ лѣто бываеть. А когда настанеть месяцъ май, такъ у нихъ станеть зима сътановится. А от нихъ к намъ солнъце в севѣрныя страны зайдеть, такъ у нихъ май, июнь, июль месяцы - зима, марозы, снеги глубокия. А когда настанет авъгустъ-месяцъ, тогда у нихъ приидуть дожди и зима пойдеть долой, такъ та вода полая придеть въ Египетъ Успеньевъ день. И идеть мутна вода 3 месяца, и рыба не ловитца в те поры; а исчиститца въ ноебрѣ, тут уже ловъ рыбы пойдеть въ рѣ- л. 122. кѣ Нилу. А рыбы много зѣло, а рыба все тарань, иной мало.
В Рахите по Нилу садовъ очень много и финиковъ; а финики недороги: фунтъ по копѣйки сушеныхъ. Во Египтѣ дождя никогда не бываеть, все рекою всю Египецкою землю напояют: въвезъдѣ боразды проведены, да воду по нивамъ пущають. А Нилъ-река ниска берегами, и бежить вода вровень зъ берѣгами. А овощъ всякой во Египьте дважды поспѣвает въ году, и хлѣпъ такожде дважды снимають, а лимоны - что месяцъ, то плодъ. От устья Нила-рѣки л. 122 об. до Болшаго Египта Ниломъ-рекою 500 верстъ, а кораблемъ въверхь по Нилу, какъ доброй вѣтръ, въ три дни поспѣвають до Египта. А там такия комари силныя и зиму, и лѣто, что сказать нелзя: нѣвозъможно быть пес полога, единой ночи не уснешъ. А когда мы пришли, такъ насъ комари объели, такъ рожи наши стали что пьяныя, угрѣваты, и другъ друга не узнаешъ; а на нихъ зънаку никакова нѣтъ, хошъ ихъ едять.
И жихомъ мы в Рахитѣ седмъ дней. И нанелъ намъ игуменъ корабль да Домяты, до другой пристали; а итить въверхь л. 123. по Нилу рѣке; а корабль арапски был. Игуменъ насъ отдалъ арапомъ въ руки и приказалъ, чтобы никакой налоги намъ не было. Такъ раиз очистилъ намъ корму; и мы въ корму поклали рухледь свою, да и сами сѣли, и убрались всякимъ харчемъ.
Авъгуста въ 17 день сѣдохомъ въ корабль и поидохомъ ко Домятину, къ другой пристали египецкой, а дали с человѣка изъвозу по тарелю. И въ той день бысть вѣтръ зѣло поносенъ и добръ до полунощи, а с полунощи престалъ. И стояхомъ тутъ до полудни, и видѣхомъ тутъ по Нилу-рекѣ городков ара- л. 123 об. бъскихъ и селъ безъчисленое множество - невозъможно исчести, что песка морьскаго. Город от города - вѣрста да двѣ версты, а села также; а жилье все каменъное, и сѣла узоричитые велми. А земъля окола Нила добрая, и чорная, и ровная, будто нарочно здѣлано, нигдѣ нѣтъ ни бугорчика, хочъ яйца покати, такова гладъка. А людей многая множество. А вода во всю землю Египецкую пущена изъ Нила; ино какъ с коробля погледишъ: по всей земли толко что небо да вода въвездѣ. A гдѣ берега высоки, такъ тут волами воду тянуть; а колеса л. 124. здѣланы что мелничныя да кувъшины навязаны, да тагта и наливають, а инънде кашелями люди льють. Зѣло земля Египецъкая доволна всѣмъ: людми, жиламъ. Что говорить, ета земля у турка - златое око! Всячины изъ Египта въ Царьградъ кораблями идеть.
Нилъ-река что выше, то ширѣ, инде есть вѣрстъ на пять шириною. И шли мы Ниломъ-рекою въверхь три дни и, не дошедъ Египта верстъ за двацеть, поворотихомъ въ другую проливу вънизъ по Нилу ко Домятину. Тутъ Нилъ-река от Египта разъшиблась дъвѣ- л. 124 об. ма горлома: адно горло пошло под Рахитъ, а другое - подъ Домятин. А когда мы поворотихомъ вънизъ по Нилу-рекѣ, и шли три дъни, и на четвертой день пришли въ Домять-присталь.
Домять-присталь - мѣсто хорошо, добро бы не болыпи Драхита, и строение тако жъ зѣло хорошо. Ети у турка пристали велики, и корабли египецкия велики ж. А когда мы шли на корабли со орапами, горко было силно: люди те что бѣси и видѣниемъ, и дѣлы. А мы, трое, что плѣники, языка не знаемъ, а куда насъ везуть - Богъ вѣсть. А хошъ бы нас л. 125. куда и продали - кому бы насъ искать, инаковъ? Да спаси Богъ игумена! Онъ, миленъкой, радѣлъ и приказалъ насъ бѣречь, такъ насъ хозяинъ-арапъ силно снабдѣвалъ и берѣгъ. А когда мы пришли въ Домять, такъ онъ арапъ кликнулъ грѣченина да отдалъ меня в руки: «На де, отведи ево въ метоху». Такъ гречѣнинъ нанялъ араповъ подъ нашу рухледь, да и пошли въ метоху, въ монастырское подворье. Ту нас игуменъ принялъ с любовию и трапезу добрую учредилъ. А языка не знаеть, да старецъ у него, поваръ-сербинъ, онъ, л. 125 об. спасибо, языкъ знаеть руски - так намъ отраднѣе стало. Слава Богу, тутъ от печали поутѣшились! Подали игумену грамотку. Такъ онъ прочелъ грамотку да и сказал: «Добре-де, корабль готовъ есть во Иерусалиму утре-дѣ готовся совсѣмъ». Такъ мы ему поклонились, а сами зѣло обрадовались: слава Богу, что безъ задержъки, Богъ далъ корабль!
Авъгуста въ 24 день седохомъ въ малой коюкъ и поидохомъ въниз по Нилу-рекѣ на морѣ, а кораблъ въ ту пору на мори грузили. И когда мы стали выходить въ вусье Нила-реки на море, тогда л. 126. насъ възяла погода великая. Зѣло мы убоялись, и отчаяхомся съвоего спасения, и другъ зъ другом прощахомся, толко уже всякъ молкомъ Бога въ помощъ призываеть, а в сандалъ воды много налило. И пришли на то мѣсто, на устье самое; и тутъ рѣка мелка, а волны къ мѣли, что горы высокия, с моря гонить. И мнѣ, грѣшнику, пришло в разумъ пра отца Спиридона, и я началъ Богу молитися: «О Владыко-человѣколюбче! Помилуй насъ, грѣшныхъ, за молитвъ отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо, како косенъ Богъ на гнѣвъ, а скоръ на послушание! л. 126 об. Видимъ, какъ волны идуть и хощуть пожрати совсѣмъ сандалъ - анъ не дошедши за сажень да и разъсыплется. Да тако насъ Богъ и спасъ за молитвъ отца Спиридона.
А когда перешли лихое мѣсто, вошли уже на морѣ, тогда наши изъвощики, окоянныя арапы, не везуть насъ на корабль: «Дайте-де намъ тарель! Мы-де было от васъ потонули!» А мы имъ, собакамъ, тамъ наперѣдъ за изъвозъ дали. Мы то такъ, то сяк, а они и вясла покинули да и гъресть перестали. Охъ, бѣда! Что съ сабаками дѣлать? А до коробля еще будеть с версту. А видимъ, л. 127. что корабль готовится к подъему. А они не везуть: «Дай-де тарель, такъ и повезѣмъ!» Такъ я съталъ переманивать: «У меня, мол, денегъ нѣтъ, раизъ, молъ, тебѣ за насъ дасть». Такъ они, сабаки, едва повезли. А когда привезли х кораблю, такъ насъ матросы тотъчасъ приняли, и рухлѣдь нашу. Арапы и стали просить: «Дай тарель!» Такъ я раизу сказалъ, что, молъ, мы имъ за работу, что рядили, то въ Домяти наперѣдъ и дали, а они, молъ, насъ безъ денегъ и не повезли. Такъ раизъ ухватя рочагъ да и кинулся на нихъ, а они л. 127 об. и отпехнулись скорѣе от коробля да и поехали на море. Люты собаки, злодѣи-арапы!
Авъгуста въ 24 день въ нощъ поидохомъ по морю. И поднявши парусы: всѣ бысть вѣтръ добръ - и идохомъ 3 дъни и 3 нощи. И бысть намъ вѣтръ доброй во Иерусалимъ, но поидохомъ мимо выше. Нам же сказаша мотросы, что Иерусалимъ минухом, такъ намъ тогда бысть печално и скорбно зѣло.
И тако въ 4 день приидохомъ во градъ Вътоломаиду, а турецъкое именование Акри. Градъ бывалъ зѣло хорошъ и предивъ- л. 128. ной, a нынѣ весь разоренъ от турка. Тутъ живеть митрополитъ Птоломаитъцкой; церковъ в немъ толко адна християнъская, а християне - арапы. Добры миленкия силно до насъ были, а иныя насъ к себѣ и въ домы зывали хлѣба есть. От того града до Фаворския горы верстъ 30, а до Назарета верстъ 20.
Тутъ подъ тѣмъ городомъ гора Кормильская, гдѣ Илия заклалъ жерцовъ идолскихъ Иезавелиных. И гора зѣло узоречна, брусомъ вошла въ морѣ, высока зѣло. Тутъ и потокъ Кисъсовъ подъ горою, рыбы въ немъ зѣло много. Въ той полугорѣ монастыръ л. 128 об. Илии Пророка, а живуть в немъ французы, турокъ имъ отдалъ. А от града до Кормилския горы верстъ зъ 10 черезъ затокъ, а около затока верстъ 20 будет. Межи града и горы великой затокъ, тутъ корабли убѣгаютъ от туртуны въ затишие. Тутъ мы по граду ходихомъ гулять, видели, прежнего царя какъ полатъное бывало строение зѣло узоречно, церковь бывала Иоанъна Богослова предивная.
А когда мы ходихомъ, и увидѣхом башни много плотей человѣчесъкихъ не в разсыпании, цѣлы и савоны, какъ топерева положены. л. 129. И мы вопросихомъ старца, кой нас водить: «Что, молъ, ето за тѣла лѣжать, что они въ цѣласти и чево ради въ такомъ мѣсте?» И онъ намъ сказалъ: «Дивная-дѣ вещь надъ етами людми сотворилась, уже дѣ иныя боле трехъсотъ лѣтъ. И когда-дѣ турокъ подъ етотъ градъ приступалъ и не възялъ, так-де изъменики, похотя турку градъ здати, выстрелили писмо на стрѣле и укозали, с которой сътароны приступить, - да и възяли градъ Птоломоиду. Потомъ довѣдолся митрополитъ, что стала изъ города изъмѣна, да въ церквах л. 129 об. и проклялъ ихъ и родъ тѣхъ изъмѣнщиковъ. И тотъ-де въвесь род тутъ лѣжитъ: коего-дѣ ни погребуть, а земля и выкинеть вонъ. Въвесь ихъ родъ от тѣхъ поръ тутъ кладутъ; так-де бывало ужасъ от нихъ: мимо пройтитъ нѣлзя, что живыя лежать. А когда-де патриархъ Иерусалимъски ехолъ въ Царьградъ и тутъ-дѣ к намъ заехалъ, так-де стали ево граждане молить, чтобы ихъ разрѣшилъ. Так-де патриярхъ Досифѣй проговорилъ над ними молитву разрѣшалъную, так-де они и поразсыполись». И жихомъ во Акрѣхъ 4 дъни. л. 130.
И поидохомъ еще выше. А нам силно печално, что насъ раизъ не вѣдеть къ пристани Иерусалимъской. Да нечто здѣлаешъ, коли ему не въ путь! Онъ все наровить, какъ назадъ пойдеть во Египетъ. И добывахомъ мы проводниковъ, кто бы проводил насъ до Иерусалима. Такъ нам сказали, что ни по какому образу етем-де путемъ не пройдешъ от араповъ. A всѣго ходу 4 дни, да нелзя. Увы да горѣ! А хочетца во Иерусалимъ, чтобъ к Возъдвижениеву дню, да уже такъ промыслъ Божий бысть.
А в тѣ поры во Иерусалимѣ неда- л. 130 об. вно были арапы, было вѣсь Иерусалимъ разорили. Горко было намъ. Мы уже у раиза прошались, чтобы насъ отпустилъ: въ тѣ поры корабль шолъ да пристали. А онъ намъ сказалъ: «Что петъ де спѣшите, али де мои хлѣбы вамъ надокучили? Да еще-де будеть с васъ, не отпущу-де я васъ, не поставивши у пристали. Сромота-де моя, что васъ на иной корабль отпусьтить; не будетъ-де тово!» Добърой-де человѣкъ былъ раизъ, спаси Богъ ево! Християнъская душа миленъкой былъ! Бывало, приказываеть всячину нам л. 131. давать есть и пить, возилъ нас по морю 4 недели, и поилъ, и кормил, и за извосъ не взялъ. А матросы что братья были, родѣли всѣ безъ выбору и добры; да, полно, языка-то не зънали, а то бы и лутъчи тово было. Изъ Акри-града поидохомъ въ Вифаиду-градъ и идохомъ день.
Сентебря во въ 2 день приидохомъ въ Вифсаиду-градъ. Вифсаида-градъ зѣло хорошъ, стоит при мори красовито, и присталь хорошая корабелная. Тутъ мы поидохомъ во градъ; тогда про насъ сказали митрополиту, такъ митрополитъ вѣлелъ нас къ себѣ л. 131 об. позвать. И мы пришли, такъ он велѣлъ сыскать толмоча и стал черезъ толмоча с нами говорить. Потомъ велѣлъ намъ обѣдать дать, и мы обѣдали, рыбы было доволно. А митрополитъ родомъ арапъ, а голова у него бърита почитай вся. Потомъ пошли мы в церковь, митрополит тут же пришолъ. A мѣсто у него зъдѣлано у царъскихъ дверей меже иконъ, такъ люди на него гледять и молятца: с ыконами в рядъ, а стоитъ лицемъ на заподъ. Мы смотримъ: «Что, мол, ето еще за уставъ?» И нигдѣ мы такъ еще не видали. По- л. 132. сле вечерни мы спросили про нево, а они намъ сказали: «Да что де, су, онъ-де християнства отступилъ, онъ-де принялъ попежство; а патъриарх-де Антиохийски и клятвѣ его предалъ; онъ-де и мясо ест въ посты». Вифсаида-градъ епархии антиохийскаго патриарха. Такъ мы от него уклонятся стали: «Пропади, молъ, онъ, окоянъной!» Опять за мною не одиножды присылалъ, такъ я не пошолъ. Ну онъ къ Богу! А тутъ во граде церковь папежская - костелъ, такъ ево французы оболстили во свою вѣру. Тутъ мы стояли 5 дней. Потомъ раизъ л. 132 об. кораблъ со пшеницею выгрузилъ да инымъ тутъ товаромъ нагърузилъ, кой потребенъ во Египетъ: мыломъ, лѣсомъ.
Потомъ, подънявши парусъ, пошли въспять ко Акремъ и вдохом с полъдня. И зъ дерева увидел кораульщикъ и закричалъ, что идеть галенъ разбойнической. Такъ възмѣтались, раизъ велѣлъ парусы оборачевать, и поидохомъ въспять къ Вифсаиде. И тако ночь всю бродили на одномъ мѣсте: вѣтръ намъ былъ противенъ - такъ по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядимъ: анъ л. 133. на том же мѣсте шетаемся. Потомъ сталъ вѣтръ по насъ, и къ полдню приидохомъ опять въ Вифаиду. И тутъ мы стояхомъ еще 3 дни, прослушивали про разбойниковъ. И въ 4 день поидохомъ подъ Акри, и тутъ от полунощи пристахомъ ко граду. л. 133 об.
Тогда въ нощи бысть буря зѣло вѣлика, а корабль нашъ от нуждъ волнъ зѣло разъбивашеся. И тако та буря меня зѣло утомила, и быхъ весъ огнѣмъ полимъ. Такъ в одъной свитке на кораблѣ нощь всю волялся. И забѣжалъ въ меня вѣтръ морской, такъ я л. 133. и занемощевалъ. Такова была болѣзнь - 3 дни ни сидѣть, ни лежать, ни стоять, ни ходить нѣлзя. А корабленицы, миленькия, кой-что нѣсеть мнѣ изъ города, купя, тотъ - то, иной - иное, да сидя надо мною, да заставляють есть: иной арбусъ принесѣть да дасть, иной - алимоновъ, иной - яблокъ райсъкихъ, а иной - дынь, иной - винограду. Не опишешъ ихъ добродѣтели, каковы милѣнкия были добры до мѣня. Что дѣлать? Уже мнѣ смѣрть ставитца. Такъ я легъ, да шубами, коцами меня о- л. 134. кутоли - такъ я въспотѣлъ, такъ полегче стало.
А въ Вифсаиде дыни, арбузы зѣло недороги; винограду на копѣйку полу насыпать; райскихъ яблокъ 20 за копѣйку; яицъ 12 и 13 за копѣйку; съмоквѣй свѣжихъ вѣдро - копѣйку дать.
Сентебря въ 14 день, на праздникъ Возъдвижения Честнаго Креста Господня, после полудня поидохомъ изъ Птоломаиды на присталь Иерусалимъскую. И въ нощи приидохомъ ко граду Иопии, а по-турецки именован Яфа, - присталь Иерусалимъская. л. 134 об.
Тутъ Петръ-апостолъ пребывалъ у Симона Усморя. Градъ хорошей, да нынѣ весь разоренъ: прежъде от турка, потомъ от франъцузовъ.
Градъ Иопия стоить при мори на горѣ красовито, а в немъ жилья немного, турки живут да орапы-християне. У християнъ одна церковь, и та на полѣ, толко стѣны и не покрыта, а верхъ збитъ и дверей нѣтъ. А служить въ ней чорной попъ, присланъ изъ Ерусалима; тутъ и живѣть, на подворье Иерусалимъскомъ. А тутъ онъ живеть для богомолцовъ: богомолцы, л. 135. пришедши, тутъ стоять, на подъворье томъ. А служить попъ въ церкви той по воскресѣньямъ да по празникамъ, а в протчия дни въ кѣльи служить. И какъ мы с коробля приехоли въ городъ и пришли въ метоху, и тотъ попъ насъ принялъ и мѣсто намъ далъ, потомъ учредилъ нам трапѣзу хорошею. А богомолцов еще на присталь никто не бывалъ, мы еще первыя пришъли. И препочихомъ тутъ два дни. Прислалъ по насъ бѣй-турченинъ, кой тутъ начальникъ, онъ збираеть на турка дань. Мы же приидохомъ к нему л. 135 об. въ полату. Онъ же вопроси насъ: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-дѣ горачъ!» Мы сказали ему, что мы люди московския: «Мы, молъ, тебѣ горачю не дадимъ.» - «Для чево-де не дадите?» И мы сказали, что у насъ есть ферманъ салтанъской, да и подали ему листъ салтана турецъкаго. Онъ же сталъ честь, а сами межъ себя, сидя, другъ на друга възглядывают да головами кочають. И, прочетши листъ, спросилъ у меня: «Бакъ, попасъ, московской-де царь бъетца ли с нашимъ царемъ туръскимъ?» И я ему сказалъ, что л. 136. у нашего московскаго царя с турецкимъ миръ, брани нѣтъ. И онъ турчинъ молвилъ мне: «Бакъ, попасъ, смотри-де». И я на него гляжу, такъ онъ, поднявши, листъ царьской поцѣловалъ, а самъ мнѣ молвилъ: «Вотъ так-де мы царьской указ почитаемъ. Все-де тебѣ противу указу здѣлаемъ. Пойдите-де теперва въ метоху, по времѣни-те тебѣ подводы дамъ и отпущу-де тебя во Иерусалимъ». Такъ я и пошелъ въ метоху.
Потомъ сталъ къ бѣю ходить, чтобы меня отпустилъ во Иерусалимъ, чтобы подводы далъ и л. 136 об. проводниковъ. И бѣй мнѣ сказал: «Не отпущу-де тебя, нелзя-де тебѣ ехоть, во Иерусалиме-дѣ заметня теперва великая, разбой-де стоит на дороге». А въ тѣ поры во Иерусалимѣ паша турецкой казнилъ араповъ, воровъ и бунътувщиков. Какъ лутчихъ араповъ паша кознилъ, да головы ихъ на колъя поткнувъ да и поставилъ надъ грацкими воротами, такъ за то арапы возъмялися да писали во всѣ веси арапския, чтобы сьежалися ко Иерусалиму; такъ потому арапы-дичъ изъ пустыней, изъ Египта, от Синайской горы сьехолись. А паши въ тѣ поры во л. 137. Иерусалиме не было, онъ ездил за разбойниками, имать ихъ. И воевода согласился со арапоми, да пустилъ ихъ въ городъ, да и заперся с ними. А иныя поехоли за пашаю; такъ паша с ними бился, что съ сабаками. А въ городъ ево, во Иерусалимъ, арапы не пустили; такъ онъ езъдилъ да улусъ арапскихъ и разорилъ, а ихъ ималъ. Такъ арапы-ты насъ не пропустили, всѣ сабаки пути заняли. Да так-то паша с ними бился неделъ 7, а мы въсе-то тутъ сидѣли - грусно было силно.
Градъ Иопия убогая самая, толко л. 137 об. славенъ приходомъ иерусалимским, что тутъ присталь. Изъ Ерусалима везуть мыло, бумагу хлопъчатою, пшено, дрова, товаръ въсякой. Изъ Египта приходить пшеница, пшено сорочинское и товары. А изъ Ерусалима все велбудами да лошаками малыми возять, что ослята называютца, а все въюками, тамъ телѣгъ нѣтъ да и нелзя: горы непроходимыя и высокия.
А когда мы жили во Иопии, видѣхомъ бѣдъство великое, какъ на мори разбойники разбивають корабли. А разбойники - Малтинскаго острова л. 138. нѣмцы, люты злодѣи. А ихъ отпущаеть разбивать папа Римъской исполу да и благословение подаеть имъ, а на всякой годъ отпущаеть по 30 голенъ. Такъ они, какъ поймають корабль христианской, такъ товаръ и денги поберуть, а хозяина и сары християнския - всѣхъ отпустять, а корабль кораблѣнику порожней отдадуть. А турки прилучатца тут же, то всѣхъ въ полонъ возмуть да на каторгу къ папѣ пошлють. А какъ турецкой корабль возьмуть, такъ со всемъ во свою землю отведуть, а турокъ всех л. 138 об. на каторгу отдадуть. Горе от сабак, от мальтезовъ, - все Бѣлое морѣ затворили! А турокъ не можеть с ними управитца: они подъ самой Царьградъ подьежають да селы разъбивають.
И жили мы во Иопии 3 недели. Потомъ, после Покрова, корабль пришол изъ Царяграда, а на корабли были богомолцы разныхъ вер: грѣки, армяны, французы, жиды. И на другой день турчинъ-началникъ прислалъ по насъ подводы и повели насъ арапы въ городъ в Ромен, 15 верстъ от Иопии. И того же дни приидохомъ въ Роменьгород. л. 139.
И когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякова человѣка зъ грѣка брали по 8 тарелей, а со ормянъ, и съ франъцузовъ, и зъ жидовъ по 16 тарелѣй - въдвое, кой не греческой веры. Да и печатки въсякому человѣку дають; а когда пойдуть изъ города, печатки обирають, чтобы другъ другу, инымъ межу себя не довали. Да такъ въ воротѣхъ по одному человѣку перѣбирають, да печатку возъмуть да и пропустят. А когда в кой день пришли богомолцы, такъ тутошной чорной попъ, кой въ метохи живеть, л. 139 об. дѣлалъ обѣдъ про богомолцовъ. А на обѣдѣ ходилъ зъ блюдомъ и бралъ с человека по червоному и по тарелю.
Во Иопии харчемъ очень съкудно, нѣтъ никакова харчю. Виноградъ дорогъ, хлѣбъ и яйца такожде дороги; а рыба времѣнемъ бываеть дешева, а иногда и дорога. Да тут же предъ нами во Иопию шолъ изъ Египта корабль зѣло великъ, и разъбойники-мальтезы за нимъ гнали. Такъ уже близъ Иопии, верстъ за десять, корабленикъ подеръжался близъ берега, а корабль въвесь и разъбился о камень, а товаръ въвесь и потонулъ, и разъ- л. 140. несло море. Такъ корабльники с коробля покидались: а иныя въ санъдалъ, а иныя такъ совсѣмъ бросились въ воду да выплывали. А прилучилось въ ночи, такъ раизъ со всѣми матросы прибѣжали пѣши во Иопию, такъ бѣй с войсъкомъ пошолъ до тово мѣста да таскали кое-что. А товаръ въвесь разнесло, ничево не нашли, толко карабелныя снасти побрали, а то все пропало.
Октебря въ 7 день приидохомъ в Ромель-градъ и стахомъ въ метохи монастырской.
Градъ Ромель поболши Иопии, а стоить въ поле; нѣтъ подле ево л. 140 об. ни рѣкъ, ни колодезей; а от моря 15 верстъ. Да от турка въвесь разоренъ, а приволенъ всячиною: много сѣлъ подлегло - два торъга въ недели бываеть. Винограду, финики, смокви, лимоны зѣло нѣдороги; яицъ 8 и 9 за копѣйку; масло коровъе дорого: пять копѣекъ фунтъ. Бумага хлопчатая дешева: фунтъ 4 денги, а пряденая по 8 денегъ - то и торгъ, что бумага. А земля хлѣбородна, и хлѣбъ дешевъ печеной. А когда сошлись всѣ богомолцы, тогда всякой хлѣбъ и харчь дорогъ сталъ, потому человекъ 1000 и полторы было, а го- л. 141. родъ неболшой - такъ, бывало, и не добудешъ хлѣба купить.
А в Ромли церковь адна грѣческия вѣры, другая - армянская, 3 - француская, сирѣчъ папежская. А мы жили з грѣками на Иерусалимскомъ подворье у церкви Святаго великомученика Георгия. Та церковь, пишется что въ чюдесе святаго Георгия, когда ея строили, и какъ въдовица столпъ восхоте послать, а корабленикъ не взялъ. Чти въ житии святаго пространей. А въ той церкви заподныхъ вратъ нѣтъ, толко полуденыя. А когьда войдешъ во врата, а столпъ сътоить на лѣвой руки. А у тово л. 141 об. столпа стоить чюдотворной образ святаго мученика Георгия въ киотѣ, тотъ образъ, на каторой стрѣлялъ турчинъ, а после сталъ християниномъ да и замучился, что въ чюдесехъ святаго Георгия. Мы же, грѣшнии, тотъ чюдотворъный образъ по вся дни лобъзахомъ.
В Ромли три подъворья разныхъ вѣръ: 1. Греческое; 2. Армянское; 3. Франъцужское и папежское. Францужское и ормянское подворье - зѣло узорочисто строение, полаты каменныя, дивъныя, что городы, а греческое не такаво подворье - да у грѣк л. 142. и все хуже еретиковъ! Они, злодѣи, богати, такъ лутчия места у турка откупили; a гърѣкомъ все худое дано, для тово что грѣки оскудали и вѣрою, и имѣниемъ.
А когда мы жили въ Ромли, видѣли свадбы арапския, зело страмны. Неделю цѣлою женихъ с невѣстою ходить по ночамъ по улицамъ, по рядамъ многолюдно со свѣчами, со съмолою - такъ градъ весь освѣтить. А за женихомъ и перед женихомъ множество народа мужеска пола и женска кричать, верѣщать и по улицамъ л. 142 об. останавляваютца. Да одинъ кой-то колдунъ вышедъ наперед и станеть приговаревать, а за ним весь народъ кричать: «Хананей!» Да такъ таскаютца да полуночи. Да и християнския у нихъ свадбы тѣм же обычаемъ.
А когда мы жили в Ромли, а во Иерусалимъ не идемъ для ораповъ, а они насъ на дороге межъ горъ засѣли да и ждуть. Такъ они видят, что мы не идемъ, такъ тѣ разбойники здумавши да и ударились на градъ въ полдни, 200 человѣкъ конъницы. И прибѣгли на самой бозаръ въ ряды да почали гра- л. 143. бить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую беду, въ монастыряхъ и заперлися. А орапы почали по улицамъ рыскать на коняхъ с копиями. Мы же възлѣзъши на верх келѣй и смотрихомъ, что будеть. И учинился бой великой у разъбойниковъ со гражданы, со арапами жъ да с турками; и граждане прогнали ихъ въ поле далече. И билисъ с ними близъ часу, толко Богъ помиловалъ: со абоихъ сторон урону не была, толка ранились межу себя. А они было, сабаки, затѣмъ и приехоли, что нас было разъбить: вѣдають, что идуть богомолцы с казною болшою. л. 143 об. Кабы в ночи, так бы всѣхъ разъбили; а оплошно силно жили. Етакое бедство от собакъ-арапъ!
На третей день после побоища приехалъ къ намъ в Ромелъ паша съ войскомъ: все конъница; а служивыя были все болгоры, християнъския дѣти, да турокъ нуждою потурчилъ; а людъ зело крупенъ да и храбръ. Приеховши, паша на третей день выкинулъ на бозаръ дъвухъ араповъ-переводчиковъ удавленыхъ. А въ день люди ходя да на нихъ камениемъ бросають - да и закидали ихъ камениемъ за то, что смущали ораповъ.
А паша писалъ къ салтану на воево- л. 144. ду иерусалимскова, что воевода сложился со арапоми да и ево въ городъ не пустилъ. А воевода писалъ на пашу, что паша араповъ напрасно казнилъ: «Так-де сталъ бунтъ великой, хотѣли-де градъ разорить. И я-де видя: арапъ множество приехоли да ис пустыни - да и стал-де имъ снаравлевать». И так-де царь разнял у нихъ вражду: холѣтскова послалъ пашу во Иерусалимъ, а ирусалимскаго - въ Халѣтъ. Потом мятежъ сталъ помалу утихать.
Да тут же недалеко от Ромли гърадъ Лида, гдѣ святаго Георгия тѣло положено; а та Лида от Ро- л. 144 об. мли версты 3; а ныне мѣсто то все и церковь мученикова вся разорена. А мощи его нынѣ гдѣ, про то Богъ вѣсть, никто не вѣдаеть.
Да видѣли жъ мы въ Ромли въ церькви, какъ християнъския арапския робятка говорять в службе зело глумно, а намъ необычно. Когда начнеть одинъ говорить «Блаженъ мужъ», а другой, отпяхнеть тово, да второй псалом, а стихеры также все по стиху сказавають. А во всякого рабенка за пазухою носять Псалтырь, и Октай, и Минея. И когда они стануть говорить, такъ другъ передъ другомъ възахватъ бьютъ- л. 145. ца между себя: кой сильнѣе, тотъ болши и говорить.
А учатся у нихъ не по-нашему: с утра до полудня учать Часовъникъ или Псалтырь, с полуденъ до вечера учать стихѣры по Октаю и въ Минеи того дня прилучившагося да сказывает въ црькви. Таковы тщателны!
И стояхомъ мы въ Ромли полчетверты недели. Потомъ паша прислалъ ко всѣмъ богомолцом, чтобъ были готовы итить во Иерусалимъ. А на другой день рано пригнали арапы велъбудов и кони, лошаки малыя и стали класть рухлѣть на кони, л. 145 об. подо всякого человѣка по два коня. И была задуха великая, едва выбъролися въ поле: улицы все наполнены были и пройтить нелзя было. И выбролися на поле часу въ 5-мъ дни. И зъбиралися тут всѣхъ вѣръ. И паша самъ выехалъ за городъ, насъ провожал.
И какъ выбролися всѣ въ полѣ, октября въ 28 день, поидохом из Ромли ко святому граду Иерусалиму всѣмъ корованомъ, было человѣкъ 1500 разныхъ вѣръ. И тотъ весь день шли между горъ разсѣдинами. А горы каменыя, а въ горахъ арапы всѣ живуть. Лихи зѣло разбойни- л. 146. ки: бьють, грабять, что на тебѣ видить, все отнимають - истыя бѣси, зѣло насилие великое творят. А паша окоянной толко славу ту учинилъ, что за городъ выпроводилъ, да денги обобралъ съ человѣка по гривне и алтына по два, да пихнулъ всѣхъ межъ горъ ко арапомъ, а сами и проводники назат воротились.
Потомъ арапы насъ стали бить, грабить. Осыпають, что пчелы, рвуть за ризы, трясут далой, с лошеди волокуть: «Дай пару!» Дать - бѣда, а не дать - другая. Толко ты кашелѣкъ вынелъ, анъ другой стороны и вырвалъ совсем. А не дать, такъ бьють. А станешъ л. 146 об. давать, такъ с одново мѣста четъверть часа не спустять, что от собак не отобьеся. Посмотришъ: въвезьдѣ стоить крикъ да стукъ, бьют да грабять; и кой плачеть - убит, иной плачеть - ограбленъ. Въвѣзъде гоняютьца за однимъ человѣком по 10 и по 20. Многая коней и рухледь покидали да такъ от нихъ, собакъ, бѣгають. А болши псы-извощики тут же ворують, мотаютца межи тѣхъ. И они исъ тех же селъ разбойничихъ, такъ имъ къстати воровать-то, сабакомъ. Бабъ-та миленкихъ бьют! Пришедши, возъмуть бабу или дѣвку за ногу, да такъ с лошеди л. 147. далой волочать, да и бьеть: «Дай пару!» Бѣдъство великое от араповъ, пощади, Господи, подобно что на мытарствахъ от бѣсовъ!
А я, грѣшникъ, и лошедь покинулъ да всѣ бегалъ пешкомъ такъ они паки не такъ нападали. А когда набегуть арапы созади или въстречю и хотять грабить и бить, такъ я толко нашолъ на нихъ ружье острое. Бога-свѣта призову на помощь да безъпредстанъно кричю къ Богу: Владыко-человеколюбче! Помози ми за молитвъ отца нашего Спиридона!" - такъ они и прочь от меня.
Толко въ глаза заглянутъ, а сами заворчать да и прочь. л. 147 об. А я сам ся удивляюся человѣколюбию Божию; за молитвъ, что Богъ любить, Спиридона-то отца. Такъ меня Богъ-свѣтъ спасъ за молитвъ отца Спиридона. Да спаси Богъ и арапа, моего извощика, много имъ отбивался. Гдѣ набегуть арапы станицею, хотять грабитъ и бить, а онъ наворотя дубиною самихъ. А они станут с нимъ шумѣть, а я въ тѣ поры уйду у нихъ. Потомъ иная станица набежить, а онъ опять с ними станеть шумѣть и дратся, а я-таки уйду. Да так-то въвесь день куликалъ. А я, су, вынѣвши да ему паръ 5-6 далъ, л. 148. такъ за меня лутчи стоитъ. А самъ мнѣ ворчить: «Е, попасъ, не бойся-де, я-де тебя не дамъ грабить и бить». И я ему днемъ-то с рубль передовалъ. Ну онъ къ Богу! Толко бъ далъ Богъ здаровья, не о денгахъ слово, увечье-то пуше денегъ. А они, сабаки, не разъбираютъ, и милости у нихъ нѣтъ: хошъ по главѣ, хошъ по глазам, куды зъря. И тотъ мы день весь шли, ни пили, ни ели от нихь, собакъ. Такое бѣдъство чинят арапы!
И того дни доидохомъ до села Емъмауса, гдѣ Христосъ явися Луцѣ и Клеопѣ. И тутъ мы стали начевать, а сами л. 148 об. згорѣли от зною. День въвесь со арапами билися, что съ сабаками, а пути - мѣсто бѣзъводное. И, пошедши, тутъ въ прудѣ у арапов купили на грошъ воды, такъ напилися - да то печали будто немного. Слава Богу-свѣту! Не та бѣда, инъ другая! Извошикъ нашъ, арапъ, сталъ у меня денегъ просить: «Дай-де пару! Чемъ велбуда коръмить?» И я выневъши да и далъ ему гривну, а он меня сталъ бронить по-турѣцки: «Мало, дай-де еще!» Да подънявъши камень, да суетца въ зубы ко мнѣ. И, видя нашъ кърикъ, грѣки пришли к намъ /л. 149. / да стали разъговаривать: «Деспота, дай-де ему, сабаке!» Выневъши гъривну да еще ему далъ, а онъ, окаянной, зубы скрегчеть, ходячи. И сказали ему, что: «Попас московъ, у него-де ферманъ потыша турча» - такъ онъ посмиръняя сталъ баеть.
Село Емъмаусъ стоить подъ горою. Церковь християнъская зѣло была хороша, a нынѣ турки конѣй запирають. Церковь та поставлена на томъ мѣсте, где Христосъ Луцѣ и Клеопѣ познася въ преломълении хлѣба. И на том мѣсте та церьковь стоить; зело узорочна была, еще то стро- л. 149 об. ение царя Конъстантина. А когда мы стали начевать у села Емъмауса, тогда лишъ ужасъ, по таборомъ толко стонъ стоить: иной безъ глаза, у иного голова проломлена, иной безъ руки, иной безъ ноги; бабы-то плачють. Иной сказываеть: «У мене 10 тарелей отняли»; иной сказывает - "20", а иной - "30"; у иного одежду отняли, у иного книги. А у чернаго попа изъ Царяграда, такъ у него, сказываеть, 500 тарелѣй отняли; ходить миленъкой что чорная земля от печали. Плач да крикъ стоить по таборомъ, и ужасъ. Пощади, Господи! л. 150.
И утре рано поидохомъ из села Емъмауса, а поднимались бороною. Какъ арапомъ не грабить?! И другъ друга не ждутъ: какъ кто сѣлъ, да и пошолъ. Тогда на насъ опять арапы напали и почали грабить и битъ по-прежнему. А всего от Иерусалима верстъ съ 5, а насилу от нихъ, от собакъ, выбились. А когда мы възыдохомъ на верхъ горы, тогда увидѣхомъ святый градъ Иерусалимъ - тогда арапы всѣ пропали, что подъ земьлю проволились.
А когда увидѣхомъ мы святый градъ Иерусалимъ, толко вѣрсты и за двѣ, л. 150 об. тогда мы зѣло обрадовались. И зъсѣдши мы с конѣй, и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рѣкли: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ видети градъ твой святый!» А когда увидѣли турки стѣны градъсъкой нашъ корованъ, тогда воевода выслалъ к намъ турак, арапъ конъницу со оружиемъ. Турки и арапы выехоли въ поле, а сами стали скакать, винътовать, копья бросать - ради собаки, что мы пришли. Скачють по полю противу насъ, а сами намъ говорять: «Салам аликъ!» л. 151. А мы имъ противъ говоримъ: «Алики соломъ, здарова ли живете?» - «Как-де васъ Богъ милуеть? Какъ-де васъ Богъ пронесъ от курсановъ, сирѣчъ от араповъ?» Да и поскокали за насъ хъ коровану, да и поехоли назади корована всѣмъ полкомъ, будто насъ такъ провожали. А мы ужѣ пѣши шъли до вратъ градскихъ. А изъ Ерусалима вышли на поле християне: грѣки, армяня, кофьти, франъцузы, иноки, мужи и жены - всѣ въстречають насъ, а сами плачють: «Какъ-де васъ Богъ пронесъ от араповъ?» А мы также плачемъ, никто тутъ не можеть л. 151 об. от слезъ удержатся. Ужасть и радость! И уже въ радости всю беду забыли.
Октебря въ 30 день приидохомъ ко святому граду Иерусалиму. И когда мы внидохомъ во святый градъ Иерусалимъ и вънутрь града, подле дома Давыдова множество народа: туракъ, ораповъ, християне-армяне и разных еретическихъ вѣръ стоять. Всѣ, миленъкия, ради, въстрѣчають нас, всякъ своей вѣры своихъ смотрить. Тутъ въ корованѣ всѣхъ вѣръ шли люди, а корованъ нашъ шелъ вѣрстъ на 5 и болши, зѣло многолюдно было. л. 152. А въшедши во святый градъ Иерусалимъ, всѣ пошли по разным монастырямъ своей вѣры.
А мы со грѣки пошли въ Великой монастырь потриаршей грѣчесъкой; армяне - въ монастырь Иякова, брата Божия, въ тотъ пошли. А когда мы стали въ монастырь въ патриаршей въяжать во върата, тутъ насъ намѣстникъ со всѣми старцами стрѣтилъ. Ради зѣло, потому что отчаялись нас, жили мы на пристали полъседъмы недели. И старцы наши кони разъсѣдлавают и рухлѣдь нашу въ кѣлью несуть; зъ горѣлкою и с виномъ старцы стоять, а иныя л. 152 об. на блюдахъ закуску держать. И сътали всякому человѣку по дъва финжала наливать горѣлки. И радостно, и плачевно!
Потомъ раздали намъ кѣльи. Мы же въ кѣльяхъ мало опочихомъ, начали бить въ доску за трапѣзу. И, пришедши, старцы стали насъ звать за трапѣзу. И въсѣ богомолцы вобрались въ трапѣзу, a трапѣза зѣло велика; а жены себѣ ели въ кѣльи. Потомъ ударили въ канъдѣю, и стали «Отче нашъ» говорить, и сели хлѣбъ ясти. И трапѣза была очень доволъна всячиною, уже пространѣя тоя трапѣзы л. 153. быть нелзя, болшую часть долов снѣсли. И, воставши изо стола, воздали Богу благодарѣние.
Изъ-за трапѣзы повѣли насъ гулять на верхъ кѣлей и около Великия церькви, на гору Голгофу. И, падше, поклонихомся и лобызахомъ святую гору Голгофу. Потомъ стали намъ указывать святыя мѣста: Елеонъскую гору, Вифлиемъ, обитель Святаго Савъвы Освященънаго и Содомъское море, Иордань-реку. И тогда мы увидѣхомъ зъ горы Голгофы святыя мѣста и от радости не могли от слезъ удержатися. Падше на землю, поклони- л. 153 об. //хомся, и от той радости всю бѣду забыли арапскую, и хвалу Богу возъдахомъ. А сами всѣ единогласно рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ, грѣшныхъ, видѣти градъ твой пресвятый! О Владыко, что возъдам тебѣ? Како насъ, недостойныхъ, допустилъ со грѣхи нашими?» И тако ходихомъ по крылу церковному великия церкви Воскресения Христова и смотрихомъ здания церковнаго. И дивихомся: «Како монастырь и церковь нашу, таковую красоту отдалъ босурманомъ въ поругание?» И плакохомъ, на токовое строение глядя, и немощно от л. 154. слезъ удержатися.
И приидохомъ къ Великой церкви. Сидять тамо заперты для службы святыхъ мѣстъ, по веръви к нимъ въ церковь; мы же смотрихомъ сверху во окно внутрь церкви, и увидѣхомъ предѣлъ надъ Гробомъ Господним, и возрадовахомся радостию велиею. А сами, кабы мощно, так бы скочили въ церковь, да невозъможно от туракъ-сабакъ: они церковь запирають и печатають. И смотрихомъ вънѣ церкви и вънутрь церкви, и дивихомся. И видѣхомъ тамъ старцовъ, ходящихъ по церкви, разъных вѣръ еретическихъ: овыя ходять, кадять святыя мѣста, а иныя слу- л. 154 об. жъбы поють. Мы же дивихомся таковому безъстудию ихъ. А франъки поють на органахъ, a всѣ тѣ вѣры называютца християнъския! Что петь делать? Богу тако попустившу! И тако намъ доволно ходихомъ и вся святыя мѣста съмотрихомъ. И уже от радости всѣ бывъшия скорби намъ на пути на мори, от арповъ - все уже тыя скорби забыли. Слава Богу! А когда шли во святый градъ Иерусалимъ и видѣхомъ на пути скорби всякия, всеконечъно отчаяхомся видѣти святый градъ. И доволно ходихомъ по крылу церковному. И пойдохом л. 155. во своя кѣлии, и мало опочихом.
И приидоша старцы, и позваша нас к записке, мы же всѣ приидохом въ патриаршу келию. И тутъ стали всякова человѣка имя въ книгу записывать, а у записки сидѣлъ митрополитъ Пталоманъской да намѣсникъ патриаршей. А от записки брали зъ богатыхъ по 10, по 8, по 5 червоныхъ, а с убогихъ - по 5 тарелѣй. И какъ уже всѣхъ перѣписали, такъ питропосъ, сирѣчъ намесникъ, позвалъ меня. Такъ я къ нему пришолъ, по обычаю поклонился да и подалъ ему царской листъ московъской. Потомъ мне л. 155 об. вѣлелъ питросъ сѣсть, и я сѣлъ. Питросъ, възявши государевъ листъ, разъвѣрнулъ, а честь не умѣеть. Толко гербъ царской смотрѣли, да и поцѣловалъ гербъ царской, потомъ митрополитъ поцѣловалъ. А самъ питропосъ такъ мнѣ сказалъ чрезъ толъмоча: «Ради де для великаго государя, царя Петра Алексѣевича, и ево ради царьскаго зъдравия все тебѣ добро будеть у насъ, не печалси-де ничемъ. Дадим-де тебѣ кѣлию и станем-дѣ тебѣ водить по святымъ мѣстамъ, гдѣ-де намъ возъможно. A здѣ-де невозъможно и коими мѣстами босу- л. 156. рманы владѣють и християнъ не пущають, ту-де мы и сами нѣ волны». И я воставши да и поклонился. И питросъ мнѣ молъвилъ: «Идите-дѣ теперя въ кѣлию опочивать, а когда-де будеть время, убравъшися, станемъ-дѣ васъ водить по святымъ мѣстам». A грѣкомъ зависно силно, что питросъ такую показалъ любовъ. И тако поидохомъ въ кѣлию и препочихомъ.
И бысть якобы о полунощи, стали клѣпать въ доску къ утренъни. Мы же приидохомъ в церковь царя Константина и матери его Елены и тутъ ма- л. 156 об. ло постояхомъ. Когда начали на утренни кафизму говорить, тогъда намъ стали свѣчи разъдовать и повѣли насъ нощию со свѣчами по святымъ мѣстамъ.
Преждѣ повѣли тутъ, гдѣ Христосъ сирѣчъ сидѣлъ на камени, когда явился Марии Могъдалыни. Тутъ натъ тѣмъ каменѣмъ зъдѣланъ чюланъ дощатой зъ дверми, да и замыкают. А камень что стулъ, круглой камень, красной кремѣнь. A гъдѣ Христосъ сидѣлъ, и то мѣсто сребромъ облажено и позлащено. Тутъ, подле того камени, церковь Иякова, бра- л. 157. та Божия, а служать въ нѣй грѣки. Тутъ мы тотъ камень цѣловавъше, пошли до церкви, гдѣ Мария Египецкая плакола предъ образомъ Пресвятыя Богородицы. Потомъ пошли до Авраамовой церкви. Пришедши въ тое церковь, цѣловахомъ то мѣсто, гдѣ Исаакъ стоялъ связанъ, когда ево Авраамъ хотѣлъ закласть. И то мѣсто облажено сребромъ и позълащенъно, величиною зъ большую торелку. Потомъ возъвратихомся въ Великой монастыръ. И идучи въ монастырь, цѣловахомъ Вѣликия върата, и тако возъвратихомъся въ монастырь. И приидохом л. 157 об. въ церковь, а въ церкви же поють словословие великое. И отпѣли утреню, и тако поидохомъ въ кѣлия своя.
Потомъ шли до литоргии, отпѣвъши литоргию, вышли изъ церкви, пошли всѣ до винной полаты. Тут всѣмъ подносили араки по финьжалу, а по-руски горѣлки. Таковъ въ томъ монастыре уставъ: послѣ обѣдни все старцы вышедъ изъ церкви да и поидуть пить горѣлку, а винъной старецъ подносить всякому человѣку по финжалу; хошъ кто церковнаго не пьеть, a горѣлку пьеть; тотъ у чести, кто вина церковнаго не пьеть. И тако поидохомъ до кѣлии своей. л. 158. По времени же позъваша насъ за трапѣзу и такоже насъ по-прѣжнему удоволиша всѣмъ, брашномъ и виномъ. Воставъ изъ-за трапѣзы, трапезу же и запѣрли, не пустили вонъ богомолцов, стали ноги умывать. А за умовѣние брали с нарочитыхъ по 8 червоныхъ, по 7 и по 5. И тако умывъ ноги и обравъ гроши, отворили двѣри и выпустили вонъ.
И, пѣреночевав ночь, утре, на первомъ часу дъни, привели къ монастырю арапы коней. Къ нам же пришедъ черной попъ Дорофѣй, да старецъ-арапъ возъвѣстилъ всѣмъ, чтобы шли л. 158 об. въ Вифлиемъ. Мы же стали збиратися. И вышли за грацкия врата Лидцкия, и тутъ всѣ зъбиралися. Тогда стали конѣй разъбирати, а инии же пѣши шли; а орапы силно сажають на кони, хошъ кто не хочеть. Мы же шли пѣши, для тово что они, сабаки, силно изъвозомъ грабят: на 10 верстъ полтина станеть изъвозу. И когда сождались всѣ, такъ и пошли.
Поидохомъ ко граду Вифлиему. И тутъ на пути на лѣвой старонѣ минухомъ монастырь Святаго пророка Илии, гдѣ попалилъ огнѣмъ пятдесатицу. Тотъ мо- л. 159. настырь от Иерусалима версты съ 3. Да тут же на другой сторонѣ дороги, на правой руки как въ Вифлиемъ идешъ, противъ монастыря лежить камень великой, и на нѣмъ спалъ Илия Пророкъ. И какъ онъ на камени лежалъ, такъ пророкъ весь изообразися; все знать, гдѣ лежалъ: гдѣ глава, гдѣ руки, гдѣ ноги, гдѣ спина - что въ воску изобразилась. А надъ темъ каменемъ стоить древо масличъное. И богомолцы тотъ камень лобзали всѣ; и мы, грѣшнии, и камень брали на благословение и от древа ломали вѣтъвии. И л. 159 об. отидохомъ якобы с вѣрсту, тутъ стоить на пути гробъ Рахилинъ, матери Иосифа Прекрасного: когъда она на пути умерла, тутъ погрѣбена быстъ.
Мы же мало еще поидохомъ от тово гроба, на долу стоить дрѣво масличъное. А сказывають про то древо: когда Пресвятая Богородица бежала во Египетъ от Ирода-царя, такъ-де подъ темъ древомъ почивала с Превѣчнымъ Младенцемъ. И то дърѣво и доднесь зелено, невелико, окладено каменьемъ. Мы же, грѣшнии, то дрѣво ломахомъ на благословѣние. И от того дрѣва поидохомъ къ Вифлиему. И не до- л. 160. ходя Вифлиема, въ правой руки въ полугорѣ стоить Ефрафа, поболъши жильемъ Вифлиема; толко мы въ ней не бывали. И тако приидохомъ къ Вифлиему.
Вифлиемъ-градъ стоить на горѣ красовито. А в немъ жилья немного, подобно сѣлу, толко церковь узорочна Рожество Христово надъ тѣмъ мѣстомъ поставлена, надъ вертѣпомъ, гдѣ Христосъ родилъся. Въ той церкви и ясли Христовы, a вѣртепъ посрѣде церкви. Въ вертѣпъ итъти, что въ походной погрѣбъ, неглубоко, толко ступней съ 5. А въ пещерѣ ясли каменныя от мрамору бѣлаго. A гдѣ Превѣ- л. 160 об. чный Младенецъ родился, и то мѣсто сребромъ облажено, и позълащено, и камениемъ драгимъ унизано. А вертепъ узорочисто зъдѣланъ, стѣны все цвѣты украшены. A нынѣ ту церковь держать франъцузы-папежъцы: турокъ у грекъ отнялъ да франъцузомъ отдалъ, a грѣкомъ данъ предѣлъ зъбоку той церкви. Строенье греческое-то франъцузы все из церкви вонъ выкидали: Дѣисусы, иконостасы резъныя и позълашеныя - и то строение въсе лежить тепѣрва не въ призоре. А то строение грекомъ многия тысячи стало, а теперва проподаеть такъ ни за что. л. 161. А крыта та церковь свинъцом. Длины той церкви 8 сажень, a поперѣкъ 27 сажень. А въ трапезе той церкви 50 столповъ аспидъныхъ, на сторонѣ по 25 столъповъ. И тутъ на монастыри арапы продають лѣстовки, многия тысячи, да богомолцы у нихъ всѣ покупять; и мы отчасти по силе купили про себя, на Русь, братии для благословѣния. A тѣ чотки кладуть на Гробъ Господень, такъ они освящаются Гробомъ Господнимъ. И тако во всю землю развозят и въ подарки разъдають. Потомъ азъ, грѣшный, пошолъ въ пещеру, гдѣ младенцы лѣжать изъбиеныя л. 161 об. от Ирода-царя. Зѣло удивителна та пещера, а земля въ ней бѣлая; и ходять въ нея изъ вертепа, гдѣ Христосъ родился. Потом позваша насъ за трапезу, и трапеза была зѣло доволна, и вина было много.
Потомъ попъ Дорофѣй да старецъ-арапъ, - попъ възялъ къниги, а старецъ блюдо болшое, - и стали денги обирать. И греки нарочетыя давали по 10 червонныхъ, по 8, по 5; а нижней степень - по 5 тарелей, ниже тово не беруть. А буде кто поупрямитца да станеть 4 тареля давать, то такъ л. 162. въ глаза и бросить: «Какой-де ты богомолецъ?!» Таковы-та грѣки! Будѣ кто хочеть во Иерусалимъ итъти, то сумъма грошей велика надобить. И, въставъ от трапезы, пошли гулять по кѣльямъ; высоки кѣльи; смотрихомъ и дивихомся: красовито силно стоить Вифлиемъ на горѣ. Какъ посмотришъ къ Содомскому морю - ужасно зѣло!
И утре поидохомъ изъ Вифлиема тѣм же путемъ въ вышеречѣной монастырь Святаго Илии Пророка. И тутъ игуменъ насъ стрѣтилъ того монастыря, въвелъ насъ въ церковь Святаго пророка Илии. л. 162 об. Церковь зѣло узорочна, а в ней писмо все стенъное хорошо силно. И тутъ лежить камень, в стенѣ въдѣланъ, на которамъ сидѣлъ пророкъ, когда попалилъ пятидесятницу. Въ той церкви трапеза была богомолцомъ. И той же попъ Дорофѣй по-прежнему възялъ книги да записалъ, а гроши так же бралъ, что и въ Вифлиеме. Въставши от трапезы и погулявъ по церкви, мало опочихомъ, поидохомъ из монастыря Святаго пророка Илии.
И приидохомъ въ монастырь къ Чесному Кресту, гдѣ честное древо расло. Въ монастыри церковь зѣло предивна, писмо стѣнъное. В той церкви л. 163. подъ святою трапезою пень того дърева, с котораго съсѣчено животворящее древо, ис которого зъделанъ Крестъ Христовъ, на нем же расъпятъ бысть Господь нашъ Исус Христос. Мы, грѣшнии, тотъ пень лобзали. Да въ той же церкви выносили часть от животворящаго древа, на нем же распятъ Господь нашъ Исус Христос, крестъ зъдѣланъ. Мы, грѣшнии, лобзахомъ той крестъ.
А сказывают про то древо: посадил Лотъ 3 главни по согрешении со дъшерми и поливалъ то древо по повелѣнию Авраамову. И когда Соломонъ сталъ строить Святая Святыхъ, и то древо повелѣл л. 163 об. съсѣчъ на тябло. И мастеры то древо смѣряли и потянули въверхъ - ано и коротко стало. Они же усумнѣшася, и пустиша долу, и смѣряли - ажно и пришло въ мѣру; потянули опять - ажно и опять стало коротко. Такъ мастеры познали, что хошет быть нѣкое таинъство, и положили ево къ стенѣ - и бысть сѣдалище июдеомъ. И когда пришла Южъская царица к Соломону и Соломонъ нача ея водити по своимъ царьскимъ сокровищем и показа ей вся церковная зъдания внутрь ея, тогда же Южьская царица, когда пришли къ чесному древу, л. 164. увидѣла ево, и воспѣла: «О треблаженъное древо!» И от того времѣни не вѣлелъ царь Соломонъ на томъ древѣ садитца, и с того числа бысть то древо въ чести у июдеовъ. И когда жидовя стали Христа распинать, и повѣлеша ис того древа здѣлати крестъ, и на немъ распяша Господа Славы. И тотъ-то пень въ той церкви стоить, и доднесь целъ, сребромъ обложенъ и позлащенъ.
И ходихом мы по церъкви, и смотрихомъ зъдания церковнаго. Потомъ позваша насъ за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было л. 164 об. для тово, чтобъ охотно богомолцомъ денги давать. И тутъ Дорофѣй-попъ да старецъ-арапъ бралъ денги по вышеписанному, какъ и въ прежнихъ местахъ, и въ книги записовалъ. И тут, едъши хлѣба, начевали. И гуляли по томъ монастырю, въверху ходили по кѣльямъ. Удивителной монастырь, а пустъ весь; толко два старца живуть или три ради службы и для богомольцовъ: водять по святымъ мѣстамъ да денги обирають. И утре рано поднесли по финьжалу араки, и поидохомъ во Иерусалимъ. л. 165.
И приидохомъ во Иерусалимъ въ монастырь Великой. Потомъ стали насъ разводить по монастырямъ и стали кѣльи раздовать. Намъ же отвели кѣлью въ монастыри Иоанна Предтечи и дали мнѣ кѣлью. Мы же начахомъ жити и Бога благодарити. Потомъ позвали насъ въ монастырь Святаго аръханъгела Михаила на ево празникъ ко всенощной. И тутъ митрополитъ Птоломанъской былъ, а литургию самъ служилъ, после обѣдни поучение челъ изустное. Пѣвцы у него были нарочиты. Тутъ, не распустя богомолцовъ, подносили по финъ- л. 165 об. жалу араки да брали съ человѣка по червоному и по тарелю, кто чъто смогъ по силѣ.
Потомъ повели насъ во обитель Святаго Саввы Освященнаго. Также пригнали коней арапы и збиралися всѣ за грацкими вороты. И пошли от Иерусалима ко обители Святаго Савы Освященънаго, а шли все юдолью Плачевною. А когда стали зъбиратся богомолцы, тогда арапы окаянъныя силно сажають на кони, а кто какъ не хочеть ехать - великое насилие и бой. А извозъ дорогой: от Иерусалима до Савина монастыря съ человека по тарелю, а пе- л. 166. реезду 20 вѣрстъ. Бѣда, су, со арапоми, нигдѣ от нихъ уходу нѣтъ, вѣздѣ насилуют, силно на кони сажають!
И шли мы юдолью Плачевною; и будеть какъ въ полупути от Иерусалима, тутъ мы нашли на ораповъ. Они поять скотъ: козы, овцы - великия стада, а ихъ, сабакъ, многое множество. А стали на дороге, а ходъ мимо ихъ. А они наливають воду в корыты, такъ дарогу у насъ заняли. А орапы дикия да и задрались с нашими арапами-извощиками. И чортъ на чорта нашолъ! А мы нутко бѣжать все юдолью. л. 166 об. И бой у нихъ великой былъ. А имъ было хотѣлася насъ грабить, а проводники наши не дають, на конѣхъ кругъ нашева корована бѣгають да кричать намъ, чтобъ бѣжали. А мы бѣгли да и ротъ разинули. Охъ, дорошка, дала ума знать! А сами-таки махають, что бегите. Естьли бы етимъ арапомъ попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, тутъ бы побили всѣхъ, для тово что дичъ, кочевыя, а не сѣлъския. Когда мы ко Иерусалиму шли, такъ тутъ насъ грабили селския; л. 167. они толко грабять, а не убивають.
И тако мы бѣжали версты съ три безъ памяти, и другъ друга топчимъ, да набежали на ихъ кочевье. Тутъ у нихъ стоять полатки, жены и дѣти ихъ да и козълята и овѣчки малыя. И когда насъ увидѣли арапския жоны, робята, подъняли крикъ, вопль, выскочили ис полатакъ нагия, чорны, толко зубы блещать. Тутъ мы пуще того испугались и еще бежали с вѣрсту. Едва отдохнули, такъ набѣжали на насъ проводники наши и сказали нам: «Не бойтеся л. 167 об. теперво».
И тако мы възыдохомъ на гору высоко, толъко въ полъгоры, и увидѣхомъ монастырь Святаго Савы Освященнаго - и обърадовахомся зѣло. И пришли къ монастырьскимъ воротамъ, слезли с конѣй. И у вратъ стоять арапы, не пропущають, и беруть со всякова человѣка по 5 паръ да и пустять въ монастырь. И тако мы вънидохомъ въ лавру Святаго Савы Освященнаго. И монастырь зѣло предивенъ, у насъ такова подобиемъ нѣтъ и удивителъствомъ въ Русии не сыщешъ. Хитро силно стоить, с полугоры съ- л. 168. тѣны ведены круто зѣло. А въ монастырѣ храмъ болшой Преображения Господня зѣло предивенъ, стенное писмо; и иныя церкви есть многая малыя. Тут же въ монастыри мы видѣли кѣлию святаго Савы, гдѣ онъ сам труждался: вытесана въ горѣ какъ мочно человѣку сѣсти, а стоять нелзя. Прежде сѣго, съказывали, выхаживало миро, a нынѣ нѣтъ. А стоить тотъ монастырь на краю юдоли Плачевъной, которая пошла въ Содомъское море. А итъти тою юдолью до Содомъскова моря от Савина монастыря с полдня, сказы- л. 168 об. вають. А какъ посмотришъ с монастыря къ Содомскому морю, кажетца, версты двѣ, да межъ горъ куликовата юдолью. А пойтить к нѣму нѣлзя от арапъ. А то море животнаго в себѣ ничего не держить, а воды пить нѣлзя: горка и солона - и всякое животное в себѣ уморяет. А то море нѣвелико, что озеро, уско да длинъно, а ходу, сказывають, кругъ ево всево пять дней.
А когда мы пришли въ монастырь, тогда насъ игумен въвелъ въ церковь. Тутъ нам вынесли крестъ, здѣланъ от части животворящего древа. л. 169. Мы же, грѣшнии, цѣловахомъ тотъ крестъ. Потомъ повели насъ на гробъ святаго Савы: среди монастыря здѣланъ голубецъ каменъной, покровъ черной, на покровѣ крестъ вышитъ. Мы же, грѣшнии, гробъ его лобызахомъ. А мощи его гдѣ, про то Богъ вѣсть. Потомъ нам въ церкви вынесли 3 главы, Ксенефонта и сыновъ его Аркадия и Иоанна; тако мы, гърѣшнии, тѣ главы лобызахомъ.
Потомъ повели насъ въ пещеру, тутъ зѣло костей много, въ той пещере. Мы же вопросихомъ: «Что ето за мощи?» л. 169 об. И старцы намъ сказали: «Ете-де мощи новыхъ мученикъ. Когда-де турокъ възялъ Иерусалим, тогда солтану турецкому съказали, что есть тутъ монастырь, калугеры 5000, и они-де лихи, собравшися, пришедъ-де, опять возмуть Иерусалимъ. Такъ турецкой салтанъ послалъ пашу въ монастырь Святаго Савы, велѣлъ изъбить. И турки, пришедъ, стали убивать отецъ, изъ пещеръ таскать вонъ да главы отсѣкать. Отцы же, видѣвше суровство звѣрское от турокъ, не сташа противитися и начаша своя главы л. 170. под мечъ клонити. И побиша их турки 8000. И видя паша турецъкой, что калугеры не противятъся имъ, посла вѣдомость къ турецкому салтану, что старъцы ни в чемъ не противятца. Царь же умилися, послалъ писание, велѣлъ предстать убивати, а ихъ свободити: куда хочють, идуть, а тут бы не жили. И тако паша возъвратилъся во Иерусалимъ, а отцы собъравшеся, и мощи изъбиенных собрали, да въ той пещерѣ положили, а сами пошли до Афонския горы и тамо водворишася». A нынѣ въ тѣхъ пеще- л. 170 об. рахъ живуть арапы; зѣло много пещеръ надь юдолью Плачевною. Нам же старцы приказывали, чтобы от тѣхъ мощей не брали ничего. Мы же зѣло того опосались, тѣхъ мощей брать. Старцы сказовали: «Естъли де кто возъметь, а когда приидеть на море, так-же де кораблъ с тѣми мощами на мори не пойдеть. И турки-де стануть обыскивать, а когда у ково найдуть, такъ-де тово человѣка со всѣмъ въ море и кинуть». Мы же хождахомъ по верху монастыря и удивляхомся таковому зданию, паче же пещерамъ, гдѣ отцы л. 171. жили, a тепѣрва по тѣмъ верьтепамъ живуть босурманы. Преже сего принашивалась Богу жертва, a нынѣ Могамету; нѣкогда постъ, молитва, сълезы, a нынѣ - жертва дияволу тутъ приноситца. Да ушъ-та Богу такъ изъволившу? А все то за наши грѣхи такъ Богу попустившу босурманом владѣть святыми мѣсты.
И тако мы смотрихомъ с монастырской ограды во юдоль Плачевную: круто зѣло. И тут видѣхомъ араповъ: таскаютца по юдоли Плачевной, а сами, подъшедши подъ ограду л. 171 об. монастырскую, кричать з долу, просять хлѣба. И старцы Савина монастыря с ограды кидають имъ, что сабакамъ, помалу хлѣба. Инъ кой наперѣдъ подъфатить да и побредѣть вь юдолъ; а иныя клѣчетѣють, гледят квѣрху да дожидаютца, чтобы еще бросили. Такъ другому кинутъ, да кто-тъ такъже побредѣть. Да так-то старцы по вся дъни с ними мучатца. А за монастыръ вытить нелзя - ограбять. А съ верху монастыря старцы не вѣлят гледѣть на нихъ, собакъ: какъ дѣ увидять, так де не отобъ- л. 172. ешися от нихъ, что от собакъ. И гулявши по монастырю, позваша насъ за трапезу, и търапеза зѣло была даволна. И тутъ Дарофѣй-попъ бралъ по-прежнему, какъ и въ прежьнихъ мѣстахъ, да на игумна бралъ по тарелю с человѣка. И тутъ мы начевахомъ; и утре подънесли по финжалу араки, да и пошли из монастыря во Иерусалим.
И какъ мы вышли за ограду монастырскую, тутъ на другой стъранѣ стоить столпъ каменой высокой, а на немъ стоить затворникъ весь наружи, на веръху столпа, поджемши руки, л. 172 об. въ клабуку. А греки ходили к нему на поклонъ и прощенье от него просили. И я спросилъ тут у старца: «Чтомь ето у васъ за диво и святость?» Такъ онъ расмѣялся: «Етотъ-де столпник на часъ. Какъ-де богомолцы сойдуть из монастыря, а ево-де за ними вѣтръ здуеть доловъ». Мы же подивилися тому сътолпнику да и пошли. Такия-та у грѣкъ столпники объманщики! А идохомъ ко Иерусалиму не юдолью, но горами, высоки горы зѣло. И отошли версты за три, стоить село арапское, а прежде сего быва- л. 173. ла обителъ Феодосия Великого. Нынѣ толко церковь одна, и въ той арапы коней запирають. И поидохомъ во Иерусалимъ.
И пребыхомъ до Ведѣния Пресвятыя Богородицы. И на празникъ Ведения Пресвятыя Богородицы звали всѣхъ богомолцовъ въ монастырь, а тотъ монастырь девичей, а живуть старицы. И былъ у вечерни митрополитъ Птоломандъской, a обѣдню самъ служилъ и поучение челъ. После обѣдни посадили всѣхъ богомолцовъ въ полату и давали всякому человѣку по финжалу л. 173 об. раки да по другомъ винца церковнова, а брали съ человѣка по черъвонъному, по тарелю и по полутарелю. И тако поидохомъ по своимъ мѣстамъ.
Потомъ на вечеръ стали нам всѣмъ возвѣщать, чтобы были готовы итить въ Великую церковь, мы же начата готовитися. И пришли всѣ богомолцы къ Великой церкви, и стали всѣхъ вѣръ сходитца. Потомъ сошлися всѣ, и стояхомъ у Вѣликой церкви, и ждахомъ пашу турецкова. Потомъ пришолъ паша, ему же турки послаша л. 174. кавры, и сѣлъ паша у вратъ церковныхъ. Потомъ приидоша к нему толмача всѣхъ вѣръ и сташа подле ево. Потомъ турчинъ принесъ лѣсницу, и пърислонилъ ко вратомъ церковънымъ, и, въслѣзши, отпечаталъ, потомъ отперъ. Потомъ прииде митрополитъ грѣческой со хъристияны-грѣки и сташа у вратъ церковныхъ. Потомъ пришли и еретическихъ вѣръ: арьмяне, французы и прочихъ ересѣй - и стали у вратъ церковъныхъ всѣ. Потомъ турчинъ сталъ брати со всякого человека по 3 червоныхъ, а сь еретических л. 174 об. вѣръ по 6 червоныхъ, да и печатки давалъ всякому человѣку. Потомъ стали въ церковъ пускать не всѣми дверми, но половину отворилъ турчинъ, чтобъ иныя такъ не шли, а пропущалъ по человѣку да по два да досматревалъ печатакъ. У ково есть печатка, так-то и пустилъ тово, а у ково нѣтъ, тово и не пустить.
Описание великия церкви Воскресения Христова
Во градѣ Иерусалимѣ въ полунощномъ углѣ стоить церковь великая Воскресение Христово. А въ ней врата двои: на полдни одни л. 175. отворяютца, а другия закладены каменемъ. И какъ митрополитъ со християны и мы, гърѣшнии, с ними же вошли, и тутъ, немного пошедъ, яко съ сажень 5, лежить камень противу вратъ церковныхъ от мрамору бѣлого, огражден рѣшеткою мѣдною. С того камени положенъ бысть Христосъ во гробъ Иосифомъ и Никодимомъ; и на томъ камени Христа въ плащеницу объвивали. И тотъ камень митрополитъ и все християне цѣловали; потом и иныхъ вѣръ. А надъ тѣмъ каменѣмъ горять восмъ кандилъ л. 175 об. с масломъ древяннымъ от разных вѣръ. А сказывають про тотъ камень, что подлинной былъ не мраморной, но простой бѣлой. А тотъ-де камень турокъ на фъранцузовъ възялъ скарбу великую червоныхъ, и на томъ-де мѣсте положили въмѣсто тово сей камень мраморной, что нынѣ всѣми видимъ. А кандила натъ тѣмъ каменемъ полажила царица Елена, а подлино-де камень разобрали християне на благословение. И о семъ камени вѣдомости подъ-линой нѣтъ, где тотъ камень девался: тут ли, гдѣ царица Елена его въ той церкви л. 176. скрыла, или гдѣ онъ - Богъ весть. А что говорять, фрязи его украли, и сему, что будеть, неймѣтца вѣры украсть.
И от того камени поидохомъ налево къ заподной странѣ. Среди Великия церкви стоить теремокъ-предѣлъ, а въ немъ Гробъ Господень. A предѣлъ, аки церковь, надвое перегороженъ. А какъ въ предѣл въ первой войдешъ, тут лежить камень, егоже анггелъ Господень отвалилъ от дверей Гроба Господня. И тотъ камень собою невѣликъ, кабы пудъ въ 15, а утверженъ въ помостъ, а онъ собою круголъ, что стулъ. А зъ- л. 176 об. нать, онъ преже сего бывалъ великъ, да възятия турскова брали ево християне на благословение, a нынѣ турки не дають. А камень красен, что кремѣнь. А над нимъ горять 4 кандила разныхъ вѣръ с масломъ деревяннымъ. Мы же, грешнии, тотъ камень целовахомъ.
И тако поидохомъ ко Гробу Господню въ другой предѣлъ. А входъ ко Гробу Господню зѣло нуженъ: двери ниски да уски - все нагнувши и по одному человѣку, а двое в рядъ не разойдутся. А въходять человѣкъ по 5 и по шти, а болши нелзя; покълонитца да и выдуть, а иныя поидуть. Нуженъ зѣло въходъ да л. 177. и медленъ, нескора выходять оттудова, для тово радостьно велъми. Такъ кому-то хочетца съкоро вытить? Уже насмотритъца довали таковаго дара да и выдеть. Хошъ шумять, хошъ кричать, не гледять тово.
И когда мы вънидохомъ ко Гробу Господню и увидѣхомъ, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхомъ скорбъ нашу, бывшую намъ на пути, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могохомъ от слез удержатися, и от очию слезы испускахомъ, а Гробъ Господень лобызахомъ, а сами рѣкохомъ: «Слава л. 177 об. тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ, грѣшныхъ, видѣти гробъ твой пречистый и лобзати! Что воздамъ тебѣ, Владыко святый, како меня, недостойнного, допусти со грѣхи моими окоянъными гробъ твой пречистый видѣти?!» И дивихомся человѣколюбию Божию, како от многъ лѣтъ желаемое получихомъ: прежде слышаниемъ и прочитаниемъ истории, нынѣ же Богъ сподобилъ самимъ видѣти. И тако воздахомъ хвалу Богу и Пречистой Богоматери.
И стояхомъ тутъ, и смотрихомъ, како прихождаху тутъ ко Гробу Господню на поклонение от разныхъ вѣръ л. 178. еретическихъ. И видѣхомъ армянъ и ормянскихъ жонъ. Зѣло много грѣшнику во удивление, удивили меня зѣло: какъ над Гробомъ Господнимъ они плачуть, такъ слезъ лужи стоять на дкѣ гробной; а иную бабу-ту насилу прочь оттощать от Гроба Господня. Дивное чюдо! Хоша еретическая у нихъ вѣра, мы же подивихомся таковому усердию. А Гробъ Господень придѣланъ къ стѣне, предѣланъ къ полунощной стенѣ, а полуденная - та страна свободна; возглавие и подножие прибуравлено. А длина Гробу Господню 9 пядей, а поперѣчены - 5 педѣй. А надъ Гробомъ Господнимъ горять 47 л. 178 об. кандилъ с масломъ древянымъ, а горять день и нощъ. А в тѣ кандила масло наливають и досматривають старцы гробныя разныхъ вѣръ еретическихъ. И всякой старецъ въ свои кандила масло льетъ. А будеть видить: въ чюжихъ кандилахъ масло дагоряеть - такъ ударить въ колоколецъ; такъ пришедъ да и нальеть масла. А колоколцы от земъли приведѣны во въсякую кѣлию, гдѣ кои живуть.
А писано въ Корабейномъ странъникѣ, что де етотъ гробъ здѣлала царица Елена надъ тѣмъ подлинымъ Гробом Господнимъ. л. 179. А ход-де к нему подъ землею, и нынѣ грѣки въходъ забили, и ис памяти у нихъ вышло. А етотъ Гъробъ Господень здѣланъ от мрамора бѣлаго, и покрытъ цкою мраморъною жъ, и запечатанъ седъмию печатми свинъчатами. A нынѣ тѣ печати чють знать, уже стерлися; а печатаны насквозь: цъска вѣрчена да такъ и заливаны. А на сцкѣ на Гробѣ Господни на верху язва поперѣкъ разъсѣлася, толко не насквозь, да другой стороны разсѣлина не дошла. И поклонившися Гробу Господню, и тако изыдохомъ ис
прѣдела, и смотрихомъ по це- л. 179 об. ръкви всюду, и дивихомся зданию церковному.
А у церкви над Гробом Господнимъ верхъ разъбитъ, турки разъбили, a здѣлать не дадуть. А дира та покрыта сѣткою медною, чтобы птицы не лѣтали. A предѣлъ надъ Гробомъ Господнимъ обитъ цъсками мраморными, a инъдѣ уже цски и вывалилися. А Великая церковь была подъписана мусиею, зѣло было узорочно, a нынѣ вся полиняла и не въ призорѣ, а се турки починить не дадуть. А Великой церкви длина - 140 ступъней. Да тут же мы стояхом, и съмотрихомъ на верхъ церкви, л. 180. и видѣхомъ: на стѣнахъ церковъныхъ кресты изображены въ камени Великия церкве на заподной, на полунощной и на полуденъной. А подобиемъ таковы: въ срединѣ троечастной и что у нас на Успѣнскомъ соборѣ, а по сторонамъ четвероконѣчныя; а подпись и но троечастномъ, и на четвероконечномъ - «Исус Христос Ника». A дѣлала тѣ кресты царица Елена с подлинънаго Креста Христова. А троечастной Крестъ Христовъ с возглавиемъ, а подобие таково, якоже сии обрасцы свидѣтелъствують. А верхъ надъ Гробомъ Господьнимъ аки теремокъ, что ябъ- л. 180 об. локо кругло. А на Гробѣ Господни служать французы-папежцы. А въходъ ко Гробу Господню никому не возъбраненъ, всѣхъ вѣръ ходять. А за предѣломъ Гроба Господня къ стѣне придѣланъ предѣлъ: тутъ служать кофти, а за ними хабежи. Тутъ гробъ Иосифа и Никодима выбита въ стѣну могилою, а гробовъ нѣт, толко ямы. Мы же тѣ гробы цѣловахомъ и землю брахомъ, а земля красна видом.
И тако поидохомъ до церкви Воскресѣния Христова 12 ступенѣй. А въ той церкви служать грѣки. А длина той церкви 20 ступней, л. 181. a поперѣкъ - 10 ступенѣй. Посредѣ же той церкви Пупъ земли, покрытъ каменѣмъ, а руками человѣческими не дѣланъ, но зделанъ Божиимъ повелѣниемъ. А от Пупа земнаго 4 ступени въ той же церкви естъ мѣсто, ограждено каменѣмъ народа ради, вышина повыше человѣка. A посредѣ той ограды пропасть-щѣль, какъ мощно человѣку пролѣсть. А как въ нѣе посмотришъ, такъ темно, а глубины Богъ вѣсть. И мы про ту пропасть спрашивали, и грѣки сказали: «Богъ-де знаеть, что ето за щелъ, л. 181 об. мы же и сами не знаемъ, уже ис памяти вышло, такъ никто не знаеть». А в той церкви иконное писмо московское все - царское подание нашихъ государей, а писание верховыхъ мастеровъ.
И тако намъ ходившимъ въ церкви, и начаша греки въ доску бить въ церкви къ вечерни. Потомъ стали вечерню пѣть, а митрополит Птоломанской стоялъ на мѣсте. И, отпѣвъ вечерню, позъвали всѣхъ християнъ грѣческой вѣры на Голгофу уженать за трапѣзу; и тутъ трапеза была всѣмъ доволна: и брашъномъ, и виномъ. Потомъ попъ л. 182. Дорофѣй пошелъ з блюдомъ, а старецъ с тетратью, да брали так же: с нарочитыхъ по 8, по 6 и по 5 червонныхъ, а с нискихъ - по 5 тарелѣй. А после трапезы начахомъ опять ходити по церкви и по святымъ мѣстамъ. И хождахомъ по церкви - утѣшъно силно гулять, ненасытная радость!
И увидили французы, что грѣки вышли изъ-за трапезы, и велѣлъ францужской намѣсникъ заиграть въ своя арьганы для богомолъцовъ гречесъкихъ. И когда въ тѣ арганы заиграли франъцузы, тогда не могли кто удержатися, чтобъ тѣхъ оръ- л. 182 об. гановъ не слушать. Зѣло у собакъ льстиво и сладко играють! И тѣм играниемъ многихъ во Иерусалимѣ отвратили от греческия вѣры къ себѣ въ папежскую вѣру. Тщателны сабаки, многими дарами дарять, денги дають и платье - многихъ обольстили.
Мы же ту нощь всю не спахомъ от радости, ходихомъ по святымъ мѣсътамъ и мѣрихомъ Великую церковь мѣсто от мѣста. А из той церкви Воскресения Христова и ходихомъ на лѣствицу на Лобное мѣсто. И от тово мѣста 20 ступней стоить престолъ, идѣже жидове на Господа терновъ л. 183. вѣнецъ плели; тутъ служать грѣки. И от того мѣста 10 ступъней стоить престолъ, гдѣ раздѣлиша воини жидовъския ризы Господни; тутъ служать грѣки же. И от того мѣста 4 ступни - гдѣ воины жидовъския меташа жребия о ризе Господни. И от того мѣста 16 ступней - гдѣ Пресвятая Богородица плакалась по Христѣ во время страсти. И на всѣхъ тѣхъ мѣстахъ службы, и висять кандила склянечныя с масломъ древянным, горять безъпрестанно.
И от того мѣста къ заподной странѣ 10 ступней стоить темница; 3 сту- л. 183 об. пни - гдѣ сидѣлъ Господь нашъ Исус Христос от июдей. И тутъ горять 4 канъдила день и ношъ. Да тутъ же лежить колода каменъная, а в ней пробита 2 дири: какъ жидове наругалися Христу, и клали нозѣ его въ кладу и замкомъ замыкали. А от того места 20 ступней - гдѣ стояли Господни ученицы, плакали по Христѣ во время страсти Господни.
И от того мѣста къ полунощной странѣ въ той же болшой церкви стоить столпъ каменной от мрамору бѣлаго, за него же привязанъ бысть Господь Исусъ Христос от безъзаконныхъ июдей.
От того столпа 2 часть л. 184. въ великомъ Римѣ въ церкви Святыхъ апостолъ Петра и Павла; а третья часть въ Царѣградѣ въ церкви Успения Пресвятыя Богородицы, где патриярхъ служить, и тае мы часть въ Царѣградѣ видѣли и цѣловали. А у того столпа къ заподу стоять француския органы, зѣло велики, привезены изъ Риму от папы.
Да въ той же церкви, не ходя на Лобное мѣсто на лѣсницу от того мѣста 24 ступни, на восточной странѣ, позади олторя Воскресения Христова, тутъ есть врата великия и лѣсъница въ пещеру ископана, глу- л. 184 об. боко итъти въ нея по ступенямъ каменънымъ. И такъ снидешъ долу, тутъ стоить церковь каменъная царя Конъстантина и матерѣ его Елены. И тамъ горять 3 кандила с масломъ, a посредѣ тоя церкви пещера ископана въ землю и лѣствица 7 ступней. И тамо царица Елена обрѣла Кърестъ Христовъ и два разбойнича. Стоять на томъ мѣсте 6 канъдилъ християнскихъ и одно латынское.
А одесную страну Вокресения Христова тутъ есть лѣсътвица - итить на гору высоко на Голгофу, и лѣствица каменъная, 13 ступней. А святая гора л. 185. Голгофа каменная, высока, на ней же распятъ бысть Господь нашъ Исусъ Христос от июдей, и тутъ пробита гора пяди. Мы, грѣшнии, то мѣсто целовахомъ. А то мѣсъто объложено сребромъ и позлащено, а ис того мѣста благовония исходить, а то мѣсто выбито кругло. А за тѣмъ мѣстамъ поставлѣнъ крестъ-распятие, а написано распятие по-латынски, и подножие нѣтъ, a нозѣ прибиты однимъ гвоздемъ. A гдѣ укануша кровъ Господня, и то мѣсто до полупяди широко, а глубины никто же вѣсть. А церковь та на Голгофѣл. 185 об. вся была выслана каменѣмъ, мраморомъ пестрымъ, зѣло узорочиста. А ходять въ нѣе разувъши, в однихъ чулкахъ. И у того мѣста сидить старецъ со свѣчами неотходно. А служать на том мѣсте грѣки. А от Лобнаго мѣста въправо, якобы саженя два, лежить камень круглой, въдѣланъ въ помостъ; и на томъ камени снятие было Господня тѣла со креста; а тутъ служать фъранцузы.
А сшедъ с лѣствицы, налѣво под горою святыя Голгофы стоить церковь каменная. А въ ней на выходе по обѣ стороны стоять два гроба царския; л. 186 / / а какия были цари, никто не знаеть. И мы спрашивали у гърѣкъ, и они не знають: иной скажеть: «Грѣчес-ъкихъ царей», а иной скажеть: «Латынскихъ царей» - а подпись на нихъ латынская. A тѣ гробы зъдѣланы зѣло хитро, мнитца, не гробы - такое-то чюдо, a нѣ вемъ что, Богъ вѣсть. А не цалують ихъ, толко спинами трутца об нихъ; а не вѣмъ, чево ради.
А за тѣ гробы пошедъ мало, въ той же церкви направо - гробъ царя Мелхиседѣка. Да въ той же церкви, от того гроба 3 ступни, есть щель въ гору Голгофу. Егда пришедъ единъ от воин л. 186 об. и видѣ Христа, уже умерша, и копиемъ ему ребра прободе. И изыде кровь и вода, и кануша кровь на Голгофу - и ту разсѣдеся гора каменная от крови Господни. И истече кровь на глову Адамову: бе бо глава Адамова въ той горѣ - и то мѣсто завѣтца Лобное, сирѣчъ Краниево. И та разсѣлина знать и до сего дни. A гдѣ глава Адамова лежала, и то мѣсто решоткою желѣзъною задѣлано, чтобъ не ломали то мѣсто каменя. A мѣсто невѣлико; и глава Адамова, по тому мѣсту знать, невелика была, кабы нынѣшъ- л. 187. нихъ людей. А на горѣ Голгофѣ престолъ грѣческой да 2 франъцужския. На той же горѣ от Лобнаго мѣста къ полудни итъти 10 ступней ножныхъ, и тутъ то мѣсто, идеже Авраамъ на жертву принесе сына своего Исаака.
А церковь великая Воскресения Христова грѣческия вѣры, гдѣ служивалъ патриярхъ грѣческой. A нынѣ патриярха нѣтъ во Иерусалимѣ, но живеть въ Едъринѣполѣ при самомъ салтанѣ. А во Иерусалимѣ на ево местѣ намѣсникъ да 4 митрополита поперѣменно живуть: 1. Кесарийской; 2. Лидъской; 3. л. 187 об. Птоломандъцкой и Назаредъской; 4. Изъиорданъской. И тѣ митрополиты живуть во Иерусалиме, а служать по перѣменамъ, а въ епархияхъ своихъ мало живутъ от насилия турковъ и ораповъ. А Великая церковь, основания царя Конъстантина и матере его Елены, ограждена кругомъ на двѣ стѣны. И тутъ мы ту нощь всю ходихомъ по Великой церкви, и смотрихомъ, и святымъ мѣстамъ кланехомъся, и лобзахомъ, и дивихомся зданию церковному и красотѣ тоя церкви, како всѣ страсти Христовы внутрь тоя Великия це- л. 188. ръкви ограждены.
У грѣкъ всенощныхъ не бываеть, толко на вечѣрни на литии 5 хлѣбовъ ставять: великия хлѣбы, да тонъки. А въ верхней хлѣбъ поставить 3 свѣчи, въватъкнеть въ хлѣбъ, a отпѣвъ вечерню, разламають хлѣбъ да и раздають. И после утрени стали пѣть литоргию. A посълѣ литоргии попы грѣческия и митрополитъ облеклися во своя священныя одежды во олтарѣ, и възяша хоругви, и часть древа животворящаго, и иконы, и мощи святыхъ въ ковъчегахъ, - и ковчеговъ будет л. 188 об. до 20, а ковчеги серѣбреныя, а иныя хрусталныя, - и тако поидоша во всѣ врата из олтаря, и приидоша къ предѣлу Гроба Господня. А за митрополитомъ - попы и старцы, потомъ грѣки, християне. A наперѣдъ пошъледъ митрополитъ турокъ зъ батожъемъ очищать дорогу, не даеть мотатца лишнимъ и иныхъ вѣръ еретическихъ. Зѣло управно, подобно что у насъ на Москвѣ въ ходы ходять, такъ служивыя наперѣдъ идуть, дорогу очищают. Так-то и турки тѣм же подобиемъ и всякое безъчиние у- л. 189 / /нимають. Естли бы не такъ, то бы содомъ былъ въ церкви Великой и уголовъщина бы была, а то иныхъ вѣръ ни блиско ни припускають. Да так-то турокъ всякой вѣре разрядъ чинить, когда свой празникъ, кой они празнують. Мы же зело подивихомся. И тако митрополитъ всѣмъ соборомъ с християны опшедъ кругомъ предѣла Гроба Господня со кресты да и пошелъ въ предѣлъ Гроба Господня. И поклонися Гробу Господню, и вышелъ вон; потомъ грѣки и мы с ними; потомъ разныхъ вѣръ еретическихъ. Потомъ поидоша въ л. 189 об. церковь Воскресения Христова и отпусътиша литоргию. Потомъ пришли турки и отперли Великую церковь, и поидохомъ вонъ изъ Великия церкви всѣ грѣки и въсехъ вѣръ еретическихъ. Потом турокъ заперъ Великую церковь и запечаталъ.
А у тѣхъ вратъ по обѣ стороны стоять 11 столпов: 8 мраморныхъ да 3 асъпидъныхъ. И, какъ вышедъ изъ церкви, на правой рукѣ другой състолпъ от вратъ церковныхъ. И на томъ столпѣ язва великая разъсѣлася, болши аршина вышины, подобна тому какъ громмомъ дерево объдереть. А сказы- л. 190. вають, что ис тово столпа въ Великую суботу вышелъ огнь изъ церкви тѣмъ столпомъ, такъ он от тово разсѣлся.
Мы же про тотъ столпъ у грекъ спрашивали, так они намъ сказывали: «Надъ етемъ-де столпомъ бысть знамение великое, 24 рока тому уже-де прошло. Пришли-де армяне къ паши да и говорять такъ, что: »Грѣческая-де вера неправая. Огнь-де сходить не по ихъ вѣре, но по нашей. Возъми-де у насъ сто червонныхъ, да чтобъ де намъ службу пѣть въ Великую суботу. A грѣкъ-де вышъли вонъ изъ церкви, чтобы дѣ // они тутъ не были, а то скажут: «По нашей-де л. 190 об. вѣре огнь с небеси сошелъ»." И турчинъ облакомилъся на гроши, и оболстился на болшую дачю, да грѣкъ и выслалъ вонъ исъ церкви. Потомъ турчинъ отперъ церковь и пустилъ армянъ въ день Великия соботы. И митрополитъ грѣческой со християны стоять у столпа, у мѣста царицы Елены, гдѣ она жидовъ судила, а то мѣсто внѣ церкви. И митрополитъ сътоялъ въ Великой церкви у того столпа, и плакалъ, и Богу молился. А ормяне въ Великой церкви въ тѣ поры по своей про- л. 191. клятой вѣре кудосили, и со кресты около предѣла Гроба Господня ходили, и кричали: «Кири елейсон!» - и ничто же бысть.
И какъ будет часъ 11, и сниде огнь съ небеси на предѣлъ Гроба Господня, и поигра, яко солнце къ водѣ блескаяся, пойде ко вратомъ Великия церкви, а не въ предѣлъ Гроба Господня. И тако не во врата пойде, но въ целое мѣсто сквозъ стѣну - столпъ каменъной и разсѣдеся. И выде огнь изъ церкви пред всѣм народомъ; а столпъ трѣснулъ, что громъ великимъ шумомъ загрѣмелъ. Тогда въвесь народ изъ церкви выбегоша на тот позор, л. 191 об. смотрѣть таковаго чюда, гдѣ огнь пойдеть, и смотреша. И огнь пошелъ по мосту, что внѣ церкви слано камънемъ, и дошедъ до того мѣста, къгдѣ митрополитъ стоить со християны и на коемъ столпѣ стоить кондило с масломъ древянымъ безъ огня, толко фетиль плаваеть. И пришедъ огнь къ столпу, и опалилъ весь столпъ, потомъ загорѣся грѣческое канъдило.
И когда турчинъ увидѣлъ такое чюдо, и въ тѣ поры турчин сидѣлъ у Великой церкви у великихъ вратъ, кой дань зъбираеть на турка, - и видѣлъ турчинъ такое чюдо, закричалъ великим л. 192. гласомъ: «Великъ Богъ християнъски! Хощу быть християниномъ!» Тогда турки, ухватя, стали ево мучить. И по многомъ мучении, видя его непокоряющася, потомъ склаша великой огнъ противу тово столпа, гдѣ кандило с масломъ загорѣлася, и ту ево спалиша. А когда онъ во огни стоялъ на коемъ камени, и на томъ камени стопы ево всѣ вообразишася, что въ воску. И тотъ камень и доднесь въ томъ мѣсте лежить. А столъпы оба стоять на показание: тотъ, что у вратъ, съ разсѣдиною; и тотъ, что у царицына мѣста, л. 192 об. чоренъ весь, дымомъ от огня опаленъ".
A несѣтца про ето чюдо, и от тоя поры уже огнь въявѣ не сходить на Гробъ Господень, но толко кандило грѣческое загараетца, а иныхъ вѣръ еретическихъ кандила не загораютца. Токово чюдо Богъ показалъ надъ босурманы и надъ еретиками! От тоя поры уже турки день Великия суботы никоихъ вѣръ у Гроба Господня не дають служить, кромѣ грековъ. Французы, хошъ въласть имѣють у Гроба Господня, во весь годъ литургисають - и имъ турокъ попустилъ, а въ день Ве- л. 193. ликия суботы французы очистять предѣлъ Гроба Господня и не служать, выдуть вонъ, грѣкамъ отдодуть.
И обноситца та молва въ християнскихъ церквахъ, паче же въ нашемъ, что будто огнь съ небеси нынѣ не сходить. И то неправо говорять: аще бы огнь не сходилъ, то бы почто грѣкомъ отдавать? А они люди убогия, а еретическия вѣры армяне, французы богати зѣло. Они бы за такую добрую славу велми бы турку много дали казны, кабы турокъ пропустилъ такую славу, что по ихъ вѣре огнь сходить, да нелъ- л. 193 об. зя. Адинова турки понастырились такъ зъдѣлать, да не удалось, такъ въпредъ ихъ не обмануть францы и ормяне, боятца. И за то они, за неправою свою вѣру, турку дань платять передъ грѣками въдвое. И грѣки всѣхъ вѣръ еретическихъ честнѣе у турокъ, для тово что какое дѣло турку до християнъ, то прежде присылають къ грѣческому наместнику. A тѣ уже: армяне, францы, кофъти - къ грѣческому намеснику сходятца. Чемъ пашу подарить, такъ какъ грѣческой намѣсникъ придума еть, такъ и будетъ. И турокъ ево во всем л. 194. слушаеть, a тѣхъ на советъ не завѣть. Такъ потому турки, хошъ босурманы, однако знають, что ихъ вѣра лутчи.
А что говорять, нынѣ-де огнь с небѣси не сходить, такъ всякъ разсуди правовѣрны: естьли бы такъ было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоять; а то туракъ боитца, что знамение бываеть, такъ за то уступает. Тово ради турокъ по вся годы назираеть и огнь въ Великой церкви от Великаго четвертка погошаъетъ. А тово и смотрить, чтобъ которого году не зшолъ огнь с небѣси, такъ онъ тово ча- л. 194 об. су Великую церковъ разорилъ. А что себѣ турокъ по вся годы такия труды даетъ и мучитца? Погашаеть огнь въ Великой церкви по всемъ кандилам и въ домѣхъ у всѣхъ християнъ-то смотрить, корпить да Великия суботы, все назираетъ: таки ли правда християнская, нѣ лъгут ли?
A нынѣ тако бываетъ сшествие огню. Въ день Великия суботы грѣческой митрополит со християны възявъ святая иконы часу въ 9-мъ дни и поидуть кругъ Гроба Господня. И когъда обойдуть трижды около предѣла, тогда турчинъ л. 195. отпечатаетъ предѣлъ Гроба Господня и посмотрить на канъдила грѣческое. Будеть естъ огнь, такъ онъ скажеть митрополиту, а какъ нѣтъ, такъ скажетъ «нѣтъ». И тако грѣки великим воплѣмъ кричать «Кири елейсон!» на многъ часъ, а турчинъ поноровя да еще посмотрить. И когда увидить турчинъ огнь, такъ и скажеть митрополиту. Тогда митрополитъ возъме съвѣчъ вѣликия пуки во обѣ руки, да и пойдеть въ прѣделъ Гъроба Господня, да и зажъжеть оба пука свѣчъ, да и вынесеть християномъ, християне от ево руки л. 195 об. станутъ разбирать. Потомъ арьмяне пойдутъ въ прѣделъ Гроба Господня да и возмуть огнь от греческаго кандила. Потомъ стануть кандила по всей Великой церкви зажигать. Такъ нынѣ-то бываеть. А кто намъ не хощеть вѣры яти, то всякъ собою отвѣдай: немного живота, толка два года проходить, да двесте рублевъ на путь возметь, да и полно тово - такъ самъ и будеть самовидецъ всякому дѣлу.
А предъ враты Великия церкви плошедь зѣло велика, выслана каменѣмъ. И тутъ по вся утра выходять л. 196. с товары, разъбираютца. А товаръ всякой бываеть для тово, что богомолцы по вся утра приходят къ Великой церкви на поклонение и у Великой церкви врата церковъная цѣлують. А продають чотъки, свѣчи, мыло доброе и всякие товары, а турки своими товары; а торгу толко на одинъ часъ, болѣ нѣтъ.
Да тут же, вышедъ изъ Великой церкви, на лѣвой странѣ, придѣлано место къ стенѣ Великия церкви - место царицы Елены, гдѣ она жидовъ судила; а то мѣсто высоко; a нынѣ тутъ престолъ латынъской, служать французы. л. 196 об. А то мѣсто прежде сего, сказывають, было позлащено, а ныне позолоты не знать, слиняло, нет ничево. А подле тово мѣста церковь малая придѣлана къ той же Великой церкви къ стѣне - та церковь, гдѣ плакала Мария Египецкая предъ образомъ Пресвятыя Богородицы. А къ патрияршему двору придѣлана церковь Иякова, брата Божия, а подъ колоколнею - церковъ 40 мученикъ, яже в Севастии. И потомъ поидохомъ во свою кѣлию и опочихомъ до утра.
И потомъ насъ позвали въ монастырь Святыя великомученицы л. 197. Екатерины на ея празникъ. Тут после литоргии позвали насъ всѣхъ за трапезу хлѣба есть; и, евъши хлѣба, давали за трапезу по червоному, по тарелю и по полутарелю. Потомъ стали звать во обитѣль къ Савѣ Освященному, тамъ былъ митрополитъ Иорданской. И грѣки ходили, а мы не пошли для ораповъ, за нужънымъ проходомъ, а ходили на ево память. Потомъ пришол митрополитъ от Савы Освященънаго и богомолцы.
Потомъ позвали всѣхъ богомолцовъ въ Николской монастырь. л. 197 об. А литоргию служилъ митрополит Иорданъской, арапъ; и казанъя казалъ по-арапски; и языкъ арапъской зѣло грубъ. И тут богомолцомъ давали по финъжалу горѣлки, да закуска была изюмъ сухой, а трапезы не было; а брали по тому жъ, что въ Екатериновъскомъ монастырѣ.
A всѣхъ монастырей во Иерусалимѣ вънутрь града: 1 - монастырь Великой; 2 - Въведѣние Пресвятыя Богородицы; 3 - Иоанна Предотеча; 4 - Арханъгела Михаила; 5 - Великомученика Георгия, 6 - Феодора Стратилата; 7 - Екатерины-великомученицы; 8 л. 198. Анъны, матерее // Пресвятыя Богородицы; 9 - Святаго Евфимия Великаго; 10 - Святаго великомученика Димитрия; 11 - Преподобнаго Харитона Исповѣдника; 12 - Восъкресения Христова. A всѣ етѣ монастыри вънутрь града: 9 мужеских, 3 женскихъ да два монастыря: 1 - франъцуской, 2 - армянъской, Иякова, брата Господня. A всѣми тѣми 12 монастырями въладеють грѣки. А въ монастыри Иякова, брата Господня, глава есть Иякова, брата Господня; а та глава подъ спудом; а то мѣсто обложено сребром и позълащено. И тотъ монастырь зѣло узорочистъ и хорошъ строениемъ. л. 198 об.
Описание святаго града Иеросалима
Градъ Иерусалимъ стоить на востокъ, какъ придешъ от Царяграда, от Лиды, а в немъ 4 ворота: 1 - на востокъ, и на Елеонъскую гору, и къ Епсимании; 2 - на полъдень и на Синайскую гору; 3 - от Лиды, въ каторыя приходять от Царяграда; 4 - от Шамы, сирѣчъ от Садомъскова моря. Градъ Иерусалимъ на 4 стѣны: 1 стѣна - на востокъ, къ Елеонской горы; 2 - на полъдень, ко юдоли Плачевной, и къ Сионъской горѣ, и къ селу Скуделничю; 3 - на заподъ, к Лидѣ; л. 199. 4 - на полночъ, къ Содомъску. Градъ Иерусалимъ крѣпокъ, и стѣны высоки, камень-дичъ великой; а кругъ ево будеть версты три мѣрныхъ. А старого града стѣны всѣ до основания разъбиты; а старой градъ Иерусалимъ, съказывають, кругъ ево было 6 верстъ. А во градѣ Иерусалимѣ много пустыхъ полатъ и мѣстъ, а иныя разъвалились многия полаты; а за городомъ нѣтъ жилыхъ мѣстъ, кромѣ дому Иоанна Богослова.
Въ полуденномъ углѣ стоить церковь Святая Святыхъ, а владѣють л. 199 об. ею турки и мечетъ въ ней творять по своему безъзаконию. А буде къто похочеть той церкви посмотреть от християнъ, и того потурчать; а потурчитца не похочеть, такъ ево повѣсять. Да въ том же углѣ врата, въ каторыя Христосъ въехолъ во Иерусалимъ на осляти.
А въ полунощъномъ углѣ во гърадѣ Иерусалимѣ стоить великая церковь Воскресѣния Христова. А от десныя страны Великия церкви вышедъ - колоколъница каменная велъми чюдна, на четырехъ углехъ без вѣрху - турки збили, и высока была. л. 200. Подъ тою колоколнею стоить церковь Воскресения Христова. Тутъ лежить каменъ, на каторомъ Христосъ сидѣлъ и явися Марии Магдалыни. А дворъ патриаршей придѣланъ к Великой церкви и къ тѣмъ церквамъ - Иякова, брата Господня, и к Великой колоколницы. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да въ мечет претворили. Въ Великомъ монастырѣ двѣ церкви, а въ которой служать грѣки, и та царя Конъстанътина и матере его Елены, а въторая - Святыя мученицы Феклы. А по лѣвую сторону великаго притвора церковь придѣлана близъ л. 200 об. Лобнаго мѣста, гдѣ ангелъ Господень показа мѣсто Авраму возънести на жертву Богу и закълати сына своего Исака.
И въ полуденномъ углѣ стоить церковь чюдна и высока велми, по-еврейски зовется Ероя, а по-руски - Святая Святыхъ. Егда созда святый градъ повѣлениемъ Салима, царя Июдейска, и совокупиша имя церковное царскимъ именѣмъ, приложиша имя граду тому Иерусалимъ. Соломон же ту церковь созда повѣлениемъ ангела Господня. И егда прииде Господъ нашъ Исус Христос во святый градъ Иерусалимъ, и рече на со- л. 201. нмищи ко июдеомъ: «Разорю церковь сию и треми денми воздвигну ю». Июдеи же не разумеша, что имъ Господь рече: созданна бысть церковь сия 45 лѣтъ - и гневашась на Христа жидове. Въ той же церкви приятъ Симеон Христа на руки и глаголаше: «Нынѣ отпущаеши раба твоего, Владыко» и протчая. Въ ту церковь въведѣние бысть Пресвятыя Богородицы, въ той церкви питанна бысть от ангела хлѣбомъ нѣбеснымъ двоюнадесяти лѣтъ.
И на восточной странѣ къ Елеонской горѣ стоять врата желѣзныя старого града Ие- л. 201 об. русалима, a тѣ врата не отворяютца и доднесь. Въ тѣ врата Христос въехалъ на осляти во Иерусалим, дѣти же еврейския ризы и вѣтви по пути постилаху. Ис тоя же церкви изгна Господь торжниковъ, продающихъ овцы и голуби, и дцки пѣняжъникомъ опровѣрже, и пѣнязи разсыпа. И рече имъ: «Не творите дому Отца моего дому купленънаго, домъ бо молитвѣ».
Да тут же, подле той церкви, стоит малая церковь муравлена, а въ нѣй, сказывають, Мерило праведъное сотворено мудрымъ Соломономъ: въ скалу видятся л. 202. двѣ чаши великия желѣзныя на желѣзныхъ цепяхъ; ходки бѣзъ мѣры, зѣло мало что положешъ, а они и пойдуть - а посмотреть не пустять турки. Да сказывають, тут же предъ церковию лежить камень широкъ и плоскъ, дикой. Когда Христосъ приехалъ пред церковь на осляти и сталъ на том камени, и камень позна своего создателя, растворися, что воск, и стопы жрепцовы вообразишася въ камень; и тѣ же стопы знать и до сего дня на камени. А церковь Святая Святыхъ, созданная Соломономъ, разорена вся до основания Титомъ, царемъ Римским, л. 202 об. толко осталось одно Мѣрило праведное, ничим же не врежденно. A нынѣ на томъ мѣсте стоять 2 мѣчета турецкия изърядныя; а турки, сабаки, отнюдъ не пустят посмотреть. А кто пойдеть посъмотреть, убивають тово или потурчать. И намъ грѣки зѣло о томъ внущали, чтобы мы не ходили. И водили насъ по Иерусалиму да указывали, чтобъ не ошиблися, въ тѣ бъ врата не ходили. А они, сабаки, въ ворота-та туда пустять, а оттудова-та и не пустять.
И когда пойдешъ от Великия церкве къ Гепсиманъскимъ воротамъ, л. 203. и тою улицею ититъ дурно силно и скаредно: тутъ по той улицы турки дѣлають сафьяны. И пошедъ немало, тутъ потокъ Кедръской; а на правой руки, какъ вышедъ на потокъ, и тутъ стоить домъ богатова: на самом потоке ворота, подъездъ под тот дворъ, сквозь ево улица. А какъ пойдешъ въверхъ потоку и на поворотѣ на правой руки, въ улицу какъ поворотишъ, тутъ на углу лежить каменъ, на выходѣ потока Кедрьскаго, широкъ, в аршинъ длины, a поперѣчены въ 3 четверти. На томъ-де камени Христос упалъ со Крестомъ, л. 203 об. когда его вели воины на пропятие. И тотъ мы камень целовали часто, какъ бывало ни пойдемъ въ Епсиманию, на дороге лежитъ.
И от того камени пойдешъ на гору якобы вержениемъ из лука, стоить Преторъ, гдѣ Христа судилъ Пилатъ, и гдѣ по ланитам Его, свѣта, били. И тотъ Преторъ цѣлъ и доднесь, не покрытъ, a индѣ камения стали вывалеватца, переходомъ и здѣланъ чрезъ улицу. А сею улицею Христос вѣденъ, и та дорога вымощена каменѣмъ высоко. И по тому пути християне не ходять, толко турки ходять да орапы. л. 204.
И от того Претора немало пошед, стоить купѣль Овчая, - въ ней же анъгелъ Господень по вся годы возмущаше воду, а при той купѣли былъ притворъ Соломоновъ, - глаголемая Вифезъда, 5 притворъ имущи; тутъ лежаще множесътво болящихъ. А притворъ Соломоновъ весь разбитъ до основания, толко одна купѣль Овчая во дворѣ худѣ. А тутъ живѣть турокъ и берѣть съ человѣка по 2 денги, а со старцовъ не берѣть. A купѣль глубока, зъдѣлана колодеземъ круглым; а жерело въ купѣли уско, толко кошель проходить; а вервь у ко- л. 204 об. шеля мы сами навязовали, сажен будеть 10. Мы же, грѣшнии, изъ той купѣли пили воду, и вода зѣло хораша. Въ той купѣли въ притворѣ Христосъ разслабленнаго исцѣлилъ и хананею помиловалъ. А та купѣль у турокъ зѣло въ прѣзорѣ: пустой дворъ, огородба зѣло окола ево худа. А та купѣль противу ръва, гдѣ Иеремия Пророкъ въверженъ бысть; а ровъ Иеремиевъ на другой сторонѣ улицы.
И от той купѣли мало пошедъ, якобы вержениемъ камени, домъ Иоакима и Анны на той же сътранѣ. Въ томъ дому церковь сотворѣна во имя ихъ; да въ том же л. 205. дому пещера, гдѣ родися Пресвятая Богородица. Изъ тое пещеры два окна въверхъ; а сказывають, что однимъ окном въниде ангелъ Господень ко Аннѣ благовѣстити зачатие о рождествѣ, а другимъ изыдѣ; да тово, сказывають, тѣхъ оконъ не было. А живуть въ ней турки, а християне приходять помолися; а погани турки беруть мыто, а с калугеров не беруть, потомъ и въ церковь пустять. И мы, грѣшнии, сподобилися всѣмъ тѣмъ мѣстам поклонитися. Да в том же дому стоить дрѣво дафиново, на нем же видѣла святая Анна гнезъдо птичье и молитву творяща. л. 205 об. И то древо стоить зелено и до сего дъне, и с плодомъ, мы и плодъ видѣли.
А противу таво дому подлѣ градской стѣны ровъ велик, въ него же въверженъ бысть Иеремия Пророкъ со лвомъ. А тотъ ров подъ градцою стѣною. A нынѣ онъ неглубокъ, заволокло тиною; а гълубиною подобно какъ у насъ на Москвѣ у Спаскихъ воротъ и у Кремля или поглубе. А в немъ растуть древа масличныя, и овощи турки садять.
Да на той же странѣ къ градцкой стѣнѣ бывалъ домъ Каиафинъ, a нынѣ въвесь засыпанъ землею. А та земля ношена з горы Голгофы, гдѣ Крестъ л. 206. Христовъ обрѣтенъ. Тотъ Каиафа, когда велѣлъ Крестъ Христовъ схоронить и засыпать землею подъ горою Голгофою, а со въсего града заповѣдалъ жидомъ всякой соръ и гной на ту гору носить, гдѣ Крестъ Христовъ засыпаша землею. Помыслиша себѣ июдеи, яко будеть Христову Кресту възыскание. А с Крестомъ Христовымъ и два разбойнича быша сохранены. А когда бысть възыскание Кресту Христову, тогда царица Елена повелѣла ту землю носить на Каиафинъ домъ - и нынѣ то мѣсто высоко насыпано.
А от дому Иакима и Анны мало л. 206 об. пошедъ, тутъ градъция врата, что к селу Гепсимании. А когда въвойдешъ въ башню и в вънутрь града, во вратѣхъ въ стѣне камень вѣликъ, кабы да нево въ груди человѣку, а въ камени вообразися стопа человѣческая глубока, что въ воскъ. А сказывають про ту ногу, что анъгелово воображение. Когда-де июдеи ведоша Христа на распятие, тогда-де тѣ врата жидове заперли и народу не пустили смотрѣть, тогда-де анъгелъ Господень тѣ врата отворилъ: плечемъ во врата, а ногою въ камен въперъ - такъ въ камени нога и вообразися. И тако отворилъ л. 207. врата, изыде народъ въвесь на позоръ Христовъ. A тѣ врата от Всясвятая Святыхъ недалече, яко изъ лука вержениемъ. Мы же, гърѣшнии, ту стопу целовахомъ.
А когда вышедъ изъ Гепсиманъскихъ воротъ и зъшедъ въ полъгоры, тутъ лежить камень, на нем же убитъ архидияконъ Стефанъ. И на томъ камени кров его знать и до сего дъни - тотъ камень красенъ. Мы же, грѣшънии, тотъ камень цѣловахомъ и на благословѣние его брахомъ.
И от того камени поидохомъ во юдоль Ософатову. И в самой юдоли стоить село Гепсимания л. 207 об. святыхъ богоотецъ Иакима и Анны. А от градъцкихъ воротъ до села Гепсимании якобы из лука стрелити. Село Гепсимания стоить по конецъ юдоли Плачевной. Церковь каменная, а ходъ въ нѣе лѣствица утвержена, что въ погрѣбъ; а на полу лѣсницы стоить гробъ Иакима и Анны. А когда сойдешъ с лѣсницы вънутрь церкви и напъраво поворотишъ къ востоку, тутъ стоить предѣлецъ нѣвеликъ, каменъной, а в немъ гробъ Пресвятыя Богородицы изъсѣченъ от мрамору бѣлаго. А надъ гробомъ висять 12 канъдилъ склянечныхъ с масломъ деревяннымъ от разъ- л. 208. ныхъ вѣръ. А зажигають кандила, когда бываетъ служба. А служба бываеть по воскресеньям, потому что стало внѣ града. А иногда и недели 3 не бываетъ, когда турки воротъ Гепсиманскихъ не отопруть. А служать на гробѣ Богородицыномъ на самомъ латыни, a грѣки позади служать гроба Богородицына. А въ прѣдѣлъ ко гробу Богородицыну въходять человѣкъ по 5 и по 6, а то нелъзя и покълонитца, и гробъ целуютъ. А гробъ Пресвятыя Богородицы подлинѣе Христова гроба полупядию, да поуже. А от того гроба Богородицына 5 сажень въверхъ церкви - окно л. 208 об. кругло. А сказывають про то окъно греки, что де тѣмъ окномъ възято тѣло Пресвятыя Богородицы изъ гроба, а гдѣ - Богъ вѣсть. А ту пещеру турки запирають, и мыто емлють да и пущають, а с старцовъ не беруть.
А когда вышедши вон изъ церкви Гепсиманъской, и на лѣвой сторонѣ тутъ пещера невѣлика каменная. Тутъ Июда Христа предалъ пребезаконнымъ июдеомъ на пропятие. И тутъ мы ходихомъ, и въ пещерѣ мѣсто цѣловахомъ. И оттолѣва идохомъ налѣво, на Елеонъскую гору прямо. От тоя пещеры на полъдни, якобы вержениемъ камени, стоит л. 209 / / древо маслечное. Подъ тѣмъ дрѣвомъ Христосъ постился и ко Отцу молился: «Отче нашъ, аще возъможно, да идетъ чаша сия мимо меня, аще ни - буди воля твоя». А то дрѣво и до сего дни зелѣно, и на благословѣние ево беруть от иных странъ. Да тут же есть камень зело великъ, и плоскъ, и высокъ, якобы въ груди человѣку. На томъ камени ученицы его спаша, когъда Христос молился. И пришедъ къ ним, они же сномъ отягченны. Тогъда Христос имъ рече: «Спите протчѣе, почивайте, бдите и молитеся да не внидете въ напасть. Умъ бодръ, а плоть немощна есть. Понеже л. 209 об. обѣщастеся со мною умрети, a нынѣ не можете единаго часа побдѣть со мною. Вы же спите, а Июда спешить предати мя июдеомъ» - и потъ с него лияшеся, яко капля крове. И тотъ камень мы цѣловахомъ.
И оттудова поидохомъ на гору Елеонъскую. И мало пошедъ от того мѣста, лѣжить камень великъ. А сказывають, что с того-де камени Христосъ сѣлъ на осля, когда въехолъ во Иерусалимъ. И тотъ камень мы цѣловахом. И оттуду поидохомъ на вѣрхъ горы Елеонския. А от Гепсимании до верху горы с полвѣрсты будет, л. 210. а от Иерусалима до горы съ веръсту будеть.
Гора Елеонская зело красовита, велми высока, и красна, и предивна, а по ней растут древа масличныя. На самомъ верху горы есть мѣсто Господне, гдѣ Христосъ стоялъ со ученики своими. И вопрошаша его ученицы о кончинѣ вѣка сего. Онъ же рече имъ: «Не можеть сего ни Сынъ человѣчески вѣдати и никтоже, токмо Отецъ». И от того мѣста видно Иорданъ-рѣку и Содомсъкое море. На том же верху горы Елеонския стоить церковь Вознесение Христово, а въ той церкви на преддверии лежить камень л. 210 об. вѣликъ, плоскъ. И с того камени возънѣсеся Христосъ на небѣса предъ ученики своими. И на том камени вообразися стопы Христовы, и нынѣ одна ступенъ знать и донынѣ. Мы же, грѣшнии, тотъ камень и тотъ ступѣнь цѣловахомъ, и иныя странныя от христиан цѣлують. А на полуденою страну Елеонския горы стоить гробъ святыя мученицы Пелагеи, и въладѣють тѣмъ мѣстомъ туръки, и стоить надъ тѣмъ мѣстом мечетъ турецкой.
А от горы Елеонския до Вифании, гдѣ праведный Лазарь умре и ту Господь воскреси его, яко три л. 211. поприща от Иерусалима до Вифании. И тутъ стоить церковь Восъкрѣсение Лазарево, друга Божия; а въ ней гробъ Лазаревъ и сестры его Марфы и Марии; а нынѣ тою церковию владѣють арапы-босурманы. А когда мы пришли къ пещерѣ, гдѣ бысть Лазарь пъравѣдный погрѣбенъ бысть, тогда орапы принесли намъ огня. Мы же имъ даша съ человѣка по алтыну да и пошли въ пещеру. Итьти, гдѣ былъ гробъ Лазаревъ, что въ походной погребъ по лѣсънице глубоко, да и не одъна лѣсъница куликовата, - а безъ огня невозъможно итить, темно, - три л. 211 об. лѣсницы итить с поворотамъ. А въ полу пещеры выдеть въбокъ церковь Лазареву, a нынѣ туръки мечты творять. И тако мы цѣловахомъ мѣсто, гдѣ Лазарь лежалъ, да и вышли ис пещеры. И поидохомъ опять на Елеонъскую гору, к тому камени, гдѣ Христосъ возънесеся на небеса, поклонихомся тому камени и целовахомъ. А когда съ Елеонъской горы глянешъ во Иерусалимъ, ино все видно до единой храмены; но и всюдо с нея видно: ко Иордану, к Содомскому морю, ко обители Святаго Савы, к Вифании и къ Вифлиему. л. 212. Забытая радость - Елеонъская гора! И ходихомъ по нѣй доволно, и веселихомся, и радовахомъся, что въ Едѣме465.
Потомъ поидохомъ съ горы. И когда поровъняхомся противу Гепсимании, тогда насъ вождъ, старецъ-арапъ, повѣлъ налѣво по юдоли Плачевъной. И мало поидохом во юдоль, тутъ лѣжить камень невѣликъ, плоскъ. А на томъ камѣни воображена стопа ножъная, а въ ней вода, полна стоить. А сказывають про тотъ камень: «Когда Христосъ стрѣтился со слепъцомъ, и ста на томъ камени, и плюну на землю, сотвори л. 212 об. брение, и помаза очи слепому, и посла его къ Силуамстѣй купѣли умытися. И какъ Христосъ стоялъ на камени, такъ ево стопа въ камени вообразилося, что въ воскъ». И тотъ мы, грѣшнии, камень цѣловахомъ, и воду из стопы пихом, и умывахомся. А вода въ стопѣ не убываетъ, опять наполняема. A подлѣ тово камени яма, зѣло глубока провалина, а в ней на днѣ вода чють знать. И въ тую яму намъ не вѣлять смотрѣть; а что то за пропасть, про то и грѣки не знають.
И оттуду поидохомъ вънизъ по юдоли, на лѣвой сторонѣ стоить л. 213. гробъ Авесолома, сына Давыдова; a здѣланъ, что голубецъ, узорочисто; а на верху круглая башенка; а окола голубца накидано каменѣмъ мѣлкимъ кучи великия. Мы же вопросихомъ: «Что ето за камѣнья?» И они намъ сказали: «Ето-де жидове накидали. Они-де не любять Авесалома за противление отча. И когда-де жидове етемъ путемъ идуть, то все камень кидають ко гробу тому». И когда пойдешъ от Весоломова гроба внизъ по юдоли, на лѣвой стране все гробы въ той горѣ пророческии, жидовъския, узоричисты л. 213 об. и двери, и окна; а те гробы выбиваны въ горѣ из одного камени.
И от того мѣста поидохом вънизъ по юдоли Плачевной. На градъцкой странѣ, противъ угла, подъ стѣною и подъ горою каменъною естъ купѣль Сулуамля. Въходъ въ нея учинена лѣсница каменъная, широкая, что въ погрѣбъ походной, да крута зело, а въ нѣй ступенѣй 12 итъти въ гору. И по конецъ тоя лѣсницы самая купѣль Силуамля, аки озерцо широко, а глубина - въ груди человѣку. И приходять всякия люди, недугомъ одержимыя различными, и погружаю- л. 214. тца въ той купѣли, и зъдравы бывають. А когда мы пришъли к устию купѣли, ажно въ ней купаетца арапъ болной, босурманъ. И когда стали на него кричать, такъ онъ вонъ вышел ис той купѣли. Сидять тутъ арапы, беруть мыто - по копейки съ человѣка и по грошу. А вода въ купѣли не стоить, но идеть съквозъ гору и вышла въ полъгоры ручей хорошей, и тутъ турецкии жоны платье моють, прудокъ запружонъ. А та вода во юдоль Плачевною не дошла, вся въ гору понырнула; а юдолъ Плачевная суха, нѣтъ в ней во- л. 214 об. ды. А сказывають про ту купѣль, что она прежде плѣнения Вавилонскова не бывала. А когда-де возъврати Господь от плѣнения, тогда пришедъ к тому мѣсту Иеремия Пророкъ и весь плѣнь с нимъ на тотъ потокъ, и помолися Иеремия Богу, и даде Богъ въ томъ мѣсте воду.
Во Иерусалимъ ис той купѣли арапы возять воду на велбудахъ да пъродають. A рѣкъ и кладезей во Иеросалимѣ нѣтъ, и земля безводна, но токмо купѣль Силуамля. И тое воду покупають богатыя, а убогия питаютца дождевою водою. А дождъ во л. 215. Иеросалимѣ приходить ноябъря-месяца. А когда мы пришли во Иеросалимъ, такъ перво дождъ пришолъ в нощи противъ арханъгела Михаила дъни и до февроля-месяца шолъ.
A хлѣбъ там сѣють около Филипова заговенья, a поспѣваеть къ Свѣтлому воскресению; а овощи всякия поспѣвають на Рожество Христово и на Богоявление Господне. У насъ зима, а у нихъ лѣто и прохладъ въсякой. A лѣтомъ во Иеросалимѣ от солнечнаго зною и ходить нелзя: зѣло солнце печеть. А во всю зиму кома ры лѣтають, и боси ходять арапы, и снѣгу не л. 215 об. бываетъ, ни морозовъ никогда не живеть. Какъ у насъ на Москвѣ вѣсна пываетъ теплая, такъ у нихъ зима-то такова бываеть тепла: дожди, туманы, а громъ бываеть во всю зиму и молния. Иерусалимъ - среда земли, понѣже когда бываетъ день большой въ Петровки, тогда солнце на полъдняхъ станеть и в самой вѣрхъ главы свѣтить, такъ стѣнь не бываеть. А когда станеть день убывать, тогда стѣнь станеть познаватца. Мы же тѣ дни во Иеросалимѣ не прилучихомся, токмо въ болшия ночи зимния искусихомъ: о полуно- л. 216. щи въ мѣсячныя ночи на монастырь изъ кѣльи выхаживахомъ и смотрѣхомъ, какъ месяцъ прямо станеть надъ главою и стѣни не знать - и то мы собою искусихомъ.
А день во Иеросалимѣ болшой лѣтней 15 часовъ, а нощь 9 часовъ бывають. А колодези каменныя копаныя; и дожевую воду набирають: стѣчи подѣланы плоския и приведѣны къ колодѣзямъ трубы. А вода въ колодѣзяхъ не портитца, во весь годъ бѣла, а не желта бывает.
И мало пошедъ юдолью, на правой руки въ полъгорѣ стоит древо л. 216 об. масличное, окладено каменѣмъ, с храмину будеть. А под тѣмъ дрѣвомъ, сказывають, что Исайю Пророка пилою претѣрли жиды, а претирали пилою дрѣвяною. И то дрѣво зѣлено и до сего дня. И от того дрѣва пошедъ подъ гору во юдоль, и на дъругой странѣ юдоли на горѣ тутъ село Скуделниче, - а от града то село с вѣрсту, на полуденъную страну, - въ погребение странънымъ, что откуплено Христовою кровию, иже Июда Христа предалъ июдеомъ на 30 сребреникъ. И тако жидове купиша тѣми сребрениками село Скуделниче л. 217. въ погребѣние страннымъ. А каторыя християне приходят ото всехъ вѣръ и странъ, от востоку и заподу поклонитися Гробу Господню и святымъ мѣстамъ, и коему прилучитца отити къ Богу, и тѣхъ християнъ кладуть въ томъ дому въ селе Скуделничи. Аще ли инокъ-пришлецъ въ коемъ монастырѣ случитца ему умерет, и с того монастыря тут же приносят въ то же село. А ерусалимцы въ том селѣ никогда не кладуть. Въ томъ селѣ ископанъ погребъ каменъной, какъ пещера, а дверъцы малы учинены; и въ томъ погребе пещера, перѣдѣланы л. 217 об. закромы. А кладуть християнъ въ томъ погребе безъ гробовъ на земли. А лежить тѣло 40 дъней мяхко и цѣло, а смраду нѣтъ от него. А егда исполнитца 40 дней, и об одну нощь станеть тѣло его земля, а кости его наги стануть. И пришедъ той человѣкъ, кой приставленъ въ той пещере, и ту землю лопатою соберѣть въ закромъ, а кости въ другой; а кости тѣ цѣлы и до сего дъни. А земля ихъ прежде сего, сказывають, голуба бывала, a нынѣ черна, что и протчихъ человѣкъ, толко смраду нѣтъ. А въ пещеру когда въвойдешъ, такъ л. 218. духъ тяжекъ; мы ходили въ ту пещеру, платомъ ротъ завезавъши. А закромовъ въ той пещерѣ много; а ходять со свѣчами зажегши, а то темно въ пещерѣ, ничего не видать. А та пещера стоит надъ юдолью Плачевною; а юдолъ Плачевная пошла под лавру Святаго Савы Освященнаго и къ Садомсъкому морю. А сказывають, что тою юдолью Плачевною въ день Страшнаго праведнаго суда Господня река огненъная потечеть.
О домѣ Давыдовѣ
Домъ Давыдовъ стоить от заподной страны у вратъ Лидскихъ, и от Египта приходять въ тѣ же л. 218 об. ворота. И придѣланъ домъ Давыдовъ к грацкой стѣне: три стены внутрь града, а четвертая градская. Крухъ ево копанъ ровъ; а чрезъ ровъ мостъ прежде сего бывалъ каменъной, a нынѣ деревянъной. А у вратъ великаго дома лежать пушки болшия и сторожа, караулъ великой, стоят турки и арапы, янычары. А живуть въ немъ турки, а християнъ не пущають; а кто дасть подарокъ, такъ тово пустять. А величиною домъ - какъ изъ лука перестрелитъ, а равенъ въдоль и поперѣкъ. А харомъ въ нѣмъ развѣ одна полата, л. 219. из нея же Давыдъ видѣ Вирсавию, мыющуюся въ винограде. И мы, грѣшнии, въ томъ дому были, турки насъ пушали: и мы дали имъ подарокъ, такъ они насъ водили въ полату Давыдову. А въ полате Давыдовѣ живет турчинъ. Толко одно окно, и дъругое - въ предѣле, а въ полатѣ на окнѣ яма великая въ камень вогнулася.
А сказавають про ту ямицу: «Когда-де Давыдъ Псалтыръ писалъ, так-де возлегъ лактем опочнуть на тотъ камень». Горить кондило с масломъ древяннымъ и день и ночъ; а ставять то кандило турки, почи- л. 219 об. тають Давыда. И мы, грѣшнии, тот камень цѣловали. А что глаголеть Святое Писание: «Въ дому Давыдовѣ страхъ вѣликъ», - и нынѣ въ томъ дому Давыдовѣ страха никакова нѣтъ, а въ немъ турчинъ живѣть. И тутъ будеть совершатися таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давыдова, от заподъной странѣ близъ естъ потокъ сухъ под градъцкою стѣною, подъ домомъ Давыдовомъ; имя тому потоку - юдоль Плачевная, идѣже хощеть тещи река огненная въ день Страшнаго суда.
А на л. 220. полуденную страну нынѣшняго града Иерусалима, за стеною у вратъ стоить гора Сионъ - мати церквамъ, Божия жилище.
На той же горѣ преже сего бывалъ монастырь, a нынѣ турецкой мечетъ, в немъ же турки живуть. На той же горѣ близъ градъцкой стѣне домъ Завѣдеовъ, отца Иоанна Богослова. Въ том дому тайную вѣчерю сотворилъ Исусъ со ученики своими. Въ томъ дому Иоанъ возлеже на перси Господни. Въ том же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь нашъ Исусъ Христосъ, стоя на крестѣ, л. 220 об. глагола матери своей: «Жено, се сынъ твой». Потомъ глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа поять ю ученикъ въ тотъ домъ свой. И въ томъ дому жила до сошествия Святаго Духа на святыя апостолы и ученики въ день пятдесятницы. Въ томъ дому и преставление бысть Божия Матере. Въ той же домъ по воскресении прииде Христос ко ученикомъ, и дверѣмъ затвореннымъ, и ученикомъ собраннымъ, и показа Фомѣ руцѣ и ребра своя. На той же горѣ гробъ святаго первомученика Стефана. На той же горѣ ангелъ Господень л. 221. отсѣкъ руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы. А от дому Иоанна Богослова на лѣвую страну вѣржениемъ из лука - Галилея Малая, тамо первѣе по воскресении своемъ Христос из мертвыхъ явися. А та вся мѣста на Сионъской горѣ. А домомъ Заведѣовымъ владѣють нынѣ еретики - армяне проклятыя, у турка купили.
Потомъ поидохомъ за градъцкую стѣну въ пещеру Варухову; и та пещера от градъцой стены якобы вержениемъ изъ лука. И въ той пещерѣ живут л. 221 об. махметанския дияволъския пророки. А та пещера огражена, и сады въ ней насажены во оградѣ. И в ту пещеру турецкия пророки пущають да беруть съ человѣка по паре. А пещера зѣло велика и высока. А сказавають про ту пещеру: «Когда пленѣнъ бысть Иерусалимъ, и Иеремия Пророкъ ведѣнъ бысть въ плѣнь, и пребысть въ Вавилонѣ 70 лѣт. Варух же Пророкъ, жалѣя учителя своего Иеремию Пророка и Иерусалимова разорения, и затвори себе въ той пещерѣ, и плакате о разлучении учителя своего, даже до возъвращения. л. 222. И внегда же людие во Иерусалим возвратишася, тогда и Варуху изъ пещеры изъшедшу и Иеремию Пророка погребѣ». И та пещера зѣло удивителна; прежде сего бывала внутрь старого града, a нынѣ вънѣ новаго града, за стѣною градъцкою. И многие знать полаты старого града Иерусалима, строение и сады; и нынѣ тутъ все пусто, толко пещера Варухова.
Генваря въ 18 день поидохомъ из святаго града Иерусалима на Русь въ пятницу предъ Недѣлею мытаря и фарисея на 1 часу. И намѣсникъ патриаршей при- л. 222 об. говорилъ намъ извощика-арапа, християнина грѣческой вѣры. И тако мы, убравшися на кони, поидохомъ изъ града; и, вышедъши за градция врата, стахомъ на поли ерусалимскомъ. И приказалъ насъ питропосъ проводить толмачю-старцу; и толмачь выпроводилъ за градъ, сталъ изъвощику приказывать, чтобъ насъ въ цѣлости до пристали поставилъ и никаковы шкоды бъ не учинилъ. А намъ сталъ толмачъ говорить: «Естьли-де изъвощикъ вамъ на пути кое зло учинить, то де пишите ко мнѣ, я-де на немъ за рубль до- л. 223. правлю 20 рублевъ». И велѣлъ намъ толмачъ дать изъвощику всякому человѣку по 60 паръ на раздачю по дороге арапомъ-разбойникомъ, чтобы арапы насъ не трогали, чтобъ изъвощикъ насъ во всемъ очищалъ. И тако мы убравшися совсѣмъ, и помолившеся Господу Богу и Прѣсвятей Богородицы, и призвавши всѣхъ святыхъ въ помошъ, и поклонихомся святому граду Иерусалиму, поидохомъ въ путь свой на присталь моръскую.
И тово дни минухомъ село Емъмаусъ и доидохомъ до града Ромеля. И приидохомъ въ метоху, сирѣчъ л. 223 об. въ подворье Иерусалимское, и старецъ тово подворья принял нас с любовию. А мы зѣло с пути утомилися, и старецъ поднесъ нам вина церковнаго; а намъ, утомъленымъ, зѣло въ ползу. И тако мы препочихомъ ту нощь.
И утре рано извощикъ привел намъ кони, мы же убравши свою рухледь на кони и поидохомъ ко граду Иопии на присталь морскую. И того же дни приидохомъ во Иопию, якобы часу въ 5 дни, и стахомъ въ метохи Иерусалимъской. И старецъ, попъ черной, принялъ нас с любовию и угости насъ тра- л. 224. пезою обилною. А когда мы шли от Иерусалима до пристали моръской, и намъ на пути от арапъ зла никакова не учинилосъ, - слава Богу-свѣту, - потому что арапъ-изъвощикъ нас во всемъ очищалъ от нихъ, собакъ, тѣми денгами, что мы иму дали по 20 алтынъ съ человѣка. А когда мы наедемъ на дороге на разбониковъ, а они, что сабаки, лежать свернувъши; какъ увидять насъ, такъ въскочать всѣ да такъ и бросятца на насъ. А мы укажемъ на извощика-арапа: «Кофар, моль, за насъ дасть пешкешъ, сирѣчъ л. 224 об. подарокъ», - такъ они и поидуть ко извощику, а извощикъ уже имъ, собакамъ, даваить иному грошъ, а иному кусъ табаку. Да так-то насъ всю дорогу изъвощикъ оплачевалъ, да так-то насъ Богъ помиловалъ от нихъ, сабакъ. А изъвощикъ шолъ все позади насъ для разбойниковъ-араповъ: какъ на насъ нападуть, такъ мы укажемъ назадъ, на изъвощика, такъ они к нему и кинутца. А мы въ тѣ поры ну да ну въпередъ по дороге, да тако Богъ и спасъ насъ от всѣхъ бѣдъ.
А за извосъ мы давали по два тареля на коня, а ходу полтора л. 225. дни. А всякому человѣку по два коня: под себя лошедь да под рухледь другая; а иныя и пеши шли, толко под рухлѣдъ нанимали.
А когда мы пришли на присталь во Иопию, и въ тѣ поры на пристали кораблей не было приходу, для тово что въремя зимънея, такъ к той пристоли корабли не приходять. И нетъ пристоли тутъ доброй, такъ зимою корабли разбиваеть вѣтромъ. И намъ бысть о томъ зѣло печално. Какъ такъ, что кораблѣй нѣтъ? Что дѣлать? Стала наша дорога. А градъ пустой, харчю нет, л. 225 об. зѣло убогое мѣсто - гладом боло умерли, тутъ живучи. А у турак, сабакъ, въ то время прилучился ихъ празникъ турецкой. Месяцъ целой они постятца, такъ на базаре не дабудешъ никакова харчю. A хлѣбъ уже вынесуть на вечеръ, какъ солнце станеть садитца, и тотъ въвесь разорвуть турки. А иныя у насъ иной день и не ѣтчи бывали. Зѣло нужно было, нѣчимъ поживитца, не добудешъ ни рыбки, ни яицъ - самая пусташъ.
А жили мы тутъ на пристали двѣ недели, а пуще намъ года стало. Зѣло печално и унинъливо л. 226. было. Ужасъ толко: от моря стоить стонъ, какъ море шумить да волнами разбиваетца. А от печали у насъ то и забава была, что, бывало, пойдешъ подле моря гулять; да и тутъ гуляешъ, а назадъ оглядаваешся, чтобы арапы-разбойники не набѣжали.
А когда мы пришли на присталь, такъ попъ черной, кой тута живеть в метохи, на другой день въбезъсновался, такъ мы, грѣшнии, тутъ всю нощь надъ нимъ возились. Былъ у насъ крестъ московскаго литья мѣдной, такъ тѣмъ крестомъ ево все ограждали. А ди- л. 226 об. явол-де въ немъ кричить: «Студено-де, озънобили-де менѣ!» Да указываетъ ко иконамъ на полку: «Вонъ де ставросъ деревянъной, темъ-де меня ограждайте, а етемъ-де ознобили меня!» А тотъ кърестъ не по подобию написанъ: двоечасной, а не трочасной - такъ дияволу-то хочетца, чтобъ я ево тѣмъ крестомъ ограждал, ему уш то легче от тово. А я-таки не слушаю, да все, да всѣ мѣднымъ крестомъ ограждаю, да даю цѣловать ему. А онъ зубы скрегчеть, сьѣсть меня хочеть. Да Богъ ему не попустил, такъ онъ ничего мнѣ зла л. 227. не учинилъ. И так-то мы с ним да полуночи провозилися. Такъ онъ утомилси да сталъ проситца: «Дайте-де отдохнуть!» Такъ мы ево положили на постелю, такъ онъ до утрея уснулъ. Потомъ утре въсталъ, да мѣня, грѣшника, призвалъ, да сталъ говорить мнѣ: «Пожалуй-де, проговори надо мною Евангелие, всѣ 4 евангелиста». Такъ я над ним по два дъни говорилъ Евангелие. Такъ ево Богъ, миленъкова, помиловалъ - сталъ разумъ здъравъ; чють была дияволъ не похитилъ. И какъ попъ пришол в разумъ, зѣло да насъ был добръ, л. 227 об. часто насъ рыбою кармливалъ.
Потомъ пришолъ малой кораблъ из Акрей. И сказали намъ корабленники, что есть-де во Акри корабли египецкия; такъ мы нанели корабль малой и стали збиратца. Потомъ прислалъ за нами паша турецкой, услышалъ, что мы идемъ во Акри. И я пришолъ предъ пашу; и паша велѣлъ толмоча призвать, и перевотчикъ пришолъ, и паша велѣлъ у мѣня спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкаго указъ?» И я ему възявъши листъ турецкой да и подалъ, такъ онъ и сталъ честь. И прочетши лист л. 228. да и молвилъ: «Вот де, попасъ московъ, смотри на меня». И я на него смотрю. И онъ листъ салтанской свернулъ, да и поцѣловалъ, и на главу положилъ. А самъ чрезъ толмача говорить мнѣ: «Слышал-де я, что дѣ ты въ ночи едѣшъ въ Станбулъ. Й ты поежай, Богъ-де тебѣ въ помощъ! Сказовай-дѣ въ Царѣградѣ и въ Едринѣ, что мы такъ указъ салтанской почитаемъ, таковы-де мы, турки, своего государя опасны». И вѣлелъ мнѣ сесть, и потчевалъ менѣ съ собою кофей пить. И я ему сказалъ: «Я, молъ, кофей не буду пить: у насъ, л. 228 об. молъ, на Руси нѣтъ етово пития, такъ мы не повадились ево пить. Челомъ бью, молъ, за твое жалованье.» И онъ мнѣ паша молвилъ: «Чѣм же дѣ мнѣ тебя потчивать? Вина-де мы не держимъ, для тово что сами ево не пъемъ. Иди ж де съ Богомъ!» И я въставши, да поклонившися, и вонъ ис полаты пошолъ.
И пришелъ на монастыръское подворье, да и стали въ корабль кластися. А корабленикъ нашъ сталъ беситца, и не сажаетъ насъ на корабль, и не съталъ нашей рухледи класти, да подънявши парусъ да и пошел л. 229. ночью. А мы и остались на брегу моря, и намъ зѣло горко стало и слезно. Да что петъ делать? Быть такъ, уш то, мол, Богу тако изволившу. И стали мы опять рухледь носить на подворье. И той день намъ был зѣло печално. Потомъ мы смотримъ: анъ перед вечеромъ и пришолъ той же корабль назадъ - и мы зѣло обрадовалися. И пришолъ къ намъ корабленикъ да сталъ прощатца: «Простите-дѣ, Бога ради, оскорбилъ-де я васъ. Я-де верстъ съ 8 отшелъ да опаметовалъся. И мнѣ-де стало васъ жаль. л. 229 об. Какъ такъ здѣлалъ, что ихъ не помиловалъ? Хоша бы и босуръманъ былъ, инъ бы де мощно помиловатъ». Да и велѣлъ намъ класться въ корабль. Потом паша призвалъ корабленика и сталъ ево бранить: «Для чево-де ты не възялъ московскаго попаса?» И зѣло ему пригрозилъ, чтобъ онъ възялъ.
И мы в ту же нощь поклавшися да и пошли. И ту нощь немного отошли, потому что не была вѣтру добраго, и на зари сталъ вѣтръ вѣликъ зѣло. И того дня на вечеръ пришли во Акри - анъ кораблей египецъкихъ нѣту! л. 230. И намъ зѣло стало печално, когда нашъ корабль присталъ ко брегу. Потомъ мы рухлѣдь съвою възявши да и пошли въ метоху митрополию. И старецъ дал намъ кѣлию, потомъ намъ трапезу поставилъ. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, молъ, корабли пошли во Египетъ?» И старецъ сказалъ: «Третьево-де дня пошли и въновъ-де скоро будуть. Не печальтяся-де, въскоре пойдете во Египетъ». И намъ от старцовыхъ речей стало радостно силно.
И наутрѣе февраля въ 2 день, на празникъ Стрѣтения Господня, позвалъ насъ къ себѣ л. 230 об. въ гости арапъ-християнинъ и зѣло насъ угости: рыбы было несъкудно, и вина была доволно. И, за трапезою сидя, было у насъ речей много. Спрашевають про государя и зѣло желають, чтобъ государь бился с туркомъ, и желають силно, чтобъ государь Царырад възялъ: «Не видать-де намъ тѣх дъней, чтобъ де государь московъской свободилъ насъ от турок!» И зело тотъ человѣкъ намъ любовъ показалъ и уподъчивалъ насъ. И тако от него изыдохом въ подворье. И по трехъ днехъ пришли 2 корабля египедъския с товароми. И пристали ко брегу, л. 231. стали выгружать товары. Мы же пришедъ х корабленику и договорились съ человѣка по тарелю до Малова Египта, а по-турецки Домять.
А у турокъ въ тѣ поры прилучился празникъ, въ суботу на Сырной недели, и была у нихъ ис пушекъ стрелба. А пъразнують турки свой празник три дъни.
Потомъ, по воскресение Сырное в заговѣны, велѣлъ намъ корабленикъ на корабль рухледъ носить. Мы же рухлѣдь на кораблъ привезохомъ и поидохомъ во град погулять. А корабленикъ не сказалъ намъ, что де: «Сего дня буду отпущатца». А когда мы во град л. 231 об. вошли, тогда насъ грацкой житель, арапъ-християнинъ, позвалъ къ себѣ на обѣдъ. Мы же поидохомъ, а опасение у насъ было, чтобы нашъ корабль не ушолъ. Но господинъ, у кого мы обѣдаемъ, тотъ насъ ократилъ: «Я-де вѣдаю, что де сегодъня корабль не пойдеть» - такъ мы поослабили. А трапеза была зѣло доволна. И такову любовъ к намъ показалъ, что самъ с братьями у трапезы служилъ, во всю трапезу все стоялъ.
А корабль въ тѣ поры сталъ отпущатца, а насъ нѣту. А матросы по граду бѣгають да насъ спрашивають; л. 232. потомъ сказали, гдѣ мы, и они, к тому дому пришедъ, про насъ спрашивають. И рабы, пришедъ, господину говорять, что де уже корабль отпустился. А мы языка не знаемъ, что говорят. А господинъ перемогаетца, а намъ не скажеть. Жаль ему нас, что корабль ушолъ; а хочетца ему, чтобъ обѣдъ докончати; а сам велѣлъ скорѣе ествы нести и ества за ествою. Такъ мы сътали припазновать, что онъ сталъ скорбенъ. Такъ мы у толмоча спросили: «Что, молъ, господинъ печаленъ?» Такъ толмачъ сказалъ: «Ведь де корабль л. 232 об. вашъ ушолъ!» Такъ мы какъ услышали, что корабль ушолъ, такъ въставъ иза стола да и побѣжали к пристанищу морскому - анъ нашъ корабль верстъ за 10 ушолъ на море, чють видно. А сътало къ ночи. И мы толко разно руками.
А у пристали прилучились въ тѣ поры турки, и по насъ стали тужить, да и стали с короблей кликать мотросовъ съ сандалами. Такъ тотъчасъ подбежали грѣческия матросы; такъ мы ихъ порядили нагънать корабль, дали тарель зъ дву человѣкъ. Толко мы въ сандал сѣли - анъ тотъ господинъ, у ково мы л. 233. обѣдали, и прибѣжалъ на пристань, а мы уже отпущаемся, и спросилъ у матросовъ: «Что-де поредилися изъвозу?» И они сказали, что тарель. А онъ выфатилъ исъ кармана тарель да и кинулъ въ лотку: «Вот де вамъ извосъ за нихъ, боле-де тово не берите». А самъ сталъ со мною прощатца: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су, лише подивился: етакая християнская душа! Потом мы поклонихомся ему и отпустихомся на море.
Отвезли насъ матросы от брега версты с три да и покинули грѣсти, а сами и стали на насъ просить еще за провоз: л. 233 об. «Тово-де мало, не хотимъ вести!» И стало наше дѣло. Мы то такъ то сякъ - не вѣзуть: «Дай-де еще тарель!» А тот, кой възяли за извосъ, и бросили мнѣ в санъдалъ. И я, су, что дѣлать, и възялъ: «Ну, молъ, поежайте назатъ, и я, молъ, буду паши на васъ бить челомъ!» И много шумѣли, такъ они стали уже и тотъ тарелъ назадъ просить, такъ я отдалъ имъ. Они же погрѣбши мало да опять перѣстали грѣсти. И зѣло безумныя намъ горесть нанесли и во грехъ въвели, едва злодѣи до коробля довезли. Такъ насъ на корабль тотъчасъ матросы при- л. 234. няли, такъ они со стыдомъ от коробля поехоли. А я раизу на нихъ жаловался, такъ онъ съталъ на нихъ шумѣть.
Потомъ вѣтръ сталъ утихать. И подъшедъши подъ гору Кормильскую да и сътали на якори. Потомъ поутъру въставши матросы и хотѣли парусы распущать и якори вынимать. А раизъ сталъ на море смотрѣть въ далную пучину, и сталь присматривать, и позналъ, что хочеть быть погода великая въ мори, потомъ раизъ не велѣлъ якоря вынимать. И стояли мы от погоды подъ Кормильскою горою 5 дъней.
И въ пятницу л. 234 об. на 1 недѣли на вечеръ погода стала затихать.
Такъ раизъ увидѣлъ, что от города от Акрей стали корабли отпускатца; такъ и онъ велѣлъ якори вынимать и парусы поднимать. Потомъ пошли въ ночь, и бысть намъ поносъ доброй.
И въ понедѣлникъ на 2 недели поста о полудни приидохомъ к устью Нила-рѣки. И не дошедъ устья, якобы вѣрстъ за 5, и стали на якоре. И потомъ изъ Малова Египта пришли малыя корабли, да и възяли кладь из корабля всю, да и корабль порожней привезали, да и повели л. 235. подъ Домять. Туда, на устья Нила мѣлко, не пройдетъ корабль со всѣмъ грузомъ, такъ малыми выгружають, а болшой порожъней волокуть за собою.
И на вечеръ приидохомъ подъ Домять. И тутъ пришли к намъ на корабль арапы, да и възяли нашу рухледь, и понесли въ метоху. И игуменъ насъ въстрѣтилъ с честию, и далъ намъ кѣлию, и обѣдъ намъ устроилъ. И мы ему от намѣсника грамотку подали, а въ грамоткѣ писано от намѣсника, чтобъ об насъ порадѣлъ и корабль бы дабылъ въ Царьградъ. Потомъ игуменъ л. 235 об. сталъ намъ корабль добывать и добылъ корабль доброй грѣченина Ивана, а прозваниемъ Холова.
Потомъ въ Домяти учинился бунтъ от турокъ, и дня зъ два торгу не было, и насъ игуменъ изъ монастыря вонъ не пущалъ. И помалу бунтъ утихъ, и мятежъ былъ въ народѣ великой. Пришолъ от турка указъ, чтобъ малыми денгами не торговать, да чтобъ туркамъ вина не пить и не шинъковать, a грѣкомъ бы платья зеленова и краснова не носить, а носит бы платья черное да бѣлое. Такъ за то л. 236. было учинился бунтъ.
Потомъ, передъ походомъ нашим, звалъ меня архимандритъ Домятской обѣдать. И обѣд зѣло хорошей устроилъ, всево было много наспѣто. А тотъ архимандритъ бывалъ на Москвѣ за милостиною. А когда, отобѣдовъ, я от него пошелъ, такъ онъ мнѣ далъ на дорогу с пудъ финиковъ. Зѣло добръ архимандритъ да и разуменъ! Мнѣ онъ много расказовалъ, какия тутъ на него бѣды бывали от турокъ, какъ ево грабливали и церковъ. Невозъможно ево бѣдъ и писа- л. 236 об. нию предать!
И жили мы въ Домяти недели зъ двѣ; потомъ и стали корабли отпускатца и из устья Нила къ морю, и тамъ стали нагружать. А мы дни съ три спустя ихъ после нанявъ коикъ да и поехали с рухледью къ морю - анъ еще корабль нашъ не вышелъ на море, такъ мы и стали противъ заставы. И тут насъ остановили и стали нашу рухледъ досматривать, такъ я юмручею подалъ салтанской листъ. Такъ онъ прочетши, да и не вѣлелъ разъбивать рухлѣдь, да и вѣлелъ намъ очистить полатку, гдѣ намъ л. 237. стоять, дакудова корабль пойдеть. А самъ юмручей спросилъ у меня: «У ково-де ты идешъ на корабли?» И я ему сказалъ, что у Халова. И турченинъ мнѣ сказалъ: «Доброй-де человѣкъ Халовъ, я-де знаю. Поди-де съ Богомъ!» И тутъ мы на заставѣ жили два дъни.
Потомъ, сѣдши въ коикъ и рухлѣдь положа, да и поехали на морѣ х кораблю. И подъехавъ, и сѣли въ корабль. А иныя-де корабли, убравшися, пошли къ Царюграду. А нашего раиза задоръ берѣдь, что корабли пошли, а онъ осталъ, такъ сердитъ былъ зѣло. Мы л. 237 об. въ тѣ поры к нѣму не подходили, как онъ убирался. Потомъ тотъчасъ велѣлъ парусы поднимать, да и пошли, а то уже на походѣ убиралися. И бысть вѣтръ добръ. Потомъ нашъ раизъ съталъ веселъ, какъ корабль пошолъ, a вѣтръ сталъ добърой. Такъ мы подъшедъ къ нему да поклонилися. Такъ и онъ намъ поклонился, а сам молвилъ: «Добре-дѣ тебѣ будет, сидя здѣся!» Да и велѣлъ мнѣ мѣсто хорошее очистить, а сам под мѣсто рагожи стелѣть. Съпаси ево Богъ, миленъкова, доброй былъ человѣкъ!
И хлѣбъ нам л. 238. велѣлъ давать, и кашу, и, что ни ворять, всячину. И шли мы четверы сутки, a вѣтръ все был боковой, и зъбило насъ вѣтром въправо вѣрстъ зъ 200. Потомъ на 4 день стали горы показоватца. И на вечеръ подошли под градъ Мирликийской, гдѣ Никола Чюдотворецъ родился. Потомъ къ ночи вѣтру доброва намъ не стало. И сталъ нашъ корабль ходить по морю то сюда то туда, чтобъ не стоять. И тако ночъ всю шатался. И наутрее по морю появились кораблей много: каторыя прежъде насъ пошли, всѣ тутъ ста- л. 238 об. ли сбиратца. Потомъ кораулъщикъ нашъ свѣрху дрѣва кричить, что идуть-де корабли разъбойническия. Потомъ мы смотримъ - анъ и всѣ корабли поворотили назатъ к нашему кораблю. Потомъ и нашъ раизъ велѣлъ корабль назатъ оборотить, да и пошли подъ городокъ Костелорисъ. А когда мы пришъли въ ворота межъ горъ въ лиман, тогда изъ горотка въ коики выехали гражданя и сказали намъ, что въ городе моръ есть. Такъ нашъ раизъ хотѣлъ назатъ поворотить - анъ бѣжать и тѣ сюда, такъ нѣкуды дѣватца, стали да и положились л. 239. на волю Божию: лутче въпасти в руцѣ Божии, нежели в руцѣ неприятелския. И пошли подъ городокъ, и стали на якори. Потомъ за нами пришли всѣ корабли турецкия да и стали; а разбойническия корабли за лиманомъ стали на воротехъ да и не выпускають никово. И сталъ нашъ путь, некуда деватца!
И на третей день на турецкомъ корабли умеръ раизъ-турченинъ. Бился с разъбойниками, такъ разбойники у коробля дерево подъбили да сопецъ разбили, а раизу руку обрубили - такъ онъ въ 3 день и умеръ. A забѣжали наши корабли въ тот лиманъ въ среду Крестопоклонною, л. 239 об. и стояли мы подъ тѣмъ гороткомъ до Святой недели. Потомъ стали раизы съежатца да думать, какъ быть. И придумали, и послали почъту въ Царьградъ къ салтану турецкому, что разбойники не выпущают. А когда мы под тѣмъ городомъ стояли, и в тѣ поры учинился на одномъ корабли моръ сталъ. И зѣло тому кораблю стало нужда: не пущають ни въ городъ, ни на корабль, а харчъ приели, а възять негдѣ, а людей остаетца немного. Такъ раизъ дождавши ветру доброва да ночъю и пошелъ на уходъ сквозь разбойническия корабли. И гнали за нимъ вѣ- л. 240. рстъ со двѣсте до города Родоса, и ушелъ - Богъ спасъ ево; а корабль былъ християнской, грѣческой.
Потомъ учинился въ городкѣ великой моръ, такъ корабли и пошъли от города прочъ на другую съторону, въ другой лиманъ, подъ горы зѣло высоки. И под тѣми горами стояли съ неделю. Тутъ и Свѣтлое Христово воскресение възяли. И зѣло печално было: такой пресъвѣтлой празникъ възяли въ пусътомъ мѣсте. На Свѣтлое воскресение раизъ прислалъ мнѣ яицъ, молока. Спаси ево Богъ, миленъкова! Доброй человѣкъ былъ, часто и къ себе обѣдать зывалъ.
Потом въ самой л. 240 об. празникъ послѣ обѣда пошли корабли опять подъ городъ и стали на якори. А на коробляхъ уже и хлѣба не стала, нужда великая стала. Много у нашего раиза брали сухарей на всѣ корабли, у него было запасу мъного зѣло. Человѣкъ онъ старой, съ сорокъ лѣтъ уже на короблях ходить, такъ всякия нужды видалъ, такъ научился, какъ по морю ходить.
А когда мы стояли подъ горами, и тутъ мы въ горахъ видели идольския капища, древния гробища идольския. И мы по тѣмъ горамъ гуляли, и въ тѣхъ капищах и гробищахъ л. 241. вънутрь ихъ были. Диво да и все тутъ, какая на людей-то сълѣпота была! А гробищи пусты, костей нѣтъ ничево. А капищи выбиваны ис камени кирками, а не кладены. А гробищи поставъленыя зѣло на высокихъ горах, едва с нуждею възойти; и нынѣ на тѣхъ горахъ турецкии села.
Потомъ въ срѣду на Свѣтлой недели рано увиделъ караулъ зъ горы, что идуть голены турецкия съ войскомъ насъ выручать. И караулъ сталъ кричать кораблям, такъ с кораблѣй турки, грѣки побѣжали, и мы такожде туда же пошли смотреть. И когда л. 241 об. мы увидѣли голены турецкия, и зѣло обрадовалися всѣ. И к ночи пришли к намъ, а разбойническия корабли всѣ побѣжали въ пучину. И въ вѣчере прибѣжалъ сандалъ з голѣнъ съ янычары къ нашимъ кораблямъ, и велѣлъ утре рано выходить вонъ на море.
И въ четвертокъ на Свѣтлой недели рано стали наши корабли подыматъца и пошли на море подъле горъ, а голены турецкия от моря и от степи, а иныя позади нашихъ кораблѣй шли, оберегали от разъбойникъ.
И на другой день пришъли въ Родосъ, городъ турецкой. И тутъ корабли не пристали: ветръ л. 242. былъ доброй - и тако мимо прошли Родосъ. А когда верстъ за 10 отошли, тогда изъ города ис пушки 3-жды выстрѣлели, и корабли въсѣ остановились. Потомъ вѣдомость пришла изъ города, чтобъ оберѣгалися, что разбойническия голены прошли. Потом мы дождались голеновъ да и пошли въмѣсте.
Потомъ во второй день в ночномъ часу стала всходить полоса. Потомъ на всѣхъ коробляхъ стали парусы подбирать. А когда лишъ парусы подобрали, и взяла фортуна великая, и почала насъ по морю носить, и разъбила всѣ корабли - кой куда, неизвѣсно куда зане- л. 242 об. сло. Такъ насъ ночъ всю въ мори волнами носила.
И утре рано въ панедѣлникъ Фоминъ стала погода переставать. Мы же по морю смотрихомъ с коробля, и не видать на мори ни единаго корабля, всѣ разъбило. Потомъ о полудни стали на мори корабъли по караблю показоватися, и къ вѣчеру всѣ опять сошлися. И тово дни минухомъ Патмосъ-островъ, гдѣ Иоаннъ Богословъ былъ заточенъ. А от Патма-острова во вторый день възяла насъ опять фортуна в Ускомъ мори, тутъ было едва не все корабли разбила. А стала ме- л. 243. жу горъ; а море глубоко, сажен 500 было глубины. Такъ едва снастей столко стало, и все сънасти связывали - едва корабль нашъ остановили. И тут мы стояли от фортуны двои сутки.
Потомъ стала утихать, да и пошли всѣ корабли, и голены с нами. И в ту же нощь въсталъ вѣтръ противенъ, и пожало корабли всѣ назатъ, и на корабляхъ парусы поставляли боковыя. И пришли подъ Ефесъ-градъ.
Градъ Ефесъ зѣло узорочистой; и митрополитъ в нѣмъ живет грѣческой. Тутъ мы стояли су- л. 243 об. тки.
Потомъ пошли и пришли въ Стинковъ-городъ, и тутъ мы сътояли двои сутки. Тутъ мнѣ неволникъ руской далъ два мешка лимоновъ.
И въ томъ городѣ Стинкове всево много, садовъ всякихъ; вино дешево - по копейки око, а горелки - око по грошу; лимоновъ 40 и 50 за копейку; и все дешево. Такова граду в Турецкой земли поискать другова! Въсякия овощи идуть на коробляхъ из него въ Царьградъ.
И тутъ насъ турчинъ-паша стал просить на мнѣ горачю, такъ я ему листъ показалъ туре- //л. 244. цкой. А онъ листъ и спряталъ въ пазаху да и поехалъ по карабълямъ горачъ збирать. А мнѣ сказалъ: «Поежай-де въ городъ, там-де листъ отдамъ». И я поехал въ коику и сталъ ево на берѣгу дожидатца. А когда онъ приехалъ, и я сталъ у него листъ просить, и онъ у мене въспросил: «А сколко-де васъ человѣкъ?» И я сказалъ, что де 4 человѣка. И онъ мъне молвилъ: «А то-де васъ толко двое, а ето-де двое грѣченъ за собою проводишъ». А я было 2-х старцовъ рускихъ съ собою изъ Еросалима възялъ за тѣм же листомъ. И онъ, сабака, разсмо- л. 244 об. трилъ, что они въ листѣ не написаны, да и сталъ просить 12 тарелѣй з дву человѣкъ.
Такъ я пошелъ до воеводы и сталъ битъ челомъ, что, молъ, у менѣ отнялъ паша горачей листъ. Такъ воевода послалъ за ним, чтобъ онъ листъ принесъ; такъ онъ листъ прислалъ. И воевода листъ прочелъ да и вѣлелъ мнѣ отдать: «Хоща бы де было 20 человѣкъ, так де не указано с нихъ брать!» И туръчинъ възялъ у воеводы листъ да и прятать сталъ, а я збоку и вырвалъ у него лист, и въ пазоху спряталъ. А когда л. 245. мы от воеводы пошли, турчинъ насъ не отпускаеть: «Пойдите-де до паши, такъ он-де какъ хочеть с вами». И пришли передъ пашу. Такъ онъ сталъ просить листа, и я ему не даю. Такъ онъ велѣлъ тѣхъ двухъ старцовъ посадить въ тюрму, а меня отпустить.
Так я от него пошелъ на присталь - анъ коика, нашего корабля нѣту! Уже поздно стало, такъ я въ городъ и пошелъ, да у неволника рускова начевалъ. И поутру с тѣмъ нѣволникомъ пошелъ до митрополита. Такъ митрополитъ у менѣ възялъ листъ да и пошел до воеводы. Такъ воевода послал л. 245 об. с великою грозою къ паши. Такъ паши стало не лицо, и велѣлъ тѣх старцовъ выпустить, да еще имъ далъ по 5 копѣекъ на дорогу.
Потомъ о полудни наши корабли пошли къ Царюграду, и голены с нами же. И на вечеръ вѣтъру нѣ стало, и пристали ко острову Милитинъскому. И тотъ островъ зѣло вѣликъ, и городов в немъ много. И тутъ мы стояли двои сутки. И потом подънявши парусы да и пошли, а голены уже от насъ отстали назадѣ.
И на другой день пришли к устью Ускому морю, что въ Царьградъ поворачавають. И тут л. 246. намъ вѣтръ противной былъ, не пустилъ насъ в Уское море. И стояли мы тутъ пятеры сутки: вѣтръ былъ все противъной. А на тѣхъ воротахъ стоят два города турецкия для воинъскова дѣла, зѣло ружъемъ запасны. A гдѣ мы стояли, и от тѣхъ мѣстъ до Афонския горы 160 вѣрстъ, а до Царяграда 140 вѣрстъ. А Офонская гора от того мѣста въ день не видно, а когда солнце сядеть, такъ она вся обнажится, а въ день не знат ничево.
Потомъ сталъ вѣтръ заворачеватца намъ въ попутье, такъ на всѣхъ корабляхъ подъ- л. 246 об. няли парусы да и пошли. И прошъли два городка, а имя имъ Костели, да и стали: опять вѣтръ не нашъ сталъ. Тутъ было нашъ корабль каменемъ проломило, и едва законопатили. И в тѣ поры раизъ с навъклиромъ побранились. Навъклиръ говорить: «Пора якори кидать!» А раизъ говорит: «Еще рано!» Да так-то въ томъ шуму о камень корабль и ударился, чють не пропалъ было корабль, и с людми. Да еще-то Богъ помиловалъ, что тихонко потерся о камень.
И утре рано, поднявъши парусы, пошли под Царьградъ. И на другой день над вечер л. 247. пришли подъ Царьградъ, въ среду Преполовения Господня, и стали на якоряхъ на Бѣломъ мори противъ Царяграда, нѣ дошедъ пристали версты за двѣ. Потомъ к нашему кораблю приехоли ис таможни турки и стали на корабли товаровъ досматривать. Потомъ стали нашу рухледь разъбивать, такъ я имъ показалъ турецъкова салтана листъ, такъ они и не стали разъбивать. И началъной туракъ въ честь у меня попросилъ чотки иеросалимския, такъ я ему далъ, а крестъ с нихъ снялъ. Такъ онъ сказалъ: «Поспешай-де! Вашъ московъ козырьянъ л. 247 об. скоро едѣть къ Москвѣ, так де тебѣ с ними хорошо, они-де уже выбираютца с товарами въ Енинково-село». И я такъ услышалъ, что еще наши московския купцы не уехоли, такъ я зѣло обрадовался. Да нанявши коюкъ, и убравшися с рухледью, да и поклонясь раизу, и поехоли на Фенарь въ метоху Иерусалимскую.
И приехоли въ метоху, и игуменъ намъ радъ, сталъ здравствовать: «Здраво ли де Богъ васъ сносилъ?» Мы же ему гърамотки подали от намѣсника, а онъ намъ далъ кѣлью и хлѣба прислалъ и вина, всево доволно. Потомъ поидохомъ въ ве- л. 248. лдеганъ къ московскимъ купцамъ, и еще они не уехоли въ Енинково. А купцы намъ зѣло обрадовалися. Калуженинъ Иванъ Козминъ и братъ ево Ерастъ Стефановичъ, спаси ихъ Богъ, трапезу намъ зѣло устроили доброю, и ренскова было доволно. Ради миленкия, а сами говорят намъ: «Слава-де Богу, что вы нас застали! Хорошо-де с нами ехать къ Москвѣ. Мы-де вамъ не чаели назадъ выехать». И, въставши от трапезы, воздали хвалу Богу; потомъ пошли гулять по Царюграду.
Потомъ, на третей день нашего пришествия, учинился л. 248 об. бунтъ въ Цареградѣ от янычаръ. Сказана была янычаромъ служъба - ититъ на каторгахъ на Черъное море подъ Керчю и на Кубань-рѣку, въ мори устья заваливать каменьемъ, чтобъ московския корабли с войскомъ не пришли. И тѣ янычары пришли к пушъкарскому двору головѣ жалованья просить, и голова жалованья имъ выдалъ полъное. А янычары стали просить за прошлыя годы от азовской служъбы походноя жалованья. И голова сказалъ: «Мнѣ-де указу такова от салтана нѣтъ, что вамъ за прошлые годы подъемъ л. 249. давать.» Такъ они голову възявши, да и удовили, да и пошъли по рядамъ, грабить ряды. И мы въ тѣ поры прилучились въ рядахъ - едва ушли на гостиной дворъ да и заперлись. А въ редахъ и въ дворахъ въвезъдѣ толко стукъ да громъ стоить, какъ запираютца по рядамъ и по дворамъ. Потомъ бунту было часа на дъва.
Потомъ прибѣгли янычары царския да и перехватали янычаръ - такъ бунтъ и унялся. А мятежъ по всему Царюграду - ужасъ великой: крикъ, пискъ бабей, робячей. А то и кричать: «Москва пришла, московския ко- л. 249 об. рабли! Увы, погибель пришла Царюграду!» А дворы заперши, да ямы копали, да добро прятали. И турки ходячи по Царюграду з дубъемъ да бъють въ ворота, чтобъ не мѣтежились, а сами говорять: «Нѣтъ московъ, нѣтъ, то-де янычары възбунътовали!» И к ночи едва унялся метежъ. Мы же зѣло подивилисъ: «Куда, молъ, на турокъ ужасъ напалъ от московъскаго царя?» А сами удивляемся: «Зачто, су?» И удивлятся время-то приходить, такъ на нихъ и страх Богъ напускаеть, знамение предпосылаеть страхованное. л. 250.
Потомъ мы стали убиратъся в село Енинково: на Чорнѣе море корабли всѣ изъ Еникова-села отпущаются; а товары в коикахъ возять; а село Еникова от Царяграда 10 вѣрстъ. Мы же убравшися с рухледью в коикъ, да и поехали въ Ениково, и стали на том же дворѣ, гдѣ московския купцы стоять. А купцы еще въ корабль не клались, ожидали изъ Анъдриянъполе указу. Стали класться въ корабль, толка поклались - ан и указъ пришелъ, что ехать горами на Голацы чрезъ Дунай-рѣку, а на турецких подъ- л. 250 об. водахъ, да 200 человѣкъ туракъ-провожатыхъ дано до Киева, да воловъ 120, во всякую арбу по 4 вола. А Иванъ Казъминъ с товарищи, с котороми уклался въ корабль, не поехали сухимъ путем, не сталъ ис коробля выбиратся. Толко поехоли Житковы, прикащики гостя московскаго Ивана Исаева да Мотвѣя Григорьева. Они поехоли сухимъ путемъ, а мы с колужены - моремъ, въ корабли.
Мы же послѣ ихъ спустилися, чрѣзъ 3 дни, а спустились передъ Троицыном днемъ466. И пришли на устье моря Широкова. Тутъ стоять 2 л. 251. городъка турецкихъ для воинова опасу по обѣ страны, и пушакъ зѣло много. А городъки въновъ подѣланы: боятся нашего государя приходу подъ Царьград. Тутъ стоить застава, осматъривають ружъя, у насъ на корабли у московскихъ купцовъ ружъя осматривали. А у нашихъ купцовъ былъ възятъ листъ у паши, чтобъ пропустить по счету ружъе московъское. И тако пришедъ турчинъ, началной человѣкъ, да и пересмотрилъ, и противъ указу перѣчелъ ружъе, да и отпустилъ насъ. Мы же тово дня не отпустихомся: вѣтру л. 251 об. не было доброва.
И на вечеръ вънидохомъ въ море болшее, и тако поидохомъ къ Дунаю. И ту нощь доброва вѣтру намъ не была, такъ шеталися туда и сюда. И поутру все тожъ, не было нам вѣтру доброва до пятницы. И въ пятницу възялъ насъ вѣтръ доброй, и въ самыя заговены на вечеръ с моря внидохом въ Дунай-рѣку. И мало отдъшедши от устья рѣки Дуная, гъдѣ въ море упала, да и начевать стали на пустомъ мѣсте.
И утре въ пониделникъ Петрова поста, въставши, пошли бичевою въверхъ по Дунаю; и при- л. 252. шли въ 3 день подъ градъ турецкой Толчу; а шли бичевою и парусомъ. A Дунай-рѣка зѣло куликовата и уска, многими разшиблась гирлами. И тутъ мы подъ тѣмъ городком стали.
И утре рано приехали къ намъ на корабль турки товаровъ досматривать и лишнихъ людей, неволниковъ. Възошли турки на корабль да и стали указовъ досматривать. Потомъ и нашъ указъ прочли, да и съказалъ турчинъ: «Нѣдъ дѣ мнѣ до попаса дѣла и рухлѣди ево. Вы-де, московъ бозыряне, дайте-дѣ вы своево товару пошлину». л. 252 об. Такъ наши купцы заупрямились, пошлины не стали довать. Такъ турчинъ, началной человѣкъ, взявши указы наши в городъ, да и списалъ, да к вечеру к нам на корабль указы и прислалъ. А списки послалъ во градъ Килею ко изупаше, по-нашему къ полковнику. А изъпаша в тѣ поры стоялъ въ Килѣи с войском турецкимъ. Въ тѣ поры бѣлогороцкия татары възбунтовали, от туръка отложились да волохи всѣ разорили. Так-то паша от турка присланъ разыскивать и волохомъ грабежное добро отбирать на нихъ въпятеры. По- л. 253. томъ, на четвертой день, пришол указъ от паши, что на московъскихъ купцахъ брать пошлину. Такъ наши купцы не похотѣли дать пошлину да и поехоли сами в Килею ко изупаши. Такъ паша указъ имъ далъ, чтобъ на Голацахъ платить. Потомъ наши купцы приехоли ис Килии, и стояли мы подъ Тулчею 9 дъней, потомъ пошли къ Голацамъ.
И во въторый день пришли в Реньгородъ. И стали думать: хотѣли коней покупать да изъ Рени итъти на Русь - ино горадъ весь разоренъ от тотаръ, коней не добыли. Потомъ купецъ Иванъ л. 253 об. Казминъ нанялъ коикъ, да и поехали, и мы с нимъ, наперѣдъ на Голацы для коней, а корабль не пошолъ за вѣтромъ. А мы въ ночъ и пошли, а ружъя мы съ собою не възяли. И ту ночъ мы зѣло страху набрались: а то мѣсто зѣло от татаръ воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы тою ночъю добились до Голацъ. И поутру рано взявъши рухледъ да и пошли, а застава насъ и не пустила. И привели насъ къ бѣю, к началному турченину, так мы подали указы. И прочетъши указы да и вѣлелъ намъ итить.
Такъ мы и пошли въ л. 254. монастырь, да тутъ намъ игуменъ далъ кѣлью. Такъ мы шедши на берѣхъ Дуная-рѣки, и купили рыбы белужены, и наварили, и нажарили. А рыба зѣло дешева: белуга дать великую двѣ гривъны, а сазана алтынъ свѣжева. И тутъ мы переночевали.
Пошъли сухимъ путемъ с провожатами. Потомъ нашъ корабль пришолъ, а товару турки не довали изъ корабля выгружать, потому что за пошлину былъ шумъ великой, и помирились на малое дѣло. Потомъ стали мы коней покупать, а кони были недороги. Потом, въ 3 день, л. 254 об. приехоли наши провожатыя турчаня от изупаши, 200 человѣкъ, и пригнали воловъ под товары, и стали на подъводы убиратися.
И въ последнею ночъ учинилася у нас бѣда великая: дьяволъ похитил молотчика Козму Козъмина, възъбѣсновался. И бысть мятежъ великой всю ночъ: кричить, да свищить, и платье на себѣ дерѣть. Потомъ ево сковали да все сковавши везли до Киева.
Потом стали тово дни убиратца, и утрѣ рано во вторый день выехоли изъ Голацъ вонъ, и на поли зъжидались. А провожатыя турърки наперѣдъ выехоли да жда- л. 255. ли, выехавъ вѣрстъ з десять. А какъ наши купцы выбралисъ къ полднямъ, да и пошли всѣмъ корованомъ. Потомъ наехоли мы на провожатыхъ, такъ турки ехоли и перед нами, и за нами. Зѣло опасно насъ провожали! А естли ось изъломится или иное что испортитца, корованъ тако не остановитца, пойдеть, а туракъ человѣкъ 20 или 30 останутся да дожидаются. А какъ поддѣлають ось, такъ поидуть с тѣмъ возомъ да на стану даедуть. А когда пойдешъ на старону за нуждою, а турчинъ стоить да дожидаетца. л. 255 об. А по дороге везъдѣ перѣдъ нами мостили мосты да гати. A гдѣ на мостахъ и на гатехъ человѣкъ 20 или 30 да черезъ переправу перепроваживають. Уже зѣло берѣгли! Да нелзе имъ и не бѣречь, такъ во указе имъ написано насъ берѣчъ. «Что естьли одинъ хочъ человѣкъ утратитца, - такъ турецкой салтанъ сказалъ, - всѣх-де васъ 200 человѣкъ повѣшу за одного московскова человѣка!» Да приказалъ, чтобъ въ Киевѣ московскимъ воеводою отдать нас въ цѣлости и расписатца. А тое бы расписку привести во Аньдреянъполь къ самому салта- л. 256. ну, а от купцовъ писмо за ихъ руками - къ послу московъскому къ Петру Ивановичю Толстому, что въ цѣлости доехоли до рубежа и никакой шкоды турки ни татары не учинили.
И, не доеховъ до Ясъ за 30 вѣрстъ, поехоли мы, человѣкъ съ 5 московъскихъ купцовъ да началной человѣкъ турчинъ с людми, наперѣдъ въ Ясы въ ночь. И ехоли въсю ночъ, и приехоли въ Ясы часу во второмъ дни. И госъподарь воложской отвелъ нам дворъ стоялой. Потомъ, во 2 день, пришолъ нашъ корованъ и с туркамипровожатами. И съ- л. 256 об. тали покупать кони, тилѣги, а иныя нанимали и вощиковъ киевскихъ, воложскихъ, довали до Киева на подводу по 10 рублевъ, а возы везъли двойкою. И въ то врѣмя въ Ясы приехоли турки до госъподаря воложскаго, сковали да со всѣм домомъ повезъли къ турецкому салътану. А какое дѣло, про то никто не вѣдаетъ.
И стояли мы въ Ясехъ дней съ пять. И, совсѣмъ искупивъшися и убъравъшися, выехоли изъ Ясъ вонъ за 5 дъней да Петрова дни. И ехоли до Сороки 5 дъней, а в Сороку-городъ приехоли въ л. 257. самой Петровъ день после полъденъ. И тутъ Днестръ до вечера перевѣзлися, два перевоза тамъ; и, перѣвезъши, начевали. Тутъ ляхи про нашихъ купъцовъ обѣдъ дѣлали и зѣло почтили нашихъ купцовъ.
И во въторый день после обѣда убравшися да и поехоли въ степъ къ Немѣрову; и ехоли да Немѣрова 5 дъней. А когда мы приехоли въ Немѣровъ, и онъ весь разоренъ от Палѣя съ казаками, a нынѣ стоить войско лятъское 5000. А голы зѣло, и воровъство страшное, во очахъ крадуть. И мы въ город л. 257 об. поехоли за харчомъ, такъ тово часу сафянъ съ седла схватили, и не видали. А въ иного нашего молотца и кошелѣкъ с тарелми со всѣмъ вырвали, онъ хлѣбъ покупалъ. И губернаторъ градъцъкой купцовъ нашихъ звалъ къ себѣ на обѣдъ, такъ на дъворе караульщики бурку украли. Стали бить челомъ губернатору, а губернаторъ сказалъ: «Укажите-де въ лицо, я-де доправлю, а то де такъ нѣлзе сыскать. И вы-дѣ, дъля ради Бога, берѣгитеся. Как-де имъ не воровать? А жалованья нѣтъ, тол ко де по 10 денѣгъ на неделю, за неволю-де имъ воро- л. 258. вать».
И стояли мы въ Немѣрове часу до 5-го дъни, искупясь харчомъ да и пошли. А купцы поехоли къ губернатору обѣдать, а корованъ с турками пошолъ наперѣдъ изъ Нѣмерова. Турки прошались, чтобы ихъ купцы отпустили. И купцы имъ сказали: «Мы-де васъ не держимъ, поежайте себѣ. А какъ-де у васъ в указе написано, так-де и творите». Такъ они стали просить отпуску, чтобъ расписались. И купцы сказали: «Мы-де зъдѣсь расъписаватца не станемъ: земля - не нашего государя въладѣние, зъдѣ-де веть губернаторъ польской не л. 258 об. станеть за нашего боярина расъписавотца». Такъ они сказали: «Мы бъ де с радостию васъ и до Киева проводили, да мы-де боимся Палѣя вашего, онъ-де насъ не выпустить вонъ от себя, тутъ-де насъ побъеть». Такъ мы имъ сказали: «Али, моль, у насъ Палей какой своеволной, у государя нашего?» И турки сказали: «У насъ-де про нево страшно и грозная слава. Да мы-де никово такъ не боимся, что-де ево. Намъ-де зѣло и самимъ хочетца ево посмотрѣть, каковъ то-де онъ». Затѣмъ и за нужу поехоли, что расписатца нѣ с кимъ, а имъ л. 259. бесъ писма приехать къ салтану нѣлзя.
И ехоли мы степью чърѣзъ Лятцкую землю 4 дъни, и въ пятой день приехоли въ Паволочи-местечко, Палѣево въладѣние. И, не доежая Поволочи вѣрстъ за 15, стали коней кормить, а сами обѣдать. И наши перѣдовыя поехоли наперед въ Поволочю для овса и сказали наказному полковънику, что едутъ московъския купцы, а провожають турки. Такъ полковъникъ тотъчасъ вѣлелъ ударить въ бубны да въ политавры. И палѣевшина тово часу слетались, и тотъчасъ оседълали кони, л. 259 об. и приправилися въ ружъе, и выехали къ намъ въ полѣ з знаменами. Толка мы с стану тронулися, съ вѣрсту от стану не отехоли, а прилучился лесокъ, дубничокъ молодой, а турки толко нашъ обозъ стали объежать - анъ наперѣдъ полковникъ Палѣевъ и выверънулся, что заецъ в леску, а с нимъ человѣкъ съ 300. Да почели по дубънику скакать, гдѣ 20, гдѣ 30 человѣкъ, какъ есть зайцы: тотъ оттудова, а иной с ыной староны. И какъ турки увидели палѣевъшину, стали ни живы ни мертвы. А уже зѣло зълодѣи храбрость показали и по- л. 260. чали на конѣхъ винътовать, и копъя бросать, изъ луковъ стрелять и ис пистолѣтей. Нашъ корованъ и турокъ всѣхъ обълѣпили, и корованъ нашъ и туръки остановились тотчасъ.
Полковъникъ къ нашимъ купцамъ подъехалъ да и сталъ зъдравъстъвовать, а наши купцы полъковъника также позъдравъствовали. И наши купцы, и полковникъ слѣзли с конѣй, да стали наши купцы воткою потчивать; и выпивъ вотки по чарке, и сѣли на кони. А дубничокъ уже выехали, къ Поволоче - чистое полѣ. И какъ они минувши нашъ корованъ л. 260 об. и турокъ, да какъ ударили по конем - ино какъ брызнули, какъ что молонья изъ нашихъ гласъ мелъкнула, какъ по полю-то разсыпались: гдѣ 20, гдѣ 10 до самова города скакали, не переставали. И турки толко головами качают. А выежали все браная молодежь.
А какъ мы приехоли къ Поволочи, и полковникъ прислалъ к намъ корму, овса, меду. А турки зѣло ужаснулись да и не захотѣли ехать до Киева. И стали нашихъ купъцовъ бить челомъ, чтобы полъковникъ Палѣевъ расписался, что принелъ насъ въ цѣлости.
И наши купцы велѣли полковъз- л. 261. нику расписатца да сами писъмо къ послу дали, что, далъ Богъ, въ цѣлости и зъдраво доехоли. И ихъ с честию отпустили да и но дорогу дали имъ 8 тарелѣй да яловицу. Такъ турки и поехоли назадъ, а насъ стали уже провожать Полѣевы козаки.
А какъ мы стали приежать къ Фастову, такъ Палѣева жена и выслала к намъ навъстречю козаковъ 50 человѣкъ конницы з знаменми, и въстрѣли насъ верстъ за петь. А какъ мы приехоли въ Фастово, и стали за городомъ на поли. A Полѣй въ тѣ поры дома нѣ былъ, а былъ въ л. 261 об. Киевѣ. И Полѣева жена прислала къ намъ въ таборы яловицу и колачей, а конемъ овса. И тутъ мы стояли весь день. A Полѣева жена брала къ себѣ купцовъ обѣдать и угостила добре, а сама говорила: «Для чево-де до нас турокъ не довели? Я-де бы имъ дала себя знать, каковъ-де мой господинъ Палѣй. Я бы де ихъ знала, какъ угостить, да уже-де быть такъ. Жаль-де мнѣ етехъ гостѣй, что де бес чести отпущены. Я бы де 500 дала провожатыхъ также ихъ проводить черезъ Лядъцкую землю. А зънать-де, что Семенъ Ивановичъ л. 262. Палѣй станеть пенять». И, пообѣдавъши, купцы выехоли въ поле и стали коней седлать и запрегать. Потомъ выехалъ к намъ полковникъ наказъной с казаками да и поехалъ с нами провожать насъ до Киева.
И ехоли мы до Киева, и приехоли мы въ Киевъ въ день недѣлный, а у воротъ Златыхъ насъ на корауле остановили. Потомъ пятьдесятникъ пошелъ къ генералу об насъ докладывать, и генѣралъ вѣлелъ насъ пустить въ городъ. А когда мы въехоли въ городъ, и въ тѣ поры полковъники стояли у абѣдни, a генѣралъ л. 262 об. - немчинъ, некрещеной. И перѣеховъши черѣзъ Вѣрхней городъ да и спустилися в Нижней городъ; а гора зѣло крута, и съпущаются нужно зѣло. А генералъ велѣлъ намъ отвести дворы стоялые. И стахомъ на дворѣ, и убрали рухледь, и опочивши той день.
И во 2 день пошли въ Печеръской монастырь, въ лавру преподобных отецъ нашихъ Антония и Феодосия. И были въ соборной церкви, и лобзали образъ чюдотворной Пресвятыя Богородицы. Потомъ пошли въ пещеру Антониеву, и тамо мощи святыхъ всѣхъ лобъзали, и покло- л. 263. нихомся, и изыдохомъ изъ пещеры Анътониевы. И поидохомъ въ Федосиеву, и тамо такожде мощи святыхъ лобзали, и поклонившеся, и изыдохомъ, и поидохом въ монастырь. И ходивше доволно по монастырю, а сами удивляемъся человѣколюбию Божию: како въ такую страну далнею ходихом и како назатъ возъвратихомся. А когда мы шли во Иеросалимъ, и тогда мы приходили въ монастырь Печерской, и ходили по пещерамъ преподобныхъ отецъ, и обѣщалися, что естьли, Богъ дасть, сходимъ позъдарову, то не возъвратимся инымъ путемъ, но къ вамъ, отцы л. 263 об. преподобнии, пришедъ, поклонимся. И за молитвъ преподобныхъ отецъ Антония и Феодосия Богъ насъ сохранилъ от всякихъ навѣтъ вражиихъ. И тако ихъ молитвами отечесъкими доидохомъ града Киева. И тако, поклонивъшеся, изыдохомъ изъ лавры; и приидохом на дворъ, гдѣ же стахомъ; потомъ мало опочихомъ.
И свѣдаша про насъ жители града Киева, мещаня и служивыя люди московскихъ полковъ, и стали насъ къ себѣ зватъ въ гости. И зѣло намъ ради миленкия, и покоили насъ хлѣбомъ и солию.
И полковники за нами присылали, л. 264. къ себѣ въ домъ зывали, да мы за недосугами у нихъ не были. Зъвали для речей, что видѣли в Турецъкой земли. Зѣло любѣзъно насъ звали, и намъ не удалось у нихъ побывать.
Потомъ дождались мы колужен: приехоли къ ярмонъки, к Успеньеву дъню. А когда увидели насъ, и зѣло намъ обрадовались, и възяли менѣ къ себѣ на дворъ хлеба есть, и много было вопросовъ от нихъ о похождении нашем. Потомъ приехолъ любезный наш другъ Давыдъ Степановичъ со своею дружиною. А когда мы ево увидѣли, а онъ насъ, и тогда л. 264 об. мы обои от слезъ не могли удержатися, и зѣло мы другъ другу обрадовалися. Спаси Богъ Давыда Стефановича, много нашим путемъ радѣлъ! А когда приехалъ назадъ въ Киевъ, и тогда насъ не забылъ и зъ дружиною своею. И тако мы той день в радости были велицѣй и всю нашу путною скорбъ забыхомъ. Будто наши искрении друзи и сродницы! Потомъ и множество калуженъ приехоли, и всю ярмонку мы с ними добрѣ проводили, въ радости и веселии.
И жихомъ мы въ Киевѣ 6 недель, и объходихомъ многия святыя л. 265. отеческия мѣста. И въ пустынъныхъ мѣстахъ были, и пустынъныхъ жителѣй видели, и доволно ходихомъ по пѣщерамъ.
Покудова въ Киевѣ жили, въсе въ Печерский монастырь хаживали чрезъ день и чрезъ дъва, и зѣло наша душа насладилася и утѣшилася, ходя по такимъ святымъ. Ненасытная радость и весѣлие! Уже такия другия лавры подобны не сыщешъ в нашемъ Росийскомъ государстъвѣ! И жихомъ въ Киевѣ 6 недѣлъ.
И поидохомъ исъ Киева с калужены после ярмонъки Успенъской. И ехоли 3 дьни, и при- л. 265 об. идохомъ въ Нѣжинъ-градъ. Въ Нѣжинѣ възяли насъ въсѣхъ къ воеводѣ; и воевода князъ Мосалъской прочелъ нашъ московъской указъ, да чесътвовалъ насъ пивомъ и виномъ, и далъ намъ хлѣба на дорогу, и отпустилъ насъ с любовию. Мы же поидохомъ въ тѣ поры, а купцы всѣ у воеводы абѣдали. И тово дни выехали изъ Нѣжина.
Третья редакция
Проѣзжая грамота
л. 1. Божиею милостию мы, пресвѣтлѣйший и державнѣйший великий государь, царь и великий князь Петръ Алексиевичь, всея великия, и малыя, и бѣлыя России самодержецъ, и многихъ государствъ и земель восточныхъ, и западныхъ, и сѣверныхъ, отчичь и дѣдичь, и наслѣдникъ, и государь, и обладатель, наше царское величество, объявляемъ кому о томъ вѣдати надлежитъ, что по нашему, великаго государя, нашего царскаго величества, указу отпущенъ нашего царскаго Московскаго государства для моления ко святому гробу спасителя и избавителя нашего Исуса Христа въ государство великаго государя Мустофы-салтана, величества турскаго, во святый градъ Иерусалимъ богомолецъ нашъ, московской житель, церкви Покрова Пресвятыя Богородицы467 священникъ Иоаннъ Лукъяновъ.
И гдѣ лучится ему ѣхать великаго государя Мустофы, салтанова величества, городами и мѣсты, и его, салтанова величества, пашамъ, и бѣемъ, и агамъ, и субашамъ468, и емрукчеемъ, и всякимъ людемъ, кому вѣдати надлежитъ, пропускать ево съ людми и съ рухледью какъ туды ѣдущаго, такъ и назадъ возвращающагося, вездѣ безъ задержания со всякимъ вспоможениемъ по перемирному договору. Понеже у насъ, великаго государя, у нашего величества, съ великимъ государемъ съ Мустофою, салтановымъ величествомъ, въ перемирномъ договорѣ договорено, и поставлено, и утвержено во второйнадесятъ статьѣ469, что московскаго народа миряномъ и иноком имѣть вольное употребление ходить во святый градъ Иерусалимъ и посѣщать мѣста, достойныя посѣщению, а от такихъ, посѣщения ради приходящихъ, ни во Иерусалимѣ и нигдѣ дань, или гарачи, или пешкешъ да не испросится и за надобную проѣжжу грамату денги да не вымогаются, сверхъ того - живущимъ въ странахъ государства Отоманскаго московскимъ и российскимъ духовнымъ да ни едина по божественному закону досада и озлобление да не чинится. Того ради по тому перемирному договору дана ему для вольнаго и безопаснаго проѣзду сия наша проѣжжая грамата. Писана государствия нашего во дворѣ, въ царствующемъ вѣлицѣм л. 1 об. градѣ Москвѣ лѣта от Рожества Христова 1710, мѣсяца июня 15 дня.
* * *
Се азъ, недостойный и грѣшный старецъ Иоаннъ, и всѣхъ хуже, и смиренный грѣхи моими многими, и недоволенъ о всякомъ дѣлѣ блазѣ, понужденъ мыслию своею и нетерпѣниемъ, восхотѣхъ видѣти святый градъ Иерусалимъ и землю обѣтованную, и благодатию Божиею хранимъ, доидохъ до святаго града Иерусалима, и видѣхъ многая святая мѣста, и обходихъ отчасти землю обѣтованную, идѣже Господь нашъ походилъ своими пречистыми стопами и многая чюдеса показа по мѣстомъ святымъ, - то все видѣхъ очима своима грѣшныма.
Аще бо кто походитъ со страхомъ и смирениемъ, то не погрѣшитъ милости Божия николиже. Азъ же, грѣшный, неподобно ходихъ путем симъ святымъ, во всякой слабости и лѣности, ядый, и пия, и всякая неподобная дѣла творя, но надѣяся на милость Божию и на вашу молитву, негли проститъ мя Христосъ Богъ грѣховъ моихъ многихъ. Да се писахъ мѣста сия святая и путь сей, не возносяся, ни величаяся путемъ симъ, яко что добро сотворивъ, но любве ради сихъ святыхъ мѣстъ и понужденъ нѣкиими отцы и братиею. Се писахъ, еже ми показа Богъ видѣти, недостойному, убояхъжеся осуждения онаго раба лѣниваго, скрывшаго талантъ господа своего и не сотворшаго имъ прикупа. Да се написахъ вѣрныхъ ради человѣкъ, дабы кто любо, слышавъ о мѣстѣх сихъ святыхъ, возвеселился бы душею и мыслию своею распалился ко святымъ симъ мѣстомъ - и равну мзду приимутъ от Бога съ тѣми же, ходившими до сихъ мѣстъ святыхъ.
Мнози бо бодри человѣцы, сице дома сѣдяще въ мѣстѣх своихъ, мыслию своею доброю, и милостынею ко убогимъ, и добрыми дѣлы своими достизаютъ сихъ святыхъ мѣстъ - тии же большюю мзду приимутъ от Бога, Спаса нашего, Исусал. 2. Христа. Мнози же, ходивше до сихъ святыхъ мѣстъ и видѣвше градъ Иерусалимъ, и возносяся умомъ своимъ, яко нѣчто добро сотворше, и погубляютъ мзду труда своего - от нихъ же азъ есмъ первый. И мнози же, ходивше во Иерусалимъ, идутъ и опять; много добра видѣвше, тщатся опять въборзѣ творити, а всего пути нелзя въборзѣ творити, но потиху и съ продолжениемъ. Кто же можетъ видѣти вся святыя мѣста во градѣ и внѣ града? Азъ бо, недостойный, пришедши во Иерусалимъ и пребыхъ въ немъ четырнатцать недѣль. Тако ходити и испытати святая мѣста невозможно бо есть безъ вожда добра и безъ языка испытати сихъ святыхъ мѣстъ. Аминь.
И декабря въ 23 день, въ понеделникъ, поидохомъ мы, грѣшнии во обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, чеснаго и славнаго ея Введѣния, къ честному отцу Спиридону-игумену. И отецъ Спиридон съ братиею нашему приходу зѣло обрадовалися, а сам зѣло болѣнъ, и очи у него болятъ. И строитель Лаврентий, и казначей Аврамий, и келарь Корнилий зѣло такожде нашему приходу обрадовалися, зѣло намъ помогали о путномъ хождении, чтоб отецъ Спиридонъ подалъ намъ напутное свое отеческое благословение. И онъ зѣло съ радостию насъ благословил и съ растворенною своею душею теплою. И праздновахомъ у него праздникъ Рождество Христово въ радости велицѣй, и пѣлъ всенощное стояние, потомъ часы и молебное пѣние. Потомъ поидохомъ за трапезу, воздавши благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомся, и начахомъ благословение просити на путное шествие. И отецъ Спиридонъ подаде намъ, грѣшнымъ, свое отеческое благословение и отпусти насъ съ миромъ, самъ же слезы от очию своею испускаше. И отцы, и братия насъ любезно проводили, такожде слезы от очию испускаху. И далеко насъ проводила, и поклонишася до земли, и мы имъ такожде, и цѣлова-хомъ другъ друга, и растахомся съ любовию великою.
И паки возвратихомся вспять въ Колугу. л. 2 об. И бысть намъ печаленъ и нестроенъ путь, зѣло мятеженъ: замять была съ вѣтромъ великимъ противнымъ. И когда обвѣчерѣхомъ и дорогу истеря-хомъ, и едва великимъ трудомъ обрѣтохомъ, близъ смерти быхомъ. И приидохомъ во градъ якобы о полунощи къ тому жъ боголюбцу Иосифу Никифоровичю и къ сыну ево, и прияша насъ съ любовию теплою, и угостиша насъ добрѣ, и сотвори намъ вечерю добру. И воставше от трапезы, благодарение Богу воздахомъ и тому господину поклонихомся до земли за его премногую любовь. И тако забыхомъ бывшую скорбь и нужду свою, случившуюся на пути. И посла намъ одры мяхкие, и уснухомъ добрѣ до заутра. Потомъ услышавши наша братия о нашемъ приѣздѣ и приидоша къ намъ на посѣщение. И тако мы пребыхомъ у него четыре дни. Зѣло насъ упокоилъ, и многу любовь къ намъ явилъ, и проводилъ насъ сынъ ево Иосифъ за Оку-рѣку. От Москвы до Калуги два девяноста верстъ.
И декабря въ 30 день поидохомъ изъ Калуги въ среду на первомъ часу дни на отдание Рождества Христова. И въ той день бысть намъ нужда великая дождевная, снѣгъ весь согнала; Ока-рѣка зѣло наводнилась, едва за нее переправихомся. И проводи насъ Иосифъ Никифоровичь за Оку-рѣку. И отдахомъ послѣднее цѣлование другъ другу, и поклонихомся до земли - и тако растахомся. А сами плакахомъ: уже мнѣхомъ себѣ, что послѣднее наше видание. Егда взыдохом на гору на другую сторону Оки-рѣки, и обратихомся ко граду, и помолихомся церквамъ Божиим, и гражданомъ поклонихомся. Увы, нашъ преславный градъ Калуга, отечество наше драгое! И тако поклонихомся граду и поидохомъ въ путь свой.
И бысть намъ той день труденъ велми и тяжекъ: снѣгъ весь сбило дождемъ, рѣки весь ледъ взломало. И того дни отидохомъ тритцать верстъ от Калуги, и приидохомъ на варницу за Добрым л. 3. монастыремъ къ боголюбцу орлянину - имя ему Лазарь, тесть Евсевиа Басова. И ту его тесть принялъ насъ съ любовию и сотвори намъ вечерю добру и конемъ кормъ. И преспахомъ у него до заутра, и вставши заутра на первомъ часу, и поидохомъ въ путь свой. Той Лазарь гости насъ добрѣ и на путь намъ рыбки пожаловалъ и конемъ овса.
И генваря въ 1 день, на праздникъ Обрѣзания Господа нашего Исуса Христа, приидохомъ подъ Лифинъ-градъ на Оку-рѣку. Ока-рѣка зѣло наводнилась, и ледъ възломало - и тутъ мы чрезъ Оку не перѣѣхали. И приидохомъ во иное мѣсто, на устье Упы-рѣки, и тамо такожде нужда великая переѣхать чрезъ Оку: вода бѣжитъ поверхъ лъду, якобы коню подъ селину. И тако мы съ нуждою переправихомся Оку-рѣку, всѣ вонъ выбирались изъ саней, а иное и помочили. И когда переѣхали Оку-рѣку и стали рухледь въкладовать въ сани, и тутъ насъ настигъ орлянинъ Евсевий Басовъ и провожалъ насъ до засики Николской. И тутъ съ нами ѣлъ хлѣбъ; ѣдши хлѣба, возвратился въспять той Евсевий Басовъ. Такову къ намъ любовь показалъ, спаси ево Господь Богъ! Всю нощь не спалъ, изъ Калуги за нами гналъ, и тако насъ постигъ на устьи Упы-рѣки и проводилъ насъ до засѣки. И тако возвратился вспять, мы же поидохомъ ко граду Бѣлеву.
Градъ Лифинъ стоить на Окѣ-рѣкѣ на лѣвой сторонѣ; городина небольшая. От Калуги до Лифина сорокъ верстъ. Мы же поидохомъ чрезъ засѣку ко граду Бѣлеву и минухомъ тово дни Николу Гостунскова. И, не дошедъ Бѣлева за десятъ верстъ, обночевахомъ, и поидохомъ въ нощь ко граду. И аще бы не случился съ нами на пути доброй человѣкъ бѣлевецъ, - спаси ево Богъ, то бы намъ пути не найти ко граду: нужно сильно было, вездѣ воды разлились; а ему путь вѣдомъ, такъ насъ обводилъ нужныя мѣста.
И приидохом подъ градъ Бѣлевъ ко Окѣ-рѣкѣ, и въ Спаскомъ монастырѣ два часа ночи ударила. И Оку-рѣку л. 3 об. ледъ весь взломала и от берега далече отбила - переѣхать невозможно. И тутъ, на брегу Оки-рѣки, начюютъ множество народа поселянъ: приѣхали къ торгу съ хлѣбомъ и со всячиною. И мы тутъ же близъ ихъ таборовъ стали. И той бѣлевецъ, кой насъ вѣлъ, пошелъ со мною пути искать; и преидохомъ съ нуждою за Оку-рѣку по икрѣ межъ стругами. И приидохомъ къ нему въ домъ, и подружия его встрѣтила насъ съ любовию и сотвори намъ вечерю добру. Той боголюбецъ тоя жъ нощи съ сыномъ своимъ, связавши вязанку сѣна, пошелъ въ таборы за Оку-рѣку къ нашей братии, а мене, грѣшнаго, не отпустилъ изъ дому своего. И послали одръ, и тако уснухомъ до заутра, забыхомъ путную нашу нужду. Той же боголюбецъ тоя жъ нощи, отнесши корму конемъ, возвратился въ домъ свой, а тамо съ братиею нашею оставилъ сына своего.
И утре востахомъ, и на первомъ часу поидохомъ ко брегу Оки-рѣки. И Ока-рѣка зѣло наводнилась той нощи, и едва съ великою нуждою преидохомъ на онъ полъ рѣки къ братии нашей. Братия наша зѣло намъ обрадовалися и стали промышлять, како бы съ возами переправливатся. И градские жители маломощные стали промыслъ чинить, какъ бы переправу здѣлать, и стали икры наводить въ порожихъ мѣстахъ, и тако здѣлали переѣздъ. Такожде и мы переѣхали, дали перевозъ и поидохомъ съ миромъ во градъ Бѣлевъ. И перевощики миленкие свѣдали, что мы ѣдемъ во святый градъ Иерусалимъ, и, нагнавши насъ на пути, отдали намъ перевозъ, а сами стали съ нами прощатся. Спаси ихъ Богъ, миленкихъ, добрые люди - белевича!
И приидохомъ въ домъ къ тому же боголюбцу, - и приидохомъ мы въ Бѣлевъ генваря во 2 день, и пребыхомъ той день и нощь, - покоилъ насъ добрѣ и коней нашихъ. И прииде къ намъ боголюбецъ, посадской человѣкъ, именемъ Иродионъ, пореклу Вязмятинъ, и возмет л. 4. насъ со всемъ къ себѣ, въ домъ свой, и угости насъ нарочито. И многия къ намъ граждане прихождаху, и въ домы своя къ себѣ насъ брали, и покоили насъ добрѣ. И пребыхомъ у того боголюбца два дни, поилъ и кормилъ насъ и коней нашихъ. Въ Белевѣ люди зѣло доброхотны. Людъ велми здаровъ и румянъ; мужескъ полъ и женскъ зѣло крупенъ и поклончивъ. А вода въ городѣ нужна: все со Оки-рѣки возятъ. От Лифина до Бѣлева тридесятъ верстъ, толко пространные версты.
Генваря противу 5 числа въ нощи поидохомъ изъ Бѣлева къ Волхову со орляниномъ Евсевиемъ Басовымъ. А въ ту нощь стало морозить, зажеры были великия, нужно сильно было итти. И приидохомъ въ Болховъ утре на первомъ часу дни, рано, на препразднество Богоявления Господня; и пребыхомъ той день въ Болховѣ весь до ночи. И нача насъ той орлянинъ къ себѣ въ гости на Орелъ звать. Намъ же и не по пути съ нимъ ѣхать, но обаче не преслушахомъ его любви, поидохомъ до Орла съ нимъ.
Градъ Болховъ стоитъ на Нугрѣ на лѣвой сторонѣ на горахъ красовито. Градъ древянной, вѣтхъ уже; церквей каменныхъ есть от малой части; монастырь хорошъ, от града якобы поприще; редовъ много, площадь торговая хороша; хлѣба бываетъ много, а дровами сильно доволно. Люди въ немъ невѣжи, искусу нѣтъ ни у мужеска полу, ни у женска, нѣ какъ Калуга или Бѣлевъ, - своемѣры, дулепы. От Бѣлева до Волхова сорокъ вѣрстъ.
Генваря въ 5 день, въ нощи противу Богоявлениева дни, въ шестый часъ нощи, поидохомъ изъ Волхова на Орелъ и нощь всю ту идохомъ. Нужда была великая: степь голая, а замять была большая, се мразъ былъ великъ - больно перезябли.
И генваря въ 6 день, на праздникъ Богоявления Господня, приидохомъ во градъ Орелъ въ самой выходъ, л. 4 об. какъ вышли со кресты на воду, и стахомъ у боголюбца, у посадскова человѣка Нила Басова. И той боголюбецъ былъ въ тѣ поры на водѣ, а когда пришолъ съ воды, и зѣло намъ обрадовалъся и учредилъ намъ трапезу добрую, а конемъ овса и сѣна довольна. Покудова мы у него стояли въ его домѣ, все насъ поил и кормилъ, и коней нашихъ. Болѣ тоя любве невозможно сотворить, якоже Авраамъ Странноприимецъ. И свѣдаша про насъ боголюбцы, и начаша насъ къ себѣ звати въ домы своя и покоить насъ. Спаси ихъ Богъ, добрые люди - миленкия орляне! А люди къ церквамъ зѣло усердны и часто по вся годы ѣздятъ въ Киевъ Богу молитися и съ женами, и съ дѣтми. И съ нами многия хотѣли итти во Иерусалимъ, да за тѣлесными достатками не пошли.
Градъ Орелъ стоитъ на Окѣ-рѣкѣ въ степи на нискомъ мѣстѣ на лѣвой странѣ. Градъ древянной, вѣтхъ уже, жильемъ немноголюденъ; пристань соленая и хлѣбная зѣло велика - матица хлѣбна! Орелъ-рѣка сквозь градское жилье течетъ и пала во Оку съ лѣвой страны. Лѣсомъ и дровами зѣло нужно. Церквей каменных много; монастырь мужеской зѣло хорошъ, ограда каменная. И пребыхомъ на Орлѣ пять дней; не было намъ товарищей, затѣмъ много прожили. От Волхова до Орла пятьдесятъ верстъ.
Генваря въ 11 день заутра рано поидохомъ со Орла на Кромы.
И того же дни приидохомъ въ Кромы, и тутъ мы обѣдали. И зѣло около Кромъ воровато, мы очень боялись. Градъ Кромы самой убогой, нѣтъ въ немъ и бозару. Люди въ немъ зѣло убоги - шерешъ нагольной, а что кочевыя татары живутъ, избенки зѣло нужны. И тутъ ѣдши хлѣба и поидохомъ въ Комарицкую волость. Зѣло была заметь велика, вѣтры были противныя. Нужно было конемъ, и самимъ посидѣть нелзя, а егунье-та л. 5. лошадей-та своихъ погоняютъ, не молехунка не сноровятъ. Бѣда, су, съ ними ѣхать! Много грѣха принялъ, неблагодарно было на нихъ, коней у насъ злодѣи постановили. И доидохомъ Комарицкою волостию отъ Орла до Сѣвска три дни.
И генваря въ 14 день приидохомъ въ градъ Сѣвески и стахомъ у боголюбца. Мы же подахомъ ему грамотку от орлянина Евсевия Басова, а мы ему не знаемы. И когда прочелъ нашу граматку, сотворися намъ знаемъ и приятель и зѣло насъ съ любовию принялъ. И сотвори намъ трапезу пространну, и созва своихъ сродниковъ и приятелей, и возвеселился съ нами.
И во вторый день поиде съ нами къ воеводѣ съ граматою царскою, къ Леонтию Михайловичю Коровину съ товарищемъ. И воевода, прочетъ царской листъ, спросилъ у меня: «Что-де тебѣ надо-бе? Подводъ-де что?» И я ему сказалъ, что у насъ свои кони есть. «Я, молъ, для того къ твоей милости пришолъ объявится, что въ листѣ къ тебѣ писано меня здѣ не задержать, что здѣ городъ порубежной». И воевода мнѣ сказалъ: «Поѣжжай, Богъ-де тебѣ въ помощь!» Смирной человѣкъ - воевода. Изыдохомъ изъ дому воеводскаго.
Той же господинъ въ третий день такожде созва къ себѣ сродниковъ, и дружей, и приказныхъ людей, и учреди насъ трапезою пространною, и послужи намъ добрѣ, и медку было довольно. Такову намъ любовь сотворилъ, якоже искренний сродникъ. И все нами радѣлъ: всякою нуждою пекъся, и промышлялъ, и напутствовалъ, и въ таможни печать пропускную взялъ, и проводника намъ далъ дорогу указать. Спаси ево Богъ за ево любовь! Дивной сей человѣкъ! Ажно есть у Бога-та еще добрыхъ-та людей многа: спастися миленкой всячески хощетъ.
Градъ Сѣевскъ стоитъ на рѣкѣ на Сѣвѣ. Градъ деревянной, другой острогъ дубовой, третий земляной. Градъ хорошей Сѣевскъ велми, ряды и торги хорошия. А люди въ немъ живутъ все служивыя, мало посадскихъ, и моско- л. 5 об. вские есть стрѣлцы - всѣ люди тертые, зѣло доброхотны и привѣтливы. Тутъ и денги всякия мѣняютъ: чехи и талеры на московские. И пребыхом въ Сѣевскѣ 2 дня. От Орла до Сѣевска 108 верстъ.
Генваря въ 17 день поидохомъ изъ Сѣвска въ малороссийские городы, а день уже къ вечеру преклонился. И отидохомъ от Сѣевска 75 верстъ, тутъ стоит застава изъ Сѣвска. И вопросили у насъ печать, мы же имъ отдахомъ и тут у нихъ въ шелашѣ въмѣстѣ съ цѣловалниками начевахомъ. И мало опочихомъ, и востахом о полунощи, и поидохомъ до града Глухова. И бысть наше шествие благополучно: ночь была тиха и лунна, покойна была итти, яко и воздуху намъ служащю. И поутру стахомъ въ селѣ, тутъ коней кормили и сами ѣли.
Генваря 18 дня приидохомъ въ малороссийской городъ Глуховъ. И тутъ наши калужаня и бѣлевичи насъ приняли къ себѣ на постоялой дворъ, и къ себѣ взяли съ любовию. И покоили насъ два дни, и коней нашихъ кормили, и всякое поможение чинили, что сродницы, наипаче сродниковъ - таки огненная въ нихъ любовь! Да провожали насъ за градъ версты с двѣ, а сами, миленкие, такъ плачютъ, не можемъ ихъ назадъ возвратить, и едва ихъ возвратихомъ вспять: «Кабы де мощно, мы бы де съ вами шли!» И уже мы поле отшедши поприща два, оглянемся назадъ, они-таки, миленкие, стоятъ да кланяются въслѣдъ намъ. Етакая любовь огненная! Мы и подивилися такой любви. Спаси ихъ Богъ, свѣтовъ нашихъ! Люди добрыя и хорошия - калужаня и бѣлевича, нелзя ихъ забыть любовь!
Градъ Глуховъ земленой, обрубъ дубовой, вельми крѣпокъ; а въ немъ жителей богатыхъ много, пановъ. И строенья въ немъ преузоричное, свѣтлицы хорошия; палаты въ немъ полковника старадубскова Моклышевскаго зѣло хороши; ратуша зѣло хороша, и редовъ много; церквей каменныхъ много, девичей монастырь предивенъ зѣло, соборная церковь хороша очень. Зѣло лихоманы л. 6. хохлы затѣйлевы къ хоромному строению! Въ малороссискихъ городахъ другова врядъ такова города сыскать, лутчи Киева строениемъ и житиемъ. От Сѣвска до Глухова пятьдесятъ верстъ.
Генваря въ 20 день поидохомъ из Глухова къ Каралевцу и, не дошедъ, ночевали въ селѣ. И утре рано, часу въ другомъ дни, пришли въ Королевецъ и стахомъ у боголюбца: прежде сего бывалъ бѣлевитинъ посадской, да тутъ женился, къ дѣвкѣ во дворъ. И принялъ насъ съ любовию, хлѣбомъ насъ кормилъ, и коней нашихъ годовал, и къ сотнику со мною ходилъ. Сотникъ намъ талеръ на дорогу и винца доброва давалъ, яковитки и простаго, - зѣло миленкой любовенъ, - и за городъ выпроводилъ.
Градъ Королевецъ - городъ земленой, обрубъ дубовой, житьемъ средней; редовъ много; жители небогатые; строение по-среднему. Ярмонокъ великъ бываетъ: нынѣ Свинской нѣтъ, такъ тутъ нынѣ съѣжжаются, многолюдно бываетъ противу Свинской. Толко немного торгу бываетъ, а товаровъ много: и московскихъ, и польскихъ; и грекъ много живетъ, торгуются. Только хорошева торгу на три дни, а то на праздникъ Семеновъ день всѣ въдругъ и разъѣдутся. И того же дни, ѣдши хлѣба, поидохомъ изъ Королевца въ Батуринъ. От Глухова до Королевца 30 верстъ.
Въ 22 генваря приидохомъ въ Батуринъ-град. И у градскихъ воротъ караулъ, московские стрѣльцы на караулѣ стоят. И караулъ остоновилъ насъ у проѣжжей башни, стали насъ спрашивать: «Что за люди? Откуда и куда ѣдитя? Есть ли де у васъ проѣжжая грамата?» И мы имъ сказали, что мы люди - московские жители, a ѣдимъ во святый градъ Иерусалимъ Господню гробу поклонитися. И они повели насъ до съѣжжай избы. И пятисотной принялъ у насъ листъ государевъ, и, прочетши, вѣлѣлъ намъ отвести дворъ стоялой, и приказалъ намъ дать корму конемъ. А гетмана въ тѣ поры не случилося дома: л. 6 об. поѣхалъ къ Москвѣ, къ государю. И тутъ мы, Батуринѣ, обѣдали и коней кормили. А господинъ дому того, гдѣ мы стояли, зѣло честь намъ воздалъ, обѣдъ хорошей устроилъ. И, ѣдши хлѣба, того же дни изыдохомъ изъ Батурина вонъ.
Батуринъ-градъ стоить на рѣкѣ на Семи на лѣвой странѣ на горѣ красовито. Градъ земляной, строенья въ немъ поплошаѣ Глухова, и свѣтлицы гетманския рядъ дѣлу, невычюроваты добрѣ. И городъ не добрѣ крѣпокъ, да еще столица гетманская! Толко онъ крѣпокъ стрѣлцами московскими, на караулѣ все они стоятъ. Тутъ цѣлой полкъ стрелцовъ живутъ, Анненковъ полкъ съ Арбату. И гетманъ, онъ есть стрѣлцами-та и крѣпокъ, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцовъ боятся; да онъ ихъ и жалуетъ, безъпрестани имъ кормъ, а безъ нихъ не ступитъ. От Королевца до Батурина 30 верстъ.
Того же дни поидохомъ изъ Батурина въ Барзну. И генваря въ 23 день приидохомъ въ Барзну. Градъ Борзна такой же, что Королевецъ, или получши. И, ѣдши хлѣба, того же дни поидохомъ въ путь свой. От Батурина до Борзны тритцать верстъ.
Генваря въ 23 день поидохомъ изъ Борзны къ Нежину, а дорога уже стала зѣло нужна. И съѣхалися съ нами московские стрѣлцы: бывали торговые люди, а живутъ они въ Путивле, a ѣхали они къ Неженской ярмонкѣ - такъ они съ нами поѣхали. А мы имъ зѣло ради, потому что имъ путь вѣдомъ, а намъ дорога незнакома. И того дни начевахомъ въ корчмѣ, едва добихомся съ нуждою великою. И утре рано востахомъ и поидохомъ. А уже снѣгу ничего нѣтъ, земля голая. Нужда была великая: таковъ былъ вѣтръ намъ противной, не токмо чтобы намъ лъзя было итти, и лошади остоновливал, а людей все валилъ. Охъ, нужда, когда она помянется, то уже горесть-тя, кажется, тутъ предстоитъ! Сидѣть нелзя, лошади насилу по земли сани волокутъ, а насъ вѣтръ валяетъ. А станишъ за сани держатся, такъ лошедь остановишъ. Увы да горе! Была та дорошка сладка, да, слава Богу, нынѣ уже забыто! Едва мы л. 7. добихомся до Максимовой корчмы. Тутъ дали конемъ отдохнуть, покормили, и сами хлѣба поѣли, да опять побрѣли, a вѣтръ мало потишалъ. Едва съ великою нуждою до Нежина доѣхали, коней зѣло умордовали, а сами такожде утомилися, что сонные валяемся.
И когда мы вошли во градские ворота, тогда караулщики стали насъ звать до воеводы. Мы же поидохомъ къ воеводѣ, и воевода былъ нѣмчинъ. И воевода у насъ проѣжжую грамату досматривалъ и отпустилъ насъ съ миромъ. Мы же поидохомъ и обрѣтохомъ братию свою - колужанъ, купецкихъ людей, приѣхали къ ярмонкѣ торговать - и стахомъ съ ними на одномъ дворѣ. И они, миленкие, намъ ради, что сродницы. Спаси ихъ Богъ за ихъ любовь! Да спаси Богъ Давыда Степановича! Тотъ-та, миленкой, христианская-та душа-то, нами всячиною промышлялъ, и пекъся нашимъ путемъ, и денги намъ обмѣнялъ (золотыя и талеры на московские денги), и тѣлеги намъ покупал, и товарищевъ въ Царьградъ, грековъ, сыскалъ. А насъ, покудова мы жили въ Нѣжинѣ, поилъ, и кормилъ, и денехъ на дорошку дал и маслица крынку, а мнѣ далъ Новой Завѣтъ острожской печати. Спаси ево Богъ, свѣта, и дружину ево! Онъ что у нихъ полковникъ, во всемъ его слушаютъ. Спаси Богъ Галактионушка, Мосякина по прозванию, доброй человѣкъ и Семенъ Григорьевичь Олферовъ - всѣ, миленкие, нашим путемъ радѣли, что родныя братия. Тутъ мы и сани продали.
Град Нѣжинъ на плоскомъ мѣстѣ; два города въ нем: одинъ земляной, другой древянной; и великъ жильемъ, и строенье въ немъ хорошо. Грекъ въ немъ много живутъ торговых людей. И Давыдъ Степановичь съ дружиною своею проводил насъ поприща якобы три за градъ, и плакали они по насъ. Уже намъ от братии нашея послѣднее такое провожание. И простихомся, и другъ другу поклонихомся.
Генваря въ 27 день поидохом изъ Нѣжина къ преславному граду Киеву рано, на первомъ часу дни. Была намъ нужда великая: земля вся растворилася, такъ тяжко было лошадямъ и самимъ нужно итти. И того дни едва съ великою нуждою доѣхали до корчмы, часа въ два ночи приѣхали. А въ корчмѣ толко жонка одна, и та курва. И тутъ мы съ нуждою великою ночевали, всю ночь стреглися, стали къ полю, а пьяныя таскаются во всю нощь.
Утре рано востахомъ и поидохомъ въ путь свой. И той день такожъде съ нуждою шли и пришли в село. л. 7 об. Тутъ выпросихомся ночевать, хижина зѣло нужна. Тутъ къ намъ же ночи приѣхалъ изъ Киева протопопъ глуховской, ѣздилъ въ Киевъ къ дѣтемъ (дѣти ево въ Киевѣ въ школѣ учатся науки). Да, спаси ево Богъ, не потѣснил насъ, въ кибетки легъ спать, намъ такъ покойно было.
Утре рано востахомъ и поидохомъ къ Киеву. И приидохомъ въ село Боворочи за пятьнадесятъ верстъ от Киева. И от того села видѣли мы преславный градъ Киевъ, стоитъ на горахъ высокихъ. А сами возрадовалися и от слезъ удержатися не возмогохомъ. И тогда ссѣдохомъ съ коней, и поклонихомся святому граду Киеву, и хвалу Богу воздахомъ, а сами рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ видѣти преславный градъ Киевъ! Сподоби насъ, Господи, видѣти преславный и святый градъ Иерусалимъ!» И тако поидохомъ къ Киеву. А ходъ все боромъ, все пески; нужно сильно, тяжело песками.
И того дни приидохомъ къ Днепру подъ Киевъ, а Днепръ толко разшелся. И того дня мы не могли перевестися за погодою. Тутъ же къ намъ приѣхали греки, наши товарищы, - они изъ Нежина прежде насъ трема деньма поѣхали, да за Днепромъ стояли: нелзя было ѣхать, Днепръ не прошолъ въ тѣ поры, - такъ мы съ ними ночевали. И утре рано тутъ же къ намъ пришол московской столникъ: шолъ съ соболиною казною къ цесарю, а въ тѣ поры погода на рѣкѣ велика зѣло, отнюдъ нелзя было переѣхать. И столникъ сталъ кричать на перевощиковъ, и они, миленкие, едва съ великою нуждою перевозъ на нашю сторону перегнали. И когда стали на поромѣ, тогда порома от брега не могли отслонить. И стольникъ велѣлъ греческия возы далой съ парома скатити, а наши не вѣлѣлъ. Спаси ево Богъ! И тако мы стали на поромѣ на первомъ часу, а перевезлись на ту сторону часъ ночи: зѣло уже было нужно, и перевозщики миленкие устали болно.
И егда мы присташа ко брегу ко граду Киеву, тогда приидоша къ перевозу сотенной со стрелцами и караульщиками и стали нас вопрошать: «Откудова и что за люди?» И мы сказали, что московские жители, a ѣдемъ во Иерусалимъ. «Есть ли де у васъ госуда-ревъ указъ?» И мы сказали, что есть. «Покажите! Безъ того л. 8. въ градъ намъ не вѣлѣно пущать». И мы показали указ. И сотенной, прочетши указъ, отвелъ насъ къ столнику; и столникъ такожде прочелъ, послалъ къ бурмистрамъ, чтоб намъ дворъ отвели стоять. И стахомъ на дворѣ близъ ратуши, а въ то время три часа ночи вдарило. Да слава Богу, что ночь была лунна, а то грязь по улицамъ зѣло велика, едва съ нуждою проѣхали. И тако начевахомъ, слава Богу.
И утре рано прислалъ по меня столникъ, чтобъ я ѣхалъ съ нимъ въ Верхней городъ къ боярину объявится: зѣло крѣпко въ Киевѣ проѣжжимъ людемъ. И тако мы пришли съ столникомъ предъ воеводу Юрья Андреевича Фамендика, и я ему подалъ листъ государевъ. И онъ, прочетши листъ царской, честь намъ воздать вѣлѣлъ, поить пивом и виномъ, и мы не пили, и отпустилъ съ миромъ и съ любовию. А бурмистры прислали намъ кормъ, рыбы, колачей, а конем такожде сѣна и овесъ. Спаси ихъ Бог, честь намъ хорошую воздали!
Градъ Киевъ стоить на Днепрѣ на правой сторонѣ на высокихъ горахъ зѣло прекрасно. Въ Московскомъ и Российскомъ государствѣ таковаго града подобнаго красотою върядъ сыскать. Верхней градъ - валъ земляной велъми крѣпокъ и высокъ, а по градской стѣнѣ все караулы стоятъ крѣпкия, по сту саженъ караулъ от караула. И въ день и въ ночь все полковники ходятъ тихонко, осматривають, таки ли крѣпокъ караулъ. А ночи уснуть не дадутъ, все караул от караула кричатъ и откликаютъ: «Кто идетъ?» Зѣло опасно блудутъ сей градъ, да надобе блюсти - прямой замокъ Московскому государству.
Въ Киевѣ монастырей и около Киева зѣло много, и пустынники есть. Райские мѣста, есть гдѣ погулять! Вездѣ сады, винограды, и по дикимъ лѣсамъ все сады. Церквей каменныхъ такожъде въ Киевѣ много; на Подолѣ строенье узоричное - тщательны лихоманы! И много у нихъ чюдотворныхъ иконъ, а писмо, кажется, иное - живопись. Сердечная вѣра у нихъ велия къ Богу (а к тому бы усердию да простотѣ да правая вѣра - всѣ бы святыя были люди), и къ нищимъ податливы велъми. Да шинки ихъ въконецъ разорили да кобы, изъ тово у нихъ сильно скаредно, и доброй человѣкъ худым будетъ.
Церковь Софии Премудрыя Божия зѣло хороша и образсовата, да въ ней презорство, строения нѣту ничево, пусто, иконъ нѣтъ. А старое было стѣнное писмо, а митрополитъ-нехай все замазалъ известью. А у митрополита поютъ органистая, еще пущи органовъ. Старехоникъ миленкой, а охочь л. 8 об. до органистава пѣния. Въ Верхнемъ городѣ церковь хороша Михаилы Златоверхова. Тутъ, въ той церкви, мощи святыя мученицы Варвары; и мене, грѣшнаго, Богъ сподобилъ ея мощи лобзати.
В Верхнемъ городѣ живетъ воевода, и полковники, и стрелецкия полки всѣ, а въ Нижнемъ городѣ все мѣщане, хохлы, всѣ торговые люди. Тутъ у нихъ и ратуша, и ряды всѣ, всякия торги. А стрелцамъ въ Нижнемъ городѣ не даютъ хохлы въ лавкахъ сидѣть, только всякия на себѣ товары въразносъ продаютъ. Утре всѣ стрѣльцы сходятъ на Подолъ торговать, а в вечеръ, предъ вечернями, такъ они на горѣ въ Верхнемъ городѣ торгуютъ между себе. И ряды у нихъ свои, товарно сильно сидятъ. И кружало у нихъ свое, извощики по-московски, мясной рядъ у стрелцовъ великъ за городомъ. Въ Верхнемъ городѣ снаряду зѣло много и хлѣбнаго припасу.
Около Киева зѣло привольно лугами, и всячиною, и овощемъ, и рыбы много; всячина и все недорого. Чрезъ Днепръ четыре моста живыхъ съ острова на островъ, мосты зѣло велики, а Днепръ подъ Киевомъ островитъ. А мостовщину берутъ съ воза по два алтына, а порожней и по шти денегъ, а съ пѣшева по двѣ денги. А етѣ мосты дѣлаютъ все миленкие стрѣлцы. А зборная казна мостовая гдѣ идетъ, Богъ знаетъ. А они, миленкия, зиму и осень по вся годы съ лѣсу не сходятъ, все на мост лѣсъ рубятъ, брусья спѣютъ, a лѣтомъ на полковниковъ сѣно косятъ да кони ихъ пасутъ. Хамутомъ миленкие убиты! А кои богатые, тѣ и на караулъ не ходятъ, всѣ по ярмонкамъ ѣздятъ. Мелачь-та вся задавлена!
Въ Киевѣ на Подолѣ градъ деревянной, и грязно сильно бываетъ на Подолѣ. А жилье въ Киевѣ, въ Верхнемъ городѣ и въ Нижнемъ, все въ городѣ, а за городомъ нѣтъ ничево, только по мѣстамъ бани торговыя. Въ Киевѣ школниковъ очень много, да и воруютъ много - попущено имъ от митрополита. Когда имъ кто понадакучитъ, тогда пришедши ночи да и укокошатъ хозяина-та, а изъ двора карову или овцу сволокутъ. Нѣтъ на нихъ суда, скаредно сильно попущено воровать, пущи московскихъ салдатъ. А вечеръ пришолъ, то и пошли по избамъ псальмы пѣть да хлѣба просятъ. Даютъ имъ всячиною, и денгами, и хлѣбомъ, а иныя имъ даютъ убоясъ. л. 9. A гдѣ святый апостолъ Андрей крестъ поставилъ, тотъ холмъ въ городовой стѣнѣ зѣло красовитъ. На томъ мѣстѣ стоитъ церковь древянная вѣтха во имя святаго апостола Андреа Первозваннаго.
Февраля во 2 день, на праздникъ Срѣтения Господня, поидохомъ въ Печерской монастырь. И приидохомъ въ соборную церковь, и помолихомся чюдотворному образу. И поидохом во Антониеву пещеру, и ту видѣхомъ преподобных отецъ въ нетлѣнныхъ плотехъ - что живыя лежатъ! И толь множество ихъ, что звѣздъ небесныхъ, всѣ яко живы лежатъ - дивное чюдо! Тако Богъ прославилъ своихъ угодниковъ, боящихся его. Видѣхомъ и младенцевъ нетлѣнныхъ, лежащихъ тутъ же.
Видѣхом храбраго воина Илию Муромца въ нетлѣнии подъ покровомъ златымъ: ростомъ яко нынѣшнихъ крупныхъ людей; рука у него левая пробита копиемъ, язва вся знать на рукѣ, а правая ево рука изображена крестное знамение. Сложение перстъ какъ свидѣтелствуетъ Феодоритъ Блаженный и преподобный Максимъ Грекъ; крестился онъ двома персты - тако теперьво ясно и по смерти его плоть мертвая свидѣтелствуетъ на обличение противниковъ. И тутъ же, въ той пещерѣ, преподобный Иосифъ - такое же изображение въ перстахъ. Что уже болѣ того свидѣтелства, что нагия кости свидѣтелствуют?! Мы уже и кои съ нами были достоверно досматривали сами, дерзнули: поднимали ихъ руки и смотрѣли, что сложение перстовъ - два перста и разгнуть нелзя, развѣ отломить, когда кто хощетъ разгибать.
Тутъ же видѣхомъ дванадесятъ зодчихъ, сирѣчь церковныхъ мастеровъ, подъ единымъ покровом тѣ мастеры лежать, ихъже Пресвятая Богородица сама послала изъ Царяграда въ Киевъ. И тако мы, грѣшнии, сподобихомся мощи святыхъ всѣхъ лобзати, а сами дивихомся и рекохомъ, от слезъ не могохомъ удержатися: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, Святый, яко от многихъ лѣтъ желаемое получихомъ! Что воздамы, Владыко, яко сподобилъ еси насъ такихъ гражданъ небесныхъ видѣти и мощи ихъ лобзати?!»
И ходихомъ по пещерѣ, и удивляхомся, и пихомъ воду съ Маркова креста, л. 9 об. что на себѣ нашивалъ преподобный, - желѣзной великой крестъ, желоватъ онъ здѣланъ. Тутъ же видѣхомъ крестъ Антониевъ: древянной, великой, съ возглавиемъ, троечастной, на ево гробницѣ стоитъ. Тутъ же стоятъ столбики древянные, а къ нимъ придѣланы цѣпи желѣзныя; тутъ на ночь на тѣ цѣпи бесноватых куютъ.
Изъ Антониевой пещеры поидохомъ въ Феодосиеву пещеру. И тамо такожде мы, грѣшнии, сподобихомся мощи святыхъ лобзати, и поклонихомся, и возрадовахомся радостию неизреченною, и возвратихомся въ монастырь. И ту сподобихомся мы, грѣшнии, чюдотворный образъ пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиании-кнежны; рука у ней десная вся перстнями унизана - чюдо, что у живой рука та!
Въ Печерьскомъ монастырѣ церковь зѣло предивна, строение короля Жигимонта на том же мѣстѣ, на старомъ основании; а въ церкви стѣнное писание: всѣ князья руския написаны. Да тутъ же видѣхомъ: въ той же церкви у праваго столпа изваян изъ камене князь Константинъ Острожский, лежитъ на боку въ латахъ, изображенъ какъ будъто живой. Нынѣ кругъ монастыря ограду дѣлаютъ каменную, зѣло великую; да дѣлаютъ же палату друкарню, гдѣ книги печатать. Около монастыря слобода зѣло велика и садовъ многое множество, торгъ у нихъ около монастыря своего.
И помолившеся пресвятѣй Богородицѣ и преподобнымъ отцемъ Антонию и Феодосию, и прочиимъ преподобнымъ отцемъ поклонихомся. И тако изыдохомъ изъ монастыря, и поидохомъ вспять во градъ Киевъ. И начата убиратися къ походу своему: денги обмѣняли, тѣлегу купили. А наши товарищи греки перевезлися чрезъ Днепръ въ Киевъ: погода ихъ не допустила первестися, такъ они на томъ боку жили двои сутки. И товарищи наши такъ-же изготовились, совсем убравшись. Тутъ у насъ от нашей братии из ортѣли одинъ братъ не похотѣлъ итти съ нами во Иерусалимъ за немощию и за плотскими недостатками. И я съ нимъ ходилъ къ воеводѣ, взявши указъ, да и отпустилъ его назадъ къ Москвѣ восвоясы.
И помолившеся Господу Богу, и пречистѣй его Богоматери, и святому л. 10. славному пророку, и предтечи, и крестителю Господню Иоанну, и призвавъ на помощь святаго аггела-хранителя, февраля въ 3 день поидохомъ изъ Киева въ Ляцкую землю и Воложскую, поидохомъ рано, на первомъ часу дни. И едва на Киевские горы съ трудомъ великимъ възъѣхали, нужда была велика: грязно велми, земля иловатая; все двойкою възъѣжжали. И когда мы на горы Киевские възъѣхали, тогда мы съ братомъ нашимъ Андреяномъ простихомся, и поклонихомся другъ другу до земли - и тако растахомся. И послахомъ съ нимъ поклонъ ко братии нашей, всѣмъ правовѣрующимъ, а сами поидохомъ въ путь свой. И бысть радостно и плачевно: радостно, яко къ таковому святому мѣсту поидохомъ, плачевно же, яко пустихомся въ чюжую землю, паче же басурманскую. А сами рекохомъ: «Буди воля твоя Господня и пресвятыя Богородицы!» И призвавъ всѣхъ святыхъ на помощь, и глаголахъ: «Владыко-человѣколюбче, помози за молитвъ отца нашего инока-схимника Спиридона!» И тако поидохомъ въ путь свой.
Того же дни минухомъ городокъ, именемъ Белогородко, на правой рукѣ въ сторонѣ, с полъверсты от дороги. Тутъ стоит на дорогѣ коло на деревѣ высока, тутъ купецкия люди платятъ мыто. А та Бѣлогородка монастырская, Софийскаго монастыря, такъ на монастырь мыто збираютъ. И того дни мы начевахомъ на бору, въ лѣсѣ склали огнь великой. И утре рано поидохомъ, и идохомъ той весь день, не видѣхомъ ни селъ, ничего, шли все дубровами. И дошедъ до Фастова версты за три, и начевахомъ у плотины, прежде сего мелница бывала. Переправивши за платину, тутъ и начевахомъ. И та нощь зѣло холодна была, перезябли въдрязгъ.
И утре рано приидохом подъ Фастово, городокъ Палѣевъ, часу во второмъ дни, и стахомъ у вола землянаго. А въ томъ городку самъ полковникъ Палѣй живетъ. Прежде сего же етотъ городокъ бывалъ ляцкой, да Палѣй насилиемъ ево у нихъ отнялъ, да и живетъ въ немъ. Городина хорошая, красовита стоитъ на горѣ. Острогъ древянной, кругъ жилья всего валъ земляной, по виду не крѣпокъ добрѣ, да сидѣлъцами крѣпокъ, а люди въ немъ что звѣри. По земляномъ валу ворота частыя, а во всякихъ воротѣхъ копаны ямы да соло- л. 10 об. ма наслана въ ямы. Такъ палѣевщина лежитъ человѣкъ по дватцети, по тритцати: голы, что бубны, безъ рубахъ, наги и страшны зѣло. А у воротѣхъ изъ селъ проѣхать нелзя ни съ чемъ; все рвутъ, что сабаки: дрова, солому, сѣна - съ чемъ не поѣжжай. Харчь въ Фастовѣ всякая зѣло дешева, кажется, дешевля киевскаго, а от Фастова пошла дорожа въдвоя или вътроя. И тутъ купецкия люди платили мыто. Стояли мы въ Фастовѣ с полдня и поидохомъ.
И того же дни поидохомъ изъ Фастова и начевахомъ въ селѣ Палѣевѣ Мироновскѣ. И во вторый день, въ мясные заговины, приидохомъ въ городокъ Паволочь. Тотъ городокъ у Палѣе уже порубежной от ляховъ. А когда мы приѣхали и стали на площеди, - а того дни у нихъ случилося много свадебъ, - такъ насъ обступили, какъ есть около медведя, всѣ казаки, палѣевшина, и свадбы покинули. А все голудба безъпорточная, а на иномъ и клока рубахи нѣтъ. Страшны зѣло, черны, что арапы, а лихи, что сабаки, - изъ рукъ рвутъ. Они на насъ, стоя, дивятся, а мы имъ и вътроя, что такихъ уродовъ мы отъроду не видали; у насъ на Москвѣ и на Петровскомъ кружалѣ не скоро сыщешъ такого хочь одного. Въ томъ же городку мы начевали, нощь всю стереглися: изъ рукъ, что сабаки, рвутъ. И той ночи пожар учинился недалече от насъ, да скоро потушили. Тутъ купецкихъ людей мытомъ силно ободрали.
Февраля въ 6 день, в понеделникъ Сырныя недѣли, о полудни ѣдши хлѣба, и забравши всякой харчи себѣ и конемъ овса и сѣна, и поидохомъ въ степь глубокую. И бысть намъ сие путное шествие печално и уныливо, бяше бо видѣти ни града, ни села. Аще бо и быша прежде сего грады красны и нарочиты села видѣниемъ, но нынѣ точию пусто мѣсто и ненаселяемо, - не бѣ видѣти человѣка, пустыня велия и звѣрей множество: козы дикия и волцы, лоси, медведи, - нынѣ же все разорено да разваевано от крымцовъ. А земля зѣло угодна и хлѣбородна, и овощу всякова много, сады что дикой лѣсъ: яблоки, орѣхи воложския, сливы, дули - да все пустыня, не дадутъ сабаки-татары населится. Толко населятся селы, а они, сабаки, пришед и разорятъ, a всѣхъ людей въ полонъ поберутъ. Не погрѣшу ету землю назвать златою, понеже всего много на ней родится. И идохомъ тою пустынею пять дней, ничто же видѣхом л. 11. от человѣкъ.
Февраля в 11 день приидохомъ въ городъ ляцкой Немерово и стахомъ на постояломъ дворѣ у волошенина. Градъ Немерова жильемъ не добрѣ великъ да весь раззоренъ от татаръ; кругъ ево вал земляной, а въ немъ жидовъ весма много. Почитай всѣ жиды зѣло пригожи; родъ жидовский велъми красовитъ, паче же женъской полъ красовитъ - какъ есть написаныя! Другихъ жидовъ такихъ не наѣзжали во всей Турецкой земли и Воложской. Хлѣбъ въ Немѣровѣ дорогъ и всякой харчь, вино дорого, холсты зѣло дороги, хрящь по 8 денег аршинъ, яблоки не дороги. Приходили къ намъ мытники лятския и грековъ товаровъ досматривали, а у насъ не смотрѣли. Толко у мене увидѣлъ инъдучникъ бочку винную, такъ въ честь перепрасилъ; я ему и поступился, такъ онъ мнѣ и печать далъ пропускную. И тутъ въ Немеровѣ индучники грекъ, купецкихъ людей, зѣло затаскали. Немерово от Киева приходъ простъ, ровное мѣсто, а отъ Сороки на горѣ стоитъ высокой. И стояли мы въ Немеровѣ два дни, и искупихомся харчью всякою доволъно на четыре дни себѣ и конемъ, и поидохомъ въ пустыню глубокую.
Февраля въ 14 день поидохомъ изъ Немерова въ Воложскую землю ко граду Сороки. И того же дни приидохом на Богъ-рѣку. Богъ-рѣка съ Москву-рѣку шириною, но порожиста велми, каменья великия лежатъ во всю рѣку, шумитъ громко, далече слышить, вся вода пѣною идетъ перебита; около ея горы высокия каменныя. И ту рѣку того же дни перевезохомся: поромишка плохой, a рѣка быстрая, толко по одной тѣлегѣ возили. И, перевезши рѣку, стали подыматся на гору; гора та зѣло велика. A рѣка Богъ от Немѣрова пятьнадесятъ верстъ.
И поидохомъ въ степь глубокую: всѣ горы да юдоли. Възъѣхавъ на гору да все шли межъ горъ яслеми. И шли мы тою пустынею, не видали ни человѣка, ни звѣря, ни птицы, толко тропы татаръския конныя. A мѣсты всѣ разореныя от татаръ. Нынѣ починаютъ заводить селы, какъ миръ сталъ, и то въ сторонѣ, от дороги далече. А когда мы шли, передъ нами и за нами все степь вся горѣла. И идохомъ степью и дуброваю четыре дни. И не доходя Сорокигорода верстъ за пятьнатцать - крестъ каменной подле той дороги, а на немъ подпись: какъ степь горѣла, такъ купецкихъ людей, грекъ, осъмънадесятъ человѣкъ и съ товаромъ, л. 11 об. и съ коньми згорѣли, толко три человѣка ушли. Мы же тутъ стояхомъ и дивихомся, какъ кости кучами лежатъ лошадиныя, a человѣческия собрали да въ Сароку отвезли и погрѣбли. Дивное чюдо, какъ згорѣли: a всѣ не спали и видѣли, какъ огнь шолъ и трова горѣла по одной сторонѣ, а они смотрятъ; какъ дунетъ вѣтръ да и перескочилъ чрезъ дорогу, а они не успѣли уйти да такъ и згорѣли.
Февраля въ 17 день приидохомъ въ городъ Сароку, и стахомъ въ боку на Ляцкой сторонѣ, и тутъ начевахомъ. И утре къ намъ съ тово боку приѣхалъ индучникъ, по-турецки ермучекъ. И стали съ греками уговариватся пошлиною, чтобъ шли на явки. И тутъ грѣки съ ними договорились пошлиною. И тутъ къ намъ присталъ казакъ запорожской, Петромъ ево зовутъ. А сказалъ, что-де: «Я иду во Иерусалимъ, пожалуйтя-де мене, приими Бога ради». И я сказалъ: «Братецъ, мы добрымъ людемъ ради, изволь итти». Да голъ бѣдной; и была у него полтина-та, да онъ болъна свята сталъ жить: все, идучи, раздалъ. Ему чела: на Дунаи стоитъ Иерусалим-атъ; а когда еще и дошедъ до Дуная-та, такъ подумавъ да и назадъ поворотилъ.
Того же дни, какъ договоръ былъ положили о пошлинѣ, такъ стали Днестръ-рѣку перевозитися на ту сторону, на Турецкую и Воложскую землю. Тутъ перевозъ дорого берутъ - по пяти алтынъ съ воза, жиды зарондованъ перевозъ. Днестръ-рѣка шириною съ Москву-рѣку, подъ Сорокою бежить быстро, камениста. И, перѣѣхавши, стали на площеди.
Городъ Сорока стоитъ на рѣкѣ на боку, на правой сторонѣ, на брегу подъ горою; а надъ нимъ гора высокая зѣло. Городокъ каменной, высокъ. Мы же ходихомъ внутрь его и мѣрихомъ: онъ круглъ, стѣна от стѣны дватцать пять ступней ножныхъ и поперекъ тожъ. Харчь зѣло дорога, да и нѣтъ ничево: орженова хлѣба отнюдъ не сыщешъ, все мелкай пшонныя да ячной хлѣбъ. Ячмень зѣло дорогъ: четверикъ московской по пяти алтынъ. Да имъ и самимъ нечево ѣсть. Живутъ, а все вонъ глядятъ; хаты стоятъ, и тѣ не огорожаны. От турка и от господаря воложскаго зѣло данью отягчены. Сорока - на одной сторонѣ ляхи живутъ, по другую волохи.
Февраля въ 20 день поидохомъ изъ Сорокигорода къ Ясамъ, а стояли въ немъ два дни. Гора зѣло высока подъ Сорокою, едва съ великою нуждою мы на гору възъѣха- л. 12. ли: пришолъ дождь такой, ослизло, невозможно конемъ итти, а все камень - нужно было вельми. А иные у насъ остали, и не възъѣхали, да уже на стану достигли, какъ начевать стали. Велми той день намъ нужно было: дождь весь день шолъ, стюдено было, всѣ перемокли да перезябли. Степь, а дровъ взять негдѣ, толко на стану нашли дровъ малое число, - стоялъ нашъ посолъ, московской посолъ, князь Дмитрий Михайловичь, - такъ мы ихъ собравъ, да на возы поклали, да до стану везли. А естьли бы не тѣ дрова, то бы совершенно пемереть намъ: всѣ мокры, а ночи сталъ морозъ да снѣг съ дождемъ пришолъ, инъ не дастъ огню-та раскласть. A грѣки всѣ сухи: подѣлали епанечныя шелаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на удѣ, пробились. Да спаси Богъ Петра-козака! Тотъ-та, миленкой, далъ свѣту видить: накрылъ мене куртою своею, такъ я подъ нею сидя да сушился противъ огня; а то нелзя сушится наружи: все дождь да снѣгъ идетъ. Пощади, Господи, какова въ тѣ поры нужда была! Полна, забыта. Слава Богу-свѣту!
И поутру востахомъ и поидохомъ въ степь. И бысть наше шествие зѣло печално и скорбно: переправы лихия, горы высокия; посидѣть негдѣ, чтобы отдохнуть; все пѣши брели, а кони устали. А пустошъ - ни селъ, ничево нѣт, ни лѣсу - все степь голая: ѣхали пять дней, ни наѣхали на прутинку, чемъ лошадь погнать. Горы высокия, да юдолми ѣхали; узорочистыя горы, холмъ холма выше; да такъ-та посмотришъ, что горамъ-та и конца нѣтъ.
Февраля въ 24 приидохомъ на Прудъ-рѣку, - Прудъ-рѣка поменъши Москвы-рѣки, - и тутъ мы перевезлися. Приѣхали къ другой рѣкѣ, и тутъ перевозъ, - та рѣка поменъши Пруда, - и тутъ вскорѣ перевезлись на другую сторону. И стахом възъѣжжать: глина лихая, a мѣсто тѣсное - едва съ великимъ трудомъ възъѣхали. А товарищи иныя не выѣхали, такъ со всѣмъ въ Ясѣхъ и начевали, да на другой день нанимали волохъ, такъ волами ихъ возы вывезли. И мы въ тѣ поры, не доѣхавъ Ясей за пять верстъ, начевали. И, поутру рано вставши, на первомъ часу поидохомъ къ Ясемъ въ самую Недѣлю православия, и приидохомъ въ Яси въ благовѣстъ къ обѣдни.
Ясы-градъ - столица воложская, тутъ господарь самъ живетъ. И, пришедши, стали мы у таможни. А мытниковъ въ тѣ поры не было ихъ въ таможни, во обѣдни стояли, - такъ мы ихъ дожидались. А когда пришли мытники, л. 12 об. и стали у грекъ товару досматривать; и, досмотрѣвъ у грекъ, пришли и къ намъ, стали наши возы разбивать. Такъ я вземши листъ царской да положилъ предъ ними; такъ они стали смотрѣть и велѣли мнѣ честь, а толмачь имъ рѣчи переводитъ. Такъ они того часу велѣли возы наши завязать, не велѣли смотрѣть и отвели насъ въ монастырь к Николѣ, порекломъ Голя. И тутъ мы стахом, игуменъ далъ намъ келью; потомъ игуменъ прислалъ къ намъ три хлѣба. А когда мы възъѣхали на монастырь, а игуменъ сидит передъ кельею своею да тюменъ тянетъ. И я когда увидѣл, что онъ тюменъ тянетъ, и зѣло бысть мнѣ ужасно: что, молъ, ето уже свѣту переставления, для того что етому чину необычно и страмно табакъ пить. Ажно поглядѣли - анъ и патриархи, и митрополиты пьютъ; то въ нихъ и забава, что табакъ пить.
Градъ Яси стоить на горѣ красовито, а около ево горы высокия. Зѣло предивной градъ бывалъ, да нынѣ весь разоренъ от турка и от ляховъ. А господарь воложской и до конца разорилъ, данью отяготилъ: съ убогова человѣка, кой землю копать наимается, пятьдесятъ рублей въ годъ дастъ господарю, кромѣ турецкой подати, а нарочитому человѣку - тысяча талерей, средней - пятьсотъ дастъ. Да какъ имъ и не ѣсть? А они у турка накупаются дачею великою, такъ уже безъ милости деретъ! Воложская земля вся пуста, разбрелись всѣ: иныя - въ Полшу, иныя - къ намъ, въ Киевъ, иныя - къ Палею. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не скоро сыщешъ - обѣтованная земля, всячину родитъ! Они и сами сказываюсь: «У насъ-де есть и златая руда, и серебряная, да мы-де таимъ. А когда бы де свѣдалъ турокъ, такъ бы де и поготову разорилося от такой руды».
Въ Ясѣхъ монастырей зѣло много, предивные монастыри, старинное строение, да вси безъ призору. У прежнихъ господарей зѣлное радѣние было къ церквамъ; писмо все стѣнное. А старцы воложския всѣ вонъ изгнаны изъ монастырей, а господарь тѣ монастыри продалъ греческимъ старцамъ. А они, что уже черти, ворочаютъ, а онъ съ нихъ дани великия беретъ. А старцы велъми растлѣнно живутъ и въ церквахъ стоятъ безъ клабуковъ, а волохи въ церквахъ въ шапкахъ молятся, а игуменъ самъ поетъ на крилосѣ. Анъ де я пришолъ въ неделю къ заутрени въ мирскую церковь, служить попъ воложс- л. 13. кой. На утрени пропѣвъ «Богъ Господь» да стали антифоны пѣть, да попъ прочелъ Евангелие. Потомъ стали пѣть ирмосъ гласу воскресному, а покрыли котавасиемъ «Отверзу уста моя». Да такъ-та пропѣвъ ирмосъ, да катавасиемъ покроетъ; да на 9-й пѣсни пропѣли «Величитъ душа моя Господа» да «Достойно». А я смотрю, гдѣ у нихъ каноны-та дѣлись, знат-то, во окно улѣтели? Лехка-та, су, хороша етакъ служба-та говоритъ, да, знать, лехко и спасение-та будетъ! Что же потомъ пропѣли? «Святъ Господь Богъ нашъ», «Хвалите Господа съ небесъ», не говорили стихеры хвалитныя, пропѣли славословие великое да первой часъ. А на первомъ часу и псалмовъ не говорили, толко «Слава, и нынѣ», «Что тя наречемъ» да «Святый Боже», потомъ «Христе свѣте» и отпустъ. Что говорить? Уже и грековъ перещепетили волохи службою церковною! А какъ литоргию пѣли, я уже того не вѣдаю, для того мракъ незщелъ исъ того ихъ кудосенья-то. Сполать хорошо поютъ!
Въ Ясѣхъ прежде сего строенья было узоричное, много полатъ каменныхъ пустыхъ; а улицы всѣ были каменемъ мощены. A нынѣ все развалилось, толко знакъ есть, какъ были сланы каменем. А дворы въ Ясехъ не огорожены, развѣ у богатова, и то плетнемъ. Господарской дворъ зѣло хорошъ, много полатъ каменныхъ. Вино въ Ясѣхъ дешево и хлѣбъ; масло коровье дешево, конопное дорого - съ Руси идетъ. Яблоки, орѣхи, черносливъ необычно дешевъ; и кормъ лошадиной дешевъ. А люди доброхотны, хошъ убоги; а от дешеваго вина всѣ пропали и въконецъ от того разорились; вездѣ все шинки. Много и турокъ въ Ясѣхъ съ торгомъ, и жидовъ много тутъ живутъ. А жиды у господаря ряды дегтяныя откупаютъ, такъ деготь очень дорогъ: клягу дегтяную налить болшую - гривны четыре. Дрова очень дороги: на копѣйку каша легонка сварить - a лѣсу много, да люди лѣнивы, непроворны, не какъ московския. Купецкихъ людей въ Ясѣхъ пошлиною очень грабятъ, затѣмъ многия объѣжжаютъ.
Тутъ насъ, въ Ясѣхъ, греки, товарищи наши, покинули, не поѣхали съ нами въ Царьградъ. Пришла имъ вѣдомость изъ Царяграда, что лисица и бѣлка дешева, такъ они поѣхали въ Молдавскую землю въ Буквареши, а мы тутъ и остались. А жили мы въ Ясѣхъ тринатцать дней, дожидались товарищей, да не дождались. Печалъно намъ силно было: пути не знаемъ, а языка и поготову ничего не знаемъ. Зѣло смутно было и мятежно, мысль мялась, всяко л. 13 об. размышляли: итить и назадъ воротится? Наняли было языка до Иерусалима, - волошенина, многия языки знаетъ, - по тритцати алтынъ на мѣсяцъ, пить-ѣсть наша, да стали у него рѣчи не постоянны: нынѣ такъ говоритъ, а утре, пришедъ, другия; все переговариваетъ, во одномъ словѣ не стоитъ. Помнилось ему, что дешево нанялся что ли, Богъ знаетъ. Мы же видѣвши его непостоянство да и вовсе отказали. Печално было силно, стала въ томъ, хошъ безъ толмоча ѣхать. Господи, помилуй! Сколко переѣхавши да столко нужды принявъ, да назадъ ѣхать?! Стыдно, су, будетъ. Что дѣлать? Живемъ много, товарищей нѣтъ, а проводить никто не наимается. Сыскался миленкой убогой человѣкъ, нанялся у насъ до Галацъ, дали ему три дватцать три алтына двѣ денги.
Марта въ 7 день взяхомъ у господаря воложскаго листъ и поидохом изъ Ясей къ Галацомъ. Первый день идохомъ лѣсомъ, а въ тѣ поры припалъ снѣжокъ молодой. Покудова до лѣсу доѣхали, а онъ и стаялъ - такъ горы-та всѣ ослизли, а горы высокия, неудобьпроходимыя, едва двойкою выбились: саженъ пятьдесят вывезши - да подъ другой поѣжжай. Бѣдство великое было! Проводникъ ропщется, не хощетъ итти съ нами, такъ мы ево стережемъ, чтобъ не ушелъ или лошади бы не увелъ. Охъ, нужда была! Плакать бы, да слезъ-та нѣт! А люди к путному шествию не искусны и нуждъ никаких не видали, въ путѣхъ не хаживали, искусу никакова не знаютъ. А я на нихъ ропщю, такъ имъ несносно. Ну, да слава Богу, хошь другъ на друга ропщемъ, а таки бредемъ помаленку. 13 дней въ Ясѣхъ лошади отдыхали, а тутъ одинъ день насилу снесли, чють не стали. Етакая была нужда! А всего лѣсу верстъ с десять. Во всю дорогу такой нужды конемъ не было, день весь бились. Етою дорогою мало конъми ѣздятъ, все волами: воловъ шесть-четыре запряжет - такъ они прутъ. А у нихъ арбы широкия; земля иловатая, такъ дорога калястая. А наши тѣлеги уски, такъ одно коло идетъ въ колѣни, а другой наружной - такъ все тѣлега бокомъ идетъ. Такъ лошадь-та потянетъ саженъ десять да станетъ. А колеса-та по ступицу воротит, такъ лошадъ-та бросается туда и сюда. Все въ поваду вѣли лошадь-та, бѣдно было силъно. Пощади, Господи! У насъ-та на Руси такихъ путей нѣтъ. Едва къ ночи добилися до мѣстечка, и то все разорено; хаты с три стоятъ для почтарей л. 14. да церковь каменная, зѣло хороша; и мы тутъ начевали.
И съ полуночи прибѣжалъ валакъ, а по-руски ганецъ, съ тайными дѣлы от турка къ господарю. Пришли к намъ турки со свѣщами, нощь была зѣло темна. И сталъ нашихъ лошадей брать подъ себя, мы же не довахомъ ему. А онъ проситъ ключа конскихъ железъ: лошади были скованы - такъ ключа у мене просит, а я не даю. Турчинъ выневши ножъ да замахнулся на Луку, а онъ, миленкой, и побѣжалъ; и толмачь скрылся. Взявши коней да и погнали скованыхъ до тово мѣста, гдѣ стоятъ, а за ними я одинъ пришолъ, да плачю, и Богомъ ихъ молю, чтобъ отдали. Едва сабаки отдали, а на ока вина-таки взяли; самому турчину будъто стыдно, такъ онъ вѣлѣлъ емщику взять. Слава Богу-свѣту, что отдали, а то бѣда бола немалая: мѣсто пустое, нанять не добудешъ.
И в третий день приидохом в Борлат - мѣстечко воложское, самое убогое. Тутъ мы начевахомъ и искупихомся запасомъ себѣ и конемъ. И утре рано поидохомъ вонъ на нощномъ часу, за часъ до свѣту или болши. И дорога зѣло гориста. А толмачь нашъ мало пути знаетъ, и такъ вѣлъ насъ не тѣмъ путемъ. Иная была дорога глажа, а онъ вѣлъ все горами да дубровами - и самъ, милой, не знаетъ. Много на нево и ропталъ, анде хотѣлъ и побить, да Богъ помиловалъ от таковаго грѣха - простой бѣдной мужикъ.
Какъ нанимался, такъ сказовалъ: «Я дорогу до конца знаю». А какъ поѣхалъ, такъ ничево не знаетъ, да бѣгаетъ, да спрашиваетъ; ашибался миленкой много. Послѣ уже повинилъся: «Я-де етою дорогою однова отроду проѣхалъ, и то де лѣтъ з дватцать какъ». Полно миленкой насъ дотощилъ, да, слава Богу, таки доволокъ насъ до Галацъ. Спаси ево Богъ!
И тутъ мы, идучи от Борлата къ Галацамъ, видѣли горы Венгерския славныя: зѣло высокия, подобны облакомъ. И мы тѣмъ горамъ зѣло подивихомся, что намъ необычно такихъ горъ видать, а на нихъ снѣгъ лежитъ. А откудова мы тѣ горы видѣхомъ, и вопросихомъ языка: «Далече, молъ, тѣ горы видѣхомъ?» И онъ сказал: «Добрымъ-де конемъ бѣжать три дни до нихъ». А намъ зѣло дивно: якобы видится от Москвы до Воробьевыхъ горъ, кажется, и древа-та на нихъ мочно счести. Зѣло удивителныя горы! Аминь.
Марта во 12, уже часъ нощи, приидохом в Галацы и выпросихомся у волошанина начевати, и онъ пустилъ насъ. И утре рано, на первомъ часу дни, пошелъ до попа рускова, а то никто языка не знаетъ. Такъ попъ пожаловалъ, велѣлъ л. 14 об. къ себѣ переѣхать. Такъ мы со всемъ переѣхали да и стали у попа, а рухледь склали въ избу: нужно у миленкихъ, и хороминки нет особой. Потомъ намъ стали сказовать, что есть-де корабль въ Царьградъ. И мы зѣло обрадовалися и стали коней продавать. А сказали, что сегодня корабли пойдутъ, такъ мы за безъцѣнокъ лошадей отдали и тѣлеги: не до тово стала, толъко бы съ рукъ спехать, такъ уже земля ноетъ, путь надалысь, помянуть-та ево не хочется. И когда опрастались от лошадей, тогда пошли корабль нанимать. И нашли корабль греческой, христианской; уговорились: съ человѣка по левку до Царяграда. И раизъ приказалъ намъ до свѣта на корабль со всѣмъ приѣхать.
Градъ Галацы - неболшая городина, да славенъ корабленною пристанью, а то разоренъ весь от турка и от татаръ. Монастырей много и хороши, а толъко по старцу живутъ, подданныя цареградскихъ монастырей, пусты. И въ церквахъ пусто, а церкви узоричныя, каменныя; и кресты на церквахъ, и колокола малыя, по два колокола. Градъ Галацы стоитъ на Дунаи-рѣки, на брегу на лѣвомъ боку. Въ Галацахъ вино дешево и хлѣбъ, а кормъ лошадиной дорогъ: сѣна одной лошади на сутки на два алтына мало. Дунай-рѣка широка и быстра, глубока, у берега купатся нелъзя, крутоберега, зъ берегами въровень идетъ. Въ Галацахь рыба дешева: свежей сазанъ великой - дать алтынъ, и осетры недороги. Дунай-рѣка рыбна, что Волга: много рыбы.
Марта въ 14 день рано, за два часа до свѣта, всклавши рухледь во всѣ тѣлеги и съѣхали на брегъ къ кораблю. А корабленники уже готовятся: матросы парусъ готовятъ къ подъему. И тутъ насъ турки, - караулъ не далъ рухледи класть на корабль, - повѣли насъ къ мытнику греческому. И я пришолъ, а инъдучникъ еще спитъ; такъ я дожидался, какъ онъ въсталъ. И сталъ мене спрашивать: «Что за человѣкъ? Откудова?» И я ему сказалъ, что мы съ Москвы, да и подалъ ему господарской листъ воложской. И онъ, прочетши листъ, сказалъ: «Иди-ка же зъ Богомъ! Я съ твоего товару пошлины не возму. А турчинъ-де возметъ ли нѣтъ, тово-де я не знаю; инде я къ нему отпишю, чтобъ де онъ съ тебя не бралъ». Такъ я ему поклонилъся, и онъ написал къ нему писмо.
И когда пришли мы къ турку, къ юмрукчѣю, и онъ прочетши писмо греческое да и плюнулъ, а товаръ весь от корабля велѣлъ предъ себя принести. И, пересмотрѣвши товаръ, велѣлъ къ себе въ хоромину тоскать, а самъ мнѣ чрезъ толмача сказалъ: «Дай мнѣ юмруку 20 талерей». л. 15. И я выневши листъ московской да подалъ ему. Такъ турчинъ сталъ листъ чести и, прочетши листъ, сказалъ: «Гайда! Пошолъ-де! Возми свой товаръ, нѣтъ де до тебя дѣла!» И взявши товаръ да пошли къ кораблю. И стали кластися на корабль; и когда убрались мы совсемъ, и харчь тутъ всякой купили, сухари.
Да тутъ же къ нам присталъ черной попъ изъ Ляцкой земли самъ-другъ, сталъ бить челомъ, что: «Пожалуй, возми съ собою во Иерусалимъ!» И мы ево приняли, а онъ въ тѣ поры пошолъ съ корабля за сухарями. И раизъ, корабленникъ, не дождавъ ево, подънявши парусъ да и опустился. А тотъ попъ Афанасий увидѣлъ зъ горы, что корабль пошолъ, бросился въ лодку къ рыбаку, далъ пять алтынъ, чтобъ на корабль поставилъ. А лотка дирява, налилась воды, чють не потонула; едва на корабль попали.
И марта въ 15 день рано, на второмъ часу дни, корабленникъ-раизъ велѣлъ поднимать на корабли парусы. И корабль от берега отпихнули и пошли Дунаемъ; и бысть вѣтръ поносенъ зѣло. И того же дни яко о полудни пристахомъ къ городу, а имя ему Рень, воложской, живутъ и турокъ много. Тутъ раизъ корабль пшеницею догружалъ. Градъ Рень полутчи Голацъ; вино въ немъ дешево, по одной денги ока; и хлѣбъ дешевъ; толъко такихъ монастырей нѣтъ, что въ Галацахъ; стоитъ на Дунай на левой странѣ. И тутъ мы начевавъ, рано въставъ да и пошли по Дунаю.
И марта въ 16 день рано поутру, поднявши парусъ, пошли вънизъ по Дунаю. Дунай-рѣка многовидна и рыбна, а къ морю разшиблась на многия гирла, пошла подъ турецкия городки.
Въверху она широка, а вънизъ уже, для тово что разбилась на многии гирла, да глубока. Корабль подлѣ берега бѣжитъ, подлѣ берега трется. Песковъ на ней нѣтъ, все около ея трасникъ; была зѣло зъ берегами въровень.
И того дня минухомъ городъ турецкой на правой руки Дуная - городокъ Сакча. А въ немъ мечеты каменныя; поболши Рени городокъ каменной. А къ нему не приставали. Первый градъ Сакча турецкой на Дунаи.
И того же дни минухом другой городокъ турецкой Тулча. Къ тому городку всѣ корабли пристаютъ: какъ изъ Царяграда идутъ, такъ осматриваютъ, не перевозятъ ли греки неволниковъ. Въ томъ городку берутъ горачь: съ человѣка по пяти талерей; а когда неволъники идутъ на Русь съ волъными листами, такъ съ нихъ берут турку въ томъ городку по червонному съ человѣка, акромѣ горачу. Градъ Тулча поменъши Сакчей, у Дуная близъ воды стоит. И нашъ раизъ не приставалъ къ нему: были люди лишния, a вѣтръ былъ доброй. На себя надѣлъ чалму такъ, какъ бутто л. 15 об. турецкой корабль, да такъ и прошолъ. А намъ велѣлъ прикрытся, и мы ему сказали: «Зачто намъ крытся? У насъ государевъ листъ есть, мы горачю не дадимъ». И тако минухомъ его, второй градъ турецкой Тулча. И, прошед городокъ, пристахомъ ко брегу, и начевахомъ. И въ той нощи бысть погода великая, и тускъ стояхомъ весь день и нощь, не пустилъ насъ вѣтръ.
И утре рано поидохомъ внизъ по Дунаю. И на левомъ боку Дуная въ другихъ гирлахъ много городковъ турецкихъ, Килиа-градъ съ товарищи. Тутъ и Бѣлогородская орда подлегла близъ Дуная, татары белогородския.
И во вторый день приидохомъ на усть Дуная к Черному морю, и тутъ стояхомъ полторы дни. Дунай-рѣка зѣло луковата, не прямо течетъ, пущи малой рѣки. И тутъ мы стояхомъ у моря, и иныя корабли турецкия идутъ вверхъ по Дунаю. Мы же ходихомъ близъ моря и удивляхомся морскому шуму, какъ море пѣнится и волънами разбивается; а намъ диво: еще море не видали. Тутъ кладбища на берегу турецкая: которай турчинъ умретъ на мори, такъ пришедъ къ Дунаю да тутъ и схоронятъ. И раизъ нашъ взявши мотросовъ, да зинбиръ насыпалъ песку, да взялъ бревно яловое, да сѣдши въ сандалъ и поѣхалъ къ усть Дунаю на приморья искать ходу, какъ бы кораблю попасть въ ворота. И вымѣривъ ворота, и пустилъ мѣхъ съ пескомъ на воротѣхъ, и къ нему привезалъ бревно. Такъ бревно и стала плавать на воротѣхъ, такъ знакъ и сталъ ходу корабленному. Тутъ же мы видѣхомъ на Дунай при мори всякихъ птицъ зѣло много, плаваютъ всякой породы безчисленное множество; а на мори не плаваютъ, и не увидишъ никакой птицы; и морская вода непотребна, для тово что она солона и горъка.
И марта въ 20 день утре рано бысть вѣтръ, зѣло бысть поносенъ, и пустихомся на море Чермное. И егда выплыхомъ из усть Дуная въ море, тогда морский воздухъ зѣло мнѣ тяжекъ сталъ, и въ томъ часѣ занемощевалъ, и сталъ кормъ изъ себя вонъ кидать, сирѣчь блевать. Велия нужда, кто на мори не бывалъ, полътара дни да ночь все блевалъ. Уже нечѣму ититъ изъ чрева, толко слюна зеленая тянется, не дастъ ничево ни ѣсть, ни испить - все назадъ кидаетъ. За десятъ лѣтъ пищю и ту вытянетъ! А корабленники намъ смѣются да передражниваютъ, а сами говорятъ: «Токало, сирѣчь то-ди вамъ добро». А Лука у насъ ничемъ не крехнулъ. Что же здѣлаешъ? Богу не укажешъ. А, кажется, по виду и всѣх л. 16. хужей былъ, да ему Богъ далъ - ничто не пострадалъ.
Да онъ и послужилъ намъ: бывала испить принесетъ или какой кусок съѣсть.
А на мори зѣло бысть вѣтръ великъ, съ верху съ корабля всѣхъ насъ збила, чрезъ корабль воду бросала морскую. Охъ, ужасъ! Владыко-человѣколюбецъ! Не знать нашего корабля въ волнахъ, кажется, выше насъ вода-та въверхъ саженъ пять. И видя такую неминучюю бѣду раизъ, что меня на корабли морска вода всего подъмочила, такъ онъ, миленъкой, взялъ къ себѣ, въ коморку свою, гдѣ самъ спить, и положилъ мене на своей постели, и кодомъ прикрылъ, да и кадь поставилъ мнѣ, во что блевать. Спаси ево, Богъ, доброй человѣкъ былъ миленъкой, и умный! Когда станешъ вставать, такъ закрутится голова да и упадешъ. Кабы да еще столко жъ плыть, то бы совершенно умереть бы было. Уже нелзя той горести пущи! Да по нашимъ сщаскомъ, далъ Богъ, вскорѣ перебѣжали. Такову Богъ далъ погоду, что от Дуная от устья въ полътара дни перебѣжалъ корабль. И раизъ намъ сказалъ: «Я-де уже тритцать лѣтъ хожю, а такова благополучия не бывало, чтобы въ тѣ часы такъ перебѣжать. Бывало-де и скоро, что пять дней, четыре, а иногда же и мѣсяцъ - какъ Богъ дастъ; по вашему счастию, такъ Богъ далъ скорой путь». Мы же, грѣшнии, хвалу Богу воздахомъ: «Слава тебѣ, Господи святый!»
И егда вошли между горъ въ море к Царюграду, тогда раизъ мене, пришедъ, волочетъ вонъ: «Пойди вонъ, Станбулъ близко, сирѣчь Царьградъ!» Такъ я кае-какъ выползъ на верхъ корабля. А когда мы вошли въ проливу межъ горъ, тутъ на воротѣхъ морских на горахъ высоко стоятъ столпы. Ночи въ нихъ фонари с свѣчами горятъ - знакъ, какъ кораблямъ ночи попасть въ гирла; а естьли бы не тѣ фонари, то ночи не попадешъ въ устья. И мало пошедъ, стоятъ два городка по обѣ стороны турецкия, и пушекъ зѣло много. Етѣ городки для воинскова опасу здѣланы зѣло крѣпко, мудро то мѣсто пройти. А тутъ уже до Царяграда по обѣ стороны селы турецкия и греческия. А от гирла до Царяграда Узкимъ моремъ осмънадесятъ верстъ.
Марта въ 22 день, на 5 недѣли Великаго поста, въ четвертокъ Великаго канона Андреева, якобы о полудни, приидохом в Царьград и стахомъ на Голацкой странѣ. Тогда турчане изъ юмруку къ намъ приѣхали на корабль и стали товары пересматрѣвать. Тогда и нашъ товаръ взяли въ юмрукъ, л. 16 об. сирѣчь въ таможню. Мы же опасаемся, что дѣло незнаемо. И раизъ нашъ сказалъ: «Не бойся-де, ничего твоего не пропадетъ, все-де цѣло будетъ». Мы же стояхомъ на корабли и дивихомся таковому преславному граду. Како Богъ такую красоту да предалъ въ руки басурманомъ?! А сами удивляемся: «Что ето будетъ? Куда заѣхали?» Сидимъ что плѣнники; а турки пришедъ да въ глаза гледятъ, а сами говорятъ: «Бакъ, папасъ московъ, зачемъ-де ты сюда приѣхалъ?» А мы имъ глядимъ въ глаза самимъ, а языка не знаем. Потомъ къ нашему кораблю стали подъѣжжать руския неволъники, кои извозничаютъ на мори коиками, и стали съ нами помаленку переговаривать - такъ намъ стала отраднѣя. Потомъ у той пристани начевали; и утре рано раизъ велѣлъ корабль на другую сторону перевѣсти, на Цареградскую.
И когда мы пристахомъ ко брегу Цареградскому къ сторонѣ, тогда мы помолившеся Богу, и Пресвятѣй Богородицѣ, и великому предтечи Иоанну и стахомъ съ Царемъградомъ осматриватся. Потомъ приѣхаша къ намъ на корабль турки-горачники и стали у насъ горачю просить. И я имъ показалъ листъ царской. И они спрасили: «Качь адамъ, сколко-де васъ человѣкъ?» И я сказалъ: «Бешъ адамъ, сирѣчь пять человѣкъ». И они сказали: «Добро-де» - да и поѣхали далой съ корабля. И бысть намъ печалъно велъми и скорбно: пришли въ чюжоя царство, языка не знаемъ, а товаръ взяли турки; какъ ево выручить, Богъ знаетъ, и съ кѣмъ - и тако бывши въ размышлении.
И абие присла Богъ намъ - къ кораблю приплылъ въ каюку неволъникъ; а самъ на насъ гледить да по-руски и спросилъ: «Откиль ты, отче, сирѣчь откуда?» И мы сказали, что съ Москвы. «Куда-де васъ Богъ несетъ?» И я сказалъ, что по обѣщанию во Иерусалимъ. И онъ молвилъ: «Хвала Богу, хорошо-де. Что жъ де вы тутъ сидите? Вить де вамъ надобно подворья». И я къ нему поближе подшолъ и сталъ ему говорить: «Какъ, малъ, тебе зовутъ?» И онъ сказалъ: «Мене-де зовутъ Корнильемъ». Такъ я ему молвилъ: «Корнильюшка, будь ласковъ, мы люди заѣжжия, языка не знаемъ, пристать не къ кому не смѣемъ, сидимъ что плѣнники. Турки у насъ товаръ взяли, а выручить не знаемъ какъ, пожалуй, поработай съ нами». И онъ, миленкой, христианская л. 17. душа, такъ сказалъ: «Я-де тебѣ, отче, и товаръ выручю, и двор добуду, гдѣ стоять». И я ему молвилъ: «У насъ, малъ, есть и государской листъ». И онъ у раиза спросилъ по-турецки: «Гдѣ-де ихъ товаръ, въ которомъ юмрукѣ?» И раизъ ему сказалъ, что на Голацкой юмрукъ взяли турки. Такъ онъ велѣлъ мнѣ взять листъ царской. Такъ я взявши листъ да сѣдши въ коикъ, да и поѣхали къ юмруку.
И когда мы пришли въ юмрукъ, такъ тутъ сидятъ турки съ жидами. И турчинъ-юмрукчей спросилъ у толмоча: «Корнилий, зачемъ-де папасъ пришолъ?» И онъ ему сказалъ: «Е, солътану босурманъ юмрукчей, вчера-де у него на корабли взяли товаръ, а онъ-де не купецкой человѣкъ. Онъ-де идетъ во Иерусалимъ, такъ-де у него что есть - непродажное-де у нево, пешкешъ, сирѣчь подарки-де туда везетъ». Тогда турчинъ велѣлъ товаръ разбить, и переписать, да и на кости выложить. И выложилъ, да и сказалъ толмачю нашему: «Вѣли-де папасу дать юмруку 20 талерей да и товаръ взять». И толмачь мнѣ сказалъ, что 20 талерей проситъ, и я ему, турчину, листъ подалъ. И турчинъ листъ прочелъ да и сказалъ: «Альмалъ, сирѣчь не будетъ-де тово, что не взять съ него юмруку. Знаемъ-де мы указы!» И тутъ миленкой толмачь нашъ долго съ ними шумѣлъ, такъ они и вонъ ево со мною выслали: «Дашъ-де юмрукъ, такъ и товаръ возмешъ!»
И мы, вышедши, стоя думаемъ: «Что дѣлать?» Тогда видя насъ турчинъ, какой-та доброй человѣкъ, да и сказалъ толмачю: «Что-де вы тутъ стоите? Этутъ-де не будетъ ваше дѣло здѣлано; здѣ-де сидятъ сабаки-ифуты, они-де возмутъ пошлину. Поѣжжайте-де на Станбулскую сторону къ старшему юмрукчею, тотъ-де милостивея и разсуднея; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину взять». Такъ мы, су, и послушали турчина; хошъ и босурманъ, да дѣло и правду сказываетъ.
Такъ мы сѣдши въ каикъ да и поѣхали на Цареградскую сторону. И пришли въ юмрукъ; и въ юмрукѣ сидитъ турчинъ да тютюнъ пъетъ, спросилъ у толмоча: «Что-де, зачемъ папасъ пришолъ?» И онъ ему сказалъ: «Ето-де папасъ московъ, идетъ во Иерусалимъ. У него-де есть указ московскаго царя, чтобы де по перемирному договору нигдѣ ево не обижали. И здѣде, въ Станбулѣ, вчера на корабль приѣхали съ Колатскаго юмруку да взяли-де у него пешкешъ иерусалимской, которой-де онъ туда весъ».
Взялъ да и подалъ ему листъ, такъ онъ сталъ честь л. 17 об. листъ. А другой турчинъ, товарищъ ему, събоку тутъ же въ листъ смотрить; да другъ на друга възглядоваютъ, да сами смѣются. И прочетши листъ да сказалъ: «Я-де товару не видалъ, сколко ево; вотъ де я пошлю пристава въ юмрукъ, да велю-де роспись привести, да посмотрю: будетъ-де что малое дѣло, такъ-де поступлюся, а что де много, такъ-де нелзя не взять».
И приставъ-турчинъ сѣлъ въ каикъ да и поѣхалъ на другую сторону въ юмрукъ; a мнѣ турчинъ велѣлъ сѣсть, такъ я сѣлъ. Съ полъчаса помѣшкавъ, приставъ, приѣхавъ, подалъ товару роспись. И юмрукчей, прочетши роспись, сказалъ толмачю: «Не будетъ-де тово, что не взять пошлины: чокъ-де товару, сирѣчь много». И толмачь долго съ нимъ спирался: «Онъ-де всего отъступится, а не дастъ ни аспры! Онъ-де поѣдитъ до ѣдрина, до самаго салтана!» Спаси ево Богъ, миленкова! Много съ турчиномъ бился, что съ сабакою. И турчинъ сказалъ: «Нелзя-де, что не взять хошъ половину-де, десять талерей». И онъ ему сказалъ: «А то де какова аспра, такъ де аспри не дастъ!» И турчинъ разсмѣялся да молвилъ: «Анасыны секемъ евуръ, лихой-де папасъ, ничего не говоритъ, а онъ-де шумитъ!» И онъ ему сказалъ: «А папасъ-де что языка не знаетъ и вашихъ-де поступокъ, что ему говорить? Я-де то все знаю, что говорить». Я, су, что петь дѣлать, сталъ бить челомъ, чтобъ отдалъ. Такъ онъ разсмѣялся да сказалъ: «Е, папасъ, гайда, гайда, пошолъ-де, вѣлю отдать!» И велѣлъ писмо написать до тѣхъ юмрукчевъ, чтобъ товаръ папасу отдали. И я сталъ говорить толмачю, чтобъ онъ пожаловалъ такое писмо на товаръ, чтобъ ни въ Царгъградгъ, ни по пути на городахъ ни во Египтѣ, ни во Иерусалимѣ - гдѣ ни будетъ съ нами тотъ товаръ, чтобъ съ него юмруку не брали. И толмачь сталъ ему мои рѣчи говорить, такъ онъ разсмѣялся да велѣлъ подьячему память написать да и запечатать. И мы взявши того же пристава съ памятью да и поѣхали на ту сторону. И пришли въ юмрукъ, и они, сабаки-турки, въ тѣ поры въ мечети молились въ самыя полдни, такъ мы ихъ ждали. И когда пришолъ юмрукчей, такъ приставъ подалъ память, чтобъ товаръ отдали. И онъ, память прочетши, самъ, что земля, сталъ черенъ л. 18. и велѣлъ отдать. Да въ честь юмрукчей да жиды выпросили у мене пять козицъ въ подарки, а не за пошлину. И тутъ я приставу далъ алтынъ з десять за ево работу, много и трудовъ была: дважды ѣздилъ въ юмрукъ, въ третей съ нами. И тако мы взявши товаръ и поѣхали на свой корабль. И приставши къ кораблю, расплатившися съ раизомъ за извозъ да и поклались въ коикъ всю рухледь.
И повезъ насъ Корнильюшка къ патриаршему двору. И вылезши изъ каика мы съ нимъ двоя, а прочия братиа - въ каику, да и пошли на патриаршовъ дворъ. И толмачь спрасилъ у старца: «Гдѣ-де патриархъ?» И старецъ сказалъ, что де патриархъ сидить на выходѣ на крылцѣ. И мы пришли предъ нево да поклонились. И патриархъ спросилъ у толмоча: «Что-де ето за калугеръ? Откудова и зачемъ пришолъ?» И толмачь сказалъ: «Онъ-де съ Москвы, а идетъ во Иерусалимъ». Потомъ я ему листъ подалъ, такъ онъ листъ въ руки взялъ, а честь не умѣетъ, толко на гербъ долго смотрѣлъ да и опять отдалъ мнѣ листъ. Потомъ спросилъ у толмоча: «Чево-де от мене хочетъ онъ?» И ему помнилося, что я пришолъ къ нему денегъ просить. И толмачь ему сказалъ: «Деспото огия, онъ-де ничего от тебя не требуетъ, толко де у тебе проситъ кельи пожить, дакуда пойдетъ во Иерусалимъ, - такъ о том милости проситъ. Онъ-де человѣкъ странной, языка не знаетъ, знати нѣтъ, главы приклонить не знаетъ гдѣ, а ты-де здѣ христианомъ начало. Кромѣ тебе, кому ево помиловать? Ты-де вѣть отецъ здѣ всѣмъ нарицаешся, такъ де ты пожалуй ему кѣлью на малое время». И патриархъ толмачю отвѣщалъ: «А что-де онъ мнѣ подарковъ привезъ?» И толмачь сказалъ ему: «Я-де тово не знаю; есть ли у нево подарки, нѣтъ ли - тово-де я не вѣдаю». И патриархъ толмачю велѣлъ у мене спросить: «Будетъ-де подарки есть у него, такъ дамъ-де ему кѣлью».
И патриарховы рѣчи толмачь сказалъ мнѣ все. И такъ стало мнѣ горько и стыдно, а самъ, стоя, думаю: «Не с ума ли, малъ, онъ сшолъ, на подарки-та напалъся? Люди всѣ прохарчились, а дорога еще безконечная!» И тако я долго отвѣту л. 18 об. ему не далъ: что ему говорить, не знаю. А дале от горести лопонулъ, есть что не искусно, да быть такъ: «Никакъ, малъ, онъ пъянъ, вашъ патриарха-тъ? Вѣдаетъ ли онъ и самъ, что говарить? Знать, молъ, ему ѣсть нечево, что уже съ мене, страннаго и съ убогова человѣка, да подарковъ проситъ. Гдѣ бола ему насъ, странныхъ, призрить, а онъ и послѣднея съ насъ хочетъ содрать! Правались, малъ, онъ, окаянны, и съ кѣльею! У нашего, малъ, патриарха и придверники такъ искуснѣя тово просятъ! А то етокому стараму шетуну какъ не сорамъ просить-та подарковъ! Знать, малъ, у него пропасти-та мала; умретъ, малъ, такъ и то пропадетъ!»
И толмачь мене унимаетъ: «Полно-де, отче, тутъ-де греки иныя руской языкъ знают». И я ему молвилъ: «Говари, малъ, мои ему рѣчи!» И патриархъ зардился; видить, что толмачь мене унимаетъ, такъ у толмоча спрашиваетъ: «Что-де онъ говорить?» И толмачь-де молвилъ: «Такъ, деспота, свои-де рѣчи говорить, не до тебе». Патриархъ же у толмоча прилѣжно спрашивать сталъ: «А то де про мене говоритъ, скажи». И я ему велѣлъ: «Говори, малъ, ему! Я вить не ево державы, не боюсь. Меня онъ власти вязать не имѣетъ, хошъ онъ и патриархъ».
И толмачь ему сказалъ мои всѣ рѣчи со стыдомъ. Такъ онъ, милой, и пущи зардился да и молвилъ толмачю: «Да я-де у него какихъ подарковъ прошу? Не привезлъ ли де онъ обрасков московскихъ? Я-де у нево тово прошу». И я ему сказалъ: «Нѣтъ, малъ, у мене образковъ; есть, малъ, да толко про себя». Такъ онъ сказалъ толмачю: «Нѣтъ де у мене ему кѣльи. Пойдите въ Санайской монастырь: тамъ-де ваши москали церковь поставили, тамъ-де и кѣлью ему дадутъ». Такъ я плюнувши да и съ лесницы пошолъ. «Опять бы де ко мнѣ не приходилъ, - онъ толмачю говоритъ, - не дамъ-де кѣльи!» Етакой миленкой патриархъ, милость какую показалъ надъ страннымъ человѣкомъ!
Такъ, су, что дѣлать? Мы и пошли съ патриархова двора; да сѣдши въ каикъ да и поѣхали въ Санайской монастырь. Пришли ко игумену. Толмачь сталъ игумену говорить, что пришолъ-де съ Москвы колугеръ а просит-л. 19. де кѣльи до времени посидѣть.
Тотъ, милой, себе взметался: "Какъ быть? Да у мене нѣтъ кѣльи порожжей; инъ бы де ево во Иерусалимской монастырь отвелъ, готова-де тутъ къстати: онъ-де во Иерусалимъ идетъ, такъ де ему игуменъ и кѣлью дастъ.
Все бѣда, миленкая Русь! Не токмо накормить, и мѣста не дадутъ, гдѣ опачинуть съ пути. Таковы-та греки милостивы! Да еще бѣдной старецъ не въ кои-та вѣки одинъ забрелъ - инъ ему мѣста нѣтъ; а кобы десятокъ-другой, такъ бы и готова - перепуталися. А какъ сами, блядины дѣти, что мошенники, по вся годы къ Москвѣ-та человѣкъ по 30 волочатся за милостынею, да имъ на Москвѣ-та отводятъ мѣста хорошия да и кормъ государевъ. А, приѣхавъ къ Москвѣ, мошенники плачютъ пред государемъ, предъ властьми и предъ бояры: «От турка насилиемъ отягчены!» А набравъ на Москвѣ да приѣхавъ въ Царьградъ, да у патриарха иной купить митрополитство, иной - епископство. Такъ-то они все дѣлаютъ, а плачют: «Обижены от турка!» А кабы обижены, забыли бы старцы простыя носить рясы луданныя, да комчатныя, да суконныя по три рубли аршинъ. Напрасно миленъкова турка-та старцы греческия оглашаютъ, что насилуетъ. А мы сами видили, что имъ насилиа ни въ чемъ нѣтъ, и въ вѣрѣ ни въ чемъ. Все лгутъ на турка. Кабы насилены, забыли бы старцы въ луданныхъ да комчатыхъ рясахъ ходить. У насъ такъ и властей зазираютъ, какъ луданную-та наденетъ, а то простыя да такъ ходятъ. Прямъ, что насилены от турка! А когда къ Москвѣ приѣдутъ, такъ въ такихъ рясахъ худыхъ тоскаются, бутто студа нѣтъ. А тамъ бывши, не заставишъ ево такой рясы носить.
На первое возвратимся. Что потомъ будетъ, увы да горе! Незнаемо, что дѣлать. Стоитъ тутъ старчикъ, имя ему Киприянъ; тотъ, миленкой, по-руски знаетъ: «Ну де, отче, не печался; я-де тебѣ добуду кѣлью». Взявши насъ да и поѣхали до Иерусалимскова монастыря. Пришли на монастырь; вышелъ къ нам игуменъ, спросилъ про меня у толмоча: «Умѣетъ ли де по-гречески?» И толмачь сказалъ, что не умѣетъ. Такъ игуменъ молвилъ: «Откудова-де онъ и зачемъ ко мнѣ пришолъ?» И толмачь сказалъ обо мнѣ весь порядок, откуда и куда идетъ. И игуменъ молвилъ: «Таколо, добро, л. 19 об. готова-де у мене кѣлья». И тотъчасъ велѣлъ двѣ кѣльи очистить, а самъ сѣлъ да велѣлъ дать вина церковнова. Ино намъ не до питья: еще и не ѣли, весь день пробилися то съ турками, то зъ греками, а греки намъ тошняя турокъ стали. Такъ намъ игуменъ, подънесши вина, велѣлъ со всею рухледью приходить: «Я-де вамъ и корабль промыслю во Иерусалимъ». Мы же ему поклонихомся: доброй человѣкъ - тотъ миленкой игуменъ!
Мы же шедши на пристань, гдѣ нашъ коикъ стоитъ съ рухледью; нанявши гамаловъ, сирѣчь работниковъ (тамъ такия нарочно мѣсто извощиковъ), и пришли въ монастырь, да и сѣли въ кѣльи. Слава Богу, бутто поотраднѣло! Игуменъ же прислалъ къ намъ трапезу въ кѣлью, всякаго кушанья и вина. Спаси ево Богъ, доброй человѣкъ, нѣ какъ патриархъ! Мы же, взявши, тому толмачю дали ему за работу два ворта. Онъ же, миленъкой, поклонился, человѣкъ не богатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало.
И нощь преспавши, поутру въ субботу Акафистову, игуменъ намъ такъже прислалъ трапезу, и вина прислалъ, кандило и масла древяннова сулею - въ ночь зажигать. У нихъ обычай таковъ: по всѣмъ кѣльямъ во всю нощь кандилы съ масломъ горятъ. Масло тамъ дешево: фунтъ четыре денги. Потомъ стали къ намъ приходить греческия старцы и греки. Свѣдали про насъ руския неволники, стали къ намъ въ монастырь приходить и спрашевать, что водится на Москвѣ. А мы имъ все сказываемъ, что на Москвѣ ведется и въ рускихъ городѣхъ. Потомъ мы стали выходить на улицы и съ Царемъградомъ опазноватся; такъ на улицы мимо ходятъ неволники, неволницы, кланяются намъ, ради миленкия. Потомъ вышли мы на присталь морскую; тутъ мы погуляли да и пошли на монастырь.
И въ недѣлю шестую прииде къ намъ въ монастырь Киприанъ-старчикъ, кой насъ тутъ поставил, да и говорить: «Пошлите-де, погуляемъ по Царюграду, я-де васъ поважю». Такъ мы ему ради да и пошли. А когда мы вышли къ Фенарскимъ воротамъ и къ патриаршю двору, тогда съ нами срѣтился нашъ московской купецъ Василий Никитинъ Путимецъ470. Мы же зѣло ему обрадовались: намъ про нево сказали, что уѣхалъ. А онъ себѣ намъ радъ и удивляется: «Зачемъ-де л. 20. васъ Богъ суда занесъ?» И мы сказали зачемъ; и онъ молъвилъ: «Хочете ли погулять въ Сафийскую церковь?» И мы зѣло обрадовались и стали бить челомъ: «Пожалуй, повади насъ по Царюграду и продай намъ товаръ». Такъ онъ сказал: " Богъ-де знаетъ, я-де вѣть ѣду; и давно бы уѣхалъ, да вѣтру нѣтъ. Разве де я васъ сведу съ грекомъ съ Иваномъ Данииловымъ; онъ-де вамъ товаръ продаст, я-де ему побъю челомъ".
Такъ мы опять въ монастырь возвратихомся, и взяхомъ товаръ, и поидохомъ въ велдеган, сирѣчь царицынъ гастинъ дворъ. И тутъ свелъ насъ съ гречениномъ и товаръ ему отдалъ продать. Потомъ мы пошли съ нимъ, Васильемъ, гулять по Царюграду. Онъ намъ указываетъ: «Етою улицею ходить, этими рядами, такъ вы не заблудите. А съ турками говорите смѣло, такъ де они на васъ не такъ нападаютъ», - да училъ насъ миленкой. Спаси ево Богъ!
Потомъ повелъ насъ до церкви Софии Премудрости Божия. И пришли къ монастырю, и на монастырь взошли; пришли ко дверямъ западнымъ, а западныхъ дверей 9, ворота всѣ мѣдныя. И въ тѣ поры турки въ церкви молятся; мы же стояхомъ у вратъ и смотрѣхомъ беснования ихъ, какъ они, сидя, молятся. Потомъ турчинъ, вышедъ, сталъ насъ прочь отбивать: «Гайда, папасъ, гайда, пошолъ-де прочь! Зачемъ-де пришолъ тутъ, глядиши тутъ, басурманъ?» Такъ мы и прочь пошли. Потомъ вышелъ иной турчинъ да и зоветъ насъ: «Гель, московь, гель, поиди-де сюда!» Такъ мы подошли, и Василей сталъ съ нимъ по-турецки говарить. «Чево-де хочете?» - Такъ Василей и сказалъ: «Московъ папасъ варъ тягатъ, есть у нево указъ, пустите-де ево посмотрѣть церкви». И турчинъ спросилъ: «Сколко васъ человѣкъ?» И мы сказали: "6 человѣкъ". И онъ молвилъ: «Биръ адамъ учь пара, по алтыну-де съ человѣка». Такъ мы дали по алтыну, а онъ насъ и повелъ. A повѣлъ насъ турчинъ въ верхнюю церковь, а въ нижнюю не пущаютъ.
А когда мы взошли на верхния палаты, тогда умъ человѣчь премѣнился, такое диво видѣвше, что уже такова дива въ подъ-солнечной другова не сыщешъ, и какъ ея описать - невозможно.
Но нынѣ уже вся ограблена, л. 20 об. стѣнное писмо скребено, толко въ ней скляничныя кандила турки повѣсили многое множество, для того что они ея въ мечетъ претворили. И ходихомъ мы, и дивихомся таковому строению: уму человѣчю невмѣстимо! А какова та церковь узоричиста, ино мы ея описание здѣ внесемъ Иустиниана-царя, какъ онъ строилъ, все роспись покажетъ; тутъ читай да всякъ увѣсть. А чтобы кто теперево самъ видя эту церковь да могъ бы ея описать - и толь нашему бренному разуму невмѣстно, хошъ нынѣ и разорена. Но мы собою объ ней не хощемъ писать для тово, чтобъ не погрѣшить описаниемъ, а иное забудешъ, такъ погрѣшно и стала. Мы же ходихомъ, и смотрѣхомъ, и дивихомся такой красотѣ, а сами рекохомъ: «Владыко-человѣколюбче! Како такую прекрасную матерь нашу отдалъ на поругание босурманомъ?» - да руками розна. А все-то наши греки здѣлали! A предѣлы въ ней всѣ замуравлены, а иныя врата сами замуравились. Турчинъ намъ указывалъ: «Ето-де не турча замуравили, сами-де, Алла, Богъ-де». А что въ томъ предѣлѣ есть, про то греки и турки не знаютъ; кое тамъ таинство, про то Богъ единъ вѣсть. Тутъ мнѣ турчинъ далъ камень исъ помосту каменной, мраморной; а самъ мнѣ велѣлъ спрятать въ нѣдра: а то де увидитъ, такъ де недобрѣ. Доброй человѣкъ - турчинъ, кой насъ водилъ.
И тако мы изыдохомъ изъ церкви и поидохомъ съ монастыря. И, мало отшедши, тутъ видѣхомъ диво немалое: виситъ сапогъ богатырской въ саду, аршина воловая кожа въ него пошла цѣлая, и пансырь лошади его, что на главу кладутъ; лукъ ево желѣзной и невеликъ добрѣ, да упругъ; двѣ стрѣлы железныя; булдыга-кость, а нога ево, что бревешка хорошая, толста велъми.
Потомъ пришли къ звѣриному двору. Сказалъ намъ Василей: «Тутъ-де есть левъ, изволите ли смотрѣть?» Мы же толкахомъ у вратъ; и турчинъ отворилъ врата и въспросилъ: «Чево-де хочете?» И мы сказали, что хочемъ лва смотрѣть. «А что-де дадите?» И мы молвили: «Биръ адамъ, биръ пара». И онъ насъ пустилъ. А левъ лежитъ за решеткою, на лапы положа голову. л. 21. Такъ я турчину сталъ говорить: «Подыми, малъ, ево, чтоб всталъ». И турчинъ говорить: «Нѣтъ де, нелъзя: таперво-де толь накормилъ, такъ спитъ». И я взявши щепку да бросилъ, а онъ молчитъ. Такъ я узналъ, что онъ мертвой да саломаю набитъ, что живой лежитъ. Такъ я ему молвилъ: «Е, басурманъ, для чего ты обманываешъ? Веръ пара, отдай, малъ, наши денги». Такъ онъ сталъ ласкать: «Е, папасъ, пошлите-де, я вамъ еще покажу». Да зажегъ свѣщю салную, да и повелъ насъ въ полату: темно силно, ажно тутъ волки, лисицы насажены; мяса имъ набросано; дурно силно воняетъ немного не зблевали. А лисицы некорысны, не какъ наши; а волчонки малые лаютъ, на насъ глядя. Потомъ показалъ намъ главу единорогову и главу слоновую; будетъ съ ушатъ болшой, хобатъ ево, что чрезъ зубы виситъ, съ великия ношвы, въ человѣка вышины. Тутъ же и коркодилову кожу видѣли. Такъ намъ поотраднило, что такия диковинки показал, а то лихоманъ обманулъ бола мертвымъ-та лъвомъ.
А мы, пришедъ, своимъ, кои дома были, не сказали, что мертваго лъва видѣли; сказали, что живой. А они на другой день пошли смотрѣть и, пришедъ, хвалятся: «И мы-де то видѣли лъва, не одни-та де вы видѣли». И мы смѣемся: «Что жъ, малъ, скакалъ ли передъ вами?» - «Нѣтъ де, спитъ». - «Колъка, малъ, онъ недѣль спить?» Такъ они задумались: «Что, братъ, полъна, не мертвой ли онъ?» Мы стали смѣятся, такъ имъ стыдно стало: «Обманулъ-де сабака турокъ!»
Потомъ приидохомъ на площедь великую, подобна нашей Красной, да лихъ не наше урядство: вся каменем выслана; величиною будетъ съ Красную площедь. Тутъ стоятъ три столпы: два каменныхъ, а третей мѣдной. Единъ столпъ изъ единаго каменя вытесанъ, подобенъ башни, четвероуголенъ, шатромъ, верхъ острой, саженъ будетъ десятъ вышины, а видъ въ немъ красной съ ребинами. А таково глатко выдѣланъ, что такъ стань противу ево - аки въ зерцало всево тебя видить. Подъ нимъ лежитъ положенъ камень, въ груди человѣку вышины, четвероуголъной; а на немъ положены плиты мѣдныя подъставы; а на плитахъ тотъ поставлен столпъ. Хитро зѣло! Лише подивится сему, какъ такъ л. 21 об. такая великая громада поставлена, что ни на перстъ никуда не похилилось, а толко лѣтъ стоитъ. А такая тягость, и како мѣсто не погнется, гдѣ поставленъ? А поставилъ-де ево царь Константинъ; въ немъ же и гвоздь един задѣланъ. У земли оны ширины - сажени полтары старана; такъ онъ кругомъ саженъ шесть. А которой подъ нимъ лежитъ камень, и на томъ камени кругомъ рѣзаны фигуры воинския, пѣхота, конница; а выше фигуръ - подпись кругомъ латынскимъ языкомъ да греческимъ; а что подписано, и мы про то не довѣдались у грековъ, Богъ знаетъ. А говорятъ греки, бутто тотъ камень съ моря тенули три года до тово мѣста; а переволока такова, что у насъ от Тайницкихъ воротъ471 до Ивановской колоколни. Мощно етотъ камень назвать чюдом, что въ подъсолнечной нѣтъ, другова такова чюда не сыщешъ. А писано про етотъ столпъ: когда будетъ Царьградъ потопленъ, тогда толко одинъ сей столпъ будет стоять; и корабленники, кои приидутъ и станутъ къ тому столпу корабли привязовать, а сами будутъ рыдати по Царюграду.
Другой столпъ складенъ изъ дробнаго камени; тотъ плошая горазда; видомъ что наша въверху Ивановская колоколня; уже иныя каменья и вывалились. Да тутъ же стоитъ третей столпъ мѣдной; а на немъ были три главы змиевы, да въ двѣстѣ осмомъ году тѣ главы съ того столпа свалились даловъ, и осталось столпа якобы аршина три вышины. И турки зѣло ужаснулись того столпа разрушению, а сами-де говорятъ: «Уже-де хощетъ Богъ сие царство у насъ отнять да иному царю христианскому предать». Сами, милые, пророчествуютъ неволею.
Описание Царяграда, како онъ стоить, и на коем мѣстѣ, и какимъ подобиемъ, и каковы къ нему проходы моремъ и землею, и каковъ онъ самъ есть. Дивный и преславный Царьградъ стоитъ межъ двухъ морь, на разливинахъ у Чернаго моря и по конецъ Бѣлаго. А градъ трехъстѣнной: первая стѣна протенулась по Бѣлому морю, а другая стѣна - по заливѣ, а третия - от степи. А около Царяграда 21 верста. А вратъ въ немъ 20, стрѣлъницъ 365, башенъ 12. 1 ворота от церкви Бакчи - Жидовския, противъполаты; 2 - Рыбныя, 3 - Мучныя, л. 22. 4 - Дровяныя, 5 - Мучныя, 6 - Чубалыя, 7 - Оякъ, 8 - Фенаръ, 9 - Лахерна, 10 - Голать, 11 - Ависорантъ - тѣ ворота на одной сторонѣ от лимана Чернаго моря; 12 от Едриаполя - Игрекопе; 13 - Адрийския, 14 - Романавския, 15 - Пушечныя, 16 - Сеневрейския, 17 - Салахайския; 18 от Бѣлаго моря - Кумпопейския, 19 - Когарьгалиймойдиския, 20 - Архикопе, от церкви Бакчи христианския двои ворота на Бѣлое море.
А именъ Царюграду седмъ: 1. Византия; 2. Царьградъ; 3. Богомъ царствующи градъ; 4. Константинополь; 5. Новый Римъ; 6. Седмихолмия; турецкое прозвание - 7. Станбулъ.
Великий и преславный Царьградъ стоитъ над моремъ на седми холмах зѣло красовито. И зѣло завидѣнъ градъ, по правдѣ написан - всей вселѣннѣй зѣница ока! А когда съ моря посмотришъ, такъ весь бутто на длани. Царьградъ от моря некрѣпко дѣланъ, и стѣны невысоки; а от Едринской степи зѣло крѣпко дѣланъ: въ три стѣны, стѣна стѣны выше; и ровъ кругъ его копанъ да каменемъ стланъ. А башни, или стрѣлницы, въ Царѣградѣ зѣло часты: башня от башни 30 саженъ, 20 саженъ. А ворота узки, уже нашихъ, для тово что у нихъ мало тѣлежнаго проѣзду бываетъ. А въ воротѣхъ у нихъ пушекъ нѣтъ; а всякой снарядъ у нихъ на корабляхъ, и опаска всякая воинская вся на мори. А по земли у него нѣтъ опасения, потому у него ни на городѣ, ни въ городовыхъ воротѣхъ нѣтъ пушек. А во всѣхъ городовыхъ воротѣхъ караулъ крѣпокъ, все полковники сидятъ. А по улицамъ ходятъ янычары: кто задерется или пьянаго увидятъ - то всѣхъ имаютъ да на караулъ сводятъ. Въ Царѣградѣ по вся ночи турчаня ходятъ и ѣздятъ съ янычеры и съ полковники по всѣмъ улицамъ съ фонарями, и ѣздятъ-смотрятъ худыхъ людей, то и знакъ будетъ: срѣтится съ фонаремъ - то доброй человѣкъ, а безъ фонаря - то худой человѣкъ, потому поимавъ да и отведутъ на караулъ.
Въ Царѣградѣ царской дворъ въ Византии стоитъ внутрь града; а Византия подобенъ нашему Кремлю, толко башни наши лучши. Строенья полаты царския зѣло узорично; дворъ царской весь въ садахъ, да кипарисовыя древа растутъ зѣло узорично. Царской двор стоитъ на мысу моря зѣло предивно и узорично. А л. 22 об. по другую сторону Царяграда за моремъ Халкидонъ-градъ. Тамъ много царевыхъ сараевъ, сиречь дворцы царския, тутъ цари тѣшатся, и зѣло жило. А по другую сторону Царяграда, за лиманомъ, градъ Колаты; великъ же градъ, кругъ его будетъ верстъ десять. Царьградъ весь, и Халкидонъ, и Колаты огибою, какъ ево весь объѣжжать, поменъши Москвы, да гуще жильемъ. Москва рѣдка, а се слободы протянулись, да пустыхъ мѣстъ много: Донская, Новодевичь, Преображенескъ472; а Царьградъ весь в кучи; до и мочно быть болши, для тово что старинное царство, а Москва еще въновѣ.
Въ Царѣградѣ строенье все каменное, а крыто все черепицею. А улицы и дворы всѣ каменемъ мощены; такъ у нихъ ни грясь, ни соръ отнюдь не бываетъ: все вода въ море сноситъ, потому что у нихъ улицы скатистыя; хочь малой дождь прыснулъ, то все и снесетъ. А строенья у нихъ пошло от моря на гору, полата полаты выше. A всѣ окны - на море, а чюжихъ оконъ не загараживаютъ: у нихъ честно на море гледенья. Въ Царѣградѣ зѣло строенья узорично, улица улицы дивняя. А по улицамъ, по дворамъ вездѣ растутъ древа плодовитыя и виноградъ зѣло узорично. Посмотришъ - райское селение! А по улицамъ вездѣ по всему граду и у мечетовъ вездѣ колодези приведены съ шюрупами, и ковши мѣдныя повѣшены, и корыты каменныя коней поить. А инде турки сидятъ въ полаткахъ да въ кушинцы воду наливаютъ, а турки, пришедъ, пъютъ, а инии себѣ въ спасение вмѣняютъ. Вездѣ у нихъ отходы по улицамъ и у мечетовъ: изпразнивши, да умывъ руки, да и пошелъ. Зѣло у нихъ этѣмъ доволъно! У нихъ нѣтъ такова обычая, чтобъ просто заворотясь къ стѣнѣ да мочится. Зѣло у нихъ зазорно! У нихъ ета нужда не изойметъ: гдѣ не поворотился - вездѣ отходы. У насъ на Москвѣ, скаредное дѣло, наищешся, гдѣ изпразнится. Да не осуди, пожалуй, баба и при мужикахъ такъ и прудитъ. Да гдѣ денешся, не подъ землю!
Въ Царѣградѣ турецкихъ мечетов, сказываютъ, восемъ тысящь. А таковы въ Царѣградѣ мечеты - неможно описать, зѣло предивны; уже такихъ дивъ по вселѣннѣй не сыщешъ! У насъ на Москвѣ невозможно такова единаго мечета здѣлать, для тово что л. 23. такихъ узоричистыхъ каменей не сыщешъ. А церквей христианскихъ въ Царѣградѣ, сказываютъ, немного, тритцать добро бы и было. Воровства въ Царѣградѣ и мошенничества отнюдъ не слыхать: тамъ за малое воровство повѣсить. Да и пъяныхъ турки не любятъ, а сами вина не пъютъ, толко воду, да кагве - черную воду грѣтую, да солоткой щербетъ; изюмъ мочатъ да пъютъ. Въ Царѣградѣ рядовъ зѣло много, будетъ передъ московскимъ вътроя, и по улицамъ вездѣ ряды. А товаромъ Царьградъ гораздо товарнѣя Москвы, всякихъ товаровъ въпятеро передъ московским. А гостиныхъ дворовъ въ Царѣградѣ седмъдесятъ. А въ мечетах турецкихъ все столпы аспидныя да мраморныя, и воды приведены со многими шурупами хитро очень. А когда турки идутъ въ мечетъ молится, тогда приидутъ всякой къ шюрупу да и умываютъся: и руки, и ноги - да и пойдетъ въ мечетъ. Пятью турки молятся въ сутки, а колаколъ у нихъ нѣтъ, но влѣзши на столбъ да кричитъ, что бѣшеной, созываетъ на молбище бѣсовское. А въ мечетахъ турецкихъ нѣтъ ничево, толко кандила съ масломъ горятъ.
Станбулъ - мощно ево назвать златымъ градомъ, не погрѣшишъ. Строенья тамъ зѣло дораго, каменное и древянное. Дрова въ Царѣградѣ неболшимъ чемъ дорожа московскова: десять пудъ гривна. Въ Царѣградѣ сады въ Великой постъ на первыхъ недѣляхъ оцвѣтаютъ; овощь всякой къ Свѣтлому воскресенью поспѣваетъ: бобъ, свекла, ретка, и всякой огородной овощь, и всякия цвѣты - пионъ съ товарищи. Турки до цвѣтовъ зѣло охочи: у нихъ ряды особыя съ цвѣтами; а когда пойдешъ по Царюграду, то вездѣ по окнамъ въ буквахъ цвѣты стоятъ. По Царюграду и за Царемъградомъ вездѣ древа кипарисовыя растутъ. По Царюграду когда пойдешъ гулять - ненасытной градъ, чтобы присматрился: тутъ хорошо, а инде и лутши. Паче же у нихъ у мечетовъ забудешся: все на нихъ смотрѣлъ бы да окола ихъ гулялъ. Да древа такия болшия съ плодомъ, у насъ такихъ въ дикомъ лѣсу не сыщешъ величиною. Горлицъ въ Царѣградѣ весма много; радостно очень, какъ они на зари курлукуютъ; соловъи плошая нашихъ.
Хлѣбъ въ Царѣградѣ дешевля московскова. Квасовъ и меду въ Царѣградѣ нѣтъ; ни пива тамъ, ни солоду не знаютъ растить. Турки пъютъ воду, а греки вино, и то тихонко от турокъ. Въ Царѣградѣ хлѣбъ все пшеничной, а рженова нѣтъ хлѣба; пекутъ все армяне, л. 23 об. а мелницы все лошадми мелютъ. А запасу турки и греки въ домахъ не держатъ, и печей у нихъ нѣтъ ни у самаго салтана. Хлѣбъ все съ бозару ядятъ, а къ ужину иноя приспѣваютъ. A хлѣбъ поутру да въ вечерѣ пекут, а въ полдни у нихъ денежныхъ хлѣбовъ по три за копѣйку. Хорчевыхъ у нихъ рядовъ нѣтъ, что наших. Въ Царѣградѣ нѣтъ такова обычая, чтобы кто приидетъ къ кому въ гости, да чтобъ ему поставить хлѣба ѣсть. У нихъ нѣтъ тово болши, что подънесетъ черной воды - да и пошолъ съ двора. А у насъ такъ хлѣбомъ да солью подчеютъ, хочь кто небогатой, по своей мочи. У грекъ не такъ: когда кто кого позоветъ обѣдать, такъ всѣ ѣствы на столъ поставить; такъ кто что хощетъ, тотъ то и ѣсть.
Въ Царѣградѣ рыба дешевле. Въ Царѣградѣ раки велики зѣло, по аршину; а купятъ рака по пяти и по четыре алтына. А рыбъ такихъ нѣтъ, что нашихъ; у нихъ московская рыба несладка; и осетровъ свежихъ нѣт у нихъ, ни бѣлугъ, ни щюкъ, ни семги; и соленая бѣлужина противъ московскова; вяленыхъ осетровъ много; икра паюсная по два алтына фунтъ. Яицы по семи, по осми, по девяти за копѣйку. Капуста кислая дешева, и агурцовъ много, и всякой овощь дешевъ: изюмъ по грошю фунтъ, орѣхи малыя и болшия дешевы, чеснокъ и лукъ зѣло дешевъ, дешевля нашева. Вино - ока по алтыну, а на торгахъ - по грошю, въ шинку - по осми денегъ. Бобъ дешевъ: по пяти окъ за копѣйку. Въ Царѣградѣ всячину и овощь всякой - все по улицамъ носятъ под окны. Мяса очень дорого; масла коровья добрая - по два гроша, а поплошая - по алтыну; сыры недороги да и хороши, въкусны силно; кислое молоко дорого. Уксусъ дешевъ да и лучши нашева, изъ винограда дѣлаютъ. Мыло грецкая по семи копѣекъ ока. Хлѣбъ и икра идетъ съ Чернаго моря.
Въ Царѣградѣ нѣтъ печей да и во всей державѣ Турецкой ни лавакъ въ полатахъ, ни столовъ. Все на земли сидятъ, ковры разославъ да и подушки лежатъ; такъ, подогнувъ ноги, сидятъ, да такъ и ѣдятъ. Мы не привыкли, намъ было тяжко. А ворятъ ѣства на таганахъ; а въ зимнѣя время держатъ уголь въ горшкахъ да такъ и грѣются.
Въ Царѣградѣ денги ходят: левки, червонныя, аспры, пары; а червонной левокъ ходитъ по 43 пары, а червонной турецкой - 105 паръ, а венецкой - 111 паръ, 112; а пары болши нашихъ копѣекъ гораздо; а аспры - л. 24. по четыре въ пару. Въ Царѣградѣ все въ весъ продаютъ, не мѣрою, ни счетомъ; хочь на денешку чево - все въ вѣсъ. А дворы гостиныя все крыты свинцомъ.
Въ Царѣградѣ шолкъ родится. Въ Царѣградѣ всякия парчи турки сами ткутъ: комки, отласы, бархаты, тафты и всячину - и красятъ всякие парчи всякими разными краски. А всякия товары въ Царѣградѣ дороги, хошъ много, для того дороги, что расходу много: пышно ходятъ, не увидишъ по-московски в овчинныхъ шубахъ или въ сермяжныхъ кафтанахъ; а у нихъ всѣ ходятъ въ цвѣтномъ, въ чомъ самъ, въ таком и слуга; толко сказываютъ, что нынѣ-де турки оскудали передъ прежнимъ. Въ Царѣградѣ на всякъ день, кажется, сто кораблей прийдетъ съ товаромъ, а другая сто прочь пойдетъ за товаромъ на Бѣлое море и на Черное.
Часто мы гулявали на катаргахъ, гдѣ наши миленкия неволъники. А на которую катаргу не приидешъ, какъ пойдешъ по катарги, такъ иной руку цѣлуетъ, иной полу - таковы миленкие ради. Какъ есть во адѣ сидятъ! Всякъ къ себѣ тянетъ, подъчюютъ хлѣбомъ-солью, виномъ церковнымъ. Осядутъ тебя въкругъ человѣкъ пятьдесятъ да спрашивают, что вѣстей на Москвѣ, въ украинскихъ городѣхъ, да говорятъ: «Для чево-де государь съ туркомъ замирился? Турокъ-де зѣло уторопѣлъ от Москвы». А сами, миленкия, плачютъ: «Кажется, не видать-де тѣхъ дней, кабы де сюда государь пришолъ. Дай-де, Господи!» А то государя-та въ Царьградъ желаютъ всѣ, что Бога. Какъ пророки Христова ждали сошествия во адъ, такъ-та государя.
А на иную катаргу приидешъ, такъ на Емельяна Укараинцова пѣняютъ: «Съ туркомъ-де замирился, а насъ-де для чего не свободилъ? Мы-де за него, государя, умирали и кровь свою проливали, а теперево-де неволю терпимъ!» Да кричатъ лихоманы, не опасаючи, во весь голосъ; а турки почти всѣ руской языкъ знаютъ, такъ мы опасаемся; а имъ даромъ, а иныя забытыя головы. А турки вездѣ подслушиваютъ. А мы уже имъ говоримъ: «Потерпите, молъ, Господа ради! Какъ прийдетъ время, Богъ васъ свободитъ!» А они, миленкия, говорятъ: «Ой де, отче, терпѣли, да уже и терпѣния не стала; хоча бы де и камень, от такова насилия инъ бы де разсѣлся!» Иной скажетъ: «Я-де на каторгѣ сорокъ лѣтъ»; иной: «Тритцать»; иной: «Дватцать». Толко ужасъ от ихъ басенъ: тово и глядишъ, какъ тутъ же и тебя турки свяжутъ. Ты имъ говоришъ: «Господа ради, поискуснѣя говорите, намъ от васъ будет л. 24 об. бѣдство; уже, молъ, опять къ вамъ не приидемъ». А они турокъ бронятъ, да они ихъ не боятся. А на всякой лопатѣ человѣкъ по пяти, по шти прикованы; гдѣ сидить, тут и спитъ, тутъ и проходъ пущаетъ. Уже на свѣтѣ такия нужды нелъзя болши быть! Терпятъ миленкия, a вѣры христианской въ поругание не предаютъ. Дай имъ Богъ за сие страдание царство небесное! А когда пойдешъ далой съ каторги, так всѣ провожаютъ да бъютъ челомъ, чтобъ опять пришли - ради миленъкия.
У турка болшихъ голенъ с тритцать будет, хороши голены очень. А пушекъ на голену по сту, по 120, по 130, по полтараста; на болшихъ катаргахъ у турка съ тритцать же. А голены у турка и каторги всегда на Бѣломъ мори тоскаются: имѣетъ турокъ съ Бѣлаго моря опасения. А зимовать приходятъ въ Царьградъ; Георгиевъ день на море пойдутъ, а Дмитревъ день въ Царьградъ приидутъ. Пристани корабленныя въ Царѣградѣ зѣло хороши. Всякия товары: хлѣбъ, вино, дрова и всякия припасы - въ Царьградъ все кораблями приходятъ.
Въ Царѣградѣ лѣтнѣе время нощь - 8 часовъ, а день - 16 часовъ. У турокъ болшой праздникъ бываетъ послѣ Георгиева дни. Мѣсяцъ весь постятся: какъ увидять мѣсяцъ молодой, такъ у нихъ постъ настанетъ. A мѣсяцъ пройдетъ да когда молодой увидятъ, тогда у нихъ праздникъ три дни бываетъ. И на голенах все, и на катаргахъ стрѣлба бываетъ, и въ трубы играютъ, и въ рядахъ не сидятъ. А постъ у нихъ таковъ: какъ солнце взойдетъ, такъ онѣ станутъ постится; а солнце зайдетъ, такъ онѣ станутъ ѣсть. Во всю ночь ядятъ и блудятъ - такой-та у нихъ постъ! А когда у нихъ диаволской пост-атъ живетъ, такъ часъ ночи зажгутъ кандила во всѣхъ мечетахъ на столпахъ. На всякомъ столпу пояса въ три или въ четыре кандилъ навѣшаютъ съ масломъ, такъ они до полуночи горятъ; кажется, у всякой мечети кандилъ пятьдесятъ будетъ. Да такъ-та во весь мѣсяцъ по начамъ творятъ. Да и льстиво, когда ночи случится вытить на дворъ. Посмотришъ по Царюграду, какъ тѣ-та огни вездѣ, инъ бутто Царьградъ каменемъ драгимъ унизанъ или, не в примѣръ, что небо звѣздами украшено. Льстиво у сабак ето дѣло! Турецкия жоны ходятъ неблазненно, и греческия, и жидовския. Турецкия, завязавъ ротъ, ходятъ, толко одни глаза не закрыты.
Въ Царѣградѣ приволно по морю силъно гулятъ въ каикахъ: нанялъ каикъ да и поѣхал, л. 25. гдѣ ни похотѣлъ. А извозъ дешевъ; а перевощики - турки да неволъники руския. А лотки у нихъ дорогая: по сту талерей, по 80, по 60 - зѣло изрядны. На голенахъ, на каторгахъ всегда стрѣлъба живетъ. Въ Царѣградѣ, когда паша приидетъ къ голену, такъ знакъ дают: выстрѣлятъ зъ голены по заряду со всякой пушечному; а пойдетъ даловъ, такъже выстрѣлятъ. А на турецкихъ голенахъ бываетъ человѣкъ по 1000 служивых, по 900. Перед нашимъ приходомъ пошли голенъ турокъ къ Магметовой пропасти да всѣ и пропали: громом побила да молния, три дни над ними тма стояла - толко человѣкъ остался.
Турецкия люди, мужескъ полъ, зѣло крупны и пригожи, а жонки не таковы. Турки для того пригожи, что от рускихъ неволницъ ражаются. У салтановъ многихъ матери руския бываютъ; да у турецкихъ салтановъ и всѣ жоны руския, а туркенъ нѣтъ. А когда у турокъ бываетъ бояран, тогда у нихъ на всѣхъ монастыряхъ, у мечетей со всякимъ харчомъ сидятъ и всякия овощи продаютъ. Дворцы царския у турка около моря вездѣ подѣланы не добрѣ узорично, нѣ какъ наши Коломенъския, Воробъевы горы - у него поземныя473; толъко тѣмъ узоричисто - надъ водою сады, около древа кипарисовыя. А по тѣмъ у него сараемъ все жоны живутъ. Въ Царѣградѣ платье на водахъ не моютъ, все въ домахъ въ корытахъ мыломъ.
Въ Царѣградѣ турок прямыхъ разве четвертая часть, а то все потунарки, руския да греки. Турокъ много у грекъ, у сербовъ, у болгаръ у бѣдныхъ: кому нѣчево дани дать, такъ онъ дѣтей отнимаешь да турчитъ, да въ служивыя ставитъ. Да тѣ-та у него и служивыя, а от турокъ нѣтъ служивых; да изъ грекъ волницу накликаетъ, когда у него война бываетъ (у насъ волъница, а у нихъ левентъ). Къ намъ многия потунарки прихаживали; говорятъ, а сами плачютъ: «Когда бы де государя суда Богъ принесъ, всѣ бы де мы чалма-та даловъ поскидали, а турокъ-та, собакъ, своими руками ихъ всѣхъ подавили. Чюдо, для чево-де полно замирился, а уже-де бола время то пришло, что уже турки зѣло ужаснулись от государя. Да уже-де такъ Богъ изволил! Знать-де, что грѣхи наши не допустили». Передъ нами въ Царѣ- л. 25 об. градѣ пожаръ великъ былъ - ряды всѣ выгорѣли, а теперво всѣ ряды дѣлаютъ каменныя. Когда Богъ Царьградъ предаст христианомъ, тѣ мечеты посвятитъ на церкви, то уже дива такова въ подъсолнечной не обрящешъ. Радость бы неизреченная была! Забудешся от радости!
Въ Царѣградѣ женской полъ зѣло искусно ходятъ, непрелѣсно; безстудных жонъ не увидишъ или дѣвокъ. И покощюнятъ над женкою нелъзя: лучшему шлыкъ разшибетъ; да и не увидишъ, гдѣ бы кто посмѣялся над женъкою; а блудницъ потаенныхъ много. Озорничества у нихъ нѣтъ, и суды у нихъ правыя: отнюд и лутчева турка, съ христианиномъ судима, не помилуютъ. А кой у нихъ судья покривить или что мзды возметъ, такъ кожу и здерутъ, да соломаю набъютъ, да въ судейской палатѣ и повѣсятъ - такъ новой судия и смотритъ. Въ Царѣградѣ послѣ Георгиева дни была хортуна велика - пятьдесятъ кораблей потонуло. Въ Царѣградѣ въ июлѣ-мѣсяцѣ съ паши кожу здирали за писма потаенныя: от хана крымскаго присланы, а онъ потаилъ. Въ Царѣградѣ салтанъ не живет, но все въ Едринополѣ живетъ, а тутъ боится жить от янычеръ, убъютъ. У нихъ янычеры своеволъны: пашю ли или полковниковъ, хошъ малую увидятъ противность, такъ и удавить. Въ Царѣградѣ часто бунты бываютъ, а все от янычеръ; и при насъ былъ. Въ Царѣградѣ, когда бываетъ пожаръ, болъно силъно горить: много у нихъ вънутри поставы кое-что древяннаго; такъ и отнимать нелъзя - толко унеси Богъ самово!
Въ Царѣградѣ турки и вездѣ платья носятъ зеленое да красное, а грекамъ и жидамъ не вѣлятъ. Жиды все носятъ платье чорное да вишневое, а греки такъже. Нынѣ и греки красное носятъ, толъко зеленова не дадутъ турки ни грекамъ, ни жидамъ носить. Московская люди, когда прилучатся въ Царѣградѣ, носятъ зеленое платье. Въ Царѣградѣ и по всей Турецкой державѣ со всѣхъ христианъ: зъ грекъ, и со армянъ, и съ жидовъ - кои въ его области живутъ, то горачь на всякой годъ берутъ по 5 талерей съ человѣка, по 6. Кто не приѣдитъ въ его землю и иноземецъ - со всѣхъ берутъ, толко съ московскихъ людей не берутъ: въ перемирномъ договорѣ такъ положено, чтобъ съ нашихъ не брать. А съ ково возмутъ, такъ значекъ дадутъ, печатку. Такъ всякой л. 26. человѣкъ съ собою печатку носитъ, а горачники-турки вездѣ по улицамъ ходятъ, досматриваютъ печатокъ. А у ково нѣтъ печатки, такъ горачь и возмутъ; и съ патриарха, и съ митрополитовъ, и съ старцовъ - со всѣхъ берутъ, нѣтъ никому спуску.
Описание греческаго устава и поступок внѣшнихъ и духовныхъ, и како они съ турками въ соединении пребываютъ, и какихъ они поступокъ турецкихъ держатся. Праздникъ Благовѣщениява дни игуменъ того монастыря, гдѣ я стоялъ, звалъ мене въ кѣлью къ себѣ обѣдать и нарочно многихъ звалъ грекъ для мене и для разговоровъ со мною: о московских вѣдомостяхъ и про государя спрашивали. И когда я пришолъ въ кѣлью, тогда игуменъ посадилъ мене подлѣ себе; и греки всѣ сѣли, и старцы греческия, кои тутъ прилучились. И стали на столъ ставить ѣствы, что ни приспѣли, были рыбныя и нерыбныя - всѣ въдругъ на столъ ставили. И игуменъ сталъ «Отче нашъ» говорить сидя, и греки всѣ сидятъ. А я всталъ да глежю: то еще первоначалная ихъ игрушка, такъ у мене голова-та стала крутится от ихъ игрушекъ. А игуменъ мене сажаетъ: «У насъ-де не вставаютъ». А когда мы стали ѣсть, такъ греки нѣ какъ русаки: кто что захотѣлъ, тотъ тую ѣству и ѣстъ. А я глежу, такъ игуменъ перед меня подкладываетъ хлѣбъ и рыбу; такъ и сталъ ѣсть - нѣчто пѣть дѣлать.
И помалѣ началъ у меня игуменъ чрезъ толмоча спрашивать: «Есть ли де на Москвѣ такая рыба?» Да подложитъ кусокъ да другой: «Есть ли де етакая?» А я сидя (да толко что нелъзя смѣятся) да думаю: «Куды, малъ, греки-та величавы! Мнятъ, что на Москвѣ-та и рыбы нѣтъ. А бываетъ бы и рыба-та какая зависная, а то наши пескори, окуни, головли, язи да коропатицы съ товарищи, раки съ раковинными мясами и всякая движющаяся въ водахъ». Такъ я, сидя, сталъ про свои московския рыбы фастать, такъ толмачь ему сказалъ, такъ онъ нос-атъ повѣсилъ. А самъ говорить: «Лжетъ-де, я-де вось призову грека, кой-де на Москвѣ былъ, брюхо-то у него заболѣло». Похвалился, да не въ часъ, не удалось.
Послалъ по тово грека, и грекъ пришолъ да тутъ же сѣлъ. И сталъ у него игуменъ спрашивать: «Такъ ли де московской калугеръ говоритъ, что етакия-де рыбы есть на Москвѣ, что де въ Станъбулѣ нѣтъ такихъ?» «Ето-де расплевка рыба, у насъ-де ету рыбу убогия л. 26 об. ядятъ мало!» - а я, су, и прифасталъ кое-что. И грекъ смотритъ на мене да смѣется: «Что-де у васъ за прѣние стало о рыбѣ-та? Какая-де въ евтомъ нужда спорится?» И я ему молвилъ: «Мнѣ, молъ, нужды не было. Игуменъ у мене спросилъ: »Есть ли де у васъ на Москвѣ етакая рыба?" Такъ я ему сказалъ, что у насъ етакия рыбы есть. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты вить знаешъ московския рыбы и всякой харчь передъ станъбулъскимъ". И грекъ сталъ игумну сказовать, что есть. И игуменъ толко мнѣ молвилъ: «Токало, сирѣчь добро-де, ну, станемъ-де есть».
Помалу сталъ мнѣ говорить: «Для чево-де не ѣшъ раковъ, и мясъ, что въ раковинахъ, и коропатицъ?» И я ему молвилъ: «У насъ, молъ, ето гнусно и обычая таковаго нѣтъ, чтобъ намъ ѣсть, такъ, молъ, мнѣ смердит». И онъ молвилъ: «Какъ-де хочишъ, а намъ не зазирай: у насъ-де ето добро есть и безгрѣшно; инде раки ѣшъ - ето-де указано». И я молвилъ: «У насъ, молъ, и то не всякой ѣсть; у насъ, молъ, и рыбы много. У васъ не на рыбѣ, такъ вы ядите; а намъ нужды нѣтъ, такъ мы не ядимъ». Такъ онъ и пересталъ говарить. Бывало, какъ ни позоветъ обѣдать, а раковъ не скучаетъ ѣсть.
И распрашивали у мене греки про государя: «Для чево-де государь замирился съ туркомъ? Чево-де ради онъ насъ изъ неволи и изъ насилия не свобождает? А онъ-де вѣть христианской царь. А онъ-де заведши войну, да и замирился, да и съ инымъ-де сталъ бится». И я имъ сказалъ: «Что петь вы приплетаетесь къ нашему царю да еще и укаряете? Вить ето не вашъ царь. Вы у себе имѣли своего царя да и потеряли; а ето московской царь, а не греческой. У васъ свой царь есть, а вы ему и служите!» Такъ они сказали: «Да мы-де христиане, такъ де на него надѣемся, что онъ насъ от турка свободить». И я имъ молвилъ: «Да вить на Москвѣ уже не одинъ царь былъ, и никой васъ не свободилъ. Веть, молъ, и етотъ не крѣпость вамъ далъ, чтобъ от турка васъ свободить». Такъ они молвили: «Да такъ-де писано, что московскому царю свободить насъ и Царьградъ взять». Такъ я сказалъ: «Да хошъ и писано, да имя ему не написано: кто онъ будетъ и кто возметъ Царьградъ». Такъ они молвили: «Се-де прежднии цари турку не страшны были, а етого-де турокъ боится». Да и стали говорить: «Для чево-де л. 27. вашъ царь вѣру немѣцкую на Москвѣ завелъ и платье немѣцкое? И для чево-де царицу постригъ въ монастырь?» И я имъ сказалъ: «Что петь у васъ вѣстей-та въ Царѣградѣ много, кто вамъ приноситъ? У насъ на Москвѣ немѣцкой вѣры нѣтъ, у насъ вѣра христианская; а платья у насъ московское; а царица не пострижена. Диво, далече живете, да много вѣдаете!»
Такъ они еще молвили: «Для чево-де царь вашъ наших грекъ къ Москвѣ не велѣлъ пускать и съ Москвы сослалъ даловъ? Что-де ему здѣлали? Какия-де мы ему злодѣи? А мы-де за него и Богу молимъ». И я имъ молвилъ: «Обычныя греки нашему государю доброхоты, турецкому-де болши радѣютъ. Тово ради государь не велѣлъ грекъ къ Москвѣ пускать, что они всякия вѣдомости турку внушаютъ. Вотъ, малъ, кто ето вамъ сказалъ, что у насъ чево не вѣдется, гдѣ на Москвѣ вѣра немѣцкая или царица пострижена? Такъ-то, малъ, ваши греки, тамъ бывъши, на Москвѣ-та, да здѣ приѣхавши, врут невидницу, чево отнюдъ нѣтъ. Вправду ихъ государь не велѣлъ къ Москвѣ пущать. Малыя, молъ, греки нашему государю доброхоты? А что вы говорите, что: »Мы за нево, государя, Богу молимъ" - и въ томъ вы неправду сказываете. Молите вы Бога за царя, а не вѣмъ, за турскаго, не вѣмъ, за московскаго. Глуха еще молимся, попъ вашъ въ ектении говорит: «За царя нашего» - такъ явно стало за турскова, для тово что тотъ вашъ царь, а не за нашева. И вы въ томъ лститеся; кабы такъ-та: «За благовѣрнаго царя нашего» - то бы на дѣло походило, а то Богъ знаетъ. Такъ они молвили: «Намъ-де нелзя такъ, чтобы молить за благовѣрнаго; услышатъ-де турки, такъ худо будетъ намъ». - «Такъ, малъ, потому, какъ не разсуждай, молите вы за турка». А они-таки въ томъ крѣпятся, что: «Мы за московскаго царя Бога молимъ, а не за турка». И много кое о чемъ рѣчей было всякихъ.
А два старца тутъ, греченина, такъ и рыбы не ѣли, такъ игумен у мене спрашивалъ: «Ядятъ ли де у васъ на Москвѣ рыбу въ Великой постъ?» И я сказалъ, что у насъ добрыя люди въ Великой постъ толко дважды ядятъ рыбу: на Благовѣщение Пресвятыя Богородицы да въ Вербное воскресение. А дураку законъ не писанъ: волъно, кому хоша, мяса ѣсть. И игуменъ молвилъ: «Для чево-де у васъ на Москвѣ въ среду и въ пятокъ рыбу ядятъ?» И я сказалъ ему, что у насъ доброй человѣкъ да постоянной - тотъ отнюдъ въ среду и въ пятокъ рыбу не ѣстъ. У грекъ толко ета добродѣтель л. 27 об. матается, что въ Великой постъ рыбы не ядятъ, а что табакъ-то и въ Великую пятницу изъ рота не выходитъ, и всякую гадину ядятъ сия вся.
Въ Царѣградѣ въ Вербное воскресение церковь всю выстилали масличнымъ вѣтвиемъ и монастырь весь; и на заутрени съ тѣми же масличными вѣтми стояли. Послѣ литургии игуменъ звалъ мене опять къ себѣ обѣдать, и грекъ было много. Тутъ послѣ обѣда греки всѣ смотрѣли нашъ указъ, государевъ листъ, и рѣчи кое-какия были про турка.
Въ Царѣградѣ под Свѣтлое воскресение стояли мы въ монастырѣ Иерусалимскомъ въ церкви въ заутрени. Въ вечеръ въ субботу противъ Свѣтлаго воскресения, въ часъ ночи, собрались въ церковь греки да по мѣстомъ и сѣли. Потомъ стали чести Дѣяние апостолское по переменамъ. И когда прочли Дѣяние, тогда начали полунощницу пѣть, а на полунощницы канонъ пѣли со ирмосомъ на шесть. Пропѣвъ полунощницу да сѣли. Потомъ игуменъ взявъ свѣщи да и пошолъ грекомъ раздавать, а за нимъ старецъ носитъ блюдо. И греки игумну давали за свѣчи иной червонной, иной талеръ, иной орлянку, послѣдней тюлть дастъ; а кои убогия, тѣ со своими свѣчами приходили. И, раздавъ свѣчи, подъняли иконы такъ же, что у насъ, вышли вонъ изъ церкви да и пошли кругъ церкви. И, пришедъ къ церковнымъ дверемъ, пѣли «Христосъ воскресе».
Потомъ вошли въ церковь, начали пѣть канонъ Пасцѣ. А канонъ по крилосамъ канархистъ сказовалъ, а канонъ пѣли на шесть съ ирмосомъ, a послѣ единожды покрывали. Потомъ пѣли стихиры Пасцѣ; по стихирамъ вышелъ игуменъ со крестомъ, диаконъ со Евангелиемъ, да «Праздникъ Воскресения» была икона, а четвертой человѣкъ держалъ блюдо на денги. Потомъ пошли греки ко иконамъ и стали цѣловатся со игумномъ; а за цѣлованья игумну на блюдо клали кой червонной, иной талерь, иной тюлть, а иной паръ пять и шесть, послѣдней пару - не по нашему, чтобъ яйца красныя давать. По цѣловании начали пѣть литоргию, а на обѣдни чли Евангелие. Игуменъ стоялъ во олтари во вратѣхъ царскихъ, а то по всей церкви стояли попы со Евангелиемъ, а на праги церковныхъ западныхъ вратѣхъ стоялъ диаконъ со Евангелиемъ - да такъ всѣ чли по статьямъ. Чинно ето у грекъ, хорошо! Долго чли, для того что много было поповъ. А церковь вся была настлана вѣтми масличными, и монастырь былъ весь высланъ. И послѣ л. 28. обѣдни прислалъ къ намъ игуменъ съ диакономъ блюдо пираговъ да блюдо яицъ красныхъ, сыръ. Спаси ево Богъ, до меня былъ силъно добръ! Часто зывалъ къ себѣ въ кѣлъю обѣдать да и говоритъ: «Кабы де ты нашъ греческой язык зналъ, я бы де съ тобою говорилъ. То да де наша съ тобою бѣда, что де языкъ не знаемъ межу себя». А съ монастыря какъ ни пойдешъ или, гулявъ, приидешъ на монастырь, то и позоветъ къ себѣ вина церковнаго пить. A мнѣ часто говорилъ: «Учися-де нашему языку». Зѣло миленъкой добръ былъ, радѣлъ о нашемъ походѣ: корабль намъ до Египта сыскалъ, грамотки въ свои монастыри давалъ, кои по египецкимъ странамъ (такъ намъ по тѣмъ граматкам от тамошнихъ игумновъ добро было), и во Иерусалимъ къ намѣстнику грамотку писалъ, та грамотка много намъ добра здѣлала. И тотъ намѣстникъ зѣло меня любилъ, хлѣбъ и вино присыловалъ и за трапезу часто зывалъ къ себя въ кѣлью - доброй человѣкъ и смирной.
Въ самое Свѣтлое воскресение, противъ понедѣлника, на вечерни тѣм же подобиемъ выход был съ Евангелиемъ, и игуменъ крестъ держал. Такъже цѣлование было, и греки игумну денги давали тѣмъ же подобиемъ, что на заутрени; да у грекъ и всю Святую недѣлю послѣ службы цѣлование, что на праздникъ.
Въ понедѣлникъ на Свѣтлой недели ходили греки на гору гулять, зѣло было грекъ и турокъ много. А то гулъбища патриархъ у турка откупаетъ толко на три дни на Святой недели, а даетъ турку по 1000 ефимковъ на годъ. А гуляютъ толъко до полъденъ, а то турки избиваютъ даловъ, кричатъ грекомъ, ходя зъ дубъемъ: «Гайда, гайда, далой-де пошолъ!» Тутъ бываютъ со всякимъ овощемъ. A тѣ ефимки патриархъ у нихъ же по церквамъ збираетъ, старосты выбраны да съ ящиками по церквамъ ходятъ. Греки на Святой недѣли ходятъ по улицамъ, по манастырямъ съ медвѣди, съ козами, съ бубнами, съкрипицами, съ сурнами, съ волынками да скачютъ и пляшутъ. Взявши за руку человѣкъ дватцать-тритцать да такъ вереницами, по дворамъ, по монастырямъ ходя, скачютъ да пляшутъ, а греки денги даютъ. И къ патриарху, и къ митрополитомъ ходятъ, а они, миленкия, имъ денги дают, виномъ поятъ за то скаканья. Безчинно ето у грекъ силно, у турокъ таковаго безчиния нѣтъ. У грекъ, когда бываетъ мѣсяцу первое число, то все ходитъ попъ со святою л. 28 об. водою по домамъ, по кельямъ да кропить, да цвѣты по окнамъ тынетъ: малодушны греки ектемъ къ цвѣтамъ, и турки какъ есть малые младенцы!
О церковномъ пѣнии и уставѣ греческомъ, како поютъ, и како говорятъ, и какъ въ церкви стоять, и каково сами крестятся, и како крестятъ младенцевъ, и всякая поступка внѣшняя и духовная. Началѣ церковнаго пѣния греки когда приидутъ въ церковь, такъ они шапокъ не снимаютъ. Станут въ стойлѣ лицомъ не ко иконамъ, но на сторону, къ стѣнѣ, противно другъ ко другу лицемъ, да такъ и молятся - не на иконы, но на стѣны, другъ ко другу. И такъ во всю литоргию стоятъ въ шапки; толко соиметъ, как съ переносомъ выдутъ да кенаничное «Аллилуиа» пропоют, да и то тафей не скидаютъ. А крестятся странно: руку на чело възмохнетъ, а до чела далѣ не донесетъ да и опуститъ къ земли; отнюдъ не увидишъ, кто бъ изъ грекъ на плеча доносилъ. А духовной чинъ у грекъ хуже простова народу крестятся, - страмно силно, какъ войдешъ въ церковь, - а рукою мохаетъ, а самъ то на ту сторану, то на другую озирается, что коза. А царскихъ вратъ у нихъ ни попъ, ни диаконъ ни отворяетъ, ни затворяетъ, но простолюдинъ, мужикъ или рабенокъ. А на городахъ мы видѣли, такъ и бабы отворяютъ и затворяютъ врата царския, и во олтарь бабы ходятъ и кандила раздуваютъ.
А когда попъ ектенью въ церкви говоритъ, то греки «Господи, помилуй!» по клиросамъ не поютъ, но просто, гдѣ кто стоитъ, тутъ тотъ и ворчитъ: «Киръ, иелейсонъ!» А попъ ектению проговоря да и скинетъ потрахиль. А Евангелие попъ чтетъ, оборотясь на западъ, во олтари, стоя у вратъ, держитъ на рукахъ. «Слава тебѣ, Господи!» по клиросомъ не поютъ, такъже всякъ, стоя, варчитъ: «Доксаси, кирие, дискоси!» «Блажен мужъ» не поютъ, просто говорятъ; «Господи воззвахъ» поютъ. А стихиры и каноны все по клиросамъ сказываюсь; хошъ один на клиросѣ, все поетъ: и стихиры, и каноны - самъ и конарх, и певецъ. «Иже херувимы», гдѣ на клиросѣ коемъ кто захотѣлъ, тотъ и запѣлъ. На исходѣ у грекъ ничево не поют: ни «Достойна», ни догматовъ - все по клиросамъ. «Свѣте тихий» не поютъ, говорятъ говоркомъ. Прокименъ по клиросамъ такъже не поютъ, но чтецъ говоркомъ проговорить.
Греки къ нищимъ въ церквахъ податливы; на нищихъ у нихъ л. 29. зборъ особой въ церкви живетъ, да и человѣкъ у денегъ приставленъ. Какъ поидутъ нищия въ церковь, такъ той, кой приставлен, даетъ по аспрѣ, по двѣ на человѣка. А патриархъ греческой безъпрестани даетъ листы неволъникамъ, такъ они ходятъ по церквамъ, збираютъ да окупаются.
Въ Царѣградѣ вѣшнему Николѣ не празднуютъ. Греки вѣру велику держатъ къ Георгию да къ Митрию Селунскому474. Греки по славословии начинаютъ литургию и первой часъ не пѣвъ, а когда похотятъ, поютъ часы. А панихиду поютъ - кутия у нихъ у царскихъ вратъ стоитъ на земли. Такъ не отпустя вечерни или литургии, вышедъ изъ олтаря съ кадиломъ да одну толко ектению проговоритъ да «Вѣчъная память» - то у нихъ и болшая панихида, и малая - все тутъ. А когда у нихъ выдутъ съ переносомъ, то на пути все лягутъ; а попъ и диаконъ идутъ черезъ людей съ переносомъ; а иной съ стороны поповы ризы цѣлуетъ. А простолюдинъ пред попомъ идетъ задомъ да кадитъ, кадиломъ махаетъ, что попъ, - странно силъно!
Греки служатъ на одной просфирѣ, а крестъ на просфирѣ четвероконечной. А тую просфиру скроша на блюдо да послѣ обѣдни людемъ раздаетъ, а просфира болшая. А просфира, хошъ недѣлю лежитъ чорствая, служитъ на ней; даромъ они то ни за что не ставятъ. Греки въ крещении совершенно обливаются - мы самовидцы.
У грекъ всенощныхъ не бываетъ никогда, и великаго ефимона противъ Рождества Христова, и Богоявления, и Благовѣщения не поютъ, но простую заутреню. У грекъ пѣние хорошо, да непомногу поютъ людей, толко по человѣку на клиросѣ да по два; а поютъ высокимъ гласомъ. «Хвалите имя Господне» греки не поютъ; ни поелеосу у нихъ во весь годъ никогда не бываетъ ни празднику господску, ни святому нарочитому. А Евангелие чтутъ иногда послѣ антифоновъ, а иногда на 9 пѣсни, какъ похощетъ. «Богъ Господь» на заутрени не поютъ никогда; a пѣсни во Псалтири пред канономъ всегда говорятъ; а каноны поютъ по крылосамъ, толко три пѣсни: 1, 2, 9 - болши тово нѣтъ.
А церкви у грекъ что простая хоромина, не узнаешъ; и крестовъ на нихъ нѣтъ, ни звону нѣтъ же. Противъ воскресения ходятъ по улицамъ да кричатъ, чтобъ шли до церкви. А патриархъ греческой по вся годы церкви отдаетъ на откупъ; а беретъ за церковь по двѣсте талерей и по полтараста; а что годъ, то переторшка: кто болъши даст, л. 29 об. тому и отдаетъ, хошъ два талера передаешь, тому и отдаст. У нихъ и митрополитъ митрополита ссаживаетъ: далъ лишнея да и взялъ епархию. Такъ у нихъ много безмѣстных митрополитовъ и поповъ; такъ тоскаются по базару, живутъ въ Царѣградѣ да сабакъ бъютъ, ходя по улицамъ. Етоковы греки-та постоянны! Хужа они босурмановъ дѣлаютъ, какъ церквами Божиими торгуютъ!
Греки, какъ имъ похощется, иногда на заутрени кафизмы говорят, а иногда нѣтъ, толко каноны. А и каноны они не всѣ говорятъ, толко по три пѣсни. А чтения у нихъ мало бываетъ. Греки крестовъ на себѣ не носятъ, и въ хоромѣхъ у нихъ иконъ нѣтъ. А съ турками во всемъ смѣсились и зѣло порабощены: какъ турокъ идетъ улицою, то все ему грекъ лучшее мѣсто вездѣ уступаетъ, а гордостию таки еще дышютъ! Да еще турки-та - добрыя люди, что еще милостиво поступаютъ надъ такимъ непокоривым родомъ. Кабы де грекомъ такъ Богъ попустилъ турками владѣть, отнюдъ бы греки такъ туркомъ свободно не дали жить - всѣхъ бы въ работу поработили. Таковы греки непостоянны, обманчивы; толко малыя христиане называются, а и слѣду благочестия нѣтъ! Да откуда имъ и благочестия взять? Имъ турокъ не дастъ и книгъ печатать; грекомъ книги печатаютъ въ Венецыи, такъ они по нихъ и поютъ; а Венеция папежская, а папа - главный врагъ христианской вѣрѣ. Какъ у нихъ быть благочестию и откуда взять? Каковы имъ не пришлютъ книги изъ Венецыи, такъ они по нихъ и поютъ. И такъ малымъ чемъ разнились съ папежцы; а что пъютъ, ядятъ - то все съ ними въмѣстѣ; а въ церкви, мы сами видѣли, что папежцы къ греком ходятъ, а греки къ папежцомъ - такъ недалеко от соединения.
Греки, нравы и поступки, внѣшния и духовныя, - всѣ съ турецкова переводу: головы всѣ голятъ - то от турокъ взяли, тафеи - от нихъ же; въ шапкахъ въ церквахъ Богу молятся - от нихъ же; другъ со другомъ на улицы кланяются въ шапкахъ - от нихъ же; во отходъ съ кушинцами ходятъ да афедроны моютъ - все то по-турски; рубаху въ штаны спрячетъ - все по ихъ же. И всѣ нравы у грекъ и поступки, внѣшния и духовныя, всѣ басурманския, а что прежния ихъ бывали христианския, тѣхъ у нихъ отнюдъ и слѣду нѣтъ.
Турки милостивея грекъ, и жиды нравами лутчи ихъ. Неволникъ у турка въ седмъ лѣтъ отживется, а умеръ л. 30. турчинъ - такъ хошъ и въ годъ свободится; и у жида такъже въ семъ лѣтъ - такъ и свобода. А у грекъ, хошъ самъ издохнетъ, а на волю не пуститъ. Таковы греки милостивы! A гдѣ случится неволнику уйтить от турка да греку въ руки попадетъ, а онъ опять его продастъ турчину или на каторгу. Греки московскихъ людей зѣло не любятъ.
Греки до Вознесения въ церквахъ противу недѣли на стиховнѣ воскресныхъ стихѣръ не поютъ, толко одну стихѣру пропоютъ да и стихѣры Пасцѣ поютъ. Греки на Георгиевъ день гуляютъ и великое собрание бываетъ, на колодезь и въ редахъ Георгиевъ день не сидятъ.
У грекъ жоны самоволъны. Будетъ которая женка не восхотела съ мужемъ жить, пошедъ къ патриарху, подала челобитную, что не хочю съ мужемъ жить. А патриархъ призоветъ мужа и станетъ распрашивать; и будетъ не сыщетъ вины за мужемъ и не похощетъ развести, а жена скажетъ: «А коли не похощешъ меня развести, я шедъ да турка до буду туркенею». А патриархъ, миленкой, и разведетъ, чтобъ не потурчилася. Грекомъ ни жонъ, ни дѣтей поучить, побить нелзя. За какую вину будетъ сталъ бить, а онъ и сталъ во окно кричать: «Хощю туркомъ быть!» - а турки пришедъ, да и возмутъ, и потурчатъ. Етакое житие греческое - неволная управа съ женами и зъ дѣтъми, а таки гордостию неотмѣнны!
Патриархъ греческой ходитъ что простой старецъ, и не узнаешъ, что патриархъ. А куда греки позовутъ обѣдать, то онъ взявши простой посошокъ да и пошолъ, а за нимъ толко один диаконъ. Митрополиты ихъ и всѣ власти греческия по улицамъ, по редамъ просто тоскаются; хошь бы на шесть денег чево купить, то самъ поволокся. А старцы греческия, что стрѣлцы, гоняютъ безъ клобуковъ по рядамъ, по улицамъ. И въ церкви зѣло неискусны греки; и жоны ихъ къ бѣлымъ попамъ не ходятъ на исповѣдь, все къ чорнымъ. Греки во весь Великой постъ рыбы не ядятъ, а раки и всякую гадину ядятъ. А въ царския врата въ церкви всякъ у нихъ сквозь ихъ ходитъ. А митрополиты греческия въ церквах зѣло неискусны: все смѣются и зъ греками говорят съ стороны на сторону, и пѣния не слыхать, а самъ, что коза, назадъ оглядовается, кричитъ по церкви - зѣло не хранятъ своего чина ни церковнаго. Наши поселянския попы л. 30 об. лутше ихъ митрополитовъ. A всѣ греческия власти у себе въ кѣльи красиковъ держатъ; а греки, сказываютъ, всѣ содомства насыпаны.
Греческия дѣти зѣло тщателъны къ грамотному учению; мнится, что въ пеленкахъ учатся. Лѣт по пяти, по шти робятка стихѣры сказываюсь и пѣть горазди силъно. Греки книжному учению зѣло тщателны, всѣ книги церковныя учатъ изустно: Псалтырь, Евангелие, Апостолъ, Минеи, Октай - всѣ ете у нихъ книги наизустъ говорятъ. У грекъ жоны въ церквахъ особе стоятъ, за решетками, - етем у нихъ искусно. A гдѣ ихъ жоны стоятъ, нѣтъ иконъ и перекрестится нечему. Греки, патриархъ и всѣ власти табакъ тянутъ, и старцы и насовай - безъ разбору, и жоны греческия.
Въ Царѣградѣ видѣли мы свадъбы греческия, армянския. Въ воскресение и понедѣлъникъ ходитъ женихъ съ невѣстою по улицамъ, а перед ними и за ними турки - караулъ съ дубъемъ, а перед женихомъ съ невѣстою молодешъ: скачютъ, пляшут, пѣсни поютъ, въ ладони бъютъ, въ свирѣли, въ скрипицы, въ волынки играютъ. А кои богатыя, такъ невѣста въ коретѣ. А когда пѣши идутъ, такъ женихъ съ невѣстою, рука съ рукою сцепившися, идутъ, а за ними уже турчинъ зъ дубиною въ шлыку высокомъ, что халдей, оберегаетъ, чтобъ обиды не было и дорогу очищаетъ. А греки тѣхъ турокъ многою цѣною нанимаютъ.
Въ Царѣградѣ у грекъ во Иерусалимском монастырѣ послѣ Вознесения Христова въ субботу ставили въ митрополиты не так, как у нас на Москвѣ. Амбвона не дѣлали, толко три стула поставили да коврами покрыли. А у ставки былъ митрополитъ Ираклиской да два епископа, а патриарха не было. Да и не ставитъ патриархъ самъ никого: ни поповъ, ни диаконовъ - все присылаешь во Иерусалимскую церковь. Та церковь чесна у грекъ, властей и поповъ все въ ней ставятъ. А какъ поставили митрополита, такъ вышедши изъ церкви, да и скинутъ пеструю манатью и посохъ, да и пошли въ полату обѣдать. И митрополита пошли греки здравствовать. Ту, сидя, пъютъ и всѣмъ даютъ; кто не пришолъ, всѣмъ подносятъ да и закуски даютъ. И поставивши того митрополита, я про него спросилъ: «Куда, малъ, ево поставили?» И они смѣются да сказали: «Бѣдной-де митрополитъ, на село-де поставленъ». А церковь одна, а митрополитъ словетъ. И то все у турка и у патриарха накупаются дачею великою. У греческихъ властей нѣтъ пѣвчихъ, толко попъ да диаконъ. А новой митрополитъ поутру въ недѣлю на клиросѣ пѣл. л. 31. Въ Царѣградѣ приезжей человѣкъ не познаетъ греческихъ властей: приличья нѣтъ никакова, что власть ли, простой ли старецъ - одѣяние равно, что рядовой старецъ, такожъ и власти.
О несогласии греческомъ съ восточною церковию:
1. Греки въ крещении обливаются.
2. Крестовъ на себѣ не носятъ.
3. Неистово крестятся: ни на чело, ни на плечо не доносятъ; махаютъ сѣмо и овамо.
4. Въ церквахъ стоятъ въ шапкахъ, какъ молятся, не скидаютъ; а стоятъ въ стойлахъ гордо, искривя бокъ, а гледятъ не къ иконамъ, но на стѣны.
5. Служатъ на одной сторонѣ просфирѣ, и то на черствой; а мирския у нихъ, не говѣв, причащаются.
6. Патриархи, митрополиты и всѣ духовныя играютъ въ карты и въ шахматы.
7. Патриархи, митрополиты табакъ пъютъ и во грѣхъ тово не ставятъ.
8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подъбриваютъ и гуменцов себѣ не простригаютъ, но нѣкако странно сънизу кругомъ голову подъголяютъ до полъголовы, а иныя сопреди подъбреятъ до полъголовы, что абысы турецкия; да знать, что съ тѣхъ переводовъ такъ дѣлаютъ, что у нихъ научились.
9. Всякия гадины и ползающия въ водѣ ядятъ и въ Великой постъ.
10. Простолюдины и бабы ходятъ сквозѣ царския врата во олътарь, и затворяютъ бабы; а кодятъ простолюдины поповски: какъ идетъ съ переносомъ, а онъ мужикъ идетъ перед попом задомъ да кадиломъ махаетъ на «Святая».
11. Греки, когда за трапезу садятся, то всѣ сидя «Отче нашъ» говорятъ; и послѣ трапезы «Достойно есть» все сидя, не встаютъ.
12. Евангелие чтутъ, оборотясь на западъ въ церкви.
13. Свѣчи у нихъ - воскъ мѣшаютъ съ саломъ да съ смолою, а воскъ бѣлой; инъ когда свѣчи горятъ, зѣло въ церкви тяжко свѣжему человѣку стоятъ; а щипцовъ у нихъ не держатъ въ церквахъ: когда нагоритъ на свѣчи хорошой агаръ свѣтилна, тогда снявъ свѣчю съ подсвѣчника, да наступитъ ногою, да и оторветъ свѣтилню. Странно, пощади, Господи!
14. Часовъ предъ обѣднею не поютъ, какъ объдни не будет.
15. Патриархъ греческой церкви во откупъ отдаетъ погодно, на годъ по сту, по двѣстѣ талерей; а кто болъши дастъ, хошъ талерь передастъ, такъ тому и отдаетъ. Странно зѣло!
Въ Царѣградѣ на Богоявлениевъ день греки мечютъ въ море кресты древянныя, а за то турку даютъ дачю великую, чтобъ вѣлѣлъ въ море кресты метать; и съ того дня корабли греческия пущаются на море въ промыслъ. А греческимъ патриархомъ ставки не бываетъ, л. 31 об. какъ святая соборная церковь прияла; и ставить ихъ турецкой салтанъ: они у турка накупаются на патриаршество дачею великою. А когда въ Царѣградѣ патриархъ умретъ, тогда паша цареградской ризницу патриаръшу къ себѣ возметъ и отпишить къ салтану во Адринополь, что патриархъ греческой умеръ. Тогда греческия власти многия поѣдутъ во Адринополь и тамо съ салтаномъ уговариваются и торгъ ставятъ о патриаршествѣ. И кто болши дастъ, тово салтанъ турецкой и въ патриархи поставитъ и дастъ ему писмо къ паши. А паша возметъ съ него подарку тысячи три золотыхъ и дастъ ему ризницу и патриаршеску одежду. Мантию со источниками надѣнетъ на него и посадить на конь свой, а передъ нимъ идутъ и за нимъ человѣкъ двестѣ турокъ съ дубъемъ, а иныя за стремя держатся ево - и тако онъ съ великою помпою и пыхою ѣдетъ до двора патриарша.
A y патриархова двора въ тѣ поры стоятъ множество грекъ, а власти у вратъ ожидаютъ патриарха. И тут ево власти во вратѣхъ стрѣтятъ, и приимутъ съ коня подъ руки, и введутъ въ полату патриаршу, и сядутъ съ нимъ на коврахъ; и турки тутъ же сядутъ, началныя другии люди. И потомъ принесутъ имъ питии табачныя. Архидиаконъ растянетъ пипку съ табакомъ да подастъ патриарху, а протодиаконы - митрополитомъ, и епископомъ своим, и туркомъ. Потомъ у нихъ пойдетъ столъ, а туркомъ служивымъ, янычерамъ особой столъ, а началныя турки съ патриархомъ ядятъ. A послѣ обѣда патриархъ станетъ турокъ дарить: началнымъ людемъ по 30, по 20, а редовымъ по пяти золотыхъ. Таково поставление бываетъ всегда греческимъ патриархомъ, а своими митрополиты не ставятся и дѣйства никакова не бываетъ. А сами патриархи от постановления въ митрополиты берутъ по 3000 золотыхъ, а съ епископовъ - по 5000 ефимковъ, а съ поповъ - по сту золотыхъ.
А патриархъ, и власти, и попы греческия рукою не благословляютъ никого никогда, толко руку даютъ цѣловать, да и то богатымъ, а маломощнымъ не даетъ цѣловать. И попы такожде не благословляютъ, толко руку даютъ цѣловать, и то убогимъ, а богатымъ грекомъ не даютъ цѣловать; да богатыя греки и сами ими гнушаются, рукъ таковых не цѣлуютъ и ни во что ихъ ставятъ. Нѣкогда у мене л. 32. было съ греками сопрѣния о ихъ поступкахъ худыхъ. A прѣние у насъ было на корабли, какъ плыли изъ Египта въ Царьградъ, въ Великой постъ пред Свѣтлымъ воскресениемъ. И я имъ говорилъ: «Для чего, молъ, вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мнѣ сказали: «Мы-де еще молчимъ, бутто христиане нарицаемся. Есть-де у насъ такия грады греческия, такъ-де ни близъ христианства не хранятъ: въ посты-де, въ среду и въ пятокъ мяса ядятъ и ничего христианства не хранятъ».
Июня въ 22 день поидохом изъ Царяграда во Адринополь для грамоты салтанской; а ходятъ изъ Царяграда въ Едрино въ понеделник да в четверток, а в иныя дни не ходят. И отидохомъ двѣ мили, и стахомъ въ селѣ на приморьи, а село стоитъ подъ горою. Тутъ застава стоитъ: турки товаръ досматриваютъ у торговыхъ людей. Тутъ въ селѣ мостъ зѣло великъ каменной чрезъ рѣку. И въ томъ селѣ ряды, что въ Царѣградѣ, со всячиною; и строенье все каменное, улицы все каменем выстланы. А та рѣка зѣло широка, будетъ съ Оку; изъ той рѣки вода приведена въ Царьградъ. И въ томъ селѣ сжидались всѣ, стояли до вечера да и спустились въ ночь. От Царяграда до Едринополя дорога все каменемъ слана; гдѣ ручей хоша мало, тутъ мостъ каменной съ возводами. A хлѣбъ въ Турецкой земли поспѣлъ яровой за двѣ недѣли до Петрова дни. А ходятъ все въ Едрино въюками, коньми, верхами все ѣздятъ, a тѣлегами нѣтъ, толко малое число арбоми на волахъ.
Тоя же нощи минухомъ три села, всѣ стоятъ при мори. Во единомъ селѣ мостъ зѣло дивенъ каменной веденъ чрезъ губу морскую, на добрую полъверсты будетъ. Дивно зѣло тотъ мостъ здѣланъ! У насъ на Москвѣ чрезъ Москву дивно здѣланъ, а тутъ добро бъ не дивняя нашева. Въ Турецкой земли, гдѣ не поѣжжай, всѣ мосты каменныя; и селы все - строенье каменное, и улицы всѣ каменемъ сланы. А воды - всѣ по дороги приведены столпы каменныя; вода вездѣ подъ землею изъ далънихъ мѣстъ; на трехъ верстахъ столпъ, на двухъ - нигдѣ нужда водная не изойметъ. Зѣло предивно! Воистинну златое царство и удивлению достойно!
Того жъ дни приидохомъ во градъ Веливри и тутъ стояхомъ до вечера. Градъ хорошей, съ Белевъ будетъ, городъ каменной. А стоялые дворы по дороги зѣло удивителъны здѣланы: л. 32 об. полаты длинные съ воротами; а когда въ него въѣдешъ, такъ по одной сторонѣ ясли, конемъ кормъ класть, а по другую людемъ лавки широкия подѣланы да и горнушки - что хошъ вари. Да въ тѣхъ же сараехъ и отходы подѣланы и воды приведены съ шурупами. А хозяинъ, чей дворъ, и рогожи принесетъ да и постелетъ всякому человѣку. А харчь всякую держатъ, чево похощешъ, и вина, всего много. А постоялова не берутъ, толко харчь покупаютъ у нихъ. Изъ Царяграда ѣздятъ въ Ядринополь болшими кораванами, человѣкъ пятьсотъ, четыреста, триста, - обычей таковъ надлежитъ; и смирно зѣло, хошъ одинъ поѣжжай.
Июня въ 24 день приидохомъ въ мѣстечко Чорноя: зѣло хорошо, болъши иного городка; мечетей въ немъ много и всякой харчь много. И тутъ стояхомъ до ночи, и въ ночь поидохомъ. Идохомъ ночь мало не всю и во утрий день, и 25 день приидохомъ въ мѣстечко Бургасъ, будетъ зъ городъ хорошей; и тутъ пребыхомъ до ночи. А шли мы изъ Царяграда въ Ядрино подлѣ моря полътретья дни; на третей день обратихомся от моря въправо къ Едрину; а шли въ Едрино все въ западъ лѣтней. А какъ подлѣ моря идешъ ночи и въ день, двѣ шубы такъ хошъ надѣнь, то въ пору: зѣло подлѣ моря холодно. А когда от моря поворотили въ степь, то было от жару всѣ згорѣли. И тово ради и ходъ бываетъ ночи, а въ день все стоятъ, что нелзя от зною итить, оводъ силной. Дивная та дорога и шествие! Когда изъ Царяграда до Едринополя идешъ или въ Царьград, посмотришъ на корованъ: верстъ на пять идетъ; что въ маковой цвѣтъ посмотрѣть, всякой въ цвѣтномъ. Да по вся дни такъ: тѣ въ Станбулъ, а иныя изъ Царяграда. Радостно то шествие силно и лъстиво, нуждей никакихъ не бываетъ. А въ тѣхъ корованахъ турки, греки, жиды, армяне и многая языки; а мы толко двоя да проводникъ, а никто насъ не обидилъ, ни хулнымъ словомъ ни злословил, ни турчинъ, никто. Толко какъ наѣдетъ турчинъ, такъ молвитъ: «Бакъ, попасъ московь?» А ты скажешъ: «Московь» - онъ и поѣхалъ прочь. От Царяграда до Едрина все степь голая, ни прутика нѣтъ. А дорога силъно гладка, горъ болъшихъ нѣтъ, а възволоки хорошия таки есть.
И еще минухомъ два мѣстечка. А въ послѣднемъ мѣстечки тутъ царевъ сарай, тутъ стоялой дворъ лутчи гостина двора. И тутъ начевахомъ. Тутъ среди двора колодезь зѣло великъ, а вода ровна съ обру- л. 33. бомъ стоитъ. Зѣло премудро! А безъпрестани берутъ и коней поят, а она таки въ равности стоитъ. Шли мы до Едринополя четыре дни и въ пятый день о полудни пришли въ Едринополь.
Июня въ 26 день приидохомъ въ Едринополя и стахомъ въ ганѣ, сирѣчь въ стояломъ гостиномъ дворѣ. А держитъ тотъ дворъ грененинъ, ево земля и ево строенья. Тутъ мы, приѣхавъ, того же дни подали челобитную, чтобъ намъ дали указъ во Иерусалима И торжаманъ Александра сказалъ: «Сидите-де въ ганѣ, указъ-де вамъ готовъ будетъ». И во вторый день захворалъ у мене товарищъ Григорий, а лежалъ три дни. Трудно силъно да и нужно было: дни жаркия, такъ силно тяжко въ Едринѣ от зною. Въ Царѣградѣ лутче: от моря холодно бываетъ и въ день прохладнѣя гораздо едринскова; а въ Едринѣ тяжко силно въ день, когда въ день вѣтру не бываетъ.
Градъ Адринополь стоитъ въ степи: полъ его - на горѣ, а полъ - на равномъ мѣстѣ. Окладомъ и жильемъ поболши Ярославля. Градъ каменной, хуже Царяграда строенья, рядовъ много и товарны силъно ряды; мечетей силъно жъ много. Дворъ царской стоитъ у реки, весь въ садахъ; рѣка подъ нимъ поменши Москвы-рѣки да тиновата. А харчь гораздо дорожея цареградскова. А чрезъ рѣку мостъ каменной, такой жа, что на Москвѣ-рекѣ, чрезъ Москву-рѣку длинен очень. А у моста такъ же мелницы, что у насъ на Москвѣ-рекѣ, толъко не тѣмъ переводомъ: у нихъ анбары на столбахъ, а шестерня высокая, а на колесахъ перья набитыя; а мелетъ хорошо, мы смотрѣли. А въ мечет самъ салтанъ ѣздитъ въ пятницу. Тутъ патриархъ Иерусалимской живетъ, мы были въ его церкви, а въ тѣ поры онъ выѣхалъ въ Молдавскую землю за милостынею; митрополитъ тутъ живетъ. Христианскихъ греческих церквей много. Жидовъ очень много, и армянъ много. Около Едринополя турецкому царю приволъно за зайцы ѣздитъ: много лѣсу и садовъ. Турецкой царь великой трудъ даетъ своимъ всѣмъ подданнымъ, что онъ живетъ въ Едринѣ: безъпрестани изъ Царяграда ѣздятъ турки, греки, жиды за челобитьемъ; а кабы онъ не жил въ Едринѣ, такъ бы такова приѣзду не было.
Въ Едринополѣ предъ нашимъ приѣздомъ великой пожаръ былъ, много силъно выгорѣло, стали строится л. 33 об. въновь. Въ Едринѣ послѣ пожару зѣло христианскую церковь приходскую выстроили греки хорошу; сказывали, что визирь-де доброй человѣкъ475; въ Царѣградѣ такой отнюдъ ни самому патриарху выстроить. Тако въ Едринѣ къ намъ турки добряя были цариградскова. Въ Едринополѣ поселянскова народу болъши цариградскова. Тутъ уже все изъ селъ землею: и хлѣбъ, и дрова, и сѣна, и всякой лесъ - все буйлами да привозятъ болгары. Жихомъ въ Едринополѣ шесть дней. И въ шестый день принесли къ намъ на дворъ указ турецкой, совсемъ запечатанъ. Такъ мы нанявши подводы да въ седмой день и поѣхали въ четвертокъ. А извозу от Царяграда до Едрина по три левка съ человѣка мы довали, а изъ Едрина - по полтретья левка съ человѣка.
И поидохомъ изъ Едринополя въ Царьградъ июля въ 13 день, и идохом до Царяграда также 5 дней. И въ пятый день рано приидохомъ въ Царьградъ опять въ монастырь, гдѣ стояхомъ. А въ монастыри у нас у рухледи жилъ нашъ третей товарищъ Лука. И тамъ мы опочихомъ; и утре рано поидохомъ къ Савѣ Венедику: онъ нами радѣлъ. Спаси ево Богъ! А мы имъ радѣли: выправили ему указъ къ Москвѣ ѣхать, на Азовъ. И тако съ Савою мы поидохомъ къ паши, чтобъ паша указ подъписалъ. Ходихомъ къ паши четыре дни, и въ пятый день паша намъ указъ подъписалъ, и взяхомъ указъ у паши.
Июля въ 26 день, помолившеся Господу Богу, и Пресвятѣй его Богоматери, и святымъ небеснымъ силамъ, и всѣмъ святымъ угодникомъ Божиимъ, сѣдохомъ въ корабль, и въ нощь отвезохомся от пристани, и стахомъ на Бѣломъ мори на якори противу Кумкопѣйскихъ воротъ. И тутъ начевахомъ; и утрешний день стояхомъ мало не весь день тутъ, сжидались сиделцовъ: турокъ, грекъ; во Египетъ многия шли греки и турки. И въ день недѣлъный во исхождении дня на вечеръ подняша парусы и поидохомъ въ путь свой по Бѣлому морю. И бысть вѣтръ добръ и поносенъ. И во вторый день по захождении солнца минухомъ городокъ Калиполя: городокъ каменной, хорошей и жильемъ пространенъ; въ томъ городку турки и греки живутъ.
И того же дни приидохомъ въ городъ Старыя Костели. Два городка по обѣ стороны сидятъ, городки хорошия. Тутъ мы стояхомъ нощь и утре часу до пятаго; тутъ раизъ бралъ пропусную на свой корабль. А море - узко то мѣсто; a тѣ л. 34. городки у турка поставлены для воинскова дѣла: нелзя кораблямъ то мѣсто пройти, тутъ море узко. И от того городка поднявши парусы въ полъдерева и поидохомъ версты з двѣ, апустили парусъ; въ сандалъ сѣли матросы и побѣжали ко брегу, отдали писмо проѣжжея; а ко брегу не приставали, опять на корабль возвратились. И, поднявши парусъ, поидохомъ мимо городка, а сей городокъ, Новыя Костели, такъже по обе стороны. От тѣхъ городковъ море уже разшиблась островами и ширѣ въправо пошло подъ Святыя горы. От Царяграда до Костелей полтараста верстъ. А мы поидохомъ вълѣво. А от тѣхъ городковъ видить Афонская гора по захождении солнца, въ день не видать.
И въ 29 день приидохомъ во градъ Сакизъ. Град зѣло хорошъ, старинной, христианской; жильемъ пространенъ; а городовыя стѣны всѣ от француза разбиты, какъ онъ ево бралъ; вѣтренихъ мѣлницъ зѣло много, всѣ каменныя. Тутъ нашъ раизъ отдавалъ сухари на каторги неволникамъ, въ Царѣградѣ бралъ. Полатное строенье все каменное, садовъ много зѣло всякихъ. И виноградъ дешевъ зѣло, вино дешево: по парѣ око; арбузы дешевы; лимоны - по 20 за копѣйку; дыни дешевы. А стоитъ, какъ во Иерусалимъ идешъ, на правой сторонѣ, на брегу моря, низко под горами высокими - невозможно пѣшему человѣку взойти, а горы всѣ каменныя. Тутъ наши товарищи пошли въ городъ за харчомъ, такъ ихъ горачники засодили за горачь. Такъ, приѣхавши, намъ сказали, что: «Вашихъ-де турки посадили за горачь». Такъ сѣдши въ сандалъ да и поѣхалъ ихъ выручать - ажъ ихъ турка и выпустилъ. Сказались, что «московь», такъ они и отпустили. А когда я вышелъ на брегъ ко граду, тогда мене обступили неволники, спрашивали про всячину. Ради миленкия! Дѣлаютъ тутъ городъ, стѣны каменныя изъ земли ведутъ. Тутъ мы гуляли по городу и всякой харчь покупали, и вино, и виноградъ, и арбузы, и дыни - всячину на путное шествие. Тутъ въ городѣ зѣло много грекъ, и митрополитъ тутъ живетъ. И тако мы ходихомъ по граду, а мене уже горачники не брали и не спрашивали. А когда нашихъ турки брали, тогда они сказали, что: «У насъ-де на корабли указъ у папаса», - такъ они меня потому и не спрашивали. И, пришедши на корабль, начевахомъ, и утре подняхомъ парусъ и поидохомъ.
Августа въ 1 день приидохомъ въ городокъ Сенбяки. Въ томъ городку живутъ все греки, а туракъ нѣтъ ничего. А все кораб-лен- л. 34 об. ники до одново человѣка: когда они пойдутъ на море, такъ у них одни бабы дома останутся; а то и попы всѣ на корабляхъ ходятъ въ промыслу, у иныхъ поповъ свои корабли. Городокъ Сенбяки стоитъ на горѣ зѣло высоко, а за нимъ еще и вътроя горы выша. Тутъ монастыри есть по горамъ, да я въ нихъ не былъ. Тутъ раизъ корабль съ запасомъ выгружалъ, и стояли мы тутъ семъ дней. Во всѣхъ тутъ матросахъ домы и жоны, такъ они изъ Царяграда всякой припасъ годовой привезли, да выгружали всю семъ дней, и тоскали на себѣ на гору. Чюдное дѣло, каковы ихъ жоны сильны! Одна баба пшеницы полосминки въ мѣшку несетъ въ городокъ. А такая нужда на гору итти! Мы, бывало, порождены, то пятью отдохнешъ, на гору идучи, а они безъ отдышки да еще босы, а каменья такия острыя, что ножи торчатъ. Мы подивились тѣмъ бабамъ - богатыри!
Лиманъ подъ городкомъ, сирѣчь заводъ, или пристань, видѣхомъ. На острову476 школа греческая прежде сего бывала, тутъ греки учивалися, а турокъ нынѣ не даетъ тутъ учится грекомъ. И того дня мы стояхомъ: вѣтру намъ не было. Весь день мотались и туда и сюда, и тако весь день не было вѣтру поноснова. А от того мѣста море пошло безконечно широко: въправо пошло подъ Египетъ, a вълѣво - подъ Иерусалимъ. А мы пошли къ Египту. И утре на первомъ часу рано подъняли парусы всѣ и поидохомъ въ путь свой, и бысть вѣтръ зѣло добръ. И плыхомъ мы тою пучиною трои сутки день и нощь; зѣло было нужно: все блевалъ.
И августа въ 11 день приидохомъ къ Нилу-рѣки, что изъ рая течетъ; зѣло мутна, море все смучена зъ глиною верстъ на трит-цать всюду кругомъ. И, не дошедъ устья Нила-реки верстъ за пять, стахомъ на якори, для того что тутъ от рѣки море мѣлко, пескомъ нанесло, а корабль въсемъ грузомъ въ устья не пройдетъ. Такъ пришли изъ Египта малова, а имя ему Рахит, малыя корабли да и взяли весь корабль, что въ немъ грузу было, въ малыя выклали, а корабль назаде порожжей повѣли. А насъ арапы взяли на маломъ корабли да и привезли насъ въ Рахитъ.
Городъ Рахит зѣло хорошъ; присталь великая, а от устья моря Нила до Рахита-пристани верстъ з десятъ будетъ; л. 35. а строенья въ немъ лутчи царигородскаго. И когда мы пристахомъ ко брегу и увидѣхомъ арапской родъ, зѣло ужасохомся. Необычно такихъ людей видать, что звѣри, кажется, тебе съѣстъ хотятъ; а иныя наги, что мать родила; a всѣ изувѣрныя: иной кривъ, иной разноокъ, иной кривоносъ, иной кривороть, иной слѣпъ; а языкъ грубой, что псы лаютъ. Такъ мы смотримъ, что будетъ. Языка не знаемъ, a гдѣ стать, Богъ вѣсть; а есть ли тутъ греки или нѣтъ, Богъ вѣсть, - спросить не у кова. Что дѣлать? Тутъ-та уже горесть-та была! Кажется, на онъ свѣтъ пришли, и мнѣли, что конца дошли.
А они, арапы, въскочили на корабль да рухлеть нашу далой волокутъ - работники у нихъ такия, обычей таковъ. Съ веревками пришли они, тянутъ, а мы имъ не даемъ для тово что, куда съ рухледью-та итить? Потомъ прииде въ разумъ, что у мене была грамотка въ Рахитъ ко игумену. Такъ я сталъ кричать арапомъ: «Метоха, молъ, туда насъ отведитя!» Такъ они сказали: «Знаемъ-де» - да взявши нашу рухледь да и понесли. Такъ тутъ стали юмручники досматривать, и я показалъ указъ солтанской, они и смотрить не стали. Такъ насъ арапы повѣли до метохи, сирѣчь до монастырскова подворья. И привели насъ не въ тое метоху, во Александрийскую, а мы не знаемъ. Подали игумну грамотку, игуменъ намъ сказалъ: «Не ко мнѣ-де грамотка, но ко иерусалимскому игумну». Такъ мы пошли искать, повелъ насъ гречинъ.
Пришли въ метоху - анъ игумна нѣтъ. Все бѣда! Мы тутъ ево ждемъ - анъ ему тамъ, на бозарѣ, про насъ сказали, такъ онъ нанявши арапов подъ нашу рухледь да и принесъ въ метоху, а мы толко смотримъ. Мы же игумну поклонились, игуменъ нашъ намъ радъ. Я жъ ему подалъ грамотку; онъ же прочелъ да и сказалъ: «Добро-де, все, что писано въ грамоткѣ, я-де вамъ здѣлаю». И услышалъ, что онъ трошки по-руски натяковаетъ, и я зѣло обрадовался. Слава Богу, что хошъ маленко языка рускова знаетъ! Потомъ намъ молвилъ: «Не печалътесь-де» - да насъ и сталъ хлѣбомъ кормить, да потомъ далъ по рюмки вина церковнаго. Такъ намъ поотраднѣло, мрак-атъ сталъ сходить. Доброй человѣкъ, миленкой былъ етотъ игуменъ; грѣх л. 35 об. ево добродѣтель забыть! Бывала, безъ мене пяди не пойдет гулять ли на бозаръ; взявши за руку меня да и пойдетъ. «Добро-де, не печался, я-де тобою уже буду радѣть, во Иерусалим я-де тебѣ корабль дабуду. Да не пѣчалься, дѣло-де твое все будетъ у мене здѣлано».
Такая была ужасть от араповъ, боимся зъ двора сойтить. Страшны, ходятъ наги; дѣвушки лѣтъ по 12, по 15 ходятъ нагия - такъ какъ не ужасъ?! А какъ уже присмотрѣлись, такъ и съ ними нѣтъ ничево. Все сперва, всякое дѣло съ приступу лиха, а потомъ оборкаешся, такъ и знакомо станетъ. А когда мы пришли въ Палѣевшину, такъ намъ тѣ казаки бѣси казались. А какъ пришли въ Турки, такъ и ума не стала: «Вотъ, молъ, су, то-та бѣси-та!» А когда съ турками опознались, бутто руския стали. А когда пришли во Египетъ, такъ мы смотримъ на араповъ да межъ себе говоримъ: «Вотъ, молъ, су, то-та прямыя-та бѣси!» А хошь и опознались, а таки что от бѣсовъ опасалися. Етѣ люди не разнились съ бѣсами и нравами, и поступками, и видѣнием, и лихостию. И слава про нихъ лежитъ во всю вселенную, что они люди добрыя, стоятъ хорошихъ бѣсовъ!
И стали мы тамо въ Рахитѣ жить, а со арапами осматреватся, и по Нилу-рѣки гулять. Нилъ-рѣка будетъ съ Волгу шириною, a бѣжитъ быстра и мутна. А воды пить нелзя ни по коему образу, а такъ наливаютъ въ сосуды да миндалъная ядра кладутъ, такъ она отстоится и хороша станетъ. A Нилъ-рѣка три мѣсяца мутна бывает, потомъ исчищатся станетъ. Въ Великой Ефиопии, когда у насъ бываетъ зима, а у нихъ лѣто. От насъ къ нимъ солнце-де забѣжитъ, такъ у нихъ въ мѣсяцѣхъ въ тѣхъ лѣто бываетъ. А когда настанетъ мѣсяцъ маий, такъ у них станетъ зима становится. А от нихъ къ намъ солнце въ сѣверные страны зайдетъ, такъ у нихъ май, иунь, иуль - зима, морозы, снѣги глубокия. А когда настанет августъ-мѣсяцъ, тогда у нихъ бываютъ дожди и зима пойдетъ далой. Такъ та вода полая прийдетъ во Египетъ Успеньевъ день и идетъ мутна три мѣсяца, и рыба не ловится въ тѣ поры. А изчистится въ ноябри, тутъ уже ловъ рыбной пойдетъ. Въ рѣкѣ Нилу рыбы много зѣло, а рыба все тарань, иной мало.
Въ Рахитѣ по Нилу зѣло садовъ много и финиковъ, финики недороги: л. 36. фунтъ копѣйка сушеныхъ. Во Египтѣ дождя никогда не бываетъ, все рѣкою всю Египетскую землю напояют: вездѣ борозды проведены, да воду по нивамъ пущаютъ. A Нилъ-рѣка низка, берега ниски, бѣжитъ въровень съ берегами. Овощъ всякой во Египтѣ дважды въ годъ поспѣваетъ, и хлѣбъ такожде дважды снимаютъ, а лимоны - что мѣсяцъ, то плодъ. От усть Нила-рѣки до Болъшова Египта Ниломъ-рѣкою пятьсотъ верстъ, а кораблемъ въверхъ по Нилу, какъ доброй вѣтръ, въ три дни поспѣваютъ. По Нилу-рѣки до Египта такия комари силныя, что сказать нелъзя. Невозможно быть безъ полога, единой ночи не уснешъ безъ полога. А когда мы пришли, такъ насъ комари объѣли, такъ рожи наши стали что пъяныя, угреваты, другъ друга не опознаешъ; а на нихъ знаку никакова нѣту, хошъ ихъ и ядятъ.
И жихом мы въ Рахитѣ семъ дней. И нанялъ намъ игуменъ корабль до Домятъ, до другой пристани; а итить въверхъ по Нилу-рѣки; а корабль арапской былъ. И игуменъ насъ отдалъ арапомъ въ руки и приказалъ, чтобы никакой налоги намъ не было. Такъ раизъ очистилъ намъ корну; и мы въ корну поклали рухледь свою, да и сами сѣли, и убрались всякою харчью.
И августа въ 17 день сѣдохом въ корабль и поидохомъ вверхъ по Нилу-рѣкѣ къ Домятину, къ другой пристани египецкой, а дали съ человѣка извозу по талеру. И той вѣтръ бысть зѣло поносенъ и добръ до полунощи, а съ полунощи престалъ. И стояхомъ тутъ до полудни, и видѣхомъ тутъ по Нилу-рекѣ городковъ арапскихъ и селъ безчисленное множество - невозможно изчести, что песка морскаго. Городокъ от городка - верста да двѣ версты, а селы такъже; а жилье все каменное, и селы узоричистыя вельми. А земля около Нила добрая, и чорная, и ровная, бутто нарочно дѣлана, нигдѣ нѣтъ ни бугорчика, хошъ яйце покоти, такова гладка. А людей многое множество. А вода во всю землю Египетскую пущена изъ Нила; ино какъ съ корабля поглядишъ: по всей земли толко что небо да вода вездѣ. A гдѣ берега высокии, такъ тутъ валами воду тянутъ; а колеса здѣланы что мѣльничныя да кушины навязаны, да такъ-та и наливаютъ, а инде кошелями люди льют. Зѣло земля Египетская доволна всѣмъ: и людми, жиламъ. Что говорить, ета земля у турка - златое дно! Всячина изъ л. 36 об. Египта въ Царьградъ кораблями идетъ.
Нилъ-рѣка что выша, то ширя, къ Египту индѣ есть верстъ на пять шириною. И шли мы Ниломъ-рѣкою въверхъ три дни и, не дошедъ Египта верстъ за дватцать, поворотихомъ въ другую проливу вънизъ по Нилу подъ Домятина. Тутъ Нилъ-рѣка от Египта разшиблась двѣма гирлома: одно гирло пошло подъ Рахитъ, а другое - подъ Домятъ. Удивителъная земля Египетская! Какъ посмотришъ по берегу-та: вездѣ арбузы горами лежатъ, дыни; арбузъ дать копѣйка великъ, и дынь такожде въ подъемъ. А когда мы съ моря пришли подъ Рахитъ, такъ от усть Нила-рѣки видить Александриа. А мы въ ней не были, верстъ з десятъ толъко мы от ней стояли. А когда мы поворотихомъ, шли вънизъ три дни и на четвертой день пришли въ Домять.
Присталь Домять - мѣсто хорошая, добро бы не болши Рахита, и строенья такое жъ. Зѣло етемъ у турка пристани велики, и корабли египецкия велики. А когда мы шли на корабли со арапами, горко было силъно: люди-та что бѣси видѣниемъ и дѣлы. А мы, троя насъ, что плѣнники, языка не знаемъ, а куда насъ везутъ - Богъ вѣсть. А хотя бы насъ куда и продали - кому насъ искать и на комъ? Да спаси Богъ игумна! Онъ радѣлъ, миленкой, и прыказалъ насъ беречи, такъ насъ хозяинъ-арапъ силъно снабдѣвалъ и берегъ. А когда мы пришли въ Домять, такъ онъ арапъ кликнулъ греченина да и отдалъ мене въ руки: «На де, отведи ево въ метоху». Такъ греченинъ нанялъ араповъ под нашу рухледь, да и пошли въ метоху, въ монастырское подворья. Тутъ насъ игуменъ принялъ съ любовию и трапезу добрую учредилъ. А языка не знаетъ, да старецъ у него, поворъ-сербинъ, онъ, спасиба, языкъ руской знаетъ - такъ намъ отраднѣя стало. Слава Богу, тутъ от печали поутѣшились, подали игумну грамотку. Такъ онъ прочелъ грамотку да и сказалъ мнѣ: «Добро-де, корабль готовъ есть во Иерусалимъ, утре готовся совсѣм». Такъ мы ему поклонились, а сами обрадовалися: слава Богу, что безъ задержки, Богъ далъ, корабль идетъ.
И августа 24 дня сѣдохомъ мы въ малой коикъ и поидохомъ вънизъ по Нилу-рѣкѣ на море, а корабль въ тѣ поры грузили на море. И когда мы стали выходить во усть Нила-рѣки на море, тогда насъ взяла погода вели- л. 37. кая. Зѣло мы убоялися, уже отчаяхомся своего спасения и другъ съ другомъ прощахомся, толъко уже всякъ молъкомъ Бога въ помощь призываетъ, а въ сондалъ воды много налилось. И пришли на то мѣсто, на устье самое; тутъ рѣка мѣлка, а волны къ мѣли, что горы высокия, съ моря гонитъ. A мнѣ, грѣшнику, пришло въ разумъ пра отца Спиридона, и я началъ Богу молитися: «Владыко-человѣколюбче! Помилуй насъ, грѣшныхъ, за молитвъ отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо, какъ косенъ Богъ на гнѣвъ, а скоръ на послушание! Видимъ, какъ волъна хощетъ пожрать совсемъ сандалъ - инъ не дошедъ за сажень да и разсыплется; другая такъже напряжется, хощетъ пожрать да и разсыплется. А я, су, то жъ да то жъ: «Господи, помози за молитвъ отца нашего Спиридона!» Да такъ-та насъ Богъ-свѣтъ спасъ; а уже до конца извѣстно, что въ томъ мѣстѣ насъ Богъ спасъ за молитвъ отца Спиридона.
А когда перешли лихое мѣсто, вышли уже на море, тогда наши извощики, окаянныя арапы, не везутъ насъ на корабль: «Дай-де намъ талерь! Мы-де бола от васъ пропали, потанули бола». А имъ, сабакамъ, тамъ напередъ за извозъ дали, а ихъ, враговъ, обычая-та не знали. Мы, су, то такъ, то сякъ, а они и веслы покинули да и гресть перестали. Охъ, бѣда! Что съ сабаками дѣлать? А до карабля будетъ еще съ версту добрую. А видимъ, что корабль готовится къ подъему. А они не везутъ: «Дай-де талерь, такъ и повеземъ!» Такъ стал переманевать: «У мене, молъ, денегъ нѣтъ, раизъ, молъ, тебѣ за насъ дастъ». Такъ они, сабаки, едва повезли. А когда привезли къ кораблю, такъ насъ матросы тотъчасъ приняли, и рухледь нашу. А арапы и стали просить: «Дай талерь!» Такъ я раизу сказалъ, что, молъ, мы имъ за работу, что рядили, то въ Домяти напередъ и дали, они, малъ, насъ безъ денегъ и не повезли. Такъ раизъ ухвотя рачагъ да кинулся на нихъ, а они и отпихнули скорѣй от корабля да и поѣхали на море. Люты сабаки, злодѣи-арапы!
Августа 24 день противу пятаго часа въ нощь поидохомъ по морю. И подънявши парусы: все бысть вѣтръ добръ - и идохомъ три дни и три нощи. И не бысть нам вѣтру добраго во Иерусалимъ, но поидохомъ мимо выше. л. 37 об. Намъ же сказаша матросы, что Иерусалимъ минухомъ, такъ намъ тогда бысть печалъно и скорбно зѣло. И тако въ четвертый день приидохомъ во градъ Птоломаиду, а турецкое именование Акри. Градъ бывалъ зѣло хорошъ и предивенъ бывалъ, a нынѣ весь разоренъ от турка. Тутъ живетъ митрополитъ Птоломаицкой; церковь въ немъ одна толко христианская, а христиане - арапы. Добры миленкия сильно до насъ были, а иныя насъ къ себѣ и въ домы зывали хлѣба ѣсть. От того града до Фаворской горы верстъ с тритцать, а до Назарета верстъ з дватцать.
Тутъ под тѣмъ градомъ гора Кармилская, гдѣ Илиа заклалъ жерцовъ идолскихъ Езавелиныхъ. Зѣло гора узорична, брусомъ вышла въ море, высока зѣло. Тутъ и потокъ Киссовъ подъ горою, рыбы въ немъ зѣло много. Въ той въ полугорѣ монастырь Илии Пророка, а живутъ въ немъ французы, турокъ имъ отдалъ. А от града до Кармилския горы верстъ з десятъ черезъ затонъ, около затона верстъ з дватцать будетъ. Межъ града и горы великой затонъ, тутъ корабли убѣгаютъ от хартуны въ затишие. Тутъ мы по граду ходихомъ гулять, видѣхомъ, прежняго царя какъ палатное было строение зѣло узорично, церковь была Иоанна Богослова зѣло предивна.
А когда мы ходихомъ, и увидѣхомъ въ башни много плотей человѣческихъ не въ разсыпании, цѣлы и саваны, какъ теперьво положены. И мы вопросихомъ старца, кой насъ водилъ: «Что, молъ, ето за тѣла лѣжатъ, что они въ цѣлости, и чево ради въ такомъ мѣстѣ и в презорствѣ?» И онъ намъ сказалъ: «Дивная-де вещь над етими людми сотворилось, уже-де инымъ близъ трехъсотъ лѣтъ. Когда-де турокъ подъ етотъ град приступилъ и не взялъ, такъ-де измѣншики, похотя турку градъ здать, выстрелили писмо на стрелѣ и указали, съ которой стороны приступать. Такъ турки съ той стороны стали приступать да и взяли градъ Птоломаиду. Потомъ довѣдался митрополитъ, что стала изъ города измѣна, да въ церкви и проклялъ ихъ, тѣхъ измѣнниковъ, и родъ ихъ. И тотъ-де весь родъ тутъ лежитъ: коего-де не погребутъ, а земля и выкенетъ вонъ; такъ-де потомъ и знаемъ, что тотъ человѣкъ тово роду. Да все-де ихъ от тѣхъ поръ тутъ кладутъ; л. 38. такъ-де, бывала, ужасъ от нихъ: мимо пройти нелзя, что живыя лежатъ. А когда-де патриархъ Иерусалимской ѣхалъ въ Царьградъ и тутъ-де къ намъ заѣхалъ, такъ-де стали ево граждане молить, чтобъ ихъ разрѣшилъ. Такъ-де патриархъ Дасифей проговорилъ надъ ними молитву разрѣшалъную, такъ-де они разсыпались, а то-де ужасъ былъ». Етакая диковинка, а теперво на нихъ такъ ужасъ смотрѣть!
И жихомъ во Акрехъ четыре дни, и поидохомъ еще выше. А намъ силно печално, что насъ раизъ не везетъ къ пристани Иерусалимской. Да нечто здѣлаешъ, кали ему не въ путь! Онъ все наравить, какъ назадъ пойдетъ во Египетъ, такъ такъ-та хощетъ завесть. И добывахомъ проводниковъ, кто бы проводилъ до Иерусалима. Такъ намъ сказали, что ни по коему образу ѣтемъ-де путемъ не пройдешъ от арапъ. А всего ходу четыре дни, да нелзя. Увы да горѣ! А хочится во Иерусалимъ, чтобы къ Воздвижениеву дню, да уже такъ промыслъ Божий былъ.
А въ тѣ поры во Иерусалимѣ неладно было: арапы было весь Иерусалимъ разорили. Горко было намъ. Мы уже у раиза прощались, чтобы насъ отпустилъ: въ тѣ поры корабль шолъ до пристани. А онъ намъ сказалъ: «Что пѣть де спѣшите, ай де мой хлѣб-от вамъ надокучалъ? Да еще-де будетъ съ васъ, не отпущю-де я васъ, не поставивши у пристани. Срамота-де моя, что де васъ на иной корабль отпустить; не будетъ-де тово!» Доброй человѣкъ былъ раизъ, спаси ево Богъ! Христианская душа миленкой былъ. Бывала, приказываетъ всячину даватъ намъ ѣсть и пить, возилъ насъ по морю четыре недѣли, поилъ, и кормилъ, и за корабль не взялъ. А матросы что братья были родныя, всѣ безъ выбору были добры; да, полно, языка-та не знали, а то бы и лутчи тово было. Изъ Акрей поидохомъ въ Вифсаиду-градъ и идохомъ день.
Сентября во 2 день приидохомъ въ Вифсаиду-градъ. Вифсаида зѣло стоитъ при мори красовито, и присталь хороша корабленная. Тутъ мы поидохомъ во градъ; тогда про насъ сказали митрополиту, такъ митрополитъ велѣлъ насъ къ себѣ позвать. И мы пришли, такъ онъ велѣлъ сыскать толмоча съ нами говорить. Потомъ велѣлъ намъ обѣдать дать, и мы обѣдали, рыбы было доволно. А митрополитъ родомъ арапъ, а голова у него обрита почитай вся. Потомъ пошли мы въ церковь, и митропо- л. 38 об. литъ пришолъ. A мѣсто у него здѣлано у царскихъ дверей межъ иконъ, такъ люди на него глядя и молятся: съ иконами въ рядъ стоитъ лицемъ на западъ. Мы смотримъ: «Что, молъ, ето еще за уставъ?» Инъ глядимъ, такъ еще не видали. Послѣ вечерни мы спросили про нево, анъ сказали: «Да что де, су, онъ-де христианства отступилъ, онъ-де принялъ попежство; а патриархъ Антиохийский и клятвѣ его предалъ; онъ-де и мяса ѣсть въ посты». А Вифсаида-градъ епархии антиохискаго патриарха. Такъ мы, су, от него уклонятся: «Пропади, малъ, онъ, окаянны!» Опять за мною не единожды присылалъ, такъ я не пошолъ. Ну онъ къ Богу! А тутъ во градѣ церковь попежская - костелъ, такъ ево французы оболстили въ свою вѣру.
Тутъ мы стояли пять дней. Потомъ раизъ корабль со пшеницею выгрузилъ да иным тутъ товаромъ нагрузил, кой потребенъ во Египетъ, малымъ лѣсомъ. Потом, поднявши парусъ, пошли въспять ко Акремъ и идохомъ съ полдня. И зъ дерева увидѣлъ кораулшикъ и закричалъ, что идетъ голенъ разбойнической. Такъ възмѣтался раизъ, вѣлелъ парусы оборачивать, и поидохомъ въспять къ Вифсаидѣ. И тако ночь всю бродили на одномъ мѣстѣ: вѣтръ былъ намъ противной - такъ по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядимъ: анъ на томъ же мѣстѣ все шатаемся. Потомъ сталъ вѣтръ по насъ, и къ полудни приидохомъ опять въ Вифсаиду. И тутъ мы стояхомъ еще три дни, прослушавали про разбойниковъ. И въ четвертый день поидохомъ подъ Акри, что Птоломаида, и тутъ о полунощи пристахомъ.
Тогда нощи бысть буря зѣло велика, а корабль нашъ от нужды волнъ зѣло разбивашеся. И тако та буря зѣло меня утомила, и бысть весь огнемъ палимъ. Такъ во одной свитки на корабли ночь всю валялся, a вѣтръ въ меня билъ. Да и зобѣжалъ въ меня вѣтръ морской, такъ я и занемощевалъ. Такова была болѣзнь: три дни ни сидѣть, ни лежатъ, ни стоять, ни ходить - матъ да и все тутъ. А корабленники, миленкия, кой-что несетъ изъ города, купятъ тотъ то, иноя иной, да сидятъ надо м- л. 39. ною, да и заставливаютъ ѣсть: иной арбузъ принесетъ да даетъ, иной - алимоновъ, иной - яблокъ райскихъ, иной - дыни, иной - винограду. Не опишешъ ихъ добродѣтели, каковы миленкия добры были, кажется, ни сродницы таковы. Что дѣлать? Уже мнѣ смерть ставится. Такъ я легъ, да шубами куцами мене укутали - такъ я въспотѣлъ, такъ полегчая стала.
Въ Вифсаидѣ дыни, арбузы зѣло недороги; винограду на копѣйку полу насыпать; райскихъ яблокъ дватцать за копѣйку; яицъ двенатцать-тринатцать за копѣйку; съмоквины свѣжия зѣло недороги: ведро великая - копѣйка дать. Во Акрехъ все дорожа.
Сентября въ 14 день, на праздникъ Воздвижения Честнаго Креста Господня, ѣдши хлѣба, послѣ полуденъ поидохомъ изъ Птоломаиды на присталь Иерусалимскую. И въ нощи приидохомъ ко граду Иопии, а по-турецки преименованъ Яфа, - присталь Иерусалимская. Тутъ апостолъ Петръ пребывалъ у Симона Усморя. Градъ хорошей, да нынѣ весь разоренъ: прежде от турка, потомъ от француза. Иопия стоитъ при мори на горѣ красовито, а въ немъ жилья немного, турки живутъ да арапы-христиане. У христианъ одна церковь, и та на полѣ, толко стѣны, а то не покрыта, верхъ збит и дверей нѣтъ. А служитъ въ ней чорной попъ, присланъ изъ Иерусалима; тутъ-таки живетъ, на подворьи Иерусалимскомъ. А тутъ онъ живетъ для богомолцов: пришедши, богомолцы тутъ и стоятъ на подворьи том. А служитъ той попъ въ церкви по воскресениемъ да по праздникомъ, а въ прочия дни въ кѣльи служит.
А какъ мы съ корабля приѣхали въ городъ и пришли въ метоху, и тотъ попъ насъ принялъ и мѣсто нам далъ, потомъ учредилъ намъ трапезу хорошую. А богомолцовъ еще никто на присталь не бывалъ, мы еще первыя пришли. И препочихомъ тутъ два дни. Прислал по насъ бѣй-турченинъ, кой тутъ началъникъ, онъ збираетъ на турка дань. Мы же приидохомъ къ нему въ полату. Онъ же вопроси насъ: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-де горачь!» Мы же сказалися ему, что мы люди московския: «Мы, молъ, тебѣ горачю не дадимъ». - «Для чево-де не дадите?» И мы сказали, что у насъ есть л. 39 об. ферманъ салтанской, да и подали ему листъ салтана турецкаго. Онъ же сталъ чести, а сами межъ себя, сидя, другъ на друга взглядоваются да головами кочаютъ. И, прочетши листъ, спросилъ у мене: «Бакъ, попасъ, московской-де царь бъется ли съ нашимъ царемъ турскимъ?» И я ему сказалъ, что у нашего царя московскаго съ турецкимъ миръ, брани нѣт. И онъ турчинъ молвилъ мнѣ: «Бакъ, попасъ, смотри-де». И я на него гляжу. Такъ онъ, подънявши, листъ царской поцѣловалъ, на главу положилъ, потомъ къ челу приложилъ, а самъ мнѣ молвилъ: «Вотъ такъ-де мы царской указъ почитаемъ. Все-де тебѣ противъ указу здѣлаемъ. Поидите-де топерво въ метоху, по времени-де тебѣ подводы дадимъ и отпущу-де тебе во Иерусалимъ».
Такъ я и пошолъ, чтобъ подводы далъ и проводниковъ. И бѣй мнѣ сказалъ: «Не отпущю-де я тебе, нелзя-де тебѣ итти во Иерусалимъ, тамъ-де за мене топерва великой разбой-де стоитъ на дороги». А въ тѣ поры во Иерусалимѣ паша турецкой казнилъ араповъ, воровъ и бунтувшиковъ. Лутчихъ араповъ паша казнилъ, да головы ихъ на колья поткнулъ, да и поставилъ надъ градскими воротами. Такъ за то арапы возмялися да и писали во всѣ вѣси арапския, чтобъ съѣжжались ко Иерусалиму; такъ потому арапы-дичь изъ пустыней, изъ Египта, от Синайской горы съѣхалися. А паша въ тѣ поры въ Иерусалимѣ не былъ, онъ ѣздилъ за разбойниками, имать ихъ. А воевода согласился со арапами, да и пустилъ ихъ въ городъ, да заперся съ ними. А иныя поѣхали за пашею; лазятъ, такъ паша съ ними билъся, что съ сабаками. А въ городъ ево, во Иерусалимъ, арапы не пустили; такъ онъ ѣздилъ да улусы арапския разорялъ, а ихъ ималъ. Такъ арапы-та насъ не пропустили, всѣ сабаки пути залегли. Да такъ-та паша-та съ ними билъся недѣль с семь, а мы все тутъ сидѣли. Грусно было сильно.
Градъ Иопия стоитъ убогая самая, толко славенъ приходомъ Иерусалимскимъ, что тутъ присталь. Изъ Иерусалима везутъ мыла, бумагу хлопчатую, а изъ л. 40. Египта приходитъ пшеница, пшено сорочинское, да во Иерусалимъ везутъ. А изъ Иерусалима всячину, дрова, товаръ - все велбудами да ишаками малыми возятъ, что ослята называются, все въюками. Тамъ нѣтъ да нелзя тѣлѣгами: горы непроходимыя и высокия.
А когда мы жили во Иопии, видѣхомъ бѣдство великое, какъ разбойники разбиваютъ корабли. А разбойники - Малтискаго острова нѣмцы, люты злодѣи, все море затворили. Ихъ отпущаетъ разбивать папа Римской исполу да и благословение подаетъ имъ, на всякой годъ отпущает по тритцати голенъ. Такъ они, какъ поймаютъ корабль христианской, такъ товаръ, денги поберутъ, и сары христианскии всѣхъ отпустятъ, и корабль корабленнику порожжей отдадутъ. А турки прилучатся на христианскомъ корабли, то всѣхъ въ полонъ возмутъ да и на каторги къ папѣ пошлютъ. Возмутъ, такъ со всѣмъ въ свою землю отведутъ, а турокъ всѣхъ на каторгу отдадутъ. Горе от сабакъ, от малтизовъ, - все Бѣлое море затворили! Турокъ не можетъ съ ними управится: они под самой Царьградъ подъѣжжаютъ да селы разбиваютъ. Таковы лихи малтизы!
И жили мы во Иопии три недѣли. Потомъ, послѣ Покрова, пришолъ корабль изъ Царяграда, а на корабли были богомолцы разныхъ вѣръ: греки, армене, французы, жиды. А на другой день турчинъ-началникъ прислалъ подъ насъ подводы и повели насъ арапы въ городокъ Ромель, пятьнадесятъ верстъ от Иопии. И того же дни приидохомъ въ Ромельгородокъ. А когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякаго человѣка зъ грека брали по осми талерей, а со ормянъ, и зъ французовъ, съ жидовъ - по шеснатцати талерей, въдвоя, кой не греческой вѣры. Да и печатки всякому человѣку даютъ; а куда пойдутъ изъ города, такъ печатки обираютъ, чтобъ другъ другу, инымъ меж себе не давали. Да такъ въ воротѣхъ по одному человѣку перебираютъ, да печатку возмутъ, да и пропустятъ. А когда въ кой день пришли богомолцы, такъ тутошний чорной попъ, кой въ метохи живетъ, дѣлалъ обѣдъ про богомолцовъ. А на обѣдъ ходилъ зъ блюдомъ и бралъ съ человѣка по червонному, по талерю, менши не бралъ.
Во Иопии харчью силно убого, нѣтъ никакой харчи. Виноградъ дорогъ, хлѣбъ такъже, яицы дороги; а рыба временемъ бываетъ дешева, а иногда дорога. Да тутъ же передъ нами л. 40 об. во Иоппию шолъ изъ Египта корабль зѣло великъ, и разбойники-малтизи за нимъ гнали. Такъ ужъ близъ Иоппии верстъ за десятъ корабелникъ подержался близъ берега, а корабль весь и разразился о камень, а товаръ потанулъ весь, разнесло моремъ. Такъ корабленники съ корабля покидались: иныя въ сандалъ, иныя такъ совсемъ брасалися въ воду да выплывали. А прилучилось ночи, такъ раизъ со всѣми матросы прибѣжали пѣши во Иоппию, такъ бѣй съ войскомъ пошолъ до тово мѣста да тоскали кое-что. А товаръ весь разнесло, ничего не нашли, толко корабленныя снасти побрали, а то все пропало.
Октября въ 7 день приидохомъ въ Рамель-град и стахомъ въ метахи монастырской. Тутъ одинъ старецъ иерусалимской живетъ для богомолцовъ. Градъ Ромель поболши Иоппии, а стоитъ въ поли; нѣтъ подле ево ни рѣкъ, ни колодезей; а от моря 15 верстъ. Да от турка весь разоренъ, а приволенъ всячиною: много селъ подлегло - два торга въ недѣли бываетъ. Винограду на копѣйку полу насыпать; финики дешевы; лимоновъ 30-40 за копѣйку; смокви зѣло недороги: плетенка за копѣйку сушеныхъ; яицъ восемъ и десятъ за копѣйку; масло коровья дорого - десять денегъ, два алтына; бумага хлопчатая дешева: фунтъ четыре денги, а пряденая по осми денег - то и торгъ, что бумага. И земля хлѣбородная, и хлѣбъ дешевъ печеной. А когда сошлись всѣ богомолцы, тогда всякой харчь дорогъ сталъ, потому человѣкъ тысящи полторы было, а городина неболшая - такъ, бывало, и не добудешъ хлѣба купить.
Въ Ромли одна церковь христианская вѣры, а другая ормянская, третья францужская, сирѣчь папежская. А мы жили съ греками на Иерусалимскомъ подворьи у церкви святаго великомученика Георгия. Та церковь, что пишется въ чюдесѣхъ святаго Георгиа, когда ея строили, и какъ въдовица столбъ восхотѣ тутъ же въ церковь поставити, и корабленникъ вдовицынъ столпъ не восхотѣ въ корабль положите. И когда прошла въдовица ко брегу пристанища морскаго и увидѣла, что ея столбъ не взятъ, тогда она плакала. И, пришедъ, святый Георгий рекъ женѣ: «Помоги ми сей столпъ вкотити въ море». И тако святый Георгий невидим бысть. А когда корабленникъ пришолъ ко пристаннищу ко Иоппии и увидѣлъ: столпъ у пристаннища лежитъ -л. 41. тогда ужасеся. А на столпѣ подъписана: «Сей столпъ да поставится въ церкви, входя въ церковь на левой странѣ». А когда церковь состроили, тогда тотъ столбъ поставили въ церкви Святаго великомученика Георгиа, какъ войдешъ въ полуденныя двери, на левой руки. А въ той церкви западныхъ врат нѣтъ, толко полуденныя. А у тово столпа стоитъ чюдотворный образъ святаго великомученика Георгиа въ киотѣ, тотъ образъ, на которой стрѣлялъ турченинъ, a послѣ сталъ христианиномъ да и замучился, что въ чюдесѣхъ святаго Георгиа. Мы же, грѣшнии, тотъ чюдотворный образъ по вся дни лобзахомъ.
Въ Ромли три подворья разныхъ вѣръ: первое - греческое, второе - армянское, третье - француское и попежское. Француское и ормянское подворье - зѣло узорично строенье, полаты каменныя, дивныя, что городы; а греческое не таково - да у грекъ и все хуже еретиковъ! Они, злодѣи, богати, такъ лучшая мѣста у турка откупили; а грекомъ все худое дано, для того что греки оскудали и вѣрою, и имѣниемъ.
А когда мы жили въ Ромли, видѣли свадбы арапския, зѣло странныя. Недѣлю цѣлую женихъ съ невѣстою ходитъ по начамъ по улицамъ, по рядамъ многолюдно со свѣчами, со смолою, на желѣзныхъ козахъ носятъ477 - градъ весь освѣтятъ. А за женихомъ и передъ женихомъ множество народа мужеска пола и женска кричать, верещать. А ходятъ по всѣмъ улицамъ. Гдѣ приидутъ къ болшой улицы, и остановятся. Да одинъ кой-та калдунъ вышедъ наперед и станетъ приговаривать, а за нимъ, помѣшкавъ мало, да весь народъ закричитъ: «Хананея!» Да тамъ пойдутъ во иную улицу, до полунощи такъ таскаются; а что у нихъ «хананея» - шайтанъ ихъ знаетъ. Да и христианския у нихъ свадбы такъже тѣмъ же обычаемъ.
А когда мы стояли въ Рамли за орапами, тогда намъ намѣстникъ присыловалъ грамотки утѣшныя, чтобъ богомолцы не печаловались. А принашевалъ намъ грамотки чернецъ, родомъ арапъ. А прихаживалъ онъ мудро, надѣв желѣзы святаго Георгиа, въ которыхъ онъ мученъ. Такъ арапы Георгиа боятся да того человѣка не трогаютъ, a желѣзы цѣлуютъ, а тому человѣку даютъ хлѣбъ и овощь.
И тутъ намъ живучи скорбно было силъно: Иерусалимъ близко, а арапы, сабаки, не пропустятъ; толко за горами л. 41 об. не видать Иерусалима. Увы да горе! А иныя помышляли и назадъ итить. Сколко бѣдства было на сухѣ и на мори! На сухѣ было борение съ мразами сильными, съ водами, дождями, съ грязми, съ лихими переправами; страхи были от варваръ; от турецкихъ разбойникъ, франковъ бѣгали. А тутъ пришли подъ Иерусалимъ да назадъ итти? Увы да горе! А сами помышляемъ: «Владыко-человѣколюбче! Почто ты, свѣтъ нашъ, не допустишъ насъ видѣти своего святаго града Иерусалима и живоноснаго твоего гроба лобзати?» А сами думаемъ: «Ушто, молъ, не допустятъ насъ грѣхи наши тяжкия?» А сами от тяжкаго воздыхания и хлѣба лишились. И видя насъ, скорбныхъ, того же града Ромли греческой вѣры подъячей-арап, и позва насъ всѣхъ, грекъ, къ себѣ въ гости хлѣба ѣсть. Учреди намъ трапезу пространну и удоволи насъ всячиною, брашномъ и питиемъ, доволъно. А насъ, гостей, было человѣкъ двѣстѣ. И ласковами насъ словами уговаривал: «Не печалтеся, Господа ради, вотъ де уже скоро пойдете во Иерусалимъ; мнѣ-де есть вѣдомость, что скоро будетъ со арапами миръ».
Когда мы жили въ Ромли, слышать арапы-разбойники, что мы живемъ въ Ромли, а во Иерусалимъ нейдемъ, а они насъ на дороги межъ горъ засѣли да ждутъ. Такъ они видятъ, что мы нейдемъ, такъ тѣ разбойники здумавши да и ударили на градъ среди самаго дня въ полъдни, человѣкъ с двѣстѣ конницы. И прибѣгши на самой бозаръ въ ряды да и почали грабить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую бѣду, да въ монастырехъ и заперлись. А орапы и почали по улицы рыскать на конехъ съ копьями. Мы же взлѣзши на верхъ и смотрихомъ, что будетъ. И учинился бой великой у разбойниковъ съ градскими людми, со арапами же да съ турки; и граждане прогнали ихъ въ полѣ далече. Разбились съ ними близъ часа, толко Богъ помиловалъ: со обоих сторонъ урону не было, толко ранились межъ себя. А они бола, сабаки, за тѣмъ и приѣхали, что насъ бола разбить: вѣдаютъ, что идемъ съ казною болшою. Какъ бы ночи, такъ бы всѣхъ разбили; а оплошна силъно жили. Етакое бѣдство от сабакъ-араповъ толъко съ ними!
И на третей день послѣ побоища приѣхалъ къ намъ въ Ромель паша съ войскомъ: все конница; а служивыя были всѣ болгары, христианския дѣти, да турокъ нуждою потурчил; л. 42. а людъ зѣло крупенъ да и храбры. Бывало къ намъ приходятъ въ монастырь да говорятъ съ нами. Съ болгары богомолцы привѣтливы силно: хоша босурманы, а таки искра-та христианская-та есть. И, приѣхавши, паша на третей день выкинулъ на бозаръ двухъ араповъ-переводчиковъ удавленыхъ. А въ день люди ходятъ да на них каменьемъ бросаютъ - да и закидали ихъ каменьемъ. И мы спрашивали: «Что, молъ, ето за люди?» Такъ намъ сказали: «Были-де толмачи папежския, а жители-де ромелския, да много-де от нихъ смуты было у паши со арапами. Когда съ пашею, тогда всѣ на араповъ вину говорятъ; а когда приѣдутъ ко арапомъ, такъ на пашу наговариваютъ. И от тово двоязычество бѣдство бывало великое. А когда паша пришолъ въ Ромель и свѣдалъ ихъ двоязычество, тогда вскорѣ велѣлъ ихъ удавитъ - такъ помалу мятежъ сталъ переставать».
А паша писалъ къ турецкому своему салтану на воеводу иерусалимскова, что воевода сложился со арапами да ево въ городъ не пустилъ. А воевода писалъ на пашу, что паша араповъ напрасно казнить: «Такъ-де стал бунтъ великой, хотѣли-де градъ разорить. И я-де видя арапъ множество, - приѣхали дичь изъ пустыней, - и сталъ-де имъ снаравливать: а ихъ-де множество, а насъ-де малое число. И ты-де пришли иного пашу, такъ-де и мятежъ перестанетъ». И такъ царь разнялъ у нихъ вражду: холѣпскова послалъ пашу во Иерусалимъ, а иерусалимскова - въ Халѣпъ. Потомъ мятежъ помалу сталъ утихать.
Да тутъ же недалеко от Ромли градъ Лида, гдѣ Георгиа святаго тѣло положено; а та Лида от Ромли версты с три. A нынѣ мѣсто то разорено все, и церковь мученикова вся разорена. Зѣло узоричиста была, a нынѣ толко олтарныя стѣны стоятъ. A гдѣ гробъ его былъ, на томъ мѣстѣ могила землею осыпана. А мощи его нынѣ гдѣ, про то Богъ вѣсть, никто не вѣдаетъ про нихъ.
Да видѣли жъ мы въ томъ же Ромлѣ въ церкви, какъ христианскии арапския робята говорятъ въ службѣ зѣло глумно, а намъ необычно. Когда начнетъ одинъ говоритъ «Блаженъ мужъ», а другой отпяхнувъ тово да второй псаломъ станетъ говорить, да что псаломъ - то канархъ, а стихиры такъже всѣ по стиху сказоваютъ. А во всякова ребенка за л. 42 об. пазухою носитъ и Псалтырь, и Октаи малинкия. А когда они станутъ говорить, такъ другъ перед другомъ възахватъ межу себя: кой силняя, тотъ болши говоритъ. А учатся у нихъ не по-нашему: съ утра до полденъ учитъ Чесовникъ или Псалтырь, а съ полденъ до вечера - стихѣры во Октаи, въ Минѣи того дня прилучившагося да и сказывать въ церкви. Таковы тщателны! А прежде учатся арапскимъ языкомъ грамотѣ, потомъ греческимъ. Греческую грамоту добрѣ умѣютъ и поютъ, а языка простаго не знаютъ и разума книжнаго, не разберутъ греческихъ книгъ.
И стояхомъ мы въ Ромли полъчетверты недѣли. Потом паша прислалъ ко всѣмъ богомолцамъ, чтобъ были готовы итить во Иерусалимъ. А на другой день рано, часа за три до свѣта, пригнали арапы велбудовъ, кони, ишаки малыя и стали класть рухледь на кони, подъ всякова человѣка по два коня. И была задуха великая, едва выбрались въ полѣ: улицы всѣ наполнены были, пройти нелзя было. И выбрались на поле часу въ пятомъ дни. И сбирались тутъ всѣхъ вѣръ. И паша самъ выѣхалъ за городъ нас провожать.
И какъ выбрались всѣ въ полѣ, ноября въ 28 дни въ шестомъ часу дни мы помолившеся Господу Богу и Пресвятѣй его Богоматери и поидохомъ изъ Ромли ко святому граду Иерусалиму всѣмъ корованомъ, было человѣкъ тысящи полтары разных вѣръ.
Потомъ арапы стали насъ бить, грабить. Асыплютъ, что пчелы, рвутъ за ризы, трясутъ далой, съ лошади волокутъ: «Дай пара!» Абушкамъ межи крылъ, дубиною иной въ груди суетъ: «Дай пара!» Дать - бѣда, а не дать - другая. Толко кто кошелекъ вынел, анъ другой съ стороны и вырвалъ совсѣмъ. А не дать, такъ бъютъ. А станешъ давать, такъ со одново мѣста четверть часа не пустятъ, что от сабакъ не отобъешся. Посмотришъ: вездѣ стоитъ крикъ да стонъ, бъютъ, грабятъ; иной плачетъ - убитъ, иной плачетъ - ограбленъ. Вездѣ гоняются за однимъ человѣкомъ араповъ по десяти, по дватцати. Многия коней и рухлядь покидали да такъ от нихъ, сабакъ, бѣгаютъ. А болши псы-извощики тутъ же воруютъ, тутъ же мотаютъся межи тѣхъ. л. 43. Да извощики-та исъ
тѣхъ же селъ разбойническихъ, такъ имъ къстати воровать-та, сабакомъ, - тѣ же разбойники; перебѣгаючи, грабятъ: передний назадъ, а задний напередъ. Бабъ-та миленкихъ бъютъ! Пришедши, возметъ бабу-ту или дѣвку за ногу, да такъ съ лошади даловъ волочетъ, да бъетъ: «Дай пара!» Бѣдство великое от араповъ, пощади, Господи, подобно что на мытарствахъ от бѣсовъ - истыя бѣсы, зѣло насилие великое творятъ! А паша, окаянной, толко славу-ту учинилъ, что за городъ выпроводилъ, да денги обобралъ съ человѣка по гривне, алтына по два, да пхнулъ межи горъ ко арапомъ, а за нами проводники и назадъ.
А я, грѣшникъ, и лошедь покинулъ да все бѣгалъ пешкомъ, такъ они не такъ нападали. А когда набѣгутъ арапы созади или въстрѣчю и хотятъ грабить и бить, такъ я нашол на ихъ ружье острое. Бога-свѣта призову на помощь да безъпрестани кричю къ Богу-та: «Владыко-человѣколюбче! Помози за молитвъ отца нашего Спиридона!» - такъ они и прочь от мене. Да паки они набѣгутъ, арапы, такъ я таки то жъ да то жъ. А они иной въ глаза заглянетъ, а сам заворчитъ да и прочь. А я самъ удивляюся человѣколюбию Божию; знать, молъ, что Богъ любитъ Спиридона. Да спаси Богъ арапа, моего извощика, много имъ отбивался. Гдѣ набѣгутъ арапы станицею, хотятъ грабить и бить, а онъ наровитъ дубиною самихъ. Они станут съ нимъ шумѣть, а я въ тѣ поры уйду у нихъ. Потомъ иная станица набѣжитъ, а онъ опять съ ними дратса станетъ, а я таки уйду. Да такъ-та весь день калюкалъ. А я, су, выневши да ему паръ пять-шесть дамъ, такъ онъ за мене и лучши стоитъ. А самъ мнѣ ворчитъ: «Е, попасъ, не бойся-де, я-де тебе не дамъ грабить и бить». А самъ таки, злодѣй: «Епиръ пара, дай-де пара, видешъ-де, какъ я за тебе со арапами бъюся!». А я, су: «Ну онъ провались!» - выневши по шти денегъ, по два алтына, да такъ-та ему днемъ-та съ рубль передовалъ, и хлѣбомъ-та ему даю. Ну онъ къ Богу! Толко бы далъ Богъ здаровья, не о денгахъ слово, увѣчья-та пущи денегъ. А они, сабаки, не разбираютъ, и милости у нихъ нѣтъ: хошъ по головѣ, хошъ по глазамъ, куды зря. И то мы день весь шли, л. 43 об. ни пили, ни ѣли от нихъ, сабакъ. Такое бѣдство чинятъ арапы, уже невозможно такой бѣды человѣку от рождения своего видитъ! Толко ты вынешъ хлѣба кусъ да къ роту, а иной заскоча съ стороны да и вырветъ. А сами межъ себя и подерутся за кусокъ хлѣба.
И того дни доидохомъ до села Еммауса, гдѣ Христосъ явился Луцѣ и Клеопѣ. И тутъ мы стали начеватъ, а сами згорѣли от жару. День весь со арапами бились, что съ сабаками, a бѣгали, что от бѣсовъ, - и такъ угорѣли. А день былъ жаркой, пить хочетца, а воды-та нѣтъ нигдѣ на пути, мѣсто безводное. И, пошедши, тутъ въ прудѣ у араповъ купили на грошъ воды, такъ напились да опочили. Немного повалялись, будъто поотъраднило. Слава Богу-свѣту!
Ну-сто, смотри же, не та бѣда инъ другая! Извощикъ нашъ арапъ сталъ у мене просить денегъ: «Дай-де пара! Чѣмъ вельбуда кормить?» И я, выневши, далъ ему гривну, а онъ мене и сталъ бранить по-турецки: «Мало, дай-де еще!» Да поднявши камень, да ко мнѣ суется, а я, су, такъже противу его подънялъ. Такъ онъ, окаянной, разсвирепѣлъ, поднявши камень да суется въ зубы ко мнѣ. И, видѣ нашъ крикъ, греки пришли къ намъ да стали разговаривать: «Деспота, дай-де ему, сабаки, еще!» Я, су, выневши гривну да еще ему далъ, и онъ, окаянной, зубы скрегчетъ, ходячи. Ему челъ, я грекъ; греки сказали ему, что: «Папасъ московъ, у него-де ферманъ патыша турча» - такъ онъ посмирняя сталъ баить.
Село Евмаусъ стоить подъ горою. Церковь христианская зѣло была хороша, a нынѣ турки коней запираютъ. Церковь та поставлена на томъ мѣстѣ, гдѣ Христосъ Луцѣ и Клеопѣ познася въ преломлении хлѣба. И на томъ мѣстѣ та церковь стоитъ; зѣло узорично была, еще построенья царя Константина. А когда мы стали начевать у села Евмауса, тогда лиша ужасъ по табарамъ да стонъ стоит: иной безъ глаза, а у иного голова проломлена, иной безъ руки, иной безъ ноги; бабы-та плачютъ. Иной сказываетъ: «У мене пятьдесятъ талерей отняли»; иной скажетъ - «дватцать»; иной - «тритцать»; у иного одежду отняли, у иного книги. У чернаго попа, шолъ изъ Царяграда, такъ у него, сказываетъ, пятьсотъ талерей отняли; ходитъ милинкой что чорная земля от печа- л. 44. ли. Плачь да крикъ стоитъ по таборамъ. Ужасъ, пощади, Господи!
Утре рано поидохомъ на первомъ часу изъ села Евмауса, а поднимались бораною. Какъ арапамъ не грабитъ?! Отнюдь другъ друга не ждутъ: какъ кто сѣлъ, и пошолъ, да и все тут! Мене бъютъ, а другой мимо пошолъ; а того стали бить, такъ я мимо пошолъ. Да такъ-та всѣхъ и переберутъ по одному человѣку. Потомъ мы поидохомъ изъ села Евмауса, тогда на насъ опять арапы напали и почали грабить и бить по-прежнему. Всего от Иерусалима верстъ с пять, а насилу от нихъ, сабакъ, выбились. И я таки за прежней промыслъ да такъже: «Боже, помози за молитвъ отца нашего Спиридона!» Такъ такъ-та меня, грѣшнаго, Богъ и спасъ от плотныхъ бѣсовъ. А когда взыдохомъ на верхъ горы, тогда увидѣхомъ святый градъ Иерусалимъ - тогда арапы всѣ пропали, что провалились под землею.
А когда увидѣли святый градъ Иерусалимъ версты за двѣ, больши не будетъ, тогда мы зѣло обрадовались. И зсѣдши мы съ коней, и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рекли: «Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ видѣти градъ твой святый!» А когда увидѣли насъ турки съ стѣны градской, нашъ корованъ, тогда воевода выслалъ къ намъ турокъ-арапъ конницу съ ружьем. И турки-арапы выѣхали въ поле, а сами стали скакать, винтовать, копья бросать - ради сабаки, что мы пришли. Скачютъ по полю противу насъ, а сами намъ говорятъ: «Саламъ аликъ!» А мы имъ противу такожъде говоримъ: «Алики саламъ, здравы ли живете?» - «Какъ-де васъ Богъ милуетъ? Какъ-де васъ Богъ пронесъ от курсановъ, от разбойниковъ сирѣчь?» Да и поскакали назадъ за насъ къ коровану; да и поѣхали назади корована всѣмъ полкомъ, бутто все насъ провожали. А мы уже всѣ пѣши шли до вратъ градскихъ. А изъ Иерусалима вышли на поле христиане: греки, армяне, кафти, французы, иноки, мужи и жоны - всѣ встречаютъ насъ, а сами плачютъ: «Как-де васъ Богъ пронесъ от араповъ?» А мы такъже плачемъ, никто тутъ не можетъ удержатися. Ужасъ и радость! Уже въ радости всю бѣду забыли, которую приняли от араповъ въ путномъ шествии.
Октября въ 30 день приидохомъ ко святому граду Иерусалиму. И когда мы внидохомъ во святый градъ Иерусалимъ и вънутрь града, подле дома Давидова, множество народа: турокъ, араповъ, л. 44 об. христиане-армяне и разныхъ еретическихъ вѣръ стоятъ. Вси, миленкия, ради, встрѣчаютъ насъ, всяк своей вѣры своихъ смотрятъ. Тутъ въ корованѣ всѣхъ вѣръ шли, а корованъ нашъ шолъ верстъ на пять и болши, зѣло многолюдно. А, вшедши во святый градъ Иерусалимъ, всѣ пошли по разнымъ монастырямъ. А мы со греки пошли въ Великой монастырь патриаршей греческой; армяне пошли въ монастырь Иакова, брата Божия.
А когда мы стали въ монастырь възъѣжжать во врата, тутъ насъ во вратѣхъ стрѣтилъ намѣстникъ со всѣми старцами. Ради зѣло, потому что отчаялись насъ, жили на пристали полъсемы недѣли. И старцы наши кони разсѣдлаваютъ и рухледь нашу въ келью несутъ; съ горелкою и съ виномъ старцы стоятъ, а иныя на блюдахъ закуски, изюмъ сухой держат. И стали всякому человѣку по два финжала подносить горелки. И радостно, и плачевно! Потом раздавали кѣльи. Мы же въ кѣльяхъ мало опочихомъ, начали бить въ доску за трапезу. И, пришедъ, старцы стали насъ звать за трапезу. Трапеза зѣло велика, толко жены себѣ ѣли въ кѣльи. Потомъ ударили въ кандию, и стали «Отче нашъ» говорить, и сѣли хлѣбъ ясти. И трапеза была зѣло доволна всячиною и вином доволна была, поили нескупо. Уже пространнѣе тоя трапезы быть нелзя, болшую часть далой несли. И, воставши изо стола, воздали благодарение Богу.
Изъ-за трапезы повели насъ гулять на верхъ монастыря, поверхъ кѣльи, около Великия церкви, на гору Голгофу. И, падше, поклонихомся и лобзахомъ святую гору Голъгофу. Потом стали намъ указывать святыя мѣста: Елеонскую гору, Вифлеемъ, обитель Саввы Освященнаго и Содомское море, Иорданъ-рѣку. И тогда мы увидѣхомъ съ горы Голгофы мѣста святыя: гору Елеонскую, иныя святыя мѣста - и от слезъ не могли удержатися от радости. Падше поклонихомся на землю, и от радости той всю бѣду арабскую забыхомъ, и хвалу Богу воздахомъ. А сами всѣ единогласно рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи! л. 45. Слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ, грѣшныхъ, видѣти святый твой градъ! Пресвятый-святый Владыко, что воздадимъ тебѣ? Како насъ, недостойныхъ, допустилъ со грѣхи нашими?»
И тако ходихомъ по крилу церковному великия церкви Воскресения Христова, и смотрихомъ здания церковнаго. И дивихомся: «Како матерь нашу церковь и таковую красоту отдалъ босурманомъ въ поругание?» И плакахомъ, на такое строение глядя, не мощно от слезъ удержатися. И приидохомъ къ Великой церкви ко окну, въ ней же подаютъ брашна братиямъ, кои въ Великой церкви сидятъ заперты для службы святыхъ мѣстъ, по верви пущаютъ къ нимъ въ церковь. Мы же смотрихомъ сверху во окно внутрь церкви, и видѣхом предѣлъ надъ Гробомъ Господнимъ, и возрадовахомся радостию великою. А сами, какъ бы мощно, такъ бы вскочили въ церковь, да невозможно от турокъ-сабак: они церковь запираютъ и печатаютъ. И смотрѣхомъ внутрь церкви, и дивихомся, и видѣхомъ тамъ старцов, ходящихъ по церкви, разныхъ вѣръ еретическихъ: овыя, ходя, кадят святая мѣста, а иныя службы поютъ. Мы же дивихомся таковому безстудию ихъ. А франки поютъ на органѣ, a всѣ тѣ воры нарицаются христианами! Что пѣть дѣлать? Богу тако попустившу! И тако намъ доволъно ходившимъ и вся святая мѣста смотрѣвшимъ, и уже от радости вся бывшия скорби намъ на пути, на мори, от арапъ - всю уже тоя скорбь забыли. Слава Богу! А когда шли во святый градъ Иерусалимъ и видѣхомъ скорби всякия, все, конечно, отчаяхомся видѣти святый градъ. И доволно ходихомъ по крылу церковному.
И поидохомъ во своя кельи, и мало опочихомъ. Приидоша старцы и позваша насъ къ записки, мы же всѣ приидохомъ въ патриаршу въ келью. И тутъ стали всякова человѣка и мене въ книгу записовать, а у записки сидѣлъ митрополитъ Птоломаидской да намѣстникъ патриаршей. А от записки брали съ богатыхъ по десяти, по осми, по пяти червонныхъ, а съ убогихъ - по пяти талерей. И какъ уже всѣхъ переписали, такъ питропос, сирѣчь намѣстникъ, позвалъ мене. Такъ я къ нему пришолъ, по обычаю поклонился да и подалъ ему л. 45 об. царской листъ московской. Потомъ мнѣ велѣлъ питропосъ сѣсть, и я сѣлъ. Питропосъ, взявши государевъ листъ, разгнулъ, а честь не умѣетъ. Толко гербъ царской смотрѣли, да и поцѣловалъ гербъ царской, потомъ митрополитъ поцѣловалъ. А самъ питропосъ такъ мнѣ сказалъ чрезъ толмоча: «Для ради де великаго государя царя Петра Алексиѣвича и ево ради царскова здравия все тебѣ добро будетъ у насъ. Не печался-де ничемъ, дадимъ тебѣ келью добрую и станемъ-де тебе водитъ по святымъ мѣстамъ, гдѣ-де намъ возможно. A гдѣ невозможно и коими мѣстами босурманы владѣютъ, а христианъ не пущаютъ, тутъ-де и сами не вольны». И я вставши да поклонился. И питропосъ мнѣ молвилъ: «Иди-де теперьво въ келью опочивать, а когда-де будетъ время, убравшися, станемъ-де васъ вадить по святымъ мѣстамъ». А грекамъ завистно сильно, что питропосъ такую показалъ любовь. И тако поидохомъ въ келью и препочихомъ.
И бысть якобы о полунощи, стали клепать въ доску ко утрени. Мы же приидохом въ церковь царя Константина и матере его Елены и тутъ мало постояхомъ. Когда начали на утрени кафизмы говорить, тогда намъ стали свѣчи раздавать и повѣли насъ ночи со свѣчами по святымъ мѣстамъ. Прежде привели тутъ, гдѣ Христосъ сидѣлъ на камени, когда явился Марии Магдалины. Тутъ надъ тѣмъ каменемъ здѣланъ чуланъ дощатой зъ дверми, да и замыкаютъ. А камень, что столъ, круглой; камень - красной кремень. A гдѣ Христосъ сидѣлъ, то мѣсто сребромъ обложено и позлащено. Тутъ, подле того каменя, церковь Иакова, брата Божия, а служатъ въ ней греки. Тутъ мы, тотъ камень цѣловавше, пошли до церкви, гдѣ Мариа Египетская плакала предъ образомъ Пресвятыя Богородицы. Потомъ повели насъ до Авраамовой церкви. Пришедъ въ тую церковь, цѣловахомъ то мѣсто, гдѣ Исаакъ стоялъ связанъ, когда его Авраамъ хотѣлъ заклать. И то мѣсто обложено сребромъ и позлащено, величиною съ болъшую тарелку.
Потомъ возвратихомся въ Великой монастырь. Идучи въ монастырь, цѣловахомъ врата Великия церкве, и тако л. 46. возвратихомся въ монастырь. И приидохомъ въ церковь, а въ церкви уже поютъ славословие великое. И отпѣли утреню, и тако поидохомъ въ келий свои. Потомъ пошли да литургии, отпѣли литоргию, вышли изъ церкви, пошли всѣ до винной палаты. Тутъ всѣмъ подъносили раки по финжалу, а по-руски горѣлка. Таковъ въ томъ монастыри уставъ: послѣ обѣдни всѣ старцы вышедъ изъ церкви да и пойдутъ пить горѣлку, а винной старецъ подноситъ всякому человѣку по финжалу. У грекъ незазорно пить горѣлку, они все на тоща сердце пъютъ по финжалу. Хошъ кто церковнаго не пъетъ, a горѣлку пъетъ. Тотъ у нихъ въ чести, кто вина церковнаго не пъетъ. И тако поидохомъ до келии своей.
По времени же позваша насъ за трапезу и такоже по-прежнему насъ удоволиша всѣмъ, брашномъ и виномъ. Воставъ изъ-за трапезы, трапезу заперли, не пустили вонъ богомолцовъ, стали ноги умывать. А за умыванья брали съ нарочитыхъ по семи, по пяти и по восми червонныхъ, а со убогихъ - по пяти талерей. И тако умывъ ноги и обравъ гроши, отварили двери и выпустили вонъ.
И переночевавъ ночь, утре, на первомъ часу дни, привели къ монастырю арапы коней. Къ намъ же пришедъ чорной попъ Дарафей, да старецъ-арапъ возвѣстилъ всѣмъ, чтобы шли въ Вифлеемъ. Мы же стали сбиратися. И вышли за градския врата Лидския, и тутъ всѣ збирались. Тогда стали коней разбирать, а иже пѣши шли, а арапы сильно сожаютъ на кони, хошъ кто не хощетъ. Мы же шли пѣши, для того что они, сабаки, сильно извозомъ грабятъ: на десять верстъ полтина станетъ извозу. И когда сожидались всѣ, такъ и пошли къ Вифлеему.
И тутъ на пути на левой сторонѣ минухомъ монастырь Святаго пророка Илии, гдѣ попалилъ огнемъ пятьдесятницу. Тотъ монастырь от Иерусалима версты с три мѣрныхъ будетъ478. Да тутъ же на другой странѣ дороги на правой рукѣ, какъ въ Вифлѣемъ идешъ, противъ монастыря лежитъ камень великой, а на немъ спалъ Илиа Пророкъ. И какъ онъ на камени лежалъ, такъ пророкъ весь изобразися; все знать: гдѣ лежала глава, гдѣ ноги, гдѣ спина - что воскъ, вообразилась. А надъ тѣмъ каменемъ стоитъ древо масличное. И богомолцы то древо и тотъ камень лобзали всѣ; и мы, грѣшнии, и камень л. 46 об. брали на благословение, и древа ломали вѣтвие. И мало отидохомъ, якобы съ версту, тутъ стоитъ гробъ Рахилин, матере Иосифа Прекраснаго. Когда она на пути умерла, тутъ погребена бысть.
Мы же мало еще поидохомъ от тово гроба Рахилина, на долу стоит древо масличное. А сказоваютъ про то древо: когда Пресвятая Богородица бѣжала во Египетъ от Ирода-царя, такъ же под тѣмъ древомъ почивала съ Превѣчнымъ Младенцемъ. И то древо и доднесь зелено, невелико, окладено камениемъ. Мы же, грѣшнии, то древо ломахомъ на благословение. И от того древа поидохомъ къ Вифлеему. И не доходя Вифлѣема, въ правой рукѣ въ полугорѣ стоитъ весь Еффрафа, поболши жильемъ Вифлѣема; толко мы въ ней не были. И тако приидохомъ къ Вифлѣему.
Вифлѣемъ стоитъ на горѣ красовито. Въ немъ жилья немного, подобно селу, толко церковь узорична Рождества Христова над тѣмъ мѣстомъ поставлена, надъ вертепомъ, гдѣ Христосъ родился. Въ той церкви ясли Христовы, а вертепъ посредѣ церкве. Въ вертепъ итти, что въ походной погребъ, неглубоко, ступеней пять. И въ пещерѣ ясли каменныя от мрамору бѣлаго. A гдѣ Превѣчный Младенецъ родился, и то мѣсто сребромъ обложено, и позлащено, и камениемъ драгимъ унизано. А вертепъ узоричисто здѣланъ: стѣны вси бархатомъ съ золотомъ и всякими цвѣты украшенъ. A нынѣ ту церковь держутъ французы-папежцы: туракъ у грекъ отнялъ да французамъ отдалъ, а грекамъ далъ предѣлъ зъбоку той церкви. А что было въ той церкви строенье греческое, то все французы вонъ выкидали. Дѣйсусы, коностасы резныя, позлащенныя - то французы вонъ выкидали, и то строенье лежит топерева не въ призорѣ. А то строенье грекомъ многая тысящи давали стало, а топерво пропадаетъ такъ ни за что. А крыта та церковь свинцомъ. Длина тоя церкви пятьдесятъ саженъ, а поперекъ дватцать семъ саженъ. А въ трапезы тоя церкви пятьдесятъ столпов аспидныхъ, на сторонѣ по 25 столповъ. И тутъ на мѣстѣ арапы продаваютъ лѣстовки: многия тысящи во весь годъ къ тому числу спѣютъ да богомолцовъ дожидаются. Такъ богомолцы у нихъ всѣ покупятъ; и мы отчасти по силѣ купили про себя, л. 47. на Русь, братии нашей для благословения.
A тѣ лѣстовки кладутъ на Гробѣ Господни, такъ они освящаются Гробомъ Господнимъ. И такъ въ свою землю развозятъ и въ подаркахъ раздаютъ тѣ чотки. Потомъ я, грѣшный, пошолъ въ пещеру, гдѣ младенцы избиены от Ирода-царя. Зѣло удивительна та пещера, а земля въ ней бѣлая; а ходъ въ нея изъ вертепа, гдѣ Христос родился.
Потомъ позваша насъ за трапезу, и трапеза была зѣло доволъна, и вина было много. Потомъ попъ Дарафей да старецъ-арапъ, - попъ взялъ книгу, а старецъ блюдо болшое, - и стали денги обирать. И греки нарочитыя давали по десяти червонныхъ, по 8, по 7, по 5; а нижняго ступени - по 5 талерей, ниже того не берутъ. А будетъ кто поупрямится да станетъ 4 талера давать, то такъ въ глаза и броситъ: «Како-де ты хужей, сирѣчь богомолецъ?!» Таковы-та греки! Будетъ кто хощетъ во Иерусалимъ итти, то сумма грошей велика надобетъ. И, вставъ от трапезы, пошли гулять по кельямъ, высоки кѣльи. И смотрихомъ, и дивихомся: красовито сильно стоитъ Вифлѣемъ на горѣ. Какъ посмотришъ къ Содомскому морю - ужасно зѣло!
И утре поидохомъ изъ Вифлѣема тѣмъ же путемъ въ вышереченной монастырь Святаго пророка Илии. И тутъ игуменъ насъ стрѣтилъ того монастыря, въвелъ насъ въ церковь Святаго пророка Илии. Церковь зѣло узорична, а въ ней писмо все стѣнное хорошо сильно. Тутъ лежитъ камень, въ стѣнѣ въдѣланъ, на которомъ сидѣлъ пророкъ, когда попалилъ пятьдесятницу. Въ той церкви трапеза была богомольцемъ. И той же попъ Дорофей по-прежнему взялъ книгу да записовалъ, а гроши такъ же бралъ, что и въ Вифлѣемѣ. Вставши от трапезы и погулявъ по церкви, мало опочихомъ, поидохомъ изъ монастыря Святаго пророка Илии.
И приидохомъ въ монастырь къ Честному Кресту, гдѣ чесное древо расло. Въ томъ монастыри церковь зѣло предивна, писмо стѣнное. Въ той церкви подъ святою трапезою пѣнь того древа, съ котораго съсѣчено животворящее древо, изъ котораго и здѣланъ Крестъ Христовъ, на немъ же распятъ бысть Господь нашъ Исусъ Христосъ. Мы же, грѣшнии тотъ пѣнь ламахомъ. Да въ той же церкви вы- л. 47 об. носили часть от животворящаго древа, на немъ же распятъ Господь нашъ Исусъ Христосъ, - крестъ здѣланъ. Мы же, грѣшнии, лобызахомъ той крестъ.
А сказоваютъ про то древо: посадилъ Лотъ три главки по грѣшении со дщерми и поливалъ то древо по повѣлѣнию Авраамову. И тогда Соломонъ сталъ строить Святая Святыхъ, и то древо повѣлѣлъ съсѣчь на тябло. И мастеры то древо смѣрили и потянули вверхъ - оно и коротко стало. Они же усумнѣшася, и опустиша долу, и смѣрели - оно и пришло въ мѣру; потянули опять - а оно и опять стало коротко. Такъ мастеры познали, что хощетъ быть нѣкое таинство, и положили ево къ стѣнѣ - и бысть сѣдалище иудеомъ. И когда пришла Южеская царица къ Соломону, и Соломонъ нача ея водити по своимъ царскимъ сокровищемъ и показовати ей вся своя царская сокровища и церковное здание. И тогда Соломонъ въведе царицу въ церковь и показавши ей вся церковная здания внутрь ея. Тогда Южеская царица, когда пришла къ чесному древу и увидѣла его, и воспѣла: «О треблаженное древо!» И от того времени не велѣлъ царь Соломонъ на томъ древѣ садится иудеомъ, и съ того числа бысть то древо въ чести иудеовъ. А когда жидове стали Христа распинать, и повѣлеша исъ того древа здѣлати Крестъ Христовъ, на немъ же распяша Господа Славы. И тотъ-та пѣнь въ той церкви стоитъ, и доднесь цѣлъ онъ, и сребром обложенъ, и позлащенъ.
И ходихомъ мы по церкви, и смотрихомъ здания церковнаго. Потомъ позвали насъ за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было для того, чтобъ охотно богомолцомъ денги давать. И тутъ Дарафей-попъ да старецъ-арапъ бралъ денги по вышеписанному, какъ и въ прежнихъ мѣстѣхъ, и въ книгу записывалъ. И тутъ, ѣдши хлѣба, начевали. И гуляли по тому монастырю, въверху ходили по кѣльямъ. Удивителной монастырь, а пустъ весь; толко два старца или три живутъ для ради службы и для богомолцовъ: водятъ по святымъ мѣстамъ да денги обираютъ. И утре рано, на первомъ часу, подънесли по финъжалу раки, и поидохомъ во Иерусалимъ.
И приидохомъ во Иерусалимъ въ монастырь Великой. Потомъ стали насъ разводить по монастырямъ и стали кѣльи разда-вать. Намъ же отвели кѣлью въ монастырь Иоанна Предтечи л. 48. и дали мнѣ кѣлью. Мы же начахомъ жити и Бога благодарити. Потомъ позвали насъ въ монастырь Святаго архаггела Михаила на ево праздникъ ко всенощной. И тутъ въ вечерни былъ митрополитъ Птоломаидской, и на утрени онъ былъ, и литургию самъ служилъ, послѣ обѣдни поучение чолъ изустное. Пѣвцы у него были нарочиты, только ниже нашихъ гораздо. Тутъ, не роспустя богомолцовъ, подносили по финжалу раки да брали съ человѣка по червонному, по талерю, по полуталерю, кто что смогъ, по силѣ.
Потомъ стали пускать въ церковь не всѣми дверми, но половину отворилъ турчинъ, чтобъ иныя такъ не шли, а пропущалъ по человѣку да по два да досматривалъ печатокъ. У ково есть печатка, такъ и пуститъ тово, а у ково нѣтъ, тово не пуститъ.
Описание великия церкви Воскресения Христова
О градѣ въ полунощномъ углѣ стоитъ церковь великая Воскресения Христова. А въ ней врата двои: на полудни одни отворяются, а другия закладены камениемъ. И какъ митрополитъ со Христианы и мы, грѣшнии, съ нимъ же вошли, и тутъ, немного пошедъ, якобы саженей пять, лежитъ камень противу вратъ церковныхъ от мрамору бѣлаго, огражденъ решеткою мѣдною. И съ того камени положенъ бысть Христосъ во гробъ Иосифомъ и Никодимомъ; и на томъ камени Христа въ плащеницу обвивали. И тотъ камень митрополитъ и всѣ христиане цѣловали; и мы, грѣшнии, такожде цѣловали; потомъ иныхъ вѣръ. И надъ тѣмъ каменемъ горятъ восемь кандилъ съ масломъ древяннымъ от разныхъ вѣръ. А сказоваютъ про тотъ камень, что подлинной былъ не мраморной, но простой бѣлой. А тотъ-де камень французы вывезли въ свою землю. А за тотъ-де камень турокъ на французахъ взялъ скарбу великую червонныхъ; и на томъ-де мѣстѣ положили въмѣсто тово сей камень мраморной, что нынѣ видимъ всѣмъ. А кандила надъ тѣмъ каменемъ горят и день и нощь. А иныя не такъ сказоваютъ, бутъто тотъ камень положила царица Елена, а подлинной-де камень разобрали христиане на благословение. И о семъ камени вѣдомости подлинной нѣт, гдѣ тотъ камень девался: тутъ ли, гдѣ царица Елена его въ той церкви скрыла, или гдѣ онъ, Богъ вѣсть. А что фряги его, говорятъ, украли, и сему, что будетъ, неймется вѣры: мудро его у турокъ увесть! И от того камени поидохомъ налѣво къ западной странѣ. л. 48 об.
Среди Великия церкви стоитъ теремокъ-предѣлъ, а въ немъ Гроб Господень. A предѣлъ, аки церковь, надвое перегороженъ. И какъ въ предѣлъ въ первой войдешъ, тутъ лежитъ камень, егоже аггелъ Господень отвалилъ от двери Гроба Господня. И тотъ камень собою невеликъ, кабы въ пудъ въ пятнатцать; а утверженъ въ помостъ; а онъ сабою круголъ, что стулъ. А знать, онъ прежде сего бывалъ великъ, да до взятия туркова брали его христиане на благословение, a нынѣ уже не дадутъ. А камень красенъ, что кремень. А над нимъ горятъ кандила разныхъ вѣръ съ масломъ древяннымъ. Мы же, грѣшнии, тотъ камень цѣловахомъ.
И тако поидохомъ ко Гробу Господню въ другой предѣлецъ. А входъ ко Гробу Господню зѣло нуженъ: двери ниски да и уски - все нагнувши да по одному человѣку, а двоя въ рядъ не разойдутся. А входятъ человѣкъ по пяти, по шти, а болши нелзя. Тѣ поклонятся да выдутъ, да иныя пойдутъ. Нуженъ зѣло входъ да и медленъ: нескоро выходятъ оттудова, для того что радостно вельми. Такъ кому хочется скоро вытить? Уже насмотрится доволи таковаго дару да выдитъ. Хошъ шумят, хошъ кричатъ, не гледятъ на то.
И когда мы внидохомъ ко Гробу Господню, егда же мы увидѣхомъ Гробъ Господень, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхомъ скорбь нашу, бывшую намъ на пути, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могохомъ от слезъ удержатися, и от очию слезы испускахомъ, а Гробъ Господень лобызахомъ, а сами рекохомъ: «Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ, грѣшных, видѣти гробъ свой пресвятый и лобзати! Что воздамы тебѣ, Владыко святый, како мене, недостойнаго, допусти со грѣхи нашими окаянными гробъ твой пречистый видѣти?!» И дивихомся человѣколюбию Божию, како от многъ лѣтъ желаемое получихомъ: прежде слышаниемъ и прочитаниемъ истории, нынѣ же Богъ сподобилъ самимъ видѣти. И тако воздахомъ хвалу Богу и Пречистѣй его Матери.
И стояхомъ тутъ, и смотрихомъ, како прихождаху тутъ ко Гробу Господню на поклонение от разныхъ вѣръ еретическихъ. И видѣхомъ армянъ, армянскихъ жонъ. Зѣло мнѣ, грѣшнику, во удивление, удивили меня зѣло: какъ на Гробѣ Господни они плачютъ, такъ слезъ лужи стоятъ на доскѣ гробной; а иную баба-ту насилу л. 49. прочь оттошшишъ от Гроба Господня. Дивное чюдо!
Хоша еретическая у нихъ вѣра, мы же подивихомся таковому усердию.
А Гробъ Господень придѣланъ къ стѣнѣ предѣла къ полунощной странѣ, та страна свободна; возглавие и подъножие примуравлена. А длина Гробу Господню - девять пядей, а поперечины - пять пядей. А надъ Гробомъ Господнимъ сорокъ семъ кандилъ съ масломъ древяннымъ, а горят день и нощь. А въ тѣ кандила масла наливаютъ и надъсматреваютъ старцы гробныя разныхъ вѣръ еретических. И всякой старецъ въ свои кандила масла наливаетъ. А буде видитъ: въ чюжихъ кандилахъ масло догараетъ - такъ вдаритъ въ колоколецъ; такъ пришедъ да и нальетъ масла. А колокольцы от земли приведены во всякую келью, кой гдѣ живетъ. А кандила надъ Гробомъ Господнимъ разных вѣръ еретическихъ.
А писано въ Карабѣйникомъ странникѣ, что де етотъ гробъ здѣлала царица Елена надъ тѣм подлиннымъ Гробомъ Господнимъ. А входъ-де къ нему подъ землею; a нынѣ греки и входъ забыли, изъ памяти у нихъ вышло. А етотъ Гробъ Господень здѣланъ от мрамора бѣлаго, и покрытъ декою, и мраморною, и запечатанъ седмию печатъми свинчатыми. A нынѣ тѣ печати чють знать, уже стерлися; а печати - насквозь дека верчена да такъ и заливаны. А что дека на Гробѣ Господни, на верху язва поперекъ разсѣлася, толко не насквозь, до другой страны разсѣдина не дошла. И поклонившеся Гробу Господню, и тако изыдохомъ исъ предѣла, и смотрихомъ по церкви сюду и сюду, и дивихомся зданию церковному.
А у церкви надъ Гробомъ Господнимъ верхъ разбитъ, турки разбили, a здѣлать не дадутъ. А диря-та покрыта сѣдкою мѣдною, чтобъ птицы не летали. A предѣлъ надъ Гробомъ Господнимъ обитъ деками мраморными, а инде уже деки вывалились. А Великая церковь была подъписана мусиею, зѣло была узорична, а нынѣ вся полиняла а не въ призорѣ, а сие турки починить не дадутъ. А Великой церкви длина - сто сорокъ ступеней, а поперекъ - сто ступеней. Да тутъ же мы стояхомъ и смотрихомъ на верхъ церкви. Видѣхом: на стѣнахъ церковныхъ кресты изображены въ камени, великия кресты, на западной и полунощной, на полуденной. А подобиемъ таковы: въ срединѣ троечастной, что у нас на Успенскомъ соборѣ, а по сторонамъ четвероконечныя; л. 49 об. а подъпись на троечастномъ, на четвероконечномъ: «Исусъ Христосъ Ника». A дѣлала тѣ кресты царица Елена съ подлиннаго Креста Христова. А троечастной Крестъ Христовъ съ возглавиемъ, а подобие таково, якоже сии образцы свидѣтелствуютъ. А верхъ надъ Гробомъ Господнимъ аки теремокъ, что яблоко кругло. А на Гробѣ Господни служатъ французы-папежцы. А входъ ко Гробу Господню никому не возбраненъ, всѣхъ вѣръ ходятъ. А за предѣломъ Гроба Господня къ стѣнѣ придѣланъ предѣлъ: тутъ служатъ кофти, а за ними хабежи. Тутъ гробы Иосифа и Никодима выбиты въ стѣну могилою, а гробовъ нѣтъ, толко ямы. Мы же тѣ гробы цѣловахомъ и землю брахомъ, а земля красна видомъ.
И тако поидохомъ къ церкви Воскресения Христова дванадесять ступеней. А въ той церкви служатъ греки, митрополитъ греческой. А патриархъ не живетъ во Иерусалимѣ, но живетъ въ Едринополѣ. А длина той церкви - дватцать ступеней, а поперекъ - десять ступеней. Посредѣ же той церкви Пупъ земли, покрытъ камениемъ, а руками человѣческими не дѣланъ, но здѣланъ Божиимъ повѣлѣниемъ. А от Пупа земнаго четыре ступени въ той же церкви есть мѣсто, ограждено каменемъ народа ради, вышина повыше человѣка. A посредѣ той ограды пропость-щѣль, какъ можно человѣку пролесть. А какъ въ нея посмотришъ, такъ темно, а глубины Богъ вѣсть. И мы про ту пропасть спрашивали, и греки сказали: «Богъ-де знаетъ, что ето за щѣль. Мы-де и сами не знаемъ, уже изъ памяти вышло, такъ никто не знаетъ». А въ той церкви иконное писмо все московское - царское подание нашихъ государей, а писмо верховных мастеровъ.
И тако намъ ходившимъ въ церкви, и начаша греки въ доску бить въ церкви къ вечерни. Потомъ стали вечерню пѣть, а митрополитъ Птоломаидской сталъ на мѣстѣ. И, отпѣвъ вечерню, позвали всѣхъ христианъ греческой вѣры на Голгофу ужинать за трапезу; и тутъ трапеза была всѣмъ доволна: и брашномъ, и питиемъ. Потомъ попъ Дарафей пошолъ зъ блюдомъ, а старецъ съ тетратью, да брали такъ же: съ нарочитыхъ по 8, по 7, по пяти червонныхъ, а съ нижнихъ по пяти талерей. A послѣ трапезы начахомъ апять ходити по церкви и по святымъ мѣстамъ. И хождахомъ по церкви - утѣшно л. 50. силно гулять, ненасытная радость!
И увидѣли французы, что греки вышли изъ-за трапезы, и вѣлѣлъ францужской намѣстникъ заиграть въ свои органы для богомолцовъ греческихъ. И когда въ тѣ органы заиграли французы, тогда не могъ никто удержатся, чтобъ тѣхъ органовъ не слушать. Зѣло у сабакъ лъстиво и сладко играютъ! И тѣмъ играниемъ многихъ во Иерусалимѣ отвратили от греческия вѣры къ себѣ въ папежную вѣру. Тщательны сабаки, многими дарами дарятъ, денгами, платьемъ многимъ оболстили.
Мы же ту нощь всю не спахомъ от радости, ходихомъ по святымъ мѣстамъ и мѣрихомъ Великую церковь мѣсто от мѣста. А изъ той церкви Воскресения Христова ходятъ на лѣстницу на Лобное мѣсто. А от тово мѣста 20 ступеней стоитъ престолъ, идѣже жидове на Господа терновъ вѣнецъ плели; тутъ служатъ греки. И от того мѣста 10 ступеней стоит престолъ, гдѣ раздѣлиша воини жидовския ризы Господни; и тутъ служатъ греки жъ. А от того мѣста 16 ступни - гдѣ Пресвятая Богородица плакала по Христѣ во время страсти. И на всѣхъ тѣхъ мѣстахъ службы, и висятъ кандила скляничныя съ масломъ древяннымъ, горятъ безъпрестанно.
И от того мѣста къ западной странѣ 10 ступеней стоитъ темница; три ступни - гдѣ сидѣлъ Господь нашъ Исусъ Христосъ от иудей. И тутъ горятъ четыре кандила день и нощь. Да тутъ же лежитъ и колода каменная, а въ ней пробита двѣ дири: какъ жидове наругалися Христу, и клали нозѣ его въ кладу и замкомъ замыкали. А от того мѣста 20 ступней - гдѣ стояли ученицы, плакали по Христѣ во время страсти Господни.
А от того мѣста къ полунощной странѣ въ той же болшой церкви стоитъ столпъ каменной от бѣлаго мрамору, за него же привязанъ бысть Господь нашъ Исусъ Христосъ от беззаконныхъ иудей. От того столпа вторая часть въ вѣтхомъ Римѣ въ церкви Святыхъ апостолъ Петра и Павла; а третья часть въ Царѣградѣ въ церкви Успения Пресвятыя Богородицы, гдѣ патриархъ служитъ, и тую мы часть въ Царѣградѣ видѣли и цѣловали. А у того столпа престолъ, служатъ французы. А от того столпа къ западу стоятъ французкия органы, зѣло велики, привезены изъ Риму от папы.
Да въ той же церкви, не ходя на Лобное мѣсто на лѣстницу от того мѣста 24 ступни, на л. 50 об. восточной странѣ, позади олтаря Воскресения Христова, тутъ есть врата великия и лѣствица въ пещеру ископана глубока, итти въ нее по ступенемъ каменнымъ. И какъ снидешъ долу, тутъ стоитъ церковь каменная царя Константина и матери его Елены. И тамъ горятъ три кандила съ масломъ, а посредѣ тоя церкви въ пещеру ископана лѣстница, въ землю 7 ступней. И тамо царица Елена обрѣла Крестъ Христовъ и два разбойнича. А стоитъ на томъ мѣстѣ седмъ кандилъ христианскихъ, одно латинское.
А одесную страну Воскресения Христова тутъ есть лествица - итти на гору высоко, на Голгофу, каменная лѣствица, 13 ступеней. А святая гора, гора Голгофа, каменная, высока, на ней же распятъ бысть Господь нашъ Исусъ Христосъ от иудей. А на Голгофѣ, гдѣ водруженъ бысть Крестъ Христовъ, и тутъ пробита гора пяди. Мы же, грѣшнии, то мѣсто цѣловали, обложено сребромъ и позлащено; а изъ того мѣста благовоние исходитъ зѣло запашисто; а то мѣсто выбито кругло. А за тѣмъ мѣстомъ поставленъ крестъ-распятие, а написано распятие по-латински, и подножия нѣт, a нозѣ прибиты однимъ гвоздемъ. A гдѣ укануша кровь Господня, и то мѣсто до полупяди широко, а глубины никто же вѣсть. А церковь та на горѣ Голгофѣ вся выкладена каменемъ мраморнымъ пестрымъ, зѣло узоричиста. А ходятъ въ нее разувши, въ однихъ чюлкахъ. А у того мѣста сидитъ старецъ со свѣчами неотходно. А служатъ на томъ мѣстѣ греки. А от Лобнаго мѣста въправо, якобы сажени двѣ, лежитъ камень круглой, въдѣланъ въ помостъ; и на томъ камени снятие было Господня тѣла съ креста; а тутъ служатъ французы.
А зшедъ съ лѣствицы, налево подъ горою святыя Голгофы стоитъ церковь каменная. А въ ней на входѣ по обѣ стороны стоятъ два гроба царския; а какия были цари, никто не знает. И мы спрашивали у грекъ, и они не знаютъ: иной скажетъ греческихъ царей, иной скажетъ латинских - а подъпись на нихъ латинская. A тѣ гробы здѣланы зѣло хитро; мнится, не гробы - какое-то чюдо; а не вѣмъ что, Богъ вѣсть. А не цѣлуютъ ихъ, толко спинами трутся объ нихъ; а не вѣмъ, чего ради. А за тѣ л. 51. гробы пошедъ мало, въ той же церкви на правой руки гроб царя Мельхиседека. Да въ той же церкви, от тово гроба Мелхиседекова три ступни, видитъ щѣль въ гору: разсѣлась гора Голгофа. Егда пришедъ от воинъ и видѣ Христа уже умерша, и копиемъ ему ребро прободе. И изыде кровь и вода, и кануша кровь на Голъгофу - и ту разсѣдеся гора каменная от крови Господни. И истече кровь на главу Адамову: бѣ бо глава Адамова въ той горѣ, гдѣ распяша Господа иудеи, ибо то мѣсто зовется Лобное, сирѣчь Краниево. И та разсѣдина знать и до сего дни. A гдѣ глава Адамова лежала, и то мѣсто решеткою здѣлано, чтобъ не ломали то мѣсто камения. A мѣсто невелико, и глава Адамова, по тому мѣсту знать, невелика была, какъ бы нынѣшнихъ людей. И на горѣ Голгофѣ престолъ греческой да два францужскихъ. А за францужскимъ престоломъ на той же горѣ, от Лобнаго мѣста къ полудни итти десять ступней ножныхъ, и тутъ то мѣсто, идѣже Авраам на жертву принесе сына своего Исаака.
А церковь великая Воскресения Христова греческия вѣры, гдѣ служивалъ патриархъ греческой. A нынѣ патриарха нѣтъ во Иерусалимѣ, но живетъ въ Едринополѣ при самомъ салтанѣ. А во Иерусалимѣ на ево мѣстѣ намѣстникъ да 4 митрополита по переменам живутъ: 1. Кесарийской, 2. Лидской, 3. Птоломаидской и Назареидской, 4. Иорданской. И тѣ митрополиты живут во Иерусалимѣ, а служатъ по переменамъ, въ епархиахъ своихъ не живутъ от насилия турковъ и араповъ. А Великая церковь, основания царя Константина и матере его Елены, ограждена кругомъ, на четыре части всѣ стѣны. А церковь великую Воскресения Христова держитъ греческой намѣстникъ зъ греки, а Гробъ Господень - французы-латыня. А по обѣ страны Великия церкве службы еретическия; а сказываются христиане, a вѣра ихъ проклятая еретическая. И тутъ нощь всю ходихомъ по Великой церкви, и смотрихомъ, и святымъ мѣстомъ кланяхомся, и лобзахомъ, и дивихомся зданию церковному и красотѣ той церкви, како вся страсти Христовы внутрь тоя Великия церкви ограждены.
У грекъ всенощныхъ не бываетъ, только на вечерни на литѣи пять ставятъ хлѣбовъ: великия хлѣбы, да тонки. А верхней хлѣб поставятъ три свѣчи: не воткнетъ въ хлѣбъ, а поставитъ свѣчи въ хлѣбъ. Отпѣвъ вечерню, разломавъ хлѣбъ да и раздаютъ. лИ послѣ утрени стали пѣть литургию. И после . 51 об. // литургии попъ греческия и митрополитъ облекся во вся священныя одежды во олтарѣ, и взяша хоругви, и взяша часть древа животворящаго, и иконы, и мощи святыхъ въ ковчегахъ, - а ковчеговъ будетъ до дватцети и болъши, а ковчеги серебряныя и иныя хрустальныя, - и тако поидоша во вся врата изъ олтаря, и приидоша къ предѣлу Гроба Господня. А за митрополитомъ - попы и старцы, потомъ греки, христиане. А передъ митрополитомъ турокъ зъ ботошкомъ очищаетъ дорогу, не даетъ мататся лишнимъ, иныхъ вѣръ еретическихъ. Зѣло управно, подобно что у насъ на Москвѣ ходы ходятъ, такъ служивыя напереди идутъ да дорогу очищаютъ. Такъ-та и туракъ тѣмъ же подобиемъ и всякое безчиние унимаетъ. А естьли бы не такъ, то бы садомъ былъ въ церкви великой, уголовщина бы была, а то иныхъ вѣръ не близко припускаютъ. Да такъ-то турокъ всякой вѣры разрядъ чинитъ, когда свой праздникъ кои не празднуютъ. Мы же зѣло подивихомся. И тако митрополитъ всѣмъ соборомъ съ христианы обшедъ кругомъ предѣла Гроба со кресты да и пошолъ въ предѣлъ Гроба Господня. И поклонися Гробу Господню, вышелъ вонъ; потомъ греки и мы съ ними же; потомъ разныхъ вѣръ еретическихъ. Потомъ поидоша въ церковь Воскресения Христова и отпустиша литургию. Потомъ пришли турки и отперли Великую церковь, и поидохомъ вонъ изъ Великия церкви всѣ греки и всѣхъ вѣръ еретическихъ. Потомъ турокъ заперъ Великую церковь и запечаталъ.
А у Великой церкви двои врата: одни замуравлены, а во вторыя отворяются, и тѣ запечатлѣны от турокъ, которыя на турка дань збираютъ. А у тѣхъ вратъ по обѣ стороны стоят 11 столповъ: 8 мраморныхъ да три аспидныхъ. И, какъ вышедъ изъ церкви - на правой рукѣ, въ церковь идучи - на лѣвой странѣ, другой столпъ а от вратъ церковныхъ. И на томъ столпѣ язва великая разсѣлась, больши аршина вышины, подобно тому какъ громъ дерево обдеретъ. А сказоваютъ, что изъ того столпа въ Великую субботу вышелъ огнь изъ церкви тѣмъ столпомъ, такъ онъ отъ тово разсѣлся.
Мы же про тотъ столбъ у грекъ спрашивали, такъ они намъ сказали: «Надъ тѣмъ-де столпомъ бысть знамение великое, 24 роки тому л. 52. уже-де прошло. Пришедъ-де армяне къ паши да и говорятъ такъ, что: »Греческая-де вѣра неправая, огнь-де сходитъ не по ихъ вѣрѣ, но по нашей. Возми-де у насъ сто червонныхъ, да чтобъ де намъ службу пѣть въ Великую субботу. А грекъ-де вышли вонъ изъ церкви, чтобъ де они тутъ не были, а то скажутъ: «По нашей-де вѣрѣ огнь съ небеси сходитъ»." И турчинъ облакомился на гроши, и оболстился на болшую дачю, да грек выслалъ вонъ изъ церкви. Потомъ турчинъ отперъ церковь и пустилъ армянъ въ день Великия субботы. А митрополитъ гречески со христианы стоялъ у столпа, у мѣста а царицана Елены, гдѣ она жидовъ судила, а то мѣсто внѣ церкви Великия. И митрополитъ стоялъ у тово столпа, и плакалъ, и Богу молился. А армяне въ Великой церкви въ тѣ поры по своей проклятой вѣрѣ кудосили, и со кресты около предѣла Гроба Господня ходили, и кричали: «Кирие елесонъ!» - и ничто же бысть.
И будетъ какъ часъ адинацатай, и сниде огнь съ небеси на предѣлъ Гроба Господня, и поигра, яко солнце къ водѣ блистаяся, поиде ко вратомъ Великия церкви, а не въ предѣлъ Гроба Господня. И тамо не во врата поиде, но въ цѣлое мѣсто сквозѣ стѣну и въ столпъ каменной. И разсѣдеся столпъ, и выде огнь изъ церкви предъ всѣмъ народомъ. А столпъ треснулъ, что громъ великимъ шумомъ загрѣмѣлъ. Тогда весь народъ изъ церкви выбѣгоша на тотъ позоръ, смотрить таковаго чюда, гдѣ огнь поидетъ, и смотриша. И огнь пошелъ по помосту, что внѣ церкви слано камениемъ, и дошедъ до того мѣста, гдѣ митрополитъ стоитъ со Христианы и на коем мѣстѣ стоитъ кандило съ масломъ древяннымъ безъ огня, толко фитиль плаваетъ. И пришедъ огнь къ столпу, и опалилъ весь столпъ, потомъ загорѣся кандило.
И когда турчинъ увидѣлъ такое чюдо, а въ тѣ поры турчинъ сидѣлъ у Великой церкви у великихъ вратъ, кой дань збираетъ на турка, - и увидѣлъ турчинъ такое чюдо, закричалъ великимъ гласомъ: «Велик Богъ христиански! Хощю быть христианинъ!» Тогда турки, ухватя, стали его мучить. И по многомъ мучении, видѣ его непокаряющася, потомъ склаша великой огнь противу тово столпа, гдѣ кандило съ масломъ загорѣлася, и тут л. 52 об. ево спалиша. А когда онъ во огни стоялъ на коемъ камени, и на томъ камени стопы его всѣ вообразишася, яко въ воскъ. И тотъ камень и доднесь въ томъ мѣстѣ лежитъ. И столпы оба стоятъ на показание: тотъ, что у вратъ, съ разсѣдиною; а тотъ, что у царицына мѣста, черенъ весь, дымомъ опаленъ, и не сотрется копать та. Такое чюдо было!"
И от тоя поры уже огнь въявѣ не сходитъ на Гробъ Господенъ, но токмо кандило греческое загорается, а иныхъ вѣръ еретическихъ кандило не загорается. Таковое чюдо Богъ показалъ на босурманы и надъ еретиками! А тоя поры уже турки въ день Великия субботы никакихъ вѣръ у Гроба Господня не даютъ служить, кромѣ грековъ. Французы хошъ власть имѣютъ у Гроба Господня, во весь годъ литургисаютъ на Гробѣ Господни - имъ турокъ попустилъ, а въ день Великия субботы французы очистятъ предѣлъ Гроба и не служатъ, выдутъ вонъ, грекомъ отдадутъ.
И обносится та молва въ христианскихъ церквахъ, паче же въ нашемъ, что бутто огнь съ небеси нынѣ не сходитъ. И то неправо говорятъ: аще бы огнь не сходилъ, то бы почто грекомъ отдавать? А они люди убогия, а еретическия вѣры армяня, французы богаты зѣло. Они бы за такую добрую славу вельми б турку много дали козны, кабы турокъ пропустилъ такую славу, что по ихъ вѣрѣ огнь сходитъ, да нелзя. Одинова турки попытались такъ здѣлать, да не далось, такъ и предъ ихъ не обманутъ французы или армяне, боятся турки. И за то они, за неправую свою вѣру, турку дань платятъ передъ греками въдвоя. А таки греки въ Великой церкви всѣхъ вѣръ еретическихъ честняя у турокъ для тово, что какое дѣло турку до христианъ, то прежде присылаютъ къ греческому намѣстнику. А то уже армяня, французы, кофти къ греческому намѣстнику сходятся. Чѣмъ пашу подарить, такъ какъ греческой намѣстникъ придумаетъ, такъ и будетъ. И турокъ ево слушаетъ, a тѣхъ на совѣтъ не зоветъ. Такъ потому турку, хошъ босурманы, однако знают, что ихъ вѣра лучши.
А что говорятъ, что де нынѣ огнь съ небеси не сходитъ, такъ всякъ разсуди правовѣ- л. 53. рной: естьли бы такъ было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоять; а то турокъ боится, что знамение бываетъ, такъ за то уступаетъ. Тово ради турокъ по вся годы назираетъ и огнь въ Великой церкви от Великаго четвертка погасаетъ. А тово и смотритъ, чтобъ которова году не сшолъ огнь съ небеси, такъ бы онъ тово часу Великую церковь разорилъ. А за что себѣ турокъ по вся годы такия труды даетъ и мучится? Погаситъ огнь въ Великой церкви по всѣмъ кандиломъ и въ домѣхъ во всѣхъ христианъ-та смотритъ, карпитъ до Великия субботы, все назираетъ: таки ль правда христианская, не лгутъ ли они?
A нынѣ тако бываетъ сошествие огню. Въ день Великия субботы греческой митрополитъ со христианы, взявъ святыя иконы, часу въ девятомъ дни поидутъ кругъ Гроба Господня. И когда обыдутъ около предѣла трижды, тогда турчинъ опечатаетъ предѣлъ Гроба Господня и посмотритъ на кандило греческое. Будетъ есть огнь, такъ онъ скажетъ митрополиту, а какъ нѣтъ, такъ скажетъ «нѣтъ». И тако греки великимъ воплемъ кричатъ «Кирие елейсонъ!» на многъ часъ, а турчинъ поноровя да еще посмотритъ. И когда увидитъ турчинъ огнь, такъ и скажетъ митрополиту. Тогда митрополитъ возметъ свѣчь великия пуки во обѣ руки, да и пойдетъ въ предѣлъ Гроба Господня; да и зажжетъ оба пуки свѣчь, да вынесетъ христианомъ, а христиане от ево руки станутъ разбирать. Потомъ за христианы армяны поидутъ въ предѣлъ Гроба Господня да возмутъ огнь от греческаго кандила. Потомъ станутъ кандила по всей Великой церкви зажигаетъ, такъта пѣние бываетъ. А кто намъ не хощетъ вѣры яти, то всяк собою отвѣдай: немного живота, два года проходить, да двѣстѣ рублевъ на путь, да и полно тово - такъ самъ будетъ самовидецъ всякому дѣлу.
А предъ враты Великия церкви площедь зѣло велика, выслана каменемъ. И тутъ по вся утра выходятъ съ товары, разбираются.
Товары всякия бываютъ для того, что богомолцы по вся утра приходятъ въ Великой церкви на поклонение и у л. 53 об. Великой церкви врата церковная цѣлуютъ. А продаютъ чотки, свѣчи и всякия товары, мыло доброе; а торгу толко на одинъ пасъ, а турки со своими товары болѣя не стоятъ.
Да тутъ же, вышедъ изъ Великой церкви, на лѣвой странѣ, придѣлано мѣсто къ стѣнѣ Великия церкви царицы Елены, гдѣ она жидовъ судила; а то мѣсто высоко; a нынѣ тутъ престолъ латинской, служатъ французы. А то мѣсто прежде сего, сказываютъ, было позлащено, a нынѣ позолота не знать, слиняла, нѣтъ ничево. А подле того мѣста царицана церковь предѣлана къ той же Великой церкви къ стенѣ, та церковь, гдѣ плакала Мариа Египецкая предъ образомъ Пресвятыя Богородицы. А къ патриаршему двору придѣлана церковь Иакова, брата Божия, а подъ колоколнею - церковь Сорокъ мучениковъ, иже въ Савастии.
И потомъ поидохомъ въ свою келию и почихомъ до утрия. Потомъ позвали насъ въ монастырь Святыя великомученицы Екатерины на ея праздникъ. Тутъ послѣ литургии позвали насъ за трапезу хлѣба ѣсть; и, ѣдши хлѣба, тутъ давали за трапезу по червонному, по талерю, по полуталерю. Потомъ стали звать во обитель Саввы Освященнаго, тамъ былъ митрополитъ Иорданской. И греки ходили, а мы уже не ходили для араповъ, за нужнымъ проходомъ, а ходили на его память. Потомъ пришелъ митрополитъ от Саввы Освященнаго. Потом позвали всѣхъ богомолцовъ въ Николской монастырь. А литургию служитъ иорданской митрополитъ, арапъ; а казанья казалъ по-арапски, зѣло арапской языкъ грубъ. И тутъ богомолцомъ давали по финжалу горелки, да закуска была изюмъ сухой, а трапезы не было; а брали по тому же, что въ Екотериновскомъ монастырѣ.
A всѣхъ монастырей во Иерусалимѣ внутрь града: первой - монастырь Великой; 2 - Введения Пресвятыя Богородицы; 3 - Иоанна Предтечи; 4 - Архистратига Михаила; 5 - Великомученика Георгиа; 6 - Феодора Стратилата; 7 - Екатерины, Христовы мученицы; 8 - Анны, матери Пресвятыя л. 54. Богородицы; 9 - Святаго Евфимиа Великаго; 10 - Святаго великомученика Димитриа; 11 - Преподобнаго Харитона Исповѣдника; 12 - Воскресения Христова. A всѣ ети монастыри внутрь града: девять мужескихъ да три женских, да два монастыря: одинъ францужской, а второй армянской - Иакова, брата Божия. A всѣми тѣми дванадесятми монастырями владѣютъ греки. A гдѣ монастырь Иакова, брата Господня, и тотъ монастырь зѣло узоричистъ, въ томъ монастыри глава Иакова, брата Господня; а та глава подъ спудомъ; а то мѣсто обложено сребромъ и позлащено.
Описание святаго града Иерусалима
Градъ Иерусалимъ стоитъ на востокъ, какъ приидешъ от Царяграда, от Лиды, а въ немъ 4 ворота: 1 - на востокъ, на Елеонскую гору и къ селу Гепсимании; 2 - на полдень, на Синайскую гору; 3 - от Лиды, въ которыя приходятъ от Царяграда; 4 - от Шамы, сирѣчь от Дамаска. Градъ Иерусалимъ на четыре стѣны: 1 - стѣна на востокъ, къ Елеонской горѣ; 2 - на полъдень, къ юдоли Плачевнѣй, и къ Сионской горѣ, и къ селу Скуделничю; 3 - на полунощь, къ Дамаску; 4 - на западъ, къ Лидѣ. Градъ Иерусалимъ каменной, стѣны высоки, крѣпокъ сильно, камень-дичь великой; а кругъ его будетъ версты три мѣрныхъ. А стараго града стѣны всѣ до основания разбиты; а старой градъ Иерусалимъ, сказаваютъ, кругъ его было шесть верстъ. Градъ Иерусалимъ людми не жилъ: много пустыхъ мѣстъ, и полатъ пустыхъ много, а иныя развалились многия полаты; а за городомъ нѣтъ жилыхъ мѣстъ, кромѣ дому Иоанна Богослова. л. 54 об.
Внутрь града Иерусалима въ полуденномъ углѣ стоитъ церковь Святая Святыхъ, a владѣютъ ею турки и мечты творят по своему беззаконию. А будетъ кто хощетъ той церкви посмотрѣть от христианъ, и тово потурчатъ; а потурчится не похощетъ, такъ ево повѣсятъ. Да въ томъ же углѣ врата, въ которыя Христосъ въѣзжалъ на осляти. Во градѣ Иерусалимѣ стоитъ великая церковь Воскресения Христова. А от десныя страны Великия церкве, когда изъ церкви выдишъ, стоитъ колокольница каменная, вельми чюдна, на четырехъ углѣхъ безъ верху - турки збили, и высока была. Подъ тою колоколнею стоитъ церковь Воскресения Христова. Тутъ лежитъ камень, на которомъ Христос сидѣлъ и явися Марии Магдалины. А дворъ патриаршей придѣланъ къ Великой церкви и тѣмъ церквамъ - Иакова, брата Господня, и къ великой колоколни- л. 55. цы. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да въ мечетъ претворили. В Великомъ монастырѣ двѣ церкви, въ которой служатъ греки: первая - царя Константина и матере его Елены, а вторая - Святыя мученицы Феклы. А по левую сторану великаго притвора церковь придѣлана къ Великой церкви близъ Лобнаго мѣста, гдѣ аггелъ Господень показа мѣсто Аврааму вознести на жертву Богу и заклати сына своего Исаака.
А въ полуденномъ углѣ стоитъ церковь, чюдна и высока вельми, по-еврейски зовется Ероя, а по-руски - Святая Святыхъ. Егда созда святый градъ повѣлениемъ Салима, царя Иудейскаго, и совокупиша имя церковное царскимъ именемъ, приложиша имя граду тому Иерусалимъ. Соломонъ же ту церковь созда повѣлѣниемъ аггела Господня. И егда прииде Господь нашъ Иисусъ Христосъ во святый градъ Иерусалимъ, и рече на сонъмищи ко иудеомъ: «Разорить церковь сию, и треми деньми воздвигну ю». Иудеи же не разумѣша, что имъ Господь рече, не дая бо имъ свыше разумѣти. И рѣша къ себѣ иудеи: «Создана бысть церковь сия сорокъ пятию лѣтъ» - и гнѣвашеся на Христа жидове. Въ той же церкви обрѣташеся Господь нашъ Иисусъ Христосъ. Въ той же приятъ Симеонъ Христа на руки и глаголаше: «Нынѣ отпущаеши раба своего, Владыко» и прочая. Въ ту церковь въведена бысть Пресвятая Богородица трехъ лѣтъ, въ той церкви питана бысть от аггела хлѣбомъ небеснымъ до двоюнадесяти лѣту.
А на восточной странѣ къ горѣ Елеонской стоятъ врата желѣзная старова города Иерусалима, a тѣ врата не отворяются и доднесь. Въ та врата Христосъ въѣхалъ на осляти от Вифании, от горы Елеонския. Дѣти же еврейския рѣзаху от древесъ вѣтви и постилаху по пути ризы своя, от тѣхъ вратъ пояху до церкви благоговѣйнѣ: «Грядый во имя Господне! Осанна въ вышнихъ, царь Иисраилевъ!» Изъ той же церкви изгна Господь нашъ торжниковъ, продающия овцы и голуби, и деки пѣнежникомъ опроверже, и пѣнязи разсыпа. И рече имъ: «Не творите дому Отца моего дому купленаго. Домъ бо молитвы - домъ Отца моего». Да тутъ же, подлѣ той же церкви, л. 55 об. стоитъ малая церковь, муравлена, невелика. А въ ней, сказоваютъ, Мѣрило праведное сотворено мудрымъ Соломономъ: въ скалу висятъ двѣ чаши великия желѣзныя на желѣзныхъ цѣпѣхъ, хотки безъмѣрны, зѣло мало что положишъ, они и пойдутъ - a посмотрѣть не пустятъ турки. Да сказоваютъ, тутъ же предъ церковию лежитъ камень широкъ и плоскъ, дикой. Когда Христосъ предъ церковь приѣхалъ на осляти и сталъ на томъ камени, и позна камень своего создателя, растворися, что воскъ, и стопы жрепцовы воображися въ камень; и тѣ-де стопы знать и до сего дни на камени. А церковь Святая Святыхъ, создание Соломоново, разорена вся до основания Титомъ, царемъ Римскимъ, толко осталось одно Мѣрило праведное, ничимъ же не вреждено. A нынѣ на томъ мѣстѣ стоят двѣ мечети турецкия изрядныя. А турки, сабаки, отнюдъ не пустятъ по-смотрѣть, убиваютъ того или потурчатъ. И намъ греки о томъ зѣло внушали, чтобъ не ходили. И водили насъ по Иерусалиму да указавали, чтобъ не ошиблись, въ тѣ бъ ворота не ходить. А они, сабаки, вороваты: туда пустятъ, а оттуда не пустятъ.
А когда пойдешь от Великия церкве къ Гепсиманскимъ воротамъ, и тою улицою ити дурно сильно и скаредно: тутъ по той улицы турки дѣлаютъ сафяны. И пошедъ немало, тутъ потокъ Кедрской; на правой руки, какъ выдишъ на потокъ, и тутъ стоитъ домъ богатова: на самомъ потокѣ ворота, подъѣздъ под тот дворъ, сквозѣ ево улица. А какъ пойдешъ въверхъ по потоку и на поворотѣ на правой, въ улицу какъ поворотишъ, тутъ на углѣ лежитъ камень, на выходѣ потока Кедрскаго, широкъ, въ аршинъ длины, а поперечины въ три четверти. На томъ-де камени Христосъ упалъ со Крестомъ, когда ево вѣли воини на пропятие. И тогда жидове задѣли понести Крестъ Христовъ Симону Каранѣю, съ села грядущю, отцу Александрову и Руфову. И несъ Симонъ Крестъ Христовъ до горы Голгофы. И тотъ мы камень цѣловали часто, какъ была не пойдем въ Егепсиманию, на дорогѣ лежитъ. И от того ка- л. 56. мени пойдешъ на гору якобы вержения изъ лука, стоитъ Преторъ, гдѣ Христа судилъ Пилатъ, и по ланитамъ Его, свѣта, билъ Пилатъ, и воини ругашеся Ему. И тотъ Преторъ цѣлъ и доднесь, не покрытъ, и инде камение стали вывалеватся, переходомъ здѣланъ чрезъ улицу. А коею староною по улицы Христосъ веденъ, и та дорога вымащена каменемъ высока. И по тому пути от христианъ не ходятъ, толко турки ходятъ да арапы, а христиане почитаютъ. А каменя того, гдѣ Христосъ упалъ, турки не даютъ ламать на благословение отнюдъ.
А от того Претора немало пошедъ, стоитъ купѣль Овчая, въ ней же аггелъ Господень по вся годы возмущаше воду. А при той купѣли был и притворъ Соломоновъ - весь разбитъ до основания, толко одна купѣль Овчая во дворѣ худѣ. А тутъ живетъ турокъ, беретъ съ человѣка по копѣйки, а съ старцовъ не беретъ. А купѣль глубока, здѣлана колодеземъ круглымъ; а жерело въ купѣли уско, толко кошель проходитъ; а вервь у кошеля мы сами навезали, саженей будетъ десяти. Мы же, грѣшнии, исъ той купѣли пили воду, зѣло вода хороша. Въ той купѣли въ притворѣ Христосъ разслабленнаго исцѣли и хананею помилова. А та купѣль зѣло у турокъ въ презорѣ: пустой дворъ, а городьба зѣло около ево худа. А та купѣль противу рва, гдѣ Иеремиа Пророкъ въверженъ бысть; а ровъ Иеремиевъ на другой странѣ улицы.
А от той купѣли мало пошедъ, якобы въвержение камени, домъ Иоакима и Анны на той же странѣ. Дому въ том церковь сотворена во имя ихъ, да въ томъ же дому пещера, гдѣ родися Пресвятая Богородица. Исъ той пещеры два окна въверхъ; а сказоваютъ, что однимъ окномъ вниде аггелъ Господень ко Аннѣ благовѣсти зачатие о рождествѣ, а другимъ изыде; до тово, сказоваютъ, тѣхъ оконъ не было въ той пещерѣ. А живут въ немъ турки, а христиане приходятъ помолится; и погани турки берутъ мыто, а съ колугеровъ не бѣрут, потомъ и въ церковь пустятъ. И мы, грѣшнии, сподобились всѣмъ тѣмъ мѣстомъ поклонитися. Да въ томъ же дому стоитъ древо дафиново, на немъ же л. 56 об. видѣла святая Анна гнѣздо птичие и молитву творящи. И то древо стоитъ зелено и до сего дни, и съ плодомъ, и мы плодъ видѣли.
А противу того дому Иоакима и Анны подле градской стѣны ровъ великъ, въ него же вверженъ бысть Иеремиа Пророкъ ко лвомъ. А тотъ ровъ подъ градскою стѣною. А нынѣ онъ неглубокъ, заволокло тиною; а глубиною подобно какъ у насъ на Москвѣ у Спаскихъ воротъ у Кремля или поглубя. А въ немъ растутъ древа масличныя, и овощи турки садятъ.
Да на той же странѣ къ градской стенѣ бывалъ домъ Каиафинъ, a нынѣ весь засыпанъ землею. А та земля ношена съ горы Голгофы, гдѣ Крестъ Христов обрѣтенъ. Тотъ Каиафа, когда вѣлѣлъ Крестъ Христовъ схаранить и засыпать его землею подъ горою Голъгофою, а со всего града заповѣдалъ всякой соръ и гной на ту гору носитъ, гдѣ Христовъ Крестъ засыпаша землею. Помыслиша себѣ иудеи, ако будетъ Христову Кресту взыскание. А съ Крестомъ Христовымъ и два разбойнича быша сохранены. А когда бысть взыскание Христову Кресту, тогда царица Елена повелѣ землю носить на Каиафинъ домъ - и нынѣ то мѣсто высоко насыпано.
А от дому Иоакима и Анны мало пошедъ, тутъ градския врата, что къ селу Гепсимании. А когда войдешъ въ башню извнутрь града, во вратѣхъ въ стѣнѣ камень великъ, какъ бы до нево въ груди человѣку, а въ камени вообразилася стопа человѣческая глубока, что в воскъ, какъ пята, какъ всѣ пять перстовъ и вся подошва - все знатно. А сказоваютъ про ту ногу, что аггелово воображение. Когда-де иудеи ведоша Христа на пропятие, тогда-де врата жидове заперли и народу не пустили смотрѣть. Тогда-де аггелъ Господень тѣ врата отворилъ плечемъ въ ворота, а ногою въ камень вперъ - такъ въ камени нога и вообразилась. И тако отворилъ врата, и изыде народъ весь на позоръ Христовъ. A тѣ врата недалече от Святая Святыхъ, якобы изъ лука вержениемъ. Мы, грѣшнии, ту стопу цѣловахомъ. А какъ выдишъ изъ Гепсиманскихъ воротъ и сшедъ полъ- л. 57. горы, тутъ лежитъ камень, а на немъ же убитъ архидиаконъ Стефанъ. И на томъ камени кровь его знать и до сего дни - тотъ камень красенъ. Мы же, грѣшнии, тотъ камень цѣловахомъ и на благословение брахомъ того каменя. (л. 54. ) И от того камени поидохомъ въ юдоль Асафатову. Въ самой юдоли стоитъ село Гепсимания святыхъ богоотецъ Иоакима и Анны, иже нарицается Богородицынъ домъ. И въ томъ селѣ церковь стоитъ, равна съ землею, Святыхъ богоотецъ Иоакима и Анны. От градскихъ воротъ до села Гепсимании якобы изъ лука стрѣлити. Село Гепсимания стоитъ по конецъ юдоли Плачевной, а церковь тоя - лѣствица внутрь сорокъ шесть ступеней; a лѣствица утвержена что въ погребъ походной; а церковь каменная; а на полу лѣст- (л. 54 об. ) //вицы стоитъ гробъ Иоакима и Анны. А когда сойдешъ съ лѣствицы внутрь церкви а направо поворотишъ къ востоку, тутъ стоитъ предѣлецъ невеликъ, каменной, а въ немъ гробъ Пресвятыя Богородицы изсѣченъ от мрамору бѣлаго. А надъ гробомъ висятъ сорокъ семъ кандилъ скляничныхъ съ масломъ древянным от разныхъ вѣръ: от греческой, латинской. А зажигаютъ кандила, когда бываетъ служба. А служба бываетъ по воскресеньямъ, потому что стала внѣ града. А иногда такъ недѣли три не бываетъ, тогда турки воротъ Гепсиманскихъ не отопрутъ. А приходятъ къ службѣ греки да латыня; а латыня служатъ на самомъ гробѣ Богородицыномъ, а греки позади гроба Богородицынаа. Въ предѣлъ ко гробу Богородицыну входятъ человѣкъ по пяти, по шти, a болѣ нелзя, и покланяются, и гробъ цѣлуютъ. А гробъ Пресвятыя Богородицы подлинняя гроба Господня полъпядию, да уже Господня. А от того гроба Пресвятыя Богородицы пять саженъ въверхъ церкви - окно кругло. А сказоваютъ про то окно греки, что де тѣмъ окномъ взято тѣло Пресвятыя Богородицы изъ гроба, a гдѣ - Богъ вѣсть. А ту пещеру турки запираютъ, и мыто емлютъ да и пущаютъ, а съ старцовъ не берутъ. И вышедъ вонъ изъ церкви Пресвятыя Богородицы.
л. 57. А когда выдешъ изъ церкви изъ Гепсимаской, и на левой странѣ тутъ пещера невелика каменная. Тутъ Иуда Христа продалъ пребеззаконнымъ иудеомъ на пропятие. И тутъ мы ходихомъ, и въ пещерѣ мѣсто цѣловахомъ. И оттолѣ поидохомъ налѣво, на Елеонскую гору прямо. От тоя пещеры на полдни, якобы вержениемъ камени, стоитъ древо масличное. Подъ тѣмъ древомъ Христосъ постился и ко Отцу молился: «Отче, аще возможно, да идетъ чаша сия мимо мене, аще не - буди воля твоя». А то древо и до сего дни зелено, и на благословение его берутъ от иныхъ странъ. Да тутъ же есть камень зѣло великъ, и плосокъ, и высокъ, якобы въ груди че-ловѣку. На томъ камени ученицы его спаша, когда Христосъ молился. И пришолъ къ ним, они же сномъ отягчены, тогда Христосъ имъ рече: «Спите прочее и почивайте, бдите и молитеся, да не внидете въ напасть. Духъ бодръ, плоть немощна есть. Понеже обѣщастеся со мною умрети, a нынѣ не можете единаго часа побдѣти со мною; вы же спите, а Иуда спѣшитъ продати мя иудеомъ» - и потъ лияшеся, яко капле крове. И тотъ камень цѣловахомъ.
И оттудова поидохомъ на гору Елеонскую. И мало пошедъ от того мѣста, лежитъ камень великъ. А сказоваютъ, что съ того-де каменя Христосъ сѣлъ на осляте, когда въѣхалъ во Иерусалимъ. И тотъ камень мы цѣловахомъ. И от того камени поидохомъ въверхъ Елеонския горы. От Гепсимании до верху Елеонския горы съ полъверсты будетъ мѣрныя, от Иерусалима верста до горы Елеонския.
Гора Елеонская зѣло красовита, велми высока, красна и предивна, а по ней растутъ древа масличныя. На самомъ верху горы есть мѣсто Господне, гдѣ Христосъ стоялъ со ученики своими. И вопросиша его ученицы о кончинѣ вѣка сего. Онъ же рече имъ: «Не может сего ни Сынъ человѣческий вѣдати, никтоже, токмо Отецъ». И от того камени, гдѣ Христосъ сидѣлъ со ученики своими, видить Иорданъ-рѣку и Содомское море. На той же верху горы Елеонския стоитъ церковь Вознесения Христова, а въ той церкви лежитъ на предверии камень великъ, плосокъ. И съ того камени вознесся Христосъ на небеса предъ ученики своими. И на томъ камени вообразишася стопы Христовы, и нынѣ одна ступня знать. Мы же, грѣшнии, тотъ камень и тотъ ступень цѣловахомъ; и иныя странныя от христианъ цѣлуютъ.
А на полуденную страну Елеонския горы стоитъ гробъ святыя мученицы Пелагии, a владѣютъ тѣмъ мѣстомъ турки. И стоит на томъ мѣстѣ мечетъ турецкой, а къ нему турки не пускаютъ. А от горы Елеонския до Вифании, гдѣ праведный Лазарь умеръ и ту Господь воскреси его, яко три поприща от Иерусалима до Вифании. И тутъ церковь стоитъ Воскресения Лазорева, друга Божия; а въ ней гробъ Лазаревъ и сестръ его Марфы и Марии; a нынѣ тою церковию владѣютъ арапы-басурманы. А когда мы пришли къ пещерѣ, гдѣ бысть Лазарь погребенъ праведный, тогда арапы принесли намъ огня. Мы же имъ даша съ человѣка по алтыну да и пошли въ пещеру. А въ пещеру итти, гдѣ былъ гробъ Лазаревъ, итти въ нея, что въ погребъ походной, по лѣсницы глубоко, да и не одна лѣствица, кулаковато, - а безъ огня невозможно итти, темно, - три лѣстницы съ поворотами. А съ полу пещеры видитъ въбок церковь Лазареву, a нынѣ турки мечты творятъ. И тако мы цѣловахомъ мѣсто, гдѣ Лазарь лежал, да и вышли изъ пещеры. А от Вифании, гдѣ Христосъ сидѣлъ и глагола ученикомъ своимъ: «Другъ нашъ Лазарь успе; идемъ и возбудимъ его!» - и от того камени на востокъ до рѣки Иордана, гдѣ Христосъ крестился, день ходу. И тако мы изъ Вифании опять л. 58. на Елеонскую гору и пришедъ, къ тому каменю, гдѣ Христосъ вознесся на небеса, поклонихомся тому камени и цѣловахомъ.
А когда съ Елеонския горы посмотришъ во Иерусалимъ, инъ все видитъ во Иерусалимѣ до единой храмины. A гдѣ Святая Святыхъ была, и на то мѣсто зѣло красовито все видить съ Елеонския горы. Зѣло то мѣсто площадью красовито, и древа кипарисовыя на томъ монастыри растутъ. А когда посмотришъ съ Елеонския горы, всюду съ нея видитъ: ко Иордану, къ Содомскому морю, ко обители Святаго Саввы, къ Вифании, къ Вифлеему, во Иерусалимъ. Забытая радость - Елеонская гора! И ходихомъ довольно по Елеонской горѣ, и веселихомся, и радовахомся, что въ Едемѣ. Во Иерусалимской во всей палестинѣ другова такова и радостнова мѣста нѣтъ, что Елеонская гора!
Потомъ поидохомъ съ Елеонския горы. И когда поравнихомся противу Гепсимании, и тогда насъ вождъ, старецъ-арапъ, повелъ налѣво по юдоли Плачевной. И от Гепсимании мало поидохомъ въ юдоль, тутъ лежитъ камень невеликъ, плосокъ. А на томъ камени воображена стопа ножная, а въ ней вода стоитъ, полна стопа. А сказаваютъ про тотъ камень: «Когда Христосъ срѣтился со слепцомъ, и ста на томъ камени, и плюну на землю, и сотвори брение, и помаза очи слѣпому, и посла его къ Силоамской купѣли умытися. И какъ Христосъ стоялъ на камени, такъ его стопа въ камени вообразилась, что воскъ». И тотъ камень мы, грѣшнии, цѣловахомъ, и воду изъ стопы пихомъ, и умывахомся. А вода въ стопѣ не убываетъ, опять наполняется. А подле того камени яма, зѣло глубока провалина, а въ ней вода на днѣ чють знать. А въ тую яму не вѣлятъ намъ смотрѣть, вождь нашъ, кой водилъ. А яма зѣло глубока и страшна. А что та за пропасть, мы не довѣдалися; знать, что греки и сами не знаютъ про нея.
И от тово камени поидохомъ внизъ по юдоли, на лѣвой странѣ стоитъ гробъ Авесолома, сына Давидова. A здѣлан, л. 58 об. что голубецъ, узоричиста; а на верху круглая башенка; а около голубца накидана каменья мѣлкова, кучи великия лежатъ. Мы же вопросихомъ: «Что, малъ, ето за каменья?» И они намъ сказали, что де жидове накидали: «Они-де не любятъ Авесолома за противление отча, то де когда жидове етимъ путемъ ни идутъ, то все камень кидаютъ ко гробу тому». А когда поидешъ от Авесоломава гроба внизъ по юдоли, на лѣвой странѣ всѣ гробы въ той горѣ пророческия, жидовския, узоричиста и двери, и окна; a тѣ гробы выбиваны въ горѣ изъ одново каменя.
И от того мѣста поидохомъ внизъ по юдоли Плачевной под градской стѣнѣ. Противъ угла подъ градскою стѣною, подъ горою каменною, тутъ есть купѣль Силоамская. А входъ въ нея учинена лѣствица каменная, широкая, что въ погребъ походной, да крута зѣло, а ступней въ нее дванадесятъ итти въ гору. И по конецъ тоя лѣствицы самая купѣль Силоамля, аки озерцо широко, а глубины - въ груди человѣку. И приходятъ всякия люди, недугомъ одержимыя различными, и погружаются въ той купѣли, и здравы бываютъ. А когда мы пришли къ устью купѣли, анъ въ ней купается арапъ болъной, басурманъ. И когда стали на него кричать, такъ онъ и вонъ вышелъ. А у той купѣли сидятъ арапы, берутъ мыто - по копѣйки съ человѣка и по грошу. А та вода не стоитъ, но идетъ сквозь гору и по конецъ горы вышла. А вышла въ полъгоры - ручей хорошей, тутъ турецкия жоны платья моютъ, прудокъ запруженъ. А та вода до юдоли Плачевной не дошла, вся въ гору понырнула; юдоль Плачевная суха, нѣтъ въ ней воды. А сказоваютъ про ту купѣль, что она прежде сего не бывала. А когда-де возврати Господь плѣнь Сионь от Вавилона, и тогда пришедъ къ тому мѣсту Иеремиа Пророкъ и весь плѣнъ съ нимъ на тотъ потокъ, тогда сухъ бысть. Иеремиа помолися Богу, и даде Богъ въ томъ мѣстѣ воду. Исъ той купѣли арапы возятъ воду во л. 59. Иерусалимъ на велбудахъ да продаютъ. A рѣкъ и кладезей во Иерусалимѣ нѣтъ, мѣсто зѣло безводно, но токмо купѣль Силуамля. А тую воду покупаютъ турки богатыя, а убогия питаются дождевою водою. А дождь во Иерусалимѣ приходитъ ноября-мѣсяца. А когда мы пришли во Иерусалимъ, такъ первой дождь пришолъ въ нощи проти дни архаггела Михаила да шелъ до февраля-мѣсяца.
A хлѣбъ поспѣваетъ къ свѣтлому дню Воскресению, а овощи всякия поспѣваютъ Рождество Христово и Богоявлениевъ день. У нас зима, а у нихъ лѣто и прохладъ всякой. A лѣтомъ во Иерусалимѣ от солнечнаго зноя и ходить нелзя: зѣло солнце печетъ. А во всю зиму камори лѣтаютъ и босы ходятъ арапы. Во Иерусалимѣ зимою снѣгу не бываетъ, ни морозовъ никогда не живетъ. Какъ у насъ на Москвѣ весна бываетъ теплая, такъ у нихъ зима-та такова бываетъ: дожди, туманы, хмары, зѣло тепло; а громъ бываетъ во всю зиму и молния. Градъ Иерусалимъ стоитъ среди земли, понеже когда бываетъ день большой въ Петровки, тогда солнце на полдняхъ станетъ и въ самой верхъ главы свѣтитъ, такъ стѣни не бываетъ. А когда станетъ день убывать, тогда стѣнь станетъ познаватся. Мы же въ тѣ дни не прилучихомся, толко въ большия ночи зимния искусихом, о полунощи въ месечныя ночи на монастырѣ исъ келий похаживахомъ и смотрихомъ: такъ мѣсяцъ прямо стоитъ надъ главою, a стѣни не знать - и то мы собою искусихомъ. А день во Иерусалимѣ болшей лѣтней - пятьнатцать часовъ, а нощь зимнея - девять часовъ. Во Иерусалимѣ колодези каменныя копаныя; со всѣхъ застрѣхъ приведены къ колодеземъ, - а верхи плоския, а по угламъ замазаны, - трубы. Вода бѣжитъ да и въ колодезь идетъ. А вода въ колодезехъ не портится: во весь годъ бѣла, а не желта.
И мало пошедъ по-надъ юдолью, на правой руки въ полугорѣ стоитъ древо маслично, окладено каменемъ, съ храмину будетъ. А подъ тѣмъ древомъ, сказоваютъ, что Исайю Пророка жиды пилою л. 59 об. претерли древянною. И то древо зелено и до сего дни. И от того древа мало пошедъ подъ гору въ юдоль и перешедъ юдоль, на другой странѣ юдоли пошедъ на гору, тутъ село Скудельниче, - от града то село съ версту, на полуденную страну, - въ погребение страннымъ, что окуплено Христовою кровию, иже Христа Июда предалъ иудеомъ на тридесятъ сребренницѣхъ. И тако жидове купиша тѣми сребренниками село Скудельниче въ погребение страннымъ. А которыя православныя христиане приходятъ от всѣхъ странъ, от востоку и западу, поклонитися Гробу Господню и святымъ мѣстомъ, и коему прилучится отити къ Богу, и тѣхъ христианъ кладутъ въ тому дому въ селѣ Скуделниче. Аще ли будетъ инокъ, въ коемъ монастырѣ пришлецъ, случится ему умрети, и того монастыря тутъ же приносятъ въ то же село Скудельничо. А иерусалимца въ томъ селѣ никогда не кладутъ. Въ томъ селѣ ископанъ гробъ каменной, какъ пещера, а дверцы малы учинены; и въ томъ погребѣ передѣланы закрамы. А кладутъ христианъ въ томъ погребу безъ гробовъ на земли. А лежитъ тѣло сорокъ дней мяхко и цѣло, а смраду нѣтъ от него. А егда исполнится сорокъ дней, и объ одну нощь станетъ тѣло его земля, а кости его наги станутъ. И прииде той человѣкъ, кой приставленъ въ той пещерѣ, и ту землю лапатою соберетъ въ закрамъ, а кости въ другой; а кости тѣ цѣлы и до сего дне. А земля ихъ прежде сего, сказоваютъ, голубая бывала, a нынѣ черна, какъ и прочихъ человѣкъ, толко смрада нѣтъ. А въ пещеру когда войдешъ, такъ духъ тяжекъ; мы ходили въ ту пещеру, платомъ ротъ завезавши. А закромовъ въ той пещерѣ много; а ходятъ со свѣчами зажегши, а то темно въ пещерѣ, ничего не видать. А та пещера стоитъ надъ юдолью Плачевную; а юдоль Плачевная пошла подъ лавру Святаго Саввы Освященнаго и къ Содомскому морю. А сказоваютъ, что тою юдолью Плачевною въ день л. 60. Страшнаго суда праведнаго Господня рѣка огненная потечетъ.
О дому Давидовѣ
Домъ Давидовъ стоит от западной страны у вратъ Лидскихъ, и от Египта приходятъ въ тѣ врата. Домъ Давидовъ придѣланъ къ градской стенѣ: три стѣны вънутрь града, а четвертая градская. Кругъ его копанъ ровъ; а чрезъ ровъ мостъ, прежде сего бывалъ каменной, a нынѣ древянной. У вратъ великаго дому лежатъ пушки болшия и сторожи, караулъ великой, стоят: турки, арапы, янычеры. А живутъ въ немъ турки, а христианъ не пущаютъ; а кто дастъ подарокъ, такъ тово и пустятъ. А величиною тотъ домъ - какъ изъ лука стрѣлить; а равенъ въдоль и поперекъ. А хоромъ въ немъ развѣ одна палата, изъ нея же Давидъ видѣ Вирсавию, мыющююся въ виноградѣ. И мы, грѣшнии, въ томъ дому были, турки насъ пущали: а мы имъ дали подарокъ, такъ они насъ водили въ полату Давидову. А въ полатѣ Давидовѣ живетъ турчинъ. Въ полатѣ толко одно окно, другое - въ предѣлѣ, а въ полатѣ на окнѣ яма велика въ камень выгнулась.
А сказоваютъ про ту ямицу: «Когда-де Давидъ Псалтырь писалъ, тогда возлегъ локтемъ опочинуть на тотъ камень - такъ локать во камень и вогнулся, что въ воскъ». А надъ тѣмъ каменемъ горятъ кандила съ масломъ древяннымъ и день и нощь; а ставятъ то кадило турки: почитаютъ Давида и турки. И мы, грѣшнии, тотъ камень цѣловали. А что глаголетъ Святое Писание: «Въ дому Давидовѣ страхъ великъ», - и нынѣ въ томъ дому страху нѣтъ, и въ немъ турки живутъ. А то будетъ совершатся таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давидова от западной страны, близъ дому Давидова, есть потокъ сухъ подъ градскою стѣною, подъ домомъ Давидовымъ; имя тому потоку - юдоль Плачевная, идѣже хощетъ тещи рѣка огненная въ день Страшнаго суда.
А въ полуденную страну нынѣшняго града Иерусалима, за стѣною у вратъ града стоитъ гора Сионъ - мати церквамъ, Божие л. 60 об. жилище. На той горѣ прежде сего бывалъ монастырь, a нынѣ турецкой мечетъ, въ немъ же турки живутъ. На той же горѣ близъ градской стѣны домъ Зеведеовъ, отца Иоанна Богослова. Въ томъ дому тайную вечерю сотвори Исусъ со ученики своими. Въ томъ же дому Иоаннъ возлеже на перси Господни. Въ томъ же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь нашъ Исусъ Христосъ, стоя на крестѣ, глаголя матери своей: «Жено, се сынъ твой»; потомъ глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа поятъ ю ученикъ восвояси, въ той же домъ свой. Второе - въ томъ дому было сошествие Святаго Духа на святыя апостолы и ученики въ день пятьдесятный. Въ томъ дому и преставление бысть Божия Матере. Въ той же домъ по воскресении прииде Христосъ ко ученикомъ, и дверемъ затвореннымъ, и ученикомъ собраннымъ, и показа Фомѣ руцѣ и ребра своя. На той же горѣ былъ гробъ Давида-царя и сына его Соломона. На той же горѣ гробъ святаго первомученика Стефана. На той же горѣ есть пещера, гдѣ Давидъ Псалтырь сложилъ. На той же горѣ аггелъ Господень отсѣкъ руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы. А от дома Иоанна Богослова на лѣвую страну вержениемъ изъ лука - Галилея Малая, тамо первѣе по воскресении своемъ Христосъ изъ мертвыхъ явися. А та вся мѣста на Сионской горѣ. А домомъ Зеведеовымъ владѣютъ у турка еретики, проклятыя армяне купили.
Потомъ поидохомъ за градскую стѣну въ пещеру Варухову; та пещера от градской стѣны якобы вержением изъ лука. И въ той пещерѣ живутъ турецкия, магметанския, диаволския пророки. А та пещера ограждена, и сады въ ней насаждены по оградѣ. И въ ту пещеру турецкия пророки берутъ по парѣ съ человѣка да и пустятъ. А пещера зѣло велика, и высока, и пространна. А сказоваютъ про ту пещеру: «Когда плѣненъ бысть Иерусалимъ, Иеремиа Пророкъ веденъ бысть въ плѣнъ и тамо пребысть, въ Вавилонѣ, седмъдесятъ лѣтъ. Варухъ же Пророкъ, жалѣя учителя своего Иеремиа, Иерусалимова раззоре- л. 61. //ния, и затвори себе въ той пещерѣ, и плакате о разлучении учителя своего Иеремии, недомыслиемъ себе смотряя, даже до возвращения людскаго затворенъ бысть въ пещерѣ. Внегда же людие ко Иерусалиму возвратишася, тогда и Варуху, изъ пещеры изшедшу, Иеремию погребе». И та пещера зѣло удивительна; прежде сего бывала внутрь стараго града, a нынѣ внѣ новаго града, за стѣною градскою. И многия знать полаты стараго града Иерусалима, строенья и сады; нынѣ тутъ все пусто, толко одна пещера Варухова.
Потомъ повѣли насъ во обитель Саввы Освященнаго. Такъже пригнали коней арапы, и збиралися всѣ за градския врата да и пошли от Иерусалима ко обители Святаго Саввы Освященнаго, а шли все юдолью Плачевною. А когда сталися збиратися богомолцы, тогда арапы окаянныя силно сажаютъ на кони и бъютъ, кто какъ не хочетъ ѣхать на лошади. Великое насилие! А извозъ дорогой: от Иерусалима до Савина монастыря съ человѣка по талерю, a переѣздъ - дватцать верстъ. Бѣда, су, со арапами, нигдѣ от нихъ уходу нѣтъ, вездѣ враги насилуютъ, силно на кони сажаютъ!
И шли мы юдолью Плачевною; и будетъ какъ на полупути от Иерусалима, тутъ мы нашли на араповъ. Они поятъ скотъ: козы, овцы - великия стада; а ихъ, сабакъ, многое множество. А стали на дороги, а ходъ мимо ихъ. А они наливаютъ воду въ корыты, такъ дорогу у насъ заняли. А арапы дикия да и задрались съ нашими провожатыми, арапами жъ. Чортъ на чорта нашолъ! А мы нут-ка бѣжать все юдолью, а наши арапы съ ними дратся. Да битва у нихъ великая была: имъ бола хотѣлась насъ грабить, a тѣ не даютъ. А проводники наши на конехъ кругъ нашева корована бѣгаютъ да кричать намъ, чтобъ бѣжали. А мы бѣгли да и ротъ разинули. Охъ, дорошка, дала ума знать! А сами таки махаютъ, что бѣгите. Естьли бы етимъ арапомъ попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, всѣхъ бы тутъ побили, л. 61 об. для тово что дичь, кочевыя, а не селския. Когда мы ко Иерусалиму шли, такъ тутъ насъ грабили сельския; они толко грабятъ, а не убиваютъ.
И тако мы бѣжали версты с три безъ памяти, другъ друга топтали; кто силенъ, тотъ напередъ и ушолъ. А все юдолью бѣжали да набѣжали на их кочевье. Тутъ у нихъ стоятъ полатки, и жоны, и дѣти ихъ тутъ, да и козлята молодыя, овечки малыя. И когда насъ увидѣли арапския жоны, рабята, подняли крикъ, вопль, выскочили исъ полатокъ нагия, черны, толко зубы блещатъ. Тутъ мы пущи тово испугалися; а вопль намъ ихъ показался, кажется, до небесъ. Тутъ мы еще бѣжали с версту. Едва отдохнули, такъ набѣжали на насъ проводники наши и сказали намъ: «Не бойтесь-де теперьво».
И тако мы взыдохомъ на гору высоко, толко в полъгоры, и мало поидохомъ, и увидихомъ монастырь Саввы Освященнаго - и обрадовахомся зѣло. И пришли къ монастырскимъ воротамъ, слезли съ коней. А у вратъ стоятъ арапы, не пропущаютъ сабаки, берут со всякова человѣка по пяти паръ да и пустятъ въ монастырь. И тако мы внидохомъ въ лавру Святаго Саввы Освященнаго. Зѣло предивенъ монастырь, у насъ такова подобиемъ и удивителствомъ въ Руси не сыщешъ. Хитро сильно стоитъ, съ полугоры стѣны ведены круто зѣло. А въ томъ монастырѣ въ лаврѣ Святаго Саввы храмъ болшой Преображения Господня: зѣло предивенъ, писмо все стѣнное; и иныя церкви есть многия малыя. Тутъ же въ монастыри мы видѣли кѣлью святаго Саввы, гдѣ онъ самъ труждался: вытесена въ горѣ какъ мощно человѣку сѣсти, а стоять нелзя. Прежде сего, сказовали, выхаживало миро, a нынѣ нѣтъ. А стоитъ тотъ монастырь на краю юдоли Плачевной, которая пошла въ Содомское море. А итти тою юдолью Плачевнаю до Содомскаго моря от Савина монастыря съ полдня, сказоваютъ; какъ посмотришъ съ монастыря къ Содомскому морю, кажется, версты двѣ, да межи горъ куликовато юдолью. А подойтить къ тому морю нелзя, чтобъ его блиско посмотрѣть, от арапъ, да и не вѣлятъ турки ходить. А то море животнаго въ себѣ ничего не держитъ; а воды пить нелзя: л. 62. горъка и солона - и всякое животное въ себѣ уморяетъ. А то море невелико, что озеро, уско да длинно; а ходу, сказоваютъ, кругъ ево пять дней.
А когда мы пришли въ монастырь, тогда насъ игуменъ въвелъ въ церковь. Тутъ намъ вынесли крестъ, здѣланъ от части животворящаго древа. Мы же, грѣшнии, цѣловахомъ тотъ крестъ и обрадовахомся радостию неизреченною. И потомъ повѣли насъ на гробъ святаго Саввы: среди монастыря здѣланъ голубецъ каменной, а въ немъ гробъ; и покровъ черной, на покровѣ крестъ вышитъ. Мы же, грѣшнии, гробъ его лобызахомъ. А мощи гдѣ - про то Богъ вѣсть; и сами греки не вѣдаютъ: тутъ ли, подъ спудомъ, или индѣ гдѣ. Потомъ намъ вынесли въ церкви три главы, Ксенифонта и сыновъ его Аркадиа, Иоанна цареградскихъ. И тако мы, грѣшнии, тѣ главы лобзахомъ.
Потомъ повѣли насъ въ пещеру; тутъ зѣло костей много, въ той пещерѣ. Мы вопросихомъ тутъ старцовъ: «Что-то ето за мощи?» А старцы намъ сказали: «Етѣ-де мощи новых мучениковъ. Когда-де взялъ турокъ Иерусалимъ, тогда салтану турецкому сказали, что: »Есть тутъ монастырь, а въ немъ колугеровъ много, пятнатцать тысящь, и они-де лихи: собравшися, пришедъ да опять возмутъ Иерусалимъ". Такъ турецкой царь послалъ пашу въ монастырь Святаго Саввы, велѣлъ избить. И турки, пришедъ, стали убивать отцевъ, изъ пещеръ тоскать вонъ да головы отсѣкать. Отцы же, видѣвше суровство звѣрское от турокъ, не сташа противитися и начаша свои головы подъ мечь клонити. И побиша ихъ турки до осми тысящь. И видѣ паша турецкой, что колугеры не противятся имъ, посла вѣдомость къ турецкому салтану, что старцы ни въ чемъ не противятся. Царь же умилися, послалъ писание, велѣлъ престать убивати, а ихъ свободити: куда хощютъ, идут, а тутъ бы не жили. И тако паша возвратился во Иерусалимъ, а отцы собравши мощи избиенныхъ да въ той пещерѣ и положили, а сами и пошли до Афонския горы и тамо водворишася". A нынѣ въ тѣхъ пещерах живутъ арапы; зѣло много пещеръ на юдоль Плачевную. Намъ же старцы приказовали, чтобъ от тѣхъл. 62 об. мощей не брали ничего; мы же зѣло того опасалися, от тѣхъ мощей брать. Старцы сказовали: «Естьли кто возметъ, а когда-де приидетъ на море, такъ-де корабль съ тѣми мощами на мори не пойдетъ. А турки-де станутъ обыскивать, а когда у кого найдутъ, такъ-де тово человѣка совсемъ въ море и кинутъ».
Мы же хождахомъ по верху монастыря и удивляхомся таковому зданию, паче же пещерамъ, гдѣ отцы жили; а теперево по тѣмъ вертепамъ живутъ босурманы. Прежде сего принашевалася Богу жертва, a нынѣ богоматане; тогда постъ и молитва, слезы, a нынѣ жертва диаволу тутъ приносится. Да ушто Богу такъ изволившу? А все то за наши грѣхи такъ Богъ попустилъ босурманомъ владѣть святыми мѣстами.
И тако мы смотрихомъ съ монастырской ограды въ юдоль Плачевную: круто зѣло, утѣсомъ! И тутъ видѣхомъ араповъ: тоскаются по юдоли Плачевной, а сами, подъшедше подъ ограду монастырскую, кричатъ съ долу, просятъ хлѣба. И старцы Савина монастыря со ограды кидаютъ имъ, что сабакамъ, помалу хлѣба. Иной, кой напередъ подъхватитъ, да и побредетъ во юдоль Плачевную; а иныя клечетѣютъ, гледятъ къверху, дожидаются, чтобъ еще бросили. Такъ другому кинутъ, да и тот такъже побредетъ. Да такъ-та старцы-та по вся дни съ ними мучатся. А за монастырь вытить нелзя - ограбятъ; а съверху монастыря старцы не вѣлятъ гледѣть на нихъ, сабакъ. И гулявши по монастырю, позваша насъ за трапезу; и трапеза была доволна, и вина было много. И тутъ Дарафей побрал по-прежнему, какъ и въ прежнихъ мѣстѣхъ, да и на игумна бралъ по талерю съ человѣка. И тутъ мы начевахомъ; и утре, на первомъ часу, поднесли по финжалу раки, да и пошли изъ монастыря во Иерусалим.
И какъ мы вышли за ограду монастырскую, тутъ на другой странѣ стоитъ столпъ каменной высокъ, а на немъ стоитъ затворникъ весь наружи, на верху столпа, подъжемши руки, въ клабуку. А греки ходили къ нему на поклонъ и прощенья просили от него. И я спросилъ тутъ старца: «Что, молъ, ето л. 63. за диво и святость?» Такъ онъ разсмѣялся: «Етот-де столпникъ на часъ. Какъ-де богомолцы сойдутъ съ монастыря, а ево-де за ними вѣтръ здуетъ далов». Мы же подивилися тому столпнику да и пошли. Такия-та у грекъ столпники-обманшики! А идохомъ ко Иерусалиму уже не юдолью, но горами высокими; горы зѣло высоки. И отошли верстъ за десятъ, стоитъ село арапское, а прежде сего бывало обитель Феодосиа Великаго. Нынѣ толко церковь одна, и въ той арапы коней запираютъ.
И приидохомъ во Иерусалимъ, и пребыхомъ до Введения Пресвятыя Богородицы. И на праздникъ Введения Богородицы звали всѣхъ богомолцовъ въ монастырь, а тотъ монастырь девичей, живутъ старицы. И былъ в вечерни митрополитъ Птоломадской, и обѣдню служилъ, и поучение чолъ. И послѣ обѣдни посадили всѣхъ богомолцовъ въ полатѣ и давали всякому человѣку по финжалу раки, по другомъ винца церковнаго, а брали съ человѣка по червонному, по талерю, по полуталерю. И тако поидохомъ по своимъ кѣльямъ. Потомъ на вечеръ стали намъ всѣм возвѣщать, чтобъ были готовы итти въ Великую церковь; мы же начата готовитися.
И пришли всѣ богомолцы къ Великой церкви, и стали всѣхъ вѣръ сходитися. Потомъ сошлися всѣ, и стояхомъ у Великой церкви, и ждахомъ пашу турецкова. Потомъ пришолъ паша, емуже турки послаша ковры, и сѣл паша у вратъ церковныхъ. Потомъ приидоша къ нему толмачи всѣхъ вѣръ и сташа подле ево. Потомъ турчинъ принесъ лѣсницу, и присланилъ ко вратомъ церковнымъ, и, влѣзши, отпечаталъ, потомъ отперъ. И пришедъ митрополитъ греческой со христианы-греки и сташа у вратъ церковныхъ. Потомъ пришли и еретическихъ вѣръ: армяне, французы и прочиихъ ересей - и стали у вратъ церковныхъ всѣ. Потомъ турчинъ сталъ брать со всякова человѣка по три червонныхъ, а еретических - по шти червонныхъ, да и печатки давалъ всякому человѣку.
Генваря въ 18 день поидохомъ изъ святаго града Иерусалима на Русь. Въ пятницу предъ Неделею мытаря и фарисеа на первомъ л. 63 об. часу дни поидохомъ мы, грѣшнии, изъ святаго града Иерусалима. И намѣстникъ патриаршей приговорилъ нам извощика-арапа, христианина греческой вѣры. И тако мы, убравшися на кони, поидохомъ изъ града и, вышедши за градския ворота, стахомъ на поли иерусалимскомъ. И приказалъ насъ питропосъ проводить толмачю-старцу; и толмачь выпроводилъ за градъ, сталъ извощику приказовать, чтобъ насъ въ цѣлости на пристани поставилъ и никакой бы намъ шкоды не учинилъ. А намъ старецъ-толмачь говоритъ: «Естьли де извощикъ вамъ на пути какое зло учинитъ, то де пишите ко мнѣ, я-де на немъ за рубль доправлю дватцать рублевъ». И велѣлъ намъ толмачь дать извощику, всякому человѣку, по штидесятъ паръ на раздачю по дороги арапамъ-разбойникамъ, чтобъ арапы насъ не трогали, чтобъ извощикъ насъ во всемъ очищалъ. И тако мы, убравшися совсемъ, и помолившеся Господу Богу и Пречистѣй его Богородицѣ, и призвавше въ помощь всѣхъ святыхъ, и поклонихомся святому граду Иерусалиму, поидохомъ въ путь свой на присталь морскую.
И того дни минухомъ село Еммаусъ, и того дни доидохомъ до града Ромеля. И приидохомъ въ метоху, сирѣчь на подворья Иерусалимская, и старецъ того подворья принялъ насъ съ любовию. А мы зѣло съ пути утомилися, и старецъ поднесъ намъ вина церковнаго; а намъ, утомленнымъ, зѣло въ ползу, поживились, такъ зуда-та поотходить стала. И тако мы препочивши ту нощь. Утре рано, на первомъ часу, извощикъ привелъ намъ кони, и поидохомъ ко граду Иопии на присталь морскую.
И того же дни приидохомъ во Иопию, яко въ пятомъ часу дни, и стахомъ въ мятохи Иерусалимской. И старецъ, попъ чорной, принялъ насъ съ любовию и угости насъ трапезою обилъною. А когда мы шли до пристани морской от Иерусалима, и намъ на пути от арапъ зла не учинилася, - слава Богу святому, - потому что арапъ-извощикъ насъ во всемъ очищалъ от нихъ, сабакъ, тѣми денгами, что мы ему дали, по дватцети алтынъ съ человѣка. А когда гдѣ л. 64. найдемъ на дороги на разбойниковъ, они, что сабаки, лежат свернувши; какъ увидятъ насъ, такъ вскочатъ всѣ да такъ и бросятся на насъ. А мы укажемъ на извощика: «Е, арапча, кофаръ, молъ, за насъ дастъ пешкешь, сирѣчь подарунокъ», - такъ они и пойдутъ ко извощику. А извощикъ уже имъ, сабакамъ, даетъ иному грошъ, а иному кустъ табаку. Да такъ-та насъ Богъ помиловалъ от нихъ, сабакъ. А извощикъ все шолъ позади насъ для разбойниковъ-араповъ: какъ на нас нападутъ, такъ и укажемъ назадъ, на извощика, такъ они къ нему и кинутся. А мы въ тѣ поры ну да ну въпередъ по дороги. Да такъ-та Богъ и спасъ насъ от всѣхъ бѣдъ. А за извозъ мы давали по два талеря на коня, а ходу полътара дни. А всякому человѣку по два коня: подъ себе лошедь, подъ рухледь другая; а иныя и пѣши шли, толко подъ рухледь нанимали.
А когда мы пришли на присталь во Иопию, и въ тѣ поры на пристани кораблей не было. Приходу не было для тово, что время зимнея, такъ къ той пристани корабли не приходятъ. И негдѣ кораблямъ ставится, нѣтъ пристани доброй, такъ тутъ зимою корабли разбиваетъ вѣтромъ. И намъ бысть о томъ печално. Какъ такъ, что кораблей нѣтъ? Что дѣлать? Стала наша дорога. А градъ пустой, харчь зѣло убога - гладомъ бола померли, тутъ живучи. А у турокъ, сабакъ, въ то время прилучился ихъ праздникъ турецкой. Мѣсяцъ цѣлой они постятся, такъ на бозарѣ не добудешъ никакой харчи. A хлѣбъ уже вынесутъ на вечеръ, какъ солнце станетъ садится, и тотъ весь разорвутъ турки. А иныя у насъ иной день и не ѣдши были. Зѣло нужно было: нѣчимъ поживится было, не добудешъ ни рыбы, ни яицъ - самая пустошъ.
А жили мы тутъ на пристани двѣ недѣли, а пущи намъ года стала. Зѣло печально и уныливо было! Ужасъ толко: от моря стонъ стоитъ, какъ море шумитъ да волънами разбивается. А хортуны страшныя были, великия! А от печали у насъ л. 64 об. то и забава была, что бывало пойдемъ подле моря гулять. Такъ версту и другую пройдешъ, такъ бутто тоска-та малое число посволочетъ. Да и тутъ гуляешъ, а назадъ оглядаешся, чтобы арапы-разбойники не набѣжали.
А когда мы пришли на пристань, такъ какъ попъ черной, кой тута живетъ въ мятохи, на другой день възбесновался, такъ мы, грѣшнии, ту всю нощь надъ нимъ вазились. Былъ у насъ крестъ московскаго литья мѣдной, такъ тѣмъ крестомъ все его ограждали. А диавол-отъ въ немъ кричитъ: «Студено-де, ознобили-де мене!» Указываешь на полку ко иконамъ: «Вонъ де стабросъ древянной, тѣмъ-де мене ограждайте, a етѣмъ-де ознобили мене!» А тотъ крестъ не по подобию написанъ: двоечастной, а не троечастной - такъ диаволу-та хочется, чтоб его тѣмъ крестомъ ограждалъ, ему уш то легче от тово. А я таки не слушаю да все московскаго дѣла крестомъ ограждалъ; и ему даю цѣловать, а онъ зубы скрегчетъ на мене, съѣсть мене хощетъ. Да Богъ ему не попуститъ, такъ онъ мнѣ ничего зла не учинилъ. И такъ-та мы съ нимъ до полунощи провозилися. Такъ онъ утомился да сталъ просится: «Дайте-де отдохнуть!» Такъ мы ево положили на постелю, такъ онъ до утрия уснулъ. Потом утре въсталъ, да мене, грѣшника, призвалъ, да сталъ говорить мнѣ: «Пожалуй-де, проговори надо мною одно Евангелие, всѣ четыре евангелиста». Такъ я надъ нимъ по два дни говорилъ Евангелие. Такъ ево Богъ, миленкова, помиловалъ - сталъ разумъ здравъ; чють бола диаволъ не похитилъ. И какъ попъ пришолъ въ разумъ, зѣло до насъ былъ добръ, часто насъ рыбою кармлевалъ.
Потомъ пришолъ малой корабль изъ Акрей. И сказали намъ корабленники, что есть-де во Акрахъ корабли египетския; такъ мы наняли корабль малой и стали сбиратся. Потомъ прислалъ за нами паша турецкой, услышалъ, что мы идемъ во Акри. И я пришолъ предъ пашу; и паша велѣлъ толмоча л. 65. призвать, и переводчикъ пришолъ, и паша велѣлъ у мене спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкаго указъ?» И я ему взявши листъ турецкой да и подалъ, такъ онъ и сталъ чести. И прочетши листъ да и молвилъ: «Вотъ де, папасъ московь, смотри на меня». И я на него смотрю, а онъ листъ салтанской свернулъ, да и поцѣловалъ, и на главу положилъ. А самъ чрезъ толмоча говоритъ мнѣ: «Слышалъ-де я, что де ты въ нощи ѣдешъ въ Станбул. И ты поѣжжай, Богъ тебѣ въ помощь! Сказовай-де въ Царѣградѣ и въ Ядринѣ, что мы такъ салтанской указъ почитаемъ, таковы-де мы, турки, своего государя опасны. Мнѣ-де до тебе нѣсть дѣла никакова. Я-де для тово тебе позвалъ, что де ты московской человѣкъ, да пришолъ-де съ салтанскимъ указомъ, а прежде сего съ такими указами никто не хаживалъ. Такъ де я салтанскова здравия позвалъ-де тебе поздравить и честь воздать, чтобъ де ты, выѣхавши на Русь, про насъ слово доброе молвишъ». Да велѣлъ мнѣ сѣсть, а самъ мнѣ чрезъ толмоча говоритъ: «Не покручинься-де, пожалуй, что де я тебе ночи позвалъ. У насъ-де, у турокъ, нынѣ постъ, такъ де мы въ день не пъемъ, ни ядимъ, такъ де я тово ради въ день и не звалъ, и теперьва-де станемъ со мною кагве пить.» И я ему сказалъ чрезъ толмоча: «Я, молъ, кагве не буду пить: у насъ, молъ, на Руси нѣтъ етово питья, такъ мы не повадились ево пить. Челомъ бъю за твое жалованье.» И онъ мнѣ, паша, молвилъ: «Чѣмъ же де мнѣ тебе подъчивать? Вина-де мы не держимъ, для тово что сами ево не пъемъ. Иди шъ де съ Богомъ!» И я вставши, да поклонившися, да и вонъ изъ полаты пошелъ.
И пришедъ на монастырское подворье, да и стали въ корабль кластися. А корабленник нашъ сталъ бѣсится, и не сажаетъ насъ на корабль, и не сталъ нашей рухледи на корабль класти, да поднявши парусъ да и пошолъ ночи. А мы и остались на берегу моря, и намъ зѣло горко стало и слезно. Да что пѣть дѣлать? Быть такъ, уш то, молъ, Богу такъ изволившу. И л. 65 об. стали мы опять рухледь носить на подворья. И той день намъ бысть зѣло печально. Потомъ мы смотримъ: анъ передъ вечеромъ и пришолъ той же корабль назадъ - зѣло обрадовалися. И пришелъ къ намъ корабленник да и сталъ прощатся: «Простите-де, Бога ради, оскорбилъ-де я васъ. Я-де верстъ с пятьдесятъ отшелъ да и опамятовался. И мнѣ-де стало васъ жаль. Какъ такъ здѣлалъ, что ихъ не помиловалъ? Хотя бы и босурманъ былъ, инъ бы можно помиловать.» Да и велѣлъ намъ кластися въ корабль. Потомъ паша призвалъ корабленника и сталъ ево бранить: «Для чего-де ты не взялъ московскаго папаса?» И зѣло ему пригрозилъ, чтобъ насъ взялъ.
И мы въ ту же нощь поклавшися да и пошли. И въ ту нощь немного отошли, потому что не было вѣтру добраго, и на зари сталъ вѣтръ великъ зѣло. И тово дни на вечеръ пришли во Акри - анъ кораблей египетскихъ нѣтутъ! И намъ зѣло стало печалъно, когда нашъ корабль присталъ ко брегу. Потомъ мы рухледь свою взявши да и пошли въ метоху митрополью. И старецъ митрополей далъ намъ кѣлью и потомъ намъ трапезу поставилъ. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, молъ, корабли пошли во Египетъ?» И старецъ сказалъ, что: «Третьево дни пошли и вновь-де скоро будутъ. Не печалься-де, скоро пойдешъ во Египетъ». И намъ от старцовыхъ рѣчей стало радостно сильно.
И наутре февраля во 2 день, на праздникъ Стрѣтения Господня, позвалъ насъ къ себѣ арап-христианинъ и зѣло насъ угостилъ: рыбы было нескудно и вина, было довольно всячины. И за трапезою было у насъ рѣчей много, спрашивали про государя. И зѣло желаютъ сильно, чтобъ государь Царьградъ взялъ: «Не видать-де намъ тѣхъ дней, чтоб де государь московской свободилъ насъ от турокъ!» И зѣло тотъ человѣкъ любовь къ намъ показалъ и уподчивалъ насъ. И тако от него изыдохомъ въ подворье монастырское.
И по триехъ днѣхъ, въ среду на Сырной недѣли, якобы о полудни, пришли четы- л. 66. ре корабли египетскии съ товарами. Потомъ, пристав ко брегу, стали выгружать товары. Мы же пришедъ къ корабленнику и поредили съ человѣка по талерю до Малова Египта, а по-турецки Домять. А у турокъ въ тѣ поры прилунился боярань, сирѣчь праздникъ, въ субботу на Сырной недѣли; и была у нихъ изъ пушекъ стрѣльба. А празднуютъ турки свой праздникъ три недѣли.
Потомъ, въ воскресенья Сырное, въ заговяны, велѣлъ намъ корабельщикъ на корабль рухледь носить. Мы же рухледь на корабль привезохомъ и съ корабля поидохомъ во градъ погулять. А корабленникъ не сказалъ намъ, что де: «Сегодня буду отпущатся». А когда мы во градъ вошли, тогда насъ градской житель, лутчей человѣкъ, арапъ-христианинъ позвалъ къ себѣ на обѣдъ. Мы же поидохомъ, а опасение у насъ было, чтобъ нашъ корабль не ушолъ. Но господинъ, у кого мы обѣдаемъ, тотъ насъ окротил: «Я-де вѣдаю, что де сегодне корабль не поидетъ» - такъ мы поослабли. А трапеза была зѣло довольна, было рыбъ всякихъ размантыхъ. И такову любовь намъ показалъ, что самъ съ братьеми у трапезы служилъ, во всю трапезу все стоялъ.
А корабль въ тѣ поры почалъ отпущатся, а насъ нѣту. А матрозы по граду бѣгаютъ да насъ спрашиваютъ, а взять не вѣдаютъ гдѣ. Потомъ матросамъ сказали гдѣ, и они, къ тому дому пришедъ, про насъ спрашиваютъ. И рабы, пришедъ, господину говорятъ, что де уже корабль отпустился. А мы языка не знаемъ, что говорятъ. А господинъ перемогается, а намъ не скажетъ. Жаль ему насъ, что корабль ушолъ, а хочется ему, чтобъ обѣдъ докончали; а самъ велѣлъ поскоряе бъ ѣствы нѣсти, ѣства за ѣствомъ. Такъ мы стали припазновать, что онъ сталъ скорбенъ. Такъ мы у толмоча спросили: «Что, малъ, онъ господинъ печаленъ?» Такъ толмачь сказалъ: «Вить де корабль вашъ ушелъ!» Такъ мы какъ услышали, такъ въставъ изо стола да и побѣжали къ пристаннищу морскому - анъ нашъ л. 66 об. корабль верстъ з десятъ ушолъ на море, чють видит. А стала къ ночи. И мы толко руками розно.
А у пристани прилучились турки въ то время, и по насъ стали тужить, да и стали съ кораблей кликать матросовъ съ сондалами. Такъ тотъчасъ подъбѣжали греческия матросы; такъ мы ихъ поредили нагнать корабль, дали талеръ съ двухъ человѣкъ. Толко мы въ сандалъ сѣли - анъ тотъ господинъ, у кого мы обѣдали, и прибѣжалъ на присталь, а мы уже отпущаемся, и спросилъ у матросовъ: «Что-де поредилися извозу?» И они сказали, что талерь. И онъ выхватилъ изъ кормана талеръ да и кинулъ въ лотку: «Вотъ де вамъ извозъ за нево, болѣ-де тово не берите». А самъ сталъ со мною прощатся: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су, лише подивился: етакая христианская душа! Потом мы поклонихомся ему и отпустихомся на море.
Отвезли насъ матросы от брега версты с три да и покинули грести, а сами и стали у насъ просить еще за провозъ: «Тово-де мало, не хотимъ вести!» И стало наше дѣло. Мы то такъ, то сякъ - не везутъ: «Невъмогуту-де, не нагнать. Дай-де еще талеръ!» И тотъ, кой взяли за извозъ, и бросили мнѣ въ сандалъ. И я, су, что дѣлать, взялъ: «Ну, малъ, поѣжжайте назадъ, и я, малъ, буду на васъ паши бить челомъ!» А къ зари-та видить: нашъ корабль поворотился на насъ, вѣтръ сталъ утихать. А они тоже видятъ, что корабль сталъ, такъ они перестали грести и стали шумѣть одно, что: «Дайте другой талеръ!» И много шумѣли, и мы говоримъ: «Повѣзите, молъ, назадъ». Такъ они и стали уже и тот талеръ просить, такъ я отдалъ имъ. Они же погребше мало да опять перестали грести. И зѣло безумныя горесть нанесли и во грѣхъ въвели, едва злодѣи до корабля довезли. Такъ насъ на корабль тотъчасъ матросы приняли, такъ они со студомъ от корабля поѣхали. А я раизу на нихъ жаловался, такъ онъ на нихъ сталъ шумѣть. Потомъ вѣтръ сталъ утихать. И подшедши подъ л. 67. гору Кармилскую да и стали на якори. Потомъ поутру въстали матросы и хотѣли парусы разпущать и якори выниматъ. А раизъ сталъ на море смотрѣть въ далную пучину, и сталъ присматрѣвать, и позналъ, что хощетъ быть погода великая въ мори. Потомъ раизъ не вѣлѣлъ якори вынимать. И стояли мы от погоды подъ Кормилскою горою пять дней.
И въ пятницу на первой недѣли на вечеръ, уже въ ночномъ часу, погода стала затихать. Такъ раизъ увидѣлъ: от города от Акрей стали корабли отпускатся - такъ и онъ велѣлъ якори вынимать и парусы подъимать. Потомъ пошли въ нощъ противъ субботы, и бысть намъ поносъ доброй.
И въ понеделникъ на второй недѣли поста о полудни приидохомъ ко устью Нилу. И не дошедъ усть Нила, якобы верстъ за пять, и стали на якори. И потомъ изъ Малова Египта пришли малыя корабли, да и взяли кладь изъ корабля всю, и корабль порожжей да и привезали, да и повели подъ Домять. Тутъ на усть Нила мѣлко, не пройдетъ корабль грузомъ, такъ маломи выгружаютъ, а болшой порожжей волокутъ за собою.
И на вечеръ приидохомъ подъ Домятъ. И тутъ пришли къ намъ на корабль арапы, да и взяли нашу рухледь, да и понесли въ метоху. Игуменъ насъ стрѣтилъ съ честию да и далъ намъ кѣлью, обѣдъ намъ устроилъ. И мы ему от намѣстника грамотки подали, а въ грамоткахъ писано от намѣстника, чтобъ о насъ радѣлъ, чтобъ намъ корабль добылъ въ Царьградъ. Потомъ игуменъ сталъ намъ корабль добувать и добылъ корабль доброй греченина Ивана, а проименование ему Холава, такъ ему прозвище. А жили мы въ Домяти недели з двѣ.
Потомъ въ Домяти учинился бунтъ от турокъ, и дня зъ два и торгу не было, а насъ игуменъ вонъ изъ монастыря не пущалъ. И помалу бунтъ утишился, и мятежъ былъ великой въ народѣ. Пришолъ от турка указъ, чтобъ малыми денгами не торговать, да чтобъ туркамъ вина не пить и не шинковать, л. 67 об. а грекомъ бы платья зеленова не насить, такожъ и краснова, носить бы черное, бѣлое. Такъ за то бола учинился бунтъ въ Домяти. Прошла бола въ тѣ поры слава, что бутто турецкой салтанъ приѣхалъ и ходитъ по Домяту скрытымъ образом. Такъ турки всѣ улицы метлами мели, опасались. Они чаяли: и въправду турецкой царь пришолъ - анъ все тово ничево не было, такъ мялися.
Потомъ, передъ походомъ нашимъ, звалъ мене архимандритъ Домятской обѣдать. Обѣдъ зѣло хорошей устроилъ, всего было много наспѣто. А тотъ архимандритъ былъ на Москвѣ за милостынею. А когда, отобѣдавъ, я от него пошелъ, такъ онъ мнѣ на дорогу далъ съ пудъ финиковъ. Зѣло добръ архимандритъ да и разуменъ! Мнѣ онъ много расказовалъ, какии тутъ на него бѣды бывали от турокъ, какъ ево граблевали и церковь. Невозможно ево бѣдъ и писанию предать! И жили мы въ Домяти недели з двѣ.
Потомъ стали корабли отпускатся и на усть Нила къ морю и тамъ въ малыя перегружатся. А мы дня с три спустя после ихъ нанявъ коикъ да и поѣхали съ рухледью къ морю - анъ еще корабль нашъ не вышелъ на море, такъ мы и стали противъ заставы. И тутъ насъ остонавили и стали нашу рухледь досматривать, такъ я ему, юмрукчею, подалъ салтанской листъ. Такъ онъ прочетши, да и не велѣлъ разбивать рухледь, да и велѣлъ намъ полатку очистить, гдѣ намъ стоять, докудова корабль поидетъ. А самъ юмрукчей спросилъ у мене: «У ково-де ты идешъ на корабли?» И я сказалъ: «У Халавы». И турчинъ мнѣ сказалъ: «Пеки адамъ, доброй-де человѣкъ Холова, я-де знаю. Поиди-де съ Богомъ!» И тутъ мы на заставѣ жили два дни, покудова выгружались на море.
Потомъ, сѣдши въ коикъ и рухледь положа, да и поѣхали на море къ кораблю. И подъѣхавъ къ кораблю съ рухледью, и сѣли на корабль. А иныя корабли, убравшися, пошли къ Царюграду. А нашего раиза задоръ беретъ, что л. 68. корабли пошли, а онъ сталъ, такъ сердитъ былъ зѣло. Мы къ нему не подъходили, какъ онъ убирался. Потомъ тотъчасъ велѣлъ парусы подымать, да и пошли, да то уже на ходу убирались. И бысть вѣтръ доброй. Потомъ нашъ раизъ сталъ веселъ, какъ корабль пошелъ, a вѣтръ ста доброй. Такъ мы подшедъ къ нему да поклонились. Такъ и онъ намъ поклонился, а самъ молвилъ: «Таколо, деспота, добрѣ тебѣ будетъ, сиди здѣсь!» Да и велѣлъ мнѣ мѣсто хорошое очистить, а самъ под мѣсто рагожи стелетъ. Спаси ево Богъ, миленкова, доброй человѣкъ былъ! И хлѣбъ намъ велѣлъ давать, и кашу, всячину, что ни ворятъ, - то все вѣлитъ давать.
И шли мы четверо сутокъ, a вѣтръ все былъ боковой; и збила насъ боковымъ вѣтромъ въправо верстъ з двѣстѣ. Потомъ на четвертой день стали горы показоватся. И на вечеръ подошли подъ градъ Мирликийской, гдѣ Николай Чюдотворецъ родился. Потомъ къ ночи вѣтру доброва намъ не стала. И сталъ нашъ корабль ходить по морю то туда, то сюда, чтобъ не стоять, а прибыли нѣтъ. И тако нощь всю шатался. А утре по морю появились кораблей много: которыя прежде насъ пошли, всѣ тутъ стали сбиратся. Потомъ караулщикъ нашъ сверху зъ дерева кричитъ, что идутъ-де корабли разбойническия. Потомъ мы смотримъ - анъ и всѣ корабли поворотили назадъ къ нашему кораблю. Потомъ и нашъ раизъ велѣл назадъ корабль обратить, да и пошли подъ городокъ Костелоризъ. А когда мы стали входить во врата межи горъ въ лиманъ, тогда изъ городка въ каику выѣхали граждане и сказали намъ, что въ городку моръ есть. Такъ нашъ раизъ хотѣлъ назадъ поворотить - анъ бѣжать и нѣкуда: тутъ, въ городкѣ, моръ есть, а назаде разбойники. Такъ и нѣкуда деватся стала, да и положилися на волю Божию: лутче въпасти въ руцѣ Божии, нежели въ неприятелския руки. И пошли л. 68 об. подъ городъ, и стали на якори. Потомъ за нами пришли всѣ корабли турецкия да и стали; а разбойническия корабли за лиманомъ стали на воротѣхъ да и не выпустятъ никово. Все тутъ, сталъ нашъ путъ, нѣкуда деватся!
И на третей день на турецкомъ корабли умеръ раизъ-турчинъ. Бился съ разбойниками: такъ онъ от нихъ отбивался; такъ они, разбойники, у корабля древо подъбили да сопетъ разбили, а раизу руку отрубили - такъ онъ въ третей день умеръ. A забѣжали наши корабли въ тотъ лиманъ въ среду Крестопоклонную, и стояли мы подъ тѣмъ городкомъ до Святой недели. По томъ стояньи стали раизы сьѣжжатся да думать, какъ быть. И придумали, и послали пошту въ Царьградъ къ салтану турецкому, что разбойники не выпущаютъ. И зѣло намъ было тутъ житие наше печально. А когда мы подъ тѣмъ городкомъ стояли, и въ тѣ поры учинился на одномъ корабли моръ сталъ, и зѣло тому кораблю стала нужда: не пущаютъ ни въ городъ, ни на корабли, а харчь приѣли, а взять негдѣ, а людей на корабли остается немного. Такъ раизъ дождавши вѣтру добраго до нощи и пошелъ на уходъ сквозь разбойническия корабли. И гнали за нимъ верстъ со двѣстѣ до Родоса-города, и ушелъ - Богъ спасъ ево; а корабль былъ христианской, греческой.
Потомъ на Вербное воскресение разбойники поймали попа да дьечка изъ города, - они гуляли по берегу, - и увезли на корабли, да пытали, и спрашевали у нихъ: «Сколко-де стоитъ кораблей подъ городомъ?» Такъ они сказали: «Дватцать кораблей стоятъ мисирскихъ» - такъ они ихъ и отпустили. Потомъ учинился у нихъ въ городкѣ великой моръ, такъ корабли и пошли от городка прочь на другую сторону, въ другой лиманъ, подъ горы зѣло высоки. И подъ тѣми горами стояли съ неделю. Тутъ и Свѣтлое воскресение взяли. И зѣло печално было: такой пресвѣтлой празд-никъ, а взяли въ пу- л. 69. стомъ мѣстѣ. И в Свѣтлое воскресение раизъ прислалъ мнѣ яицъ и молока. Спаси ево Богъ, миленкова! Доброй человѣкъ былъ, часто къ себѣ обѣдать зывалъ.
Потомъ въ самой праздникъ послѣ обѣда пошли корабли опять подъ городъ и стали на якори. А на корабляхъ уже хлѣба не достало, нужда великая стала. Много у нашего раиза брали сухарей на всѣ корабли, у него было запасу много. Человѣкъ онъ старой, сорокъ лѣтъ уже на корабляхъ ходитъ, такъ всякия нужды видалъ, такъ научился, какъ по морю ходить.
А когда мы стояли подъ горами, и тутъ мы въ горахъ видѣли капища идолския, древния гробища. И мы по тѣмъ горамъ гуляли и въ нихъ, капищахъ и гробищахъ, внутрь ихъ были. Диво да и все тутъ, какая-та слѣпота была! А гробищи пусты, костей нѣтъ ничево. И капищи выбиваны изъ камени кирками, а не кладеныя; и гробища всѣ выбиваны пустыя. А гробищи поставлены зѣло на высокихъ горахъ, едва съ нуждою взойти; и нынѣ на тѣхъ горахъ турецкия селы.
Потомъ въ среду на первой недѣли рано, на первомъ часу, увидѣлъ караулъ зъ горы, что идутъ голены турецкия съ войскомъ насъ выручать. И караулъ сталъ къ кораблямъ кричать, такъ съ кораблей турки, греки побѣжали, и мы туда же пошли смотрѣть. И когда мы увидѣли голены турецкия, и зѣло обрадовалися всѣ. И къ ночи пришли къ намъ, и разбойническия всѣ побѣжали въ пучину. И в вечерѣ прибѣжалъ сандалъ зъ голенъ съ янычары къ нашимъ кораблямъ, и велѣли утре рано выходить вонъ на море.
И въ четвертокъ на Свѣтлой недѣли рано, на первомъ часу, стали наши корабли подыматся и пошли на море. И шли корабли подле горъ, а голены турецкия от моря, от степи, а иныя позади нашихъ кораблей шли, оберегали от разбойниковъ.
И на другой день пришли въ городокъ въ Родость турецкой. И тутъ корабли л. 69 об. не приставали: вѣтръ былъ доброй - и тако мимо прошли Родосъ. А когда верстъ з десятъ отошли, тогда изъ Родоса изъ пушки трижды выстрелили, и корабли всѣ остоновились. Потомъ вѣдомость пришла изъ города, чтобъ оберегались, что разбойническия голени прошли. Потомъ мы дождались голеновъ да и пошли вмѣстѣ.
Потомъ во вторый день въ ночномъ часу стала восходить полоса. Потомъ на всѣхъ корабляхъ стали парусы подъбирать. И когда лише парусы подобрали, и взяла фортуна великая, и почела насъ по морю носить, и разбила всѣ корабли - куда неизвѣстно занесло. Тако насъ ночь всю въ мори волънами носило.
И утре рано въ Фоминъ понеделникъ стала погода преставать. Мы же по морю смотрѣхомъ съ корабля, и не видать въ мори ни единаго корабля, всѣ разбило. Потомъ о полудни стали на мори корабли по кораблю показоватся, и къ вечеру опять всѣ и сошлися. И тово дни минухомъ Патмасъ-островъ, гдѣ Иоаннъ Богословъ былъ заточенъ. А от Патмаса-острова во вторый день взяла насъ опять фортуна въ Ускомъ мори, тутъ бола едва не всѣ корабли разбила. А стало межъ горъ, а море глубоко, саженъ пятьсот было глубины. Такъ едва столько снастей стало, и всѣ снасти связовали - едва корабль нашъ остоновили. И тутъ мы стояли от фартуны двои сутки.
Потомъ стала утихать, да и пошли всѣ корабли, и голены съ ними же. И въ ту же нощь сталъ вѣтръ противенъ, и погнала всѣ корабли назадъ, и на корабляхъ парусы поставили боковыя. И пришли подъ Ефесъ-градъ, гдѣ жилъ Иоаннъ Богословъ съ Прохоромъ-ученикомъ. Градъ зѣло узоричистой; и митрополитъ въ немъ живетъ греческой, и митрополитъ - доброй человѣкъ.
Потомъ пошли и пришли в Стинковъгород. Тутъ мы стояли сутки с двои. Тутъ мнѣ неволникъ руской далъ два мешка лимоновъ. И въ томъ городѣ Стинове всего л. 70. много, садовъ всякихъ; вино дешево - по копѣйки око, a горѣлки - око по грошу; лимоновъ сорокъ-пятьдесятъ за копѣйку; и все дешево. Такова града въ Турецкой земли поискать другова! Всякия овощи идутъ кораблями изъ него въ Царьградъ.
И тутъ насъ турчинъ-паша сталъ на мнѣ просить горачю, такъ я ему листъ показалъ турской. А онъ листъ и спряталъ въ пазуху да и поѣхал по кораблямъ горачю збирать. A мнѣ сказалъ: «Поѣжжай-де въ городъ, тамъ-де листъ отдамъ». И я поѣхалъ въ городъ въ коику и сталъ ево на берегу дожидатся. А когда онъ приѣхалъ, и я сталъ у него листъ просить, и онъ у мене спросилъ: «А колко-де васъ человѣкъ?» И я сказалъ, что четыре человѣка. И онъ молвилъ мнѣ: «А то-де васъ двое толко, а ето-де двоя греченъ за сабою провозишъ». А я бола двухъ старцовъ рускихъ съ собою изъ Иерусалима взялъ за тѣмъ же листомъ. А онъ, сабака, разсмотрѣлъ, что они въ листѣ не написаны, да и сталъ просить двенатцать талерей зъ двухъ человѣкъ.
Такъ я пошел до воеводы и сталъ бить челомъ, что, молъ, у мене отнялъ паша горачной листъ салтанской. Такъ воевода послалъ за нимъ, чтобъ онъ листъ принесъ, такъ онъ листъ прислалъ. И воевода листъ прочелъ да и велѣлъ мнѣ отдать: «Хоша бы ихъ было дватцать человѣкъ, не токмо четыре, так де не указано съ нихъ брать!» И турчинъ взялъ листъ у воеводы да и прятать сталъ, и я събоку да и вырвалъ у него, да и спряталъ въ пазуху. А когда мы от воеводы пошли, турчинъ насъ не отпускаетъ: «Поидите-де до паши, онъ-де какъ хочетъ съ вами».
Такъ мы пошли и пришли передъ его. Такъ онъ сталъ просить листа, и я ему не даю. «Инъде посадите ихъ въ тюрму!» Такъ я ему сталъ говорить: «За что ты мене велишъ въ тюрму сажать? Что моей вины?» И турчинъ молвилъ: «Дай-де з двухъ человѣкъ горачь!» Такъ я ему молвилъ: «И ты ихъ себѣ держи, л. 70 об. а мене за что держишъ?» Такъ онъ велѣлъ тѣхъ двухъ посадить, а мене отпустилъ.
Такъ я пошелъ опять до воеводы да сталъ бить челомъ на пашу. Такъ воевода мнѣ сказалъ: «Что жъ де мнѣ съ воромъ дѣлать? Я-де стану на нево въ Станбулъ писать, а себе-де очищать. Ведь де ты и самъ видишъ, какъ я бранился съ нимъ. Прииди-де завтре, и я-де дамъ тебѣ писмо на него къ салтану, и ты-де бей челомъ на него. Да мнѣ-де что съ нимъ дѣлать?»
Такъ я от него пошелъ и пришелъ къ коику на пристань - анъ каика нашего и корабля нѣту! Уже позно стало, такъ я въ городъ и пошелъ, да у невольника рускова начевалъ. И поутру съ тѣмъ невольникомъ пошелъ до митрополита. Такъ митрополитъ взялъ у мене листъ да и пошелъ до воеводы. Такъ воевода послалъ съ великою грозою къ паши. Такъ паши стало не лицо, и велѣлъ тѣхъ старцовъ выпустить, да еще имъ далъ по пяти копѣекъ на хлѣбъ, а самъ съ ними прощался.
Потомъ о полудни наши корабли пошли всѣ къ Царюграду, и голени съ ними же. И на вечеръ вѣтру не стала, и пристали ко острову Милитискому. И тотъ островъ зѣло великъ, и городов въ немъ много. И тутъ мы стояли двои сутки. И потомъ поднявши парусы да и пошли, и голени уже от насъ отстали, пошли назадъ къ Стинковугороду.
И на другой день пришли къ устью Ускому морю, что въ Царьградъ поворачивают. И тутъ намъ вѣтръ противной былъ, не пустилъ насъ въ Уское море. И стояли мы тутъ пятеры сутки: вѣтръ былъ все противной. А на тѣхъ воротѣхъ стоятъ два города турецкия для воинскова дѣла, зѣло ружъемъ запасны. A гдѣ мы стояли, и от тѣхъ мѣстъ до Афонския горы сто шездесятъ верстъ, а до Царяграда сто сорокъ верстъ. Афонския горы от того места не видать, а солнце сядетъ, такъ она вся обнажится, а въ день не знать ничего.
Потомъ сталъ вѣтръ л. 71. заворачеватся намъ въ попутье, такъ на всѣхъ корабляхъ подъняли парусы да и пошли. И прошедъ два городка, а имя имъ Костели, да и стали: опять вѣтръ не нашъ сталъ. Тутъ бола нашъ корабль на камень проломило, и едва законапатели. И въ тѣ поры раизъ съ навклиром побранился. Навклиръ говоритъ: «Пора якори кидать!» А раизъ говоритъ: «Еще рано!» Да такъ-та въ томъ шуму на камень корабль и вдарился, чють не пропалъ бола корабль, и съ людми. Да еще-та Богъ помиловалъ, что тихонко потерся о камень.
И утре рано, подънявши парусы, пошли подъ Царьградъ. И на другой день на вечеръ, после полденъ, пришли подъ Царьградъ, - въ среду на четвертой недѣли Свѣтлова воскресения, въ самое Преполовение, - и стали на якорѣхъ на Бѣломъ мори противъ Царяграда, не дошедъ пристани версты з двѣ, гдѣ корабли пристаютъ. Потомъ къ нашему кораблю приѣхали изъ таможни турки и стали на корабли товаровъ досматревать. Потомъ стали нашу рухледь разбивать, такъ я имъ показалъ турецкова салтана лист, такъ они и не стали разбивать. А начальной турчинъ въ честь у мене попрасилъ чотки иерусалимския, такъ я ему далъ, а крестъ съ нихъ снялъ. Такъ онъ сталъ говорить: «А ставросъ-де на что снимаешъ?» И я ему молвилъ: «Да басурманъ, молъ, не требуетъ ставроса». Такъ онъ разсмѣялся да и молвилъ: «Е, папасъ, гайда-де, гайда, поспѣшай-де! Вашъ-де корабль московъ бызырьянъ скоро ѣдетъ къ Москвѣ, такъ де тебѣ съ ними хорошо, a инъдѣ уже выбираются съ товарами въ Ениково-село». И я какъ услышалъ, что еще наши московския купцы не уѣхали, такъ я зѣло обрадовался. Да нанявши коикъ, да убравшися съ рухледью, да поклонившись раизу, да и поѣхали на Фенаръ въ метоху Иерусалимскую. И приѣхали въ метоху, игуменъ намъ радъ, сталъ здравствовать: «Здрава ли де васъ Богъ носилъ?» Мы же ему л. 71 об. грамотки подали от намѣстника, а онъ намъ далъ кѣлью и хлѣба прислалъ и вина, всево доволна.
Потомъ поидохомъ въ велдеганъ къ московскимъ купцамъ, еще они въ Еникова не уѣхали. И купцы намъ зѣло обрадовалися, нашему пришествию. Калуженинъ Иванъ Кадминъ и братъ ево Ерастъ Стефановичи, спаси ихъ Богъ, трапезу намъ устроили добрую, и ренскова было доволи. Ради миленкия, а сами говорятъ намъ: «Слава-де Богу, что вы насъ застали! Хорошо-де съ нами ѣхать къ Москвѣ. Мы-де вамъ не чаяли назадъ выѣхать». И зѣло удивлялись на трапезѣ; и, вставши от трапезы, воздали хвалу Богу; потомъ пошли гулять по Царюграду.
Потомъ, на третей день нашего пришествия, учинился бунтъ въ Царѣградѣ от янычаръ турецкихъ. Сказано была имъ, янычаромъ, служба - итить на катаргахъ на Черное море подъ Керчи и на Кубанъ-реку, въ мори устья заваливать каменемъ, чтобъ московския корабли съ войскомъ не прошли. И тѣ янычеры пришли къ пушкарскому головѣ жалованья просить, и голова жалованья имъ выдалъ полное. А янычеры стали просить за прошлыя годы от азовской службы похотное жалованье, и голова сказалъ: «Мнѣ-де указу такова от салтана нѣтъ, чтобъ вамъ за прошлыя годы подъемъ давать. Вить де вы службы не служили, за что-де вамъ давать?» Такъ они взявши голову да удовили, и удавивши да и пошли по редамъ, грабить реды. И мы въ то время прилучились въ редахъ, и едва ушли на гостинай дворъ да и заперлись. А въ редахъ и въ дворахъ вездѣ толко стукъ да громъ стоитъ, какъ запираются по редамъ и по дворамъ. Потомъ бунту было часа на два.
Потомъ прибѣгли янычеры царския да и перехватали янычеръ - такъ бунтъ унялся. А мятежъ по всему Царюграду до ночи не утишился. И вездѣ въ домахъ по всему же Царюграду ужасъ великой: крикъ, пискъ бабей, ребячей. А то и кричатъ: л. 72. «Москва пришла, московския корабли! Увы, погибель пришла Царюграду!» А дворы заперши, да ямы капали, да добро прятали. И турки ходячи по Царюграду съ дубъемъ да бъютъ въ ворота, чтобъ не мятежились, а сами говорятъ: «Нѣтъ Москвы, нѣтъ, то-де янычеры възбунтовали!» И къ ночи едва унялся мятежъ. Мы же зѣло подивились: «Куда, молъ, на турка-та ужасъ напалъ от московскаго государя?» А сами удивляемся. Да что, су, и удивлятся? Время-то приходитъ, такъ на нихъ и страхъ Богъ напущаетъ, затмѣние предпосылаетъ страхованное.
Потомъ мы стали убиратся въ село Аниково: на Черное море корабли всѣ изъ Яникова-села отпущаются; а тавары въ коикахъ возятъ; а село Ениково от Царяграда десятъ верстъ. Мы же убравшися съ рухледью въ каикъ, да и поѣхали въ Яникова, и стали на томъ же дворѣ, гдѣ московския купцы стоятъ. А купцы еще въ корабль не клалися, ожидали изъ Адрианополь указу. И потомъ не дождались указу, стали кластся въ корабль. Толко поклались - анъ указъ и пришолъ, чтобъ ѣхать горами на Голацы чрезъ Дунай-рѣку на турецких подводахъ, да двѣстѣ человѣкъ турокъ-провожатыхъ дано до Киева провожать, да воловъ сто дватцать, во всякую арбу по четыре вола. И Иван Кодминъ съ товарищи, съ которыми уклался въ корабль, не поѣхалъ сухимъ путемъ, не сталъ изъ корабля выбираться. Только поѣхали Житковы, прикащики гостя московскаго Ивана Исаева да Матфея Григорьева. Они поѣхали сухимъ путемъ, а мы съ калужены - моремъ, въ карабли. Мы же после ихъ отпустилися, три дни спустя, а отпустилися подъ Троицынъ день. И пришли на усть моря Широкова. Тутъ стоятъ два городка турецкихъ для московскова опасу по обѣ стороны, пушекъ зѣло много. А городки въновь подѣланы: боялся турокъ нашего государя приходу въ Царьградъ. Тутъ стоитъ застава, осматрѣваютъ ружья. Тутъ л. 72 об. у насъ на корабли у московскихъ купцовъ ружья осматривали. А у нашихъ купцовъ былъ взятъ листъ у паши, чтобъ пропустить по счету ружье московское. И тако пришедъ турчинъ, начальной человѣкъ, да и пересмотрѣлъ, и противъ указу перечелъ ружье всякое, да и отпустилъ насъ.
Мы же тово дни не отпустихомся, понеже вѣтру не было доброва. И тово дни въ вечеръ противъ Сошествия Святаго Духа поемъ мы вечерню - анъ приѣхали турки къ нам на корабль къ купцамъ товару досматрѣвать да и взошли на корабль. А мы въ тѣ поры поемъ стихѣры возвашные479, такъ мы ладону пустили поболѣ раснова, а турки ладоннова духу не любятъ, а ладонъ вездѣ по кораблю разшолся. А когда пришли турки ко окну корабленному, гдѣ внутрь входятъ въ корабль, и увидѣли, что корабль полонъ ладону напущенъ, такъ залопотали, бранить стали насъ по-турецки. А сами изъ корабля побѣжали, такъ мы по тѣхъ мѣстъ и видѣли ихъ; а то бы наши купцы были от нихъ рублей безъ десятку; да уже и не бывали къ намъ.
Мы же тово дни послѣ обѣда и стали опущатся въ море на ширину, и на вечеръ внидохомъ въ море болшое, и тако поидохомъ къ Дунаю, болшой рѣкѣ. И ту нощь доброва вѣтру намъ не было, такъ шатались и туда и сюда. И поутру все тожъ, не было намъ вѣтру доброва до пятницы. И въ пятницу взялъ насъ вѣтръ доброй - въ самыя заговины на вечеръ съ моря внидохомъ въ Дунай-рѣку. Мало отшедъши от усть Дуная-рѣки, гдѣ въ море въпала, да и начевать стали въ пустомъ мѣстѣ, тутъ и загавлявали. И то мѣсто пусто, нѣтъ ни градовъ, ни селъ.
И утре въ понедельникъ Петрова поста, вставши, пошли бечевою въверхъ по Дунаю; и пришли въ третей день под градъ турецкой, и имя ему Тулча; а шли и бечевою, и парусомъ. A Дунай-рѣка зѣло куликовата и уска, многими разшиблась гирлами. л. 73. И тутъ мы подъ тѣмъ городкомъ стали.
И утре рано приѣхали къ намъ на корабль турчаня товаровъ досматривать и лишнихъ людей, неволниковъ. Взошли турки на корабль да и стали указовъ досматрѣвать. Потомъ и нашъ указъ прочелъ и сказалъ турчинъ: «Нѣтъ де мнѣ дѣла до попаса и до рухледи его. Вы-де, московь базырьянъ, дайте-де вы съ своего товару пошлину». Такъ наши купцы заупрямилися, пошлину не стали давать. Такъ турчинъ, начальной человѣкъ, взявши указы наши въ городъ, да и списалъ, да въвечеру къ намъ указы и прислалъ. А списки послалъ въ Килию-градъ къ изапуши, по-нашему къ полковому воеводѣ. А изапуши въ тѣ поры стоялъ въ Килии съ войскомъ турецкимъ.
Въ тѣ поры въ Бѣлогородской ордѣ была замятия, татары бѣлогородския възбунтовали, от турка отложились да волохи всѣ разорили. Такъ тотъ паша от турка присланъ разыскивать и валохомъ грабежное добро отбирать на нихъ въпятеро: у ково лошадь взяли татарове, такъ на нихъ доправлят за одну лошедь пять лошадей.
Потомъ, на четвертой день, пришелъ указъ от паши, чтобъ на московскихъ купцахъ брать пошлину, такъ турчинъ и приѣхалъ на корабль править пошлину. Такъ наши купцы не похотѣли дать пошлины да и поѣхали сами въ Килию ко изупаши. Такъ паша указъ имъ далъ, что на Голацахъ платить. Потомъ наши купцы приѣхали изъ Килии. И стояли мы подъ Тулчею девять дней, потомъ пошли къ Галацамъ.
И во вторый день пришли въ Реньгородъ. И стали наши тутъ купцы думать: хотѣли кони покупать да изъ Рени итить на Русь. И новъ городъ весь разоренъ от татаръ, коней не добыли. Потомъ купецъ Иванъ Кадминъ нанялъ у турчанъ коикъ, да и поѣхали съ нимъ напередъ на Голацы для коней и для тѣлегъ, а корабль не пошелъ за вѣтромъ. Да в ночь и пошли мы на коику, а ружья съ собою не взяли. И ту нощь мы зѣло страху набрали- л. 73 об. ся от татаръ: а то мѣсто зѣло воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы точию ночью добились до Голацъ, и пришли часа за два до дни, да тутъ на берегу и начевали.
И поутру рано взявши рухледь да и пошли, а застава насъ и не пустила, да привели насъ къ бѣю, къ начальному турчину. А турки въ тѣ поры еще спали, такъ мы дожидалися, покудова они въстали, да умылись, да молились. Потомъ сѣли на мѣстехъ, такъ мы подали указы. И прочетши указы да и велѣлъ намъ итти. Такъ мы и пошли въ монастырь, да тутъ намъ игуменъ далъ кѣлью. Такъ мы шедше на берех Дуная-рѣки, и купили рыбы белужины, и наварили, и нажарили. А рыба зѣло дешева: бѣлуга дать великая двѣ гривны, а созана Беликова свѣжова - алтынъ. И тутъ мы стояли и переночевали.
Утре рано приѣхали наши цареградцы, что поѣхали сухимъ путемъ съ провожатыми съ турецкими, и, перевезшися реку, выклали таваръ на берегъ. Потомъ и нашъ корабль пришолъ, и товару турки не довали изъ корабля выгружать, потому что за пошлину былъ шумъ великой, и помирились на малое дѣло. Потомъ стали товары возить на гору въ монастыри. Потомъ стали коней покупать, а кони были недороги, средняя цѣна. Потомъ, въ третей день, приѣхали наши провожатыя турчане от изупаши двѣстѣ человѣкъ. Потомъ пригнали подъ товары коней и стали на подводы убиратся.
И въ послѣднюю нощь учинилась у насъ бѣда великая: диаволъ похитилъ молотчика Козму Кадмина, възбѣсновался. И бысть великой всю нощь съ ними крик, да свищетъ, и платья все на себѣ изодралъ въ куски, да все разбросалъ. Потомъ его сковали да все сковавши вѣли до Киева. Зѣло бѣсъ прокудливъ въ немъ былъ, лихой, прасалай окаянной!
Потомъ тово дни стали убиратся, и утре рано во вторый день выѣхали изъ Галацъ л. 74. вонъ, и на поли сжидалися. А провожатыя турки напередъ выѣхали, дожидалися; выѣхавъ верстъ с десять, въ степи дожидалися. А какъ наши купцы московския выбрались къ полднямъ, да и пошли всѣмъ корованомъ. Потомъ наѣхали мы на провожатыхъ, такъ турки поѣхали и передъ нами, и за нами. Зѣло опасно насъ провожали! А естьли ось изломится или иное что изпортится, корованъ таки не остановится, пойдетъ, а турокъ человѣкъ дватцать или тритцать останется, дожидаются. А какъ ось подъдѣлаютъ, такъ и пойдутъ съ тѣмъ возомъ да къ стану и даѣдутъ. А когда поидешъ на сторону за нуждою, а турчинъ стоить надъ тобою да дожидается. А по дороги вездѣ передъ нами мостили мосты да гати. A гдѣ на мостахъ, на гатѣхъ человѣкъ дватцать-тритцать слезутъ съ коней да черезъ переправу переправляютъ. Уже зѣло берегли! Да нелъзя имъ и не беречь, какъ въ указѣ имъ написано насъ беречи. «Что естьли хошъ одинъ человѣкъ утратится, - такъ турецкой салтанъ сказал, - всѣхъ-де васъ двѣстѣ человѣкъ перевѣшаю за одново московскова человѣка!» Да приказалъ, чтобы въ Киѣвѣ съ московскимъ воеводою отдать насъ въ цѣлости и расписатся. А тую бъ расписку привести во Адрианополь къ самому салтану, а от купцовъ писмо за ихъ руками - къ послу московскому къ Петру Ивановичю Толстому, что въ цѣлости доѣхали до рубежа и никакой шкоды турки и татары не учинили. И зѣло намъ было от татаръ неопасно, а то была слава великая у татар, что московския купцы ѣдутъ богаты, таки бы безъ попорки не было.
И, доѣхавъ да Ясей за тритцать верстъ, поѣхали мы, человѣкъ пять московскихъ купцовъ да начальной человѣкъ турчинъ съ людъми, напередъ въ Ясы въ ночь. И ѣхали всю нощь, и приѣхали въ Яси часу на другомъ дни. И господарь воложской отвелъ намъ дворъ стоялой. Потомъ, во вторый день, пришелъ нашъ корован и съ турками-провожатыми; и стали въ монастыри л. 74 об. у Николы, порекломъ Голя. И стали покупать кони, телеги, а иныя нанимали извощиковъ киѣвскихъ, воложскихъ, давали до Киева на подводу по десяти рублей, а возы везли двойкою. И въ то время въ Яси приѣхали турки, да господаря воложскаго сковали, да со всѣмъ домомъ повезли къ турецкому салтану. А какое до нево дѣло, никто не вѣдаетъ.
И стояли мы въ Ясѣхъ дней с пять. И, совсѣмъ искупившися и убравшися, выѣхали изъ Ясей вонъ за пять дней до Петрова дни. И ѣхали да Сороки пять дней, а въ Сорокугородъ приѣхали въ самой Петровъ день после полденъ. И тутъ Днестръ до вечера перевозилися, два перевоза тотъчасъ, а перевезшись да и начевали. И тутъ ляхи про нашихъ купцовъ обѣдъ дѣлали и зѣло почтили нашихъ купцовъ.
И во вторый день после обѣда убравшися да и поѣхали въ степь къ Немѣрову; и ѣхали до Немѣрова пять дней. А когда мы приѣхали въ Немѣрово, и Немѣровъ весь разоренъ от Палѣя съ казоками, a нынѣ стоитъ войско лядское тысячь с пять. А голь зѣло, и воровство страшное, въ очахъ крадутъ. Мы поѣхали въ городъ за харчью, такъ тово часа софянъ съ седла съхватили, и не видали. И у нашева молодца и кошелекъ съ талереми и со всемъ вырвали, онъ хлѣбъ покупалъ. И губернаторъ градской купцовъ нашихъ звалъ къ себѣ на обѣдъ, такъ на дворѣ караулщики бурку украли. Стали губернатору бить челомъ, и губернаторъ сказалъ: «Укажите-де въ лицо, я-де доправлю, а то де такъ нелъзя сыскать. И вы-де, для ради Бога, берегитеся. Какъ-де имъ не воровать? Жалованья нѣту, толко де по десяти денехъ на неделю, за неволю-де имъ воровать».
И стояли мы въ Немѣровѣ часу до пятаго дни, искупяся харчью да и пошли. А купцы поѣхали къ губернатору на обѣдъ, а корованъ съ турками пошелъ напередъ изъ Немѣрова. Турки прошались, чтобъ ихъ купцы отпустили, и купцы л. 75. имъ сказали: «Мы-деивасъ не держимъ, поѣжжайте-де себѣ. Какъ-де въ указѣ у васъ написано, такъ-де и творите». Такъ они стали просить отписку, чтобъ расписались, и купцы сказали: «Мы-де здѣсь расписоватся не станемъ: земля-де - не нашева государя владѣния, здѣ-де губернаторъ польской не станетъ за нашего боярина расписаватся». Такъ они сказали: «Мы бъ де васъ съ радостию и до Киева проводили, да мы-де боимся Палѣя вашего, онъ-де насъ не выпуститъ вонъ от себе, тутъ-де насъ побъетъ». Такъ мы имъ сказали: «Али, молъ, Палѣй у насъ какой своевольной, у государя нашего?» И турки сказали: «У насъ-де про нево страшно грозная слава. Да мы-де никово такъ не боимся, что ево. Намъ-де и самимъ зѣло хочется его посмотрѣть образа, каковъ-де онъ». Да затѣмъ и за нужу поѣхали, что расписатся не съ кѣмъ, и имъ безъ писма приѣхать къ салтану нелзя.
И ѣхали мы степью черезъ Лядскую землю четыре дни, и въ пятый день приѣхали въ Поволочи въ мѣстечко, Полѣево владѣние. И, не доѣжжавъ Поволочи верстъ за десятъ, стали коней кормить, а сами обѣдать. И наши передовыя поѣхали напередъ въ Поволочи для ради овса и сказали наказному полковнику, что ѣдут купцы московский, а провожаютъ турки. Такъ полковникъ тотъчасъ велѣлъ вдарить въ бубны да въ политавры. И палѣевшина тово часу слѣтелась, и тотъчасъ осѣдлали коней, и приправилися въ ружье, и выѣхали къ намъ въ поле съ знаменами. Толко мы съ стану тронулись, съ версту не отъѣхали, и прилучилося лѣсомъ, дубничкомъ молодымъ, а турки толко нашъ обозъ стали объѣжжать напередъ - анъ полковникъ Палѣевъ и вывернулся, что заецъ въ леску, а съ нимъ человѣкъ с триста. Да почили по дубнику скакать, гдѣ дватцать, гдѣ тритцать человѣкъ, какъ есть зайцы: тотъ оттудова, а иной изъ иной стороны. И какъ турки увидѣли палѣевшину, такъ стали ни живы ни мертвы. А уже злодѣи зѣло храбрость показали и почали на конѣхъ винтовать, копья бросать, изъ луковъ стрелять и л. 75 об. ис пистолетовъ, нашъ корованъ и турокъ кругомъ облетѣли.
И нашъ корованъ остановился, и турки тотъчасъ. Полковникъ къ нашимъ купцамъ подъѣхалъ да и сталъ здравствовать, а наши купцы полковнику такъже поздравствовали. И наши купцы, и полковникъ слѣзши съ коней, да и стали наши купцы воткою подъчевать; и выпивъ вотки по чарки да и сѣли на кони. А дубникъ уже, лѣсокъ, выѣхали, къ Поволочи - чистое поле. И какъ минувъ нашъ корованъ и турокъ, да какъ вдарили по конемъ - ино какъ брызнули, такъ, что молния, у насъ изъ гласъ мелъканули, какъ по полю разсыпались: гдѣ дватцать, гдѣ десять до самова городка скакали, не перестовали. И турки толко головами качаютъ. A выѣжжали все убранная молодешъ.
А какъ мы приѣхали въ Поволочи да и стали за мѣстомъ на поли, и полковникъ прислалъ корму, овса, меду. А турки зѣло ужаснулися да и не захотѣли ѣхать до Киева. И стали нашимъ купцамъ бить челомъ, чтобъ полковникъ Полѣевъ разписался съ ними, что принялъ насъ въ цѣлости. И наши купцы вѣлѣли полковнику расписатся да сами писмо къ послу дали, что, далъ Богъ, въ цѣлости, здрава доѣхали. И ихъ съ честию отпустили да и на дорогу дали имъ с пятьдесятъ талерей да яловицу. Такъ турки и поѣхали назадъ, а насъ уже стали провожать Полѣевы казаки.
А какъ мы стали приѣжжать къ Фастову, такъ Палѣева жена и выслала къ намъ навъстречю казаков человѣкъ с пятьсотъ конницы со знаменами, и стрѣтили насъ верстъ за пять. А какъ мы приѣхали въ Фастово, и стали за городомъ на поли. A Полѣя въ то время дома не было, въ Киевѣ былъ. И Полѣева жена прислала къ намъ въ таборы яловицу, и колачей, и вина, а конемъ овса. И тутъ мы стояли весь день. A Полѣева жена брала къ себѣ купцовъ обѣдать и угостила нашихъ купцовъ добрѣ, а сама-де говорила: «Для чево-де до насъ турокъ не довѣли? Я-де бъ имъ дала себе знать, каковъ-де мой господинъ Полѣй. Я бо де ихъ знала, какъ л. 76. угостить, да уже-де быть такъ. Жаль-де мнѣ етих гостей, что-де безчестны отпустили. Я бо де человѣкъ пятьсотъ дала провожатыхъ такъже ихъ проводить черезъ Лядскую землю. А знать-де, что Семенъ Ивановичь Палѣй станетъ пѣнять». И, обѣдавши, купцы выѣхали въ поле и стали коней седлать и запрегать. Потомъ выѣхалъ къ намъ полковникъ наказной съ казаками да и поѣхалъ съ нами провожать насъ до Киева. И ѣхали мы от Фастова до Киева два дни.
Потомъ приѣхали мы въ Киевъ въ день недѣльный, и у воротъ Залотыхъ насъ караулъ остоновилъ. Потомъ пятидесятникъ пошелъ къ генералу объ насъ докладовать, и генералъ вѣлѣлъ насъ пустить въ городъ. И въ то время полковники стояли во обѣдни, а генералъ - нѣмчинъ, некрещеной. И переѣхавши черезъ Верхней городъ да и спустился въ Нижней городъ; а гора зѣло крута, и спущатся нужно зѣло. Потомъ генералъ вѣлѣлъ намъ отвести дворы стоялыя. И ставши на дворѣ, и убравши рухледь, и опочивши той день.
И во вторый день пошли въ Печерской монастырь, въ лавру преподобныхъ отецъ Антония и Феодосиа. И были въ соборной церкви, и лобызали образъ Пресвятыя Богородицы чюдотворный. Потомъ пошли въ пещеру Антониеву и тамо мощи святыхъ всѣхъ лобзали; и поклонихомся, изыдохомъ изъ пещеры Антониевы. И поидохомъ въ пещеру Феодосиеву, и тамо такожъде мощи святыхъ лобзали; и, поклонившеся, изыдохомъ изъ пещеры. И поидохомъ въ монастырь, и ходивше доволно по монастырю. А сами удивляемся человѣколюбию Божию: како въ такую страну далнюю ходихомъ и како назадъ возвратихомся. А и въ мысли нашей обнадежия такова не было, что было быть назадѣ. А когда мы шли во Иерусалим, и тогда мы приходили въ монастырь Печерской, и ходили по пещерамъ, и молилися преподобнымъ отцемъ, и обѣщалися, что естьли Богъ дастъ сходить поздарову, то не возвратимся инымъ путемъ: къ вамъ, отцы преподобнии, пришедъ, поклонимся и обѣщанной долгъ вамъ отдадимъ. Отцы святии, преподобнии Антоний и Феодосий, молилися за насъ, и за молитвъ ихъ, преподобныхъ отецъ нашихъ, Богъ сохранилъ от всякихъ навѣтъ вражиихъ.
И тал. 76 об. ко ихъ молитвами отеческими доидохомъ святаго града Киева и достигохомъ святую лавру преподобныхъ отецъ Антониа и Феодосиа. И тако, поклонившеся, изыдохомъ изъ лавръ.
И поидохомъ во градъ Киевъ; и приидохомъ на дворъ, идѣже стояхомъ; потомъ мало опочихомъ. И свѣдаша про насъ града Киева мещане и служивыя люди московскихъ полковъ, и стали насъ къ себѣ въ гости звать. И зѣло ради намъ миленкия, и покоили насъ хлѣбомъ и солью. И полковники за нами присылали звать къ себѣ въ домъ, да мы за недосугами у нихъ не были. Звали для речей, что видѣли въ Турецкой земли; зѣло насъ къ себѣ звали, да намъ не удалося у нихъ побывать.
Потомъ дождались мы калуженъ: приѣхали къ ярмонки ко Успениеву дни. А когда увидѣли насъ, зѣло намъ обрадовалися, и взяли мене къ себѣ на дворъ хлѣба ѣсть, и много было вопросовъ от нихъ объ хождении нашемъ. Потомъ приѣхалъ любезный нашъ другъ Давидъ Степановичь со своею дружиною. А когда мы его увидѣли, а онъ насъ, и тогда мы оба от слезъ не могли удержатися, и зѣло мы другъ другу обрадовалися. Спаси Богъ Давида Степановича, много нашимъ путемъ радѣлъ! А когда и приѣхал назадъ въ Киевъ, и тогда насъ не забылъ и зъ дружиною своею. И тако мы той день зѣло въ радости были вѣлицѣй и всю нашу путную скорбь забыхомъ. Бутто наши искренний сродницы! Потомъ и множество калужанъ приѣхали и всю ярмонку съ ними добрѣ проводили, въ радости и в веселии.
И жихомъ мы въ Киевѣ шесть недѣль, и обходихомъ многия святыя отеческия мѣста. И въ пустынныхъ мѣстѣхъ были, и пустынныхъ жителей видѣли, и довольно ходихомъ по пещерамъ. Покудова въ Киевѣ жили, все въ Печерской монастырь хаживали чрезъ день, чрезъ два, и зѣло наша душа насладилась и утѣшилася, ходя по такимъ святымъ мѣстамъ. Ненасытная радость и веселие! Уже другия такия лавры подобной не сыщешъ въ нашемъ Российскомъ государствѣ! И жихомъ въ Киевѣ шесть недѣль.
И поидохомъ изъ Киева съ калужены послѣ ярмонки Успенской. И ѣхали три дни, и приидохомъ въ Нѣжинъ-градъ. Въ Нѣжинѣ взяли насъ къ воеводѣ; и воевода князь Масальской, Калцовъ той же, прочетъ нашъ московской листъ-указъ, да чевствовали насъ пивом и виномъ, и далъ намъ хлѣба на дорогу, и отпустилъ насъ съ любовию. Мы же поидохомъ въ таборы, а купцы всѣ у воеводы обѣдали. И тово дни выѣхали изъ Нѣжина.
Примечания
Словарь
Ага - турецкий придворный сановник или военачальник
Ажно - если, что; даже, вот; как, как вдруг; а на самом деле
Акафист - церковное песнопение во славу Христа, Богородицы, святых
Алла - обращение к Богу у мусульман
Ан - а вместо того, а на самом деле; вот и; то
Арба - телега с высокими колесами
Артель - товарищество, группа (паломников)
Архидьякон - почетный титул первого среди дьяконов
Афедрон (анфедрон) - задний проход
Базаряне (бозырьяне) - купцы, торговые люди
Басурман (босурман, бусурман) - иноверец, нехристианин
Бей - титул высших офицеров и чиновников в султанской Турции
Бельцы - немонахи, миряне или белое духовенство
Блюсти - оберегать, хранить, остерегаться
Богомотание (богоматане) - беспорядочное движение, бормотание во время молитвы
Бурмистр - член городского самоуправления
Вборзе - быстро, вскоре, поспешно
Вдрязг - сильно, очень; окончательно, совершенно
Велдеган (елдеган, селдеган) - гостиный двор
Вержение - полет (стрелы, камня)
Взять Светлое воскресение - встретить праздник Пасхи
Внегда - когда, в то время как
Возвод - приспособление для подъема воды; подъемная часть моста
Волох (волошанин, волошенин) - житель Воложской земли (Валахии)
Впервой - в первый раз, впервые
Вправду - правдиво, без обмана; справедливо
Всячина - всякое, все что угодно.
Выложить на кости - подсчитать на счетах
Вычуроватый - причудливый, узорочный, украшенный резьбой
Гадовать (годовать) - кормить, пасти (лошадей)
Гарач (горач) - дань с христиан в Турции
Гарачник (горачник) - сборщик дани
Гать - настил или насыпь через топкое место, болото
Говорить искусно - говорить, скрывая истинный смысл слов
Город - ограда, крепостная стена
Дать перевоз - заплатить за переправу
Декембрий (декемврий) - декабрь
Добро - хорошо, благополучно; нужно, полезно
Древо (дерево) - мачта корабля
Ектенья - молитва, произносимая во время богослужения в сопровождении хора
Елей - миро, благовонное масло
Епитрахиль (потрахель, потрахиль) - часть облачения священника
Жалованье - благоволение, милость
Железа конские - железные путы с замком для лошадей
Жрало (жерело) - горлообразное отверстие
Зажоры - ямы с водой под снегом или льдом
Зазирать - осуждать, ставить в вину
Зазор - стыд, срам; позор, бесчестие
Замуравить - замуровать, заделать вход
Зардиться - раскраснеться, покраснеть
Застреха (застрега) - желоб для стока дождевой воды
Здравствовать - здороваться, приветствовать, поздравлять
Зенница ока - зрачок глаза, здесь: самое ценное
Зуда - болезненное состояние, раздражение
Инде - же, даже; кое-где; с другой стороны; в другой раз
Индучник - чиновник, налагающий пошлину на ввозимые товары
Искус - искусность, умение, мастерство
Искусить - узнать; проверить, испытать
Исполу - с условием, делить добычу пополам
Источник - цветная полоса на одежде церковнослужителя
Кабы - как, как будто; если бы; чтобы
Каик (коик, куюк) - лодка, небольшое судно
Калястая - неровная и грязная (дорога)
Камень-дичь - дикий, то есть природный, необработанный камень
Камка - шелковая цветная узорчатая ткань
Канон - христианское богослужебное пение, состоящее из нескольких песен в честь церковного праздника или в похвалу святого
Кануть - упасть, пролиться, капнуть
Караул - караульный пост; вооруженная охрана
Каторга - галера, большое гребное военное судно с одним рядом весел
Киот - створчатая рама или остекленный шкаф для хранения особо чтимых икон и священных сосудов
Клечетать (клетететь) - кричать как хищные птицы
Клирос - место для певчих в церкви
Клобук - монашеский головной убор
Кляга - фляга, плоский бочонок
Коб - кобель, похотливый мужчина
Ковчег - ларец, ящик, сундук; рака, гроб
Корм - вознаграждение, плата за службу
Корокатицы (коракотицы) - каракатицы, молюски
Корпеть - кропотливо и усердно заниматься каким-либо делом
Корыстный - полезный, выгодный, прибыльный
Кофар - раб, работник (нехристианин с темным цветом кожи)
Крепко - трудно, тяжело, строго
Крепость - письменное обещание
Крыло - лопатка (о теле человека)
Кряхнуть (крехнуть) - охнуть от боли, издать стон
Кудосить - совершать непонятные действия; действовать странно, необычно
Куликать (калюкать) - волочиться, шататься, путаться
Куликоватый - непрямой, неровный (путь)
Курсан - корсар, морской разбойник, пират
Лития - молитва об упокоении умерших
Литургисать - совершать литургию
Льстиво - приятно; хитро, коварно
Метоха - монастырь, монастырское подворье
Мзда - воздаяние, плата; выкуп; взятка
Мисюрский (мисирский) - египетский
Мор - повальная смерть от эпидемии
Мотаться - беспорядочно двигаться из стороны в сторону
Муравленый - покрытый глазурью
Мыто - плата; пошлина за проезд и провоз товаров; место сбора пошлины
Мяться - проявлять беспокойство
Надолызнуть - наскучить, надоесть
Назирать - смотреть, присматривать; заботиться; стеречь
Наказной - временно назначенный
Нарочитый - изрядный, знатный, важный; торжественный, особо чтимый
Натяковать - с трудом говорить
Невидница - невидаль, невидальщина; то, чего еще не видали, чего не было
Негли - может быть, пожалуй; разве, неужели; чтобы, нежели
Незазорно - без опасения, без упрека, непредосудительно
Неиздовольный - недостаточный, неудовлетворительный; незнающий, неумею-щий
Некорыстный - плохой, не представляющий ценности
Необыкновенный - не имеющий привычки
Обетованный - обещанный Богом; желанный
Обнадежие - надежда, уверенность
Оглашать - обвинять, оговаривать, клеветать
Оклад (города) - территория, ограниченная крепостными стенами
Опаска - осторожность, предосторожность
Опасно - тщательно, с особым вниманием
Оплошно - беззаботно, не опасаясь
Опознаваться - знакомиться, вступать в общение
Органистов - на много голосов, как орган (пение)
Оторопеть - находиться в состоянии страха, замешательства; испугаться
Отпуск (отпуст) - заключительное благословение в конце богослужения
Панихида (понихида) - церковная служба по умершему
Панцырь (пансырь) - защитные доспехи
Паша - титул высших сановников и генералов в старой Турции и Египте
Переволока - пространство между реками, через которое перетаскивают суда для дальнейшего плавания или перевозят товары
Перещепить - превзойти, перещеголять
Печать пропускная - проезжая грамота с печатью
Письмо (стенное) - роспись стен
Питка (пипка) - курительная трубка
Плащаница (плащеница) - полотно, которым обертывали тело умершего
Плотный - телесный, плотский; воплощенный
Поганый - языческий, иной веры
Погода (великая) - ненастье, буря, шторм
Поготову - тем более; окончательно, полностью; в полной готовности
Подниматься бороною - двигаться вверх беспорядочно
Подсолнечная - земля, вселенная
Подъем - подъемные деньги по случаю военного похода
Поклончивый - приветливый, почтительный
Покудова - до тех пор, пока; до тех мест, где
Полно - довольно, достаточно, хватит
Понадокучить - наскучить, надоесть
Понастырились - дерзнули, захотели так сделать, проявили упрямство
Поноровить - подождать; помочь
Понос добрый - здесь: попутный ветер
Поносный - благоприятный, попутный (ветер)
Поослабеть - здесь: поуспокоиться
Попорка - повреждение, неисправность
Пореклом - по прозванию, по имени
Порубежный - пограничный, приграничный
Порядиться - договориться; нанять для работы на определенных условиях
Посволочить - сбросить, освободиться
Потурнаки - христиане, принявшие магометанство
Похилиться - наклониться, покривиться, согнуться
Правоверующие - здесь: старообрядцы
Прасалай - прасол, торговец; обманщик
Презорство - пренебрежение, без должного внимания
Преслушать - ослушаться, не подчиниться
Претор - претория, резиденция прокуратора
Приговорить - нанять, подрядить
Придверники - слуги, привратники
Прилучиться - оказаться, случиться, произойти
Припас - то, что заготовлено впрок; запас
Промысл - помысел; решение; воля, желание; дело, занятие, ремесло
Промышлять - обстоятельно обдумывать
Промышлять всячиною - доставать все необходимое
Пропасть - гибель, смерть; богатство, нажитое неправедным путем
Просфора (просвира) - хлеб особой формы, употребляемый в христианском богослужении
Против - напротив, около, накануне; согласно, подобно, равно
Противный - направленный против движения
Проходец - человек в дороге, путник; здесь: купец
Прощаться - просить прощения, извиняться
Пустыни - уединенные, не заселенные людьми места
Разразиться - разбиться в результате удара
Разойтись - освободиться ото льда; разбушеваться
Разряд чинить - распределять места, назначать на должности
Розмавитый (размаитый) - разнообразный
Руками розно (разно) - развели руками
Рухлядь (рухледь, рухлеть) - пожитки, движимое имущество
Ряд дѣлу - подобны другим строениям
Сафьян - тонкая, мягкая, ярко окрашенная кожа
Свинчатый - сделанный из свинца, свинцовый
Своя мера дулепы - бестолковый народ
Семо и овамо - туда-сюда, в разные стороны, во все стороны
Скарба - казна; кладовая; то, в чем хранят деньги
Скаредно - мерзко, грязно, гнусно
Скучать - здесь: докучать, тяготить, принуждать
Снабдевать - снабжать, доставать необходимое; запасать, сберегать
Сноравливать (снаравливать) - остерегать
Снаряд - снаряжение, скарб; совокупность товаров для торговли
Содомство - грех, противоестественные половые отношения
Сопрение - спор, словесное состязание
Со товарищи - с другими, подобными ему
Спрятать в недра - положить за пазуху
Спуд - закрытое место, хранилище; тяжесть, груз
Стала всходить полоса - ветер стал порывистым
Старинный - здесь: бывалый (капитан корабля)
Стеречься к полю - караулить, охранять полевой стан
Стихира (стихера) - церковное песнопение, обычно предваряемое стихом из Священного Писания
Стиховна - одна из стихир, в которой вспоминаются события или лица ветхозаветной истории
Стойло - отгороженное место в церкви, где стоят верующие
Странный - нездешний (человек), странник
Страхованное - страшное, грозное; предупреждающее о чем-то страшном
Сулея - бутылка, фляга, посуда с узким горлышком
Суправа - управа, управление; власть, мера воздействия
Таган - подставка для котла при варке пищи на открытом огне
Тафта - плотная шелковая или хлопчатобумажная ткань с мелкими поперечными рубчиками или узорами на матовом фоне
Тафья - шапочка из мягкой материи у духовенства
Тешиться - забавляться, развлекаться, получать удовольствие
Толмач - переводчик устной речи
Точию - только, лишь, не более того
Трапеза - трапезная; помещение в монастыре, предназначенное для совместного приема пищи
Трошки - немного, несколько, маленько
Тщиться - стараться, стремиться; прилагать большие усилия, усердствовать; ревностно заботиться
Тянуть тютюн - курить (пить) табак
Умордовать - загнать (лошадей)
Уморять - убивать, лишать жизни
Упокоить - дать приют, предоставить место для спокойного отдыха
Управно - исправно, по порядку, чинно
Урядство - устройство; порядок
Фирман (ферман) - письменный указ султана
Франки (фряги, фрязи) - иностранцы западноевропейского происхождения
Фурстовина (фуртуна) - буря, шторм
Хомут - тяжелая, непосильная работа
Хоругвь (хоруговь) - полотнище с изображением Христа или святых, укрепленное на длинном древке и носимое при крестных ходах
Часы - обозначение в Часослове богослужения 1, 3, 6, 9 часа дня
Чаять - думать, полагать; надеяться, ожидать
Челобитье - письменное прошение, с просьбой или жалобой; земной поклон
Честно (чесно) - за честь, в честь
Честный (честной) - почитаемый за святость, почтенный
Чинить - устраивать, распоряжаться
Шереш наголо - обнищалый народ
Шкода (шкота) - вред, убыток, потеря, урон
Щербет (щербен) - восточный напиток из фруктового сока и сахара
Юмрукчей (емрукчей, ермунчей, ярмун-чей) - таможенник
Яблоки райские - плоды китайской, или райской, яблони