Судьбы регионального старообрядчества в период утверждения Советской власти - важная научная проблема. В том числе и староверия Байкальской Сибири, где компактно проживала большая группа старообрядцев - семейские. К разным аспектам истории местного старообрядчества в 1920-е гг. обращались Ф.Ф. Болонев¹ , В.Л. Петров² , С.В. Васильева³ , С.В. Бураева⁴ и другие историки. Однако многие сюжеты, многие аспекты взаимоотношений старообрядцев и новых властей до сих пор не изучены. Цель настоящей статьи - анализ отношений, складывавшихся между старообрядцами Байкальского региона (в составе Прибайкалья и Забайкалья) и органами Советской власти в 1920-е гг.

Процесс становления и утверждения советского государства вел к серьезным изменениям в социально-экономической и культурной сферах. Старообрядцы разных регионов втягивались в процессы форсированной этатистской модернизации вне зависимости от своего желания. Старообрядческие общины Сибири также не остались в стороне от набирающих силу процессов строительства советского общества. В силу сложившейся традиционной системы взглядов важнейшим вопросом для старообрядцев, как и раньше, стала проблема отношений с властью и подчиняющимся ей обществом.

К моменту завершения Гражданской войны местные старообрядцы видели от Советской власти больше добра (освобождение от «семеновщины» и интервентов, решение земельных вопросов и т.д.), чем неприятностей. Однако по мере ее утверждения, активизации ее политики, в том числе антирелигиозной, отношение к большевикам начинает портиться и среди лояльно настроенных старообрядцев. В распространявшейся в те годы по региону старообрядческой рукописи «О неповиновении новой власти» сказано: «...Много есть уложено новою властью таковые постановления, которые нам, христианам, выполнять никак не возможно»⁵. Прежде всего, новой власти вменялось в вину отрицание Бога, а значит - «склонение ко диаволу». Поэтому складывалась ситуация, когда «христианам, боящимся Бога, оказалось лучше со зверми в лесах жити и всякую нужду переносити», чем «в городах или в красных селах при власти жити, Бога же отступити»⁶.

В другом произведении сибирских староверов время строительства новой власти характеризовалось так: «Хулу на древность износящих считают за великих мудрецов, почитают, уважают паче чем святых отцов» и в то же время «Устав древний содержащих всех считают за глупцов. Их теснят и изгоняют из домов и городов...»⁷.

В этой ситуации ортодоксальные староверы решили, «что дожили до последних времен», а поэтому предписали последователям своего согласия «блюстися предтеч Антихристовых»⁸.

В секретном отчете уполномоченного по Надеинской волости Верхнеудинского уезда за 1925 г. говорилось, что «влияние революционных тенденций оказало воздействие» на местных старообрядцев (в первую очередь - на бедноту), однако «зажиточные крестьяне являются столпом и хранителями церковных преданий, выразителями общественного мнения»⁹. А общественное мнение, судя по сводкам ОГПУ, а также по свидетельствам исследователей, побывавших в те годы в старообрядческих селах, было не в пользу властей. Как отмечала А.М. Попова, часто бывавшая в семейских селах с 1924 по 1927 гг., «о коммунистах, как о слугах антихриста, мнение довольно дружное», к Советской власти «семейские относятся не особенно доброжелательно», а во многих селах «некоторые слои населения даже враждебно»¹⁰.

К этим «некоторым слоям» прежде всего относились состоятельные члены и уставщики (духовные руководители) общин. Так, в 1926 г. в донесениях ОГПУ отмечалось, что «со стороны старообрядческого духовенства имеются также проявления агитации среди населения с целью восстановления последнего против Советской власти»¹¹. Так, проживающий в селе Надеино уставщик Филипп Антонов говорил: «Миряне, не нужно придерживаться нового закона и работать по праздникам, ибо сошлет Бог град и сгубит все ваши посевы». И добавлял, что «не нужно идти по стопам коммунизма», а надо «держаться всецело старого закона»¹². В селе Новая Брянь Верхнеудинского уезда уставщики говорили, что «скоро будет война». А зажиточный старовер Анфиноген Заиграев добавлял, что в связи с этим «коммунистам скоро будет крышка»¹³. В таком же ключе высказывался председатель Куйтунского сельсовета того же уезда старообрядец-середняк Васильев: «Скоро будет война и советскую власть уничтожат»¹⁴. Старовер из села Старая Брянь середняк Иван Болонянский во время подготовки к празднованию 9-й годовщины Октябрьской революции говорил местным ветеранам партизанского движения и представителям сельсовета: «Праздновать вам осталось только один этот год, потом уже не придется - так сказано в священном писании»¹⁵. А зажиточный старообрядец из села Новая Брянь Семен Шитин говорил, что «весной 1927 г. сбудется священное писание», имея в виду свержение Советской власти¹⁶.

Таким образом, на фоне разворачивающегося советского строительства, многие тенденции которого в корне противоречили старообрядческой доктрине, в мировоззрении староверов происходило обострение эсхатологических переживаний. В связи с этим обостренно стали восприниматься тезисы о «божьем» и «антихристовом» пространствах. Как следствие - в среде ортодоксально настроенных старообрядцев стали усиливаться тенденции к ограничению контактов с представителями власти, которые все чаще стали восприниматься как носители «антихристова царства». Коммунисты чаще всего стали обозначаться как «слуги антихриста», «дьявольские сосуды» и т.д.¹⁷ Головной убор красноармейцев стал ассоциироваться с «ликом звериным», а из пятиконечной звезды стало выводиться «дьявольское число 666»¹⁸. Многие уставщики признали Ленина «Антихристом».

Однако, как указывала А.М. Попова, мнения о Ленине в среде старообрядцев-семейских разделились. Когда одни стали считать его «Антихристом», другие говорили о том, «что Владимир Ильич перед смертью покаился, отступился от «коммунии», позвал попа, причастился, и его похоронили с архиереями»¹⁹. Видимо, тут сыграл свою роль традиционный «наивный монархизм», в новых условиях переходящий в «наивный вождизм». И все же многие старообрядцы говорили: «Разве могли бы свергнуть царя, если бы Бог не попустил за наши грехи?» А в Никольской волости Верхнеудинского уезда, где по сведениям ОГПУ в 1927 г. «старообрядческие начетчики взяли под полное влияние массы верующих», велась активная антисоветская агитация. 86-летний начетчик Никифор Ефремович Киреев говорил, что «народился в настоящее время Антихрист и царствует, богохульство полнейшее, строят антихристовы учреждения, клубы, избы читальни, школы и прочее». Он же добавлял: «Зачем все это? Разве нам крещеным это нужно? Нам нужно Богу молиться»²⁰.

Показательная ситуация сложилась в селе Никольском. Секретарь местной партячейки жаловался, что «в настоящее время начетчики ходят по домам» и агитируют против коммунистов. А 30 августа 1928 г. «явилось два начетчика к моему отцу и столько ему наговорили... что отец меня... выгнал из дома»²¹. Более того, когда у этого коммуниста умерла дочь, то ему «пришлось хоронить ее без всяких религиозных обычаев», так как уставщики отказались ее отпевать. А во время похорон «масса верующих устроила «манифестацию» за гробом и кричала, что это пропащий покойник». При этом раздавались крики: «Идите в веру, молитесь Богу, не ходите никуда, где ходят коммунисты»²². Таким способом верующий мир устроил показательную акцию, в которой четко проявились приоритеты его представителей. Но на этом дело не закончилось. Уже после похорон по селу стали распространяться слухи, что верующие собираются выкопать захороненное тело «коммунистического» покойника и «выбросить из кладбища, чтобы не поганил верующих»²³.

Дело в том, что старообрядческое мировоззрение делило пространство на «чистое» («божье») и «нечистое» («антихристово»). В силу обострения политической и социально-экономической обстановки, а также из-за разворачивания антирелигиозной борьбы, атеистическая власть коммунистов стала восприниматься как «антихристова». Поэтому правоверные старообрядцы старались всячески оградить себя и свое пространство от осквернения представителями «безбожных» властей. Это проявлялось в многократных запрещениях на общение с «кадровыми». Ярче всего это проявлялось в религиозном быту, в частности в вопросах захоронения умерших. В селе Никольском отцу-коммунисту было отказано не только в отпевании умершего ребенка, но и в его захоронении на кладбище, где были похоронены правоверные христиане. Более того, после проведенного, не смотря на протесты верующих, захоронения зазвучали угрозы удалить тело «нечистого» покойника из «чистого» пространства старообрядческого кладбища. Характерно, что отец-коммунист жаловался, что ему «пришлось» хоронить своего ребенка без отпевания. То есть, и в среде коммунистов той поры сильна еще была инерция религиозной традиции, сохранялось желание хоронить по традиционным правилам. Однако сообщество верующих в этом отказывало, и им приходилось хоронить своих умерших без отпевания.

Власти жестко стремились как минимум - поставить старообрядческие общины под свой контроль, а как максимум - изжить религию из повседневности граждан Советского государства. После завершения Гражданской войны власти приступили к регистрации старообрядческих обществ. Это привело к активизации старообрядческого населения, которое стало в разных формах активно выражать свое отрицательное отношение к политике государства. Дело в том, что последователи многих старообрядческих согласий традиционно избегали подачи сведений о себе представителям власти («антихристовым слугам»). А непременным условием регистрации была подача исчерпывающих сведений о членах общины и ее руководителях. При этом прихожане, перечисленные в списке общины, автоматически становились «лишенцами», то есть «поражались в правах» и становились объектом репрессивной политики.

В Байкальском регионе относительно спокойно пошли на регистрацию своей общины последователи Белокриницкой иерархии, проживающие в Иркутске. Однако представители семейских белокриницких общин Забайкалья сначала отказались от подобного оформления отношений с властью. Так, руководитель белокриницкой общины села Тарбагатай о. Амвросий Феофанович Федотов, «обслуживающий 260 человек верующих», на сделанное 3 апреля 1924 г. предложение зарегистрировать свое общество «категорически отказался», мотивируя это тем, что «регистрировать культ нам не позволяют наши канонические правила»²⁴.

Так же оппозиционно отнеслись к регистрации семейские беглопоповцы и беспоповцы (в том числе «лужковцы» и «федосеевцы»). В итоге, к 1 марта 1924 г. («к последнему сроку») не было зарегистрировано ни одной семейской общины. Отказ не носил стихийный характер. Для обсуждения вопроса о регистрации старообрядцы разных согласий собирали соборы, на которых принимались мотивированные решения об отказе. Решения этих соборов распространялись по всем общинам. В итоге все старообрядческие общества Забайкалья выразили свое нежелание провести регистрацию.

Семейские беглопоповцы планировали проведение собора на 2 марта 1924 г. в одном из старообрядческих храмов села Хонхолой Никольской волости. На нем должны были присутствовать депутаты от старообрядческих обществ ряда крупных семейских сел и волостей (Никольской, Мухоршибирской, Бичурской, Тарбагатайской, Больше-Куналейской, Куйтунской и Ново-Брянской). Среди прочих должен был обсуждаться и вопрос о регистрации. Чтобы избежать излишних сложностей, старообрядцы подали в местный волисполком заявление за подписью местных старообрядческих деятелей Потапа Федосеева, Амоса Федосеева, Алексея Леонова с просьбой разрешить проведение этого собора. Однако власти отказали в проведении собора, мотивируя свое решение тем, что заявленные общины официально не зарегистрированы²⁵.

И тем не менее собор был проведен. На нем было принято решение, что «Забайкалье не принимает регистрацию»²⁶. Поэтому, когда власти принялись настаивать на срочной регистрации религиозных обществ, старообрядческие общины одна за другой стали от этого отказываться. Власти, естественно, не собиралась отступать. В ответ на отказ старообрядцев весной 1924 г. была развернута компания по принуждению верующих к регистрации своих обществ. Пик ее пришелся на апрель.

Трудность поиска взаимопонимания состояла помимо прочего и в том, что у сторон было разное понимание «свободы совести», закрепленной в советском законодательстве. Старообрядцы стремились сохранить в неприкосновенности «старую веру» (как залог спасения души и мира). Атеистическая же «антихристова» власть своим вмешательством могла привести к ее порче, а значит - поставить под вопрос спасение и «душ правоверных», и мира в целом. Власть же стремилась в конечном итоге вытеснить религию из всех сфер жизни общества. Это противоречие вело к неизбежным конфликтам. И они не заставили себя ждать.

Одно из самых острых столкновений старообрядцев с представителями власти произошло в селе Хонхолой. 19 августа 1924 г. из Никольского волисполкома в Хонхолой была направлена комиссия (в составе заместителя председателя волисполкома, секретаря местной партийной ячейки и трех милиционеров), которая должна была закрыть и опечатать часовню не зарегистрировавшейся беглопоповской общины. Однако собравшиеся члены общины не только отказались выбрать из своего состава представителя для участия в комиссии, но и не отдали ключи от часовни. Когда же секретарь хонхолойской партячейки попытался опечатать часовню, то один из местных староверов - Анкундин Тимофеевич Варфоломеев - «набросился на него с палкой». Он кричал, что «комиссия пришла грабить» и призывал на помощь своих однообщинников. Ему на подмогу подоспели другие активисты общины: Александр Иванович Киреев, Никифор Илларионович Киреев, Маркел Ананьевич Варфоломеев, Дей Иванович Горпонов, Михаил Пимонович Варфоломеев и другие - всего около 20 человек. Три милиционера, которые входили в состав комиссии, ничего не могли сделать. В итоге, опасаясь что «разъяренная толпа» совершит «расправу самосудом», комиссия «под угрозой смерти» вынуждена была покинуть село²⁷.

«Опечатывание часовни» для старообрядцев было не только актом передачи культового строения в распоряжение властей. Нанесение «антихристовой печати» воспринималось как порча сакрального здания, порча святыни, порча веры. Поэтому действия местных советских и партийных работников («антихристовых слуг») и вызвали такую бурную реакцию со стороны староверов.

Сопротивление старообрядцев вызвало репрессивную реакцию властей. Были арестованы «предводитель восстания» Анкундин Тимофеевич Варфоломеев, уставщик общины Амос Федосов и другие. Но это не остановило волнения, которые прокатились по многим старообрядческим селам. Так, 21 апреля 1924 г. старообрядцы Мухоршибири и Нового Загана «категорически отказались принять какую либо регистрацию», объясняя это тем, что «регистрироваться - великий грех», и не дали комиссии опечатывать свои молельни. При этом из собравшейся по этому случаю толпы в адрес комиссии раздавались крики: «Вы - Антихристы и безбожники», «Мы вам не дадим опечатывать часовню», «Если хотите, то расстреливайте нас»²⁸.

Из всего происходящего один из членов комиссии сделал вывод, что силами нескольких милиционеров «закрыть часовни нет никакой возможности». В связи с этим предполагалось, что их можно закрыть «только вооруженной силой» и добавлялось, что «пожалуй, без жертв не обойдется»²⁹.

В ответ на действия властей старообрядцы проводили соборы разного уровня. На них формулировалось общее отношение к властям и к регистрации общин. Также обсуждались способы отстаивания своих интересов. Одним из таких способов стали жалобы в вышестоящие инстанции. Забайкальские старообрядцы писали жалобы и прошения в столицу Бурят-Монгольской автономной республики Верхнеудинск (с 1934 г. - Улан-Удэ). Но не только: старообрядцы Большого Куналея отправили ходоков в Москву³⁰.

В итоге, учитывая общую взрывоопасную ситуацию, власти были вынуждены временно отступить. Владея информацией с мест, ОГПУ предупреждало об опасности социального взрыва и предлагало органам власти вести более мягкую политику в старообрядческих районах и населенных пунктах. Прислушиваясь к мнению чекистов, советские и партийные работники ослабили натиск на старообрядческие общины и в ряде случаев даже пошли на попятную. Например, в ответ на прошение прихожан Больше-Куналейской старообрядческой Покровской церкви, закрытой в середине апреля 1924 г., храм был возвращен верующим. Прошение о возврате было написано 15 июля 1924 г., а решение о передаче принято уже 24 июля³¹. Однако храм возвращался при условии, что у старообрядцев будут «отобраны» не только описи церковного имущества и расписка о получении его в пользование, но и список членов общины³². Таким способом старообрядцы, желающие сохранить или вернуть свои храмы, были принуждены к подаче сведений, необходимых для регистрации.

Вынужденное отступление властей продолжалось недолго. Используя угрозу потери храма как основной инструмент давления на старообрядцев, они стали настойчиво подводить разные старообрядческие общины к необходимости регистрации. В 1926 г. началась относительно массовая регистрация старообрядческих обществ. К 1 января 1930 г. на территории Бурят-Монгольской автономной республики было зарегистрировано 50 старообрядческих общин (при 51-м «служителе культа» и 45-ти «молитвенных зданиях»), с общей численностью «верующих» в 22 640 человек³³.

Таким образом, отношения старообрядцев Байкальской Сибири и Советской власти в 1920-е гг. были сложными, а порой - конфликтными. И если поначалу новая власть воспринималась многими староверами как сила, способная принести порядок в жизнь местного общества и избавить его от тягот Гражданской войны, то с разворачиванием антирелигиозной политики отношении к ней стало отрицательным. Все больше старообрядцев стремились ограничить свои контакты с атеистическим государством. Ярче всего эта тенденция проявилась в вопросе официальной регистрации старообрядческих общин. Однако крепнущая власть могла и активным образом использовала свои административные возможности в ходе наступления на местное старообрядчество. Поэтому большой части местных старообрядческих обществ со временем пришлось принять правила игры, продиктованные сверху.